Весь следующий месяц, а за ним и другой Женя на репетициях регулярно играла в гляделки с Карцевым, а потом проводила все перерывы в обществе Санька. Люба деликатно отделилась от них, и теперь они общались один на один. После хоровых занятий Санек неизменно провожал Женю домой, и в какой-то момент оказалось просто неприличным не пригласить его зайти.
Они пили чай в кухне в обществе сияющей и любезной Ольги Арнольдовны, Санек обстоятельно рассказывал о своей учебе, о том, что после института решил поступать в аспирантуру, но одновременно с этим подыскивает какую-нибудь работу, чтобы не сидеть на шее у родителей.
Ольга Арнольдовна с энтузиазмом кивала:
– Вот и моя Женечка такая же. Все должна успеть, нисколько себя не щадит.
Женя рассеянно помешивала ложечкой чай, и ей уже казалось: все, что происходит, так и должно быть. Санек виртуозно вписывался в их с матерью спокойное и мирное сосуществование, он понимал и оправдывал все ее поступки, готов был согласиться с любой ее идеей, все предсказать и предусмотреть. Он даже чай любил пить с тремя ложками сахара – в точности, как Ольга Арнольдовна.
А Женька Карцев как был загадкой, так и остался. Он не говорил Жене ни «здрасте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, а они слушали и смеялись – искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей было непонятно, почему Женька так себя повел – то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.
Она так привыкла тайком наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить его лицо: всегда бледное, с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или даже просто симпатичного в нем не было, разве что глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, иногда злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.
Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, профессор во время занятий держался свободно, добродушно, весело подшучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны – задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе мельчайших подробностей и требовал от нее также педантичности и скрупулезности.
После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке – та не пошла по стопам родителей и деда, а окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор чрезвычайно гордился ею, называл «умницей» и «талантищем», все обещал принести и показать Жене ее работы.
Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами: он знал, что они живут вдвоем с матерью и часто передавал ей приветы. Об одном Женя умалчивала – о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…
…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв мерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.
В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций – Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три раза. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях – в остальное время он был занят не меньше ее. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный серый тип, действующий по принципу «Молчи – сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему, что больше не придет.
Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:
– Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.
– Мне самой жаль, – вздохнула Женя. – Но ничего не поделаешь, слишком много дел.
– Хотя бы до Нового года дотяни, – произнес Лось просительно.
– А какой смысл? – удивилась Женя.
– Смысл есть. Я как раз сегодня хотел объявить – нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, – тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них – гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.
– Какой отъезд? Вы о чем? – Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.
– Да вот, уговариваю Женю не бросать пока что хор – предстоит интересная поездка.
– Что за поездка? – оживилась Люба.
– В Санкт-Петербург, – объяснила она.
– Класс! Просто супер! – Та просияла от восторга и тут же набросилась на подругу: – И ты хочешь слинять? Нет уж, дорогая, ничего у тебя не выйдет! Когда мы едем, Всеволод Михалыч?
– Под самый Новый год.
– Значит, новогоднюю ночь будем вместе праздновать?
– Разумеется. – Лось улыбнулся и выразительно глянул на Женю.
Та стояла, раздираемая сомнениями. С одной стороны, конечно, заманчиво смотаться на праздники в Петербург, тем более это город ее мечты. С другой – что делать со Столбовым? Он вчера говорил, что намерен сразу после Нового года показать ее работу одному из коллег по университету. Это значит, что нужно пахать весь декабрь напролет, не поднимая головы.
– Значит так, – прервала ее размышления Люба, – вы ее не слушайте, Всеволод Михалыч. Никуда она не уйдет, поедет с нами как миленькая.
– С каких это пор ты за меня решаешь? – недовольно проговорила Женя.
– С таких! Только дурак откажется от того, что тебе предлагают. Давай хоть кого спросим, вон, Анжелку, например. – Люба кивнула в сторону хорошенькой и застенчивой Анжелы Бабченко.
– Да брось ты! – Женя поспешно дернула ее за рукