Его пристальный взгляд словно выталкивает меня из реальности, и я не сразу понимаю, что мы все еще стоим очень близко друг к другу, он так же удерживает мои запястья, а стон, который я слышу, – не мой, не его и не из отголосков прошлого, которое промелькнуло.
– Отпусти меня, – прошу его.
Не понимает.
Не слышит.
– Отпусти, – прошу уже громче и встряхиваю наши сплетенные руки.
Он опускает взгляд, смотрит на наши ладони, а потом, видимо, слышит то же, что и я, потому что наконец отпускает.
Резко.
Как будто отталкивая от себя и вообще удивляясь тому, что ко мне прикоснулся. Ну да, кто он и кто я.
Подтверждая мою догадку, сжимает пальцы правой руки в кулак, а левой начинает его потирать.
– Поищи где-нибудь салфетки, – даю совет, как быстро отмыться, и отхожу к Полине.
Она стоит одна, чуть поодаль от остальных.
Неудивительно: как только знакомые Кирилла, которые ее от меня отгораживали, увидели, что их подопечной плохо, причем так плохо, что могут пострадать их наряды, тут же слиняли.
А ей действительно плохо.
Лицо белое, глаза огромные и пустые, тяжело дышит, просто хватает ртом воздух.
Мне плевать, если папарацци что-нибудь напишут обо мне, даже если на снимках я буду блистать в испорченном платье. Но я не хочу подставлять маму и сестру. Поэтому обнимаю ее, старательно улыбаюсь и, не задавая вопросов, направляю в сторону дома.
В какой-то момент она снова издает тихий стон и начинает плавно оседать под моими руками.
Не удержу.
Не смогу.
Оглядываюсь в поисках помощи, но из знакомых поблизости никого, не считая…
Наткнувшись на пристальный взгляд синих глаз, медленно выдыхаю, прежде чем его попросить. Облизываю пересохшие губы: я никогда и ни о чем его не просила, если не считать того раза. И в тот единственный раз он надо мной посмеялся, но теперь… если выхода нет…
Не успеваю что-либо сказать.
Не успеваю подать какой-либо знак. Новый стон Полины заставляет меня отвернуться, я тихо уговариваю ее потерпеть, а когда поднимаю взгляд, вижу рядом Кирилла.
Без привычной ухмылки.
Без едких вопросов.
Серьезный, сосредоточенный. Он кивает, молча заставляя меня отступить от сестры, обнимает ее, вернее, я думаю, что он ее обнимает, но неожиданно он подхватывает ее на руки и, широко улыбаясь и неся какую-то чушь про то, что всегда мечтал подержать в руках такую вот красоту, да еще, можно сказать, свою собственную, несет ее к дому.
Он двигается неторопливо, но у него широкий шаг, и мы оказываемся в доме буквально через пару секунд.
Взгляд на меня – киваю в сторону гостиной.
Да, так, без слов, у нас получается лучше.
Кирилл несет Полину в гостиную и опять же по моему знаку усаживает ее на диван. Опускаюсь на пол напротив сестры, убирая пряди от ее лица, которое уже не белое, а с румянцем. То ли оттого, что ей лучше, что ли от комплиментов сводного брата.
– Ну, – мягко спрашиваю ее, – как ты?
Пожимает плечами, смотрит мне за спину и выдавливает улыбку:
– Спасибо.
Нет, мне ничуть не обидно. Потому что, если бы не Кирилл, я бы и правда не справилась. Не смогла бы спрятать ее от злых языков.
– Там просто душно, – поясняет ему зачем-то Полина.
Не понимаю, к чему ее ложь. Он здесь не на день, скорее всего задержится минимум на неделю, так что все равно все узнает.
– Жарко, вот и… – снова начинает она.
Но тут же издает новый стон, хватается за мою руку, как за опору, и несется в ванную комнату.
Благо на первом этаже она тоже имеется.
Я заскакиваю в ванную следом за ней и успеваю убрать ее длинные волосы от лица до того, как ее начинает выкручивать.
– Все… – говорит она устало, когда успокаивается. – Иди, я сама.
Хрупкая, бледная, она решительно поднимается с пола, включает воду и начинает умываться.
Облегченно выдохнув, возвращаюсь в гостиную. К моему удивлению, Кирилл не вернулся на праздник. Сидит на диване, что-то пишет в смартфоне. Поднимает голову, заметив меня, и без особого интереса спрашивает:
– Сколько она выпила?
– Именно это я и пыталась выяснить у твоих друзей, но они…
– У тебя всегда и во всем виноват кто-то другой, – прерывает меня. – Так и не привыкла брать ответственность на себя?
Я немного теряюсь от его странной претензии, не могу понять, к чему это он, и Кирилл этим пользуется.
– Интересно, – хмыкает он, – если бы она пила водку или коньяк, ты бы и дальше не вмешивалась, а продолжала флиртовать с мужиками?
– Мужиками? – делаю вид, что задумываюсь. – То есть их было несколько? Какая досада, а мне почему-то запомнился только один. Пойду-ка я освежу свою память.
– Неужели возможная удачная партия дороже, чем сестра, которая сейчас целуется с фаянсом из-за тебя? – несется мне вслед. – Ты ведь старшая сестра, ты всегда должна помогать, разве нет? Некогда ты ожидала этого и от меня. Но я – так. А здесь родная кровь.
И меня просто разворачивает к нему.
Как будто мне все еще не плевать на его ко мне отношение и пустые ожидания три года назад.
– Про то, что ты – «так», мог не напоминать. Что касается Полины, возможно, сейчас ей действительно плохо из-за шампанского, хотя я все же надеюсь, что у нее своя голова на плечах и она ограничилась бокалом. В любом случае я не буду рядом каждый раз, когда она будет мчаться в ванную за очередной порцией «поцелуев», как ты выражаешься.
– Почему же? – Кирилл приподнимает вверх бровь.
Пожав плечами, поясняю очевидные вещи, о которых и он бы знал, если бы кто-либо из семьи был ему интересен:
– Потому что она беременна. И больше здесь не живет.
Лицо Кирилла мгновенно преображается.
Пропадет насмешливая ухмылка, глаза прищуриваются – он долго и как-то особенно пронзительно всматривается в меня. А потом тихо интересуется:
– Сколько ей лет?
– Скоро будет семнадцать.
– То есть… он ее… – недоверчиво качает головой, трет глаза и продолжает с какой-то злостью вперемешку с недоумением. – То есть ее кто-то поимел, пока ей всего лишь шестнадцать?! И ты так спокойно мне сообщаешь об этом?!
– Никто из нас не был в восторге от этой новости, – соглашаюсь с его оценкой происходящего. – Но они любят друг друга и скоро поженятся.
– Шестнадцать… – Он недоверчиво качает головой. – А ему сколько?!
– Кажется, двадцать семь.
– Двадцать семь?! – Он бросает на меня ошарашенный взгляд. – Да он даже старше меня!
– А ты здесь при чем? – интересуюсь я.
И напрасно.
Потому что от взгляда, которым он меня награждает, мне, как и Полине, неожиданно становится душно.
Невыносимо душно.
В прохладной комнате с рабочим кондиционером.
И без единого глотка шампанского в качестве более-менее логичного пояснения такой аномалии.
Я не слышу, как подходит Полина, но что-то заставляет меня обернуться. Наверное, ее взгляд.
И внутри что-то тоскливо сжимается.
Не помню, когда она смотрела не в сторону, не на мою переносицу, не на лоб, а в глаза. Она словно пряталась, избегала смотреть на меня.
Пожалуй, это началось месяца четыре назад, когда она познакомилась со Славиком. Вернее, познакомились они немного раньше, но, если отматывать время с момента ее признания, именно в то время они стали встречаться.
Не знаю, с чем это было связано, но именно тогда сестра стала отдаляться сильнее и быстрее, чем раньше. Может быть, ей было неловко и она стыдилась, что связалась со взрослым мужчиной, хотя он любил ее, а в семье никто не упрекнул даже словом.
Федор Иванович, узнав новости, хмурился, был недоволен, зол, я бы сказала, хотя никогда не видела его в таком состоянии. Но я случайно услышала его разговор наедине с моей матерью, когда он угрожал, что легко посадит ублюдка. Даже не угрожал – просто ставил в известность. Мама же отнеслась к новости о том, что в скором времени станет бабушкой, значительно проще.
– Не стоит вмешиваться в их отношения, – попросила она Федора Ивановича, – они любят друг друга, ребенок родится в браке и не просто так… а по взаимному чувству. Это прекрасно. Многие об этом мечтают, но им так не везет. Пусть живут.
Несколько дней Федор Иванович ходил по дому как мрачная туча, мне кажется, даже дождь лил за окнами только потому, что отражал его настроение. Полина старалась не попадаться ему на глаза. Мама же, наоборот, всегда была рядом, чтобы смягчить его гнев.
Ему было трудно смириться с тем, что случилось. Он действительно сильно переживал, словно Полина была ему родной дочерью. И не брал в расчет то, что был знаком со Славиком раньше и до этого отзывался о нем исключительно положительно. Более того, даже пару раз скупо хвалил того за талантливую работу.
– Поработал, – проворчал он, когда мама напомнила ему об этом маленьком факте.
– Федор, – продолжала мама брать его лаской и нежностью, – пожалуйста, давай их просто отпустим. Пусть будут счастливы. Первый мужчина, первая любовь… Полина нам не простит.
Мама умела быть убедительной.
Было у нее какое-то магическое влияние на людей. А уж тем более она знала подход к Федору Ивановичу.
Часто в их комнате допоздна горел свет – могу только подозревать, какие там шли баталии, пока Полина спокойно спала у себя.
Но однажды на одном из семейных ужинов, куда впервые был приглашен и Славик, было озвучено решение: молодые, не дожидаясь свадьбы, могут переехать в трехкомнатную квартиру, в которой мы жили раньше.
– Естественно, без прописки, – припечатал Федор Иванович.
– Я неплохо зарабатываю, но мы с ребятами ушли из компании, будем работать теперь на себя, – кивнув, спокойно ответил Славик. – У нас только самые лучшие специалисты, заказов на ремонты хватает, поэтому в скором времени мы с Полиной купим собственную квартиру.
– Не торопись с покупкой какой-то халупы, – проворчал хозяин дома, впрочем, взглянул на будущего зятя опять почти уважительно. – Собирайте пока. Посмотрим, как будет дальше.
Впрочем, Федор Иванович одним наблюдением не ограничился. Он был известным ресторатором, даже звездой после того, как выступил судьей в телевизионном шоу, где участники готовили, соревновались, кто первый и кто хоть что-то сможет придумать из скудных наборов провизии.
Словом, у него были полезные знакомства и связи. Вскоре со Славиком связался хороший юрист и быстро оформил фирму, чтобы ребята могли работать легально. Я вызвалась первое время вести бухгалтерию. А мама быстро освежила кое-какие детали интерьера в квартире.
Месяц назад Полина и Славик уже переехали.
Но сейчас она выглядела болезненной, кажется, даже бледнее, чем раньше, и, видимо, еле стояла на ногах, потому что вцепилась пальцами в стену. А в глазах плескалось отчаяние.
– Как ты? – спрашиваю, хотя ответ очевиден.
Наверное, все дело в том, что мне становится уже не просто душно, а тяжело находиться в этом коконе тишины. И видеть ее такой.
Несмотря на ее постоянные попытки прочертить между нами черту, я все равно старалась превратить эту линию хотя бы в пунктир, чтобы пусть иногда, ненадолго, но можно было приблизиться.
Полина пожимает плечами, качает головой, а потом опускает взгляд в пол, разрывая этот спонтанный контакт.
– Наверное, я полежу, – говорит она сухо.
– У себя?
– Конечно, – снова возвращает свой взгляд, в котором уже совсем другие эмоции: раздражение, вызов. – У меня ведь осталась здесь комната.
– Естественно, – приближаюсь к ней, хотя и вижу, что ей хотелось бы другого – опять отдалиться. – Давай я тебя провожу.
Она думает пару секунд, и я уверена, что откажется. Но нет. Кивает. И начинает подниматься по лестнице.
Я иду рядом – на случай, если вдруг она снова почувствует слабость.
В ее комнате снимаю с кровати покрывало, пока она осматривается с таким вниманием, будто переехала отсюда не месяц назад, а провела вдали как минимум несколько лет.
– Переоденешься? – киваю на шкаф, в котором по-прежнему масса ее вещей.
– Потом, – отмахивается она. – Вечером. Перед сном. Пока я слишком измотана.
Она сбрасывает туфли и, не глядя на меня, ложится в кровать и сворачивается клубочком.
Мама говорит, что у Полины еще не самая тяжелая беременность и что ей с нами было куда труднее. Но, когда я смотрю на бледные щеки сестры, сердце невольно сжимается. Хочется чем-то помочь, но бессильна, разве что…
Захожу в комнату, беру телефон и вижу, что он разряжен. Ищу зарядку, но все делаю как-то нервно, на взводе, наверное, поэтому и найти не могу.
Мне кажется, я проверила все места, куда обычно кладу ее, но она словно исчезла. А позвонить нужно.
Входить в комнату мамы и Федора Ивановича, пока их там нет, даже мысли не возникает. Где телефон Полины, понятия не имею.
Еще раз обыскав свою комнату, сажусь на кровать, чувствуя противную слабость. И злость на себя, потому что понимаю, чем она вызвана.
Я не хочу этого делать.
Не хочу лишний раз пересекаться с Кириллом и тем более о чем-то просить его. Но я не вижу другого решения.
Да, конечно, есть еще пара часов, пока Славик начнет разыскивать Полину и сам позвонит кому-нибудь из нас. Я могу просто выждать. За это время может найтись зарядка. Могут освободиться мама или Федор Иванович.
Но я понимаю, что вечно прятаться невозможно. Даже если там, где ты прячешься, довольно уютно. А еще меня злит, что элементарные вещи начинают казаться сложными, хотя я знаю, отдаю себе отчет, что это пустяк.
Поднимаюсь и решительно выхожу из комнаты.
Даже если бы зарядка прыгнула мне под ноги, я бы переступила и пошла дальше. Потому что от этого шага мир не изменится. Но, пусть даже немного, изменюсь я.
Кирилл все так же в гостиной. Плеснув себе из бара что-то в бокал, стоит у окна и вместо того, чтобы вернуться к гостям, наблюдает за ними.
Странно, я была уверена, что он будет рад встрече с друзьями. Хотя, возможно, они и встречались там, на его территории. Для каждого из них не просто поехать в Испанию на недельку, чтобы увидеться с другом, но и купить там какой-нибудь домик у моря – пустяк.
– Кирилл, у тебя есть зарядка к смартфону?
– Есть, – отвечает меланхолично он, продолжая рассматривать двор.
И, конечно, у него не возникает обычных наводящих вопросов: «Тебе нужна?» или хотя бы: «А тебе зачем?»
– Можешь мне одолжить ненадолго?
Оборачивается, делает глоток из бокала, о чем-то размышляет, а потом, когда вопросы уже не нужны, только ответ «да» или «нет», интересуется:
– Тебя кто-нибудь предупреждал, что лучше всегда пользоваться только личной зарядкой? И что из-за чужой могут быть последствия?
– Понятно.
Я решаю все же отвлечь ненадолго маму, но не успеваю не только выйти из дома, а даже покинуть гостиную.
– Даже в обычную внешне зарядку можно легко поместить взламывающее устройство. Я уже молчу про подключение к чужим USB-портам. Считай, что ты получила предупреждение. – Кирилл отставляет стакан, обходит меня, начинает подниматься по лестнице и вдруг оборачивается. – Ну что, идешь?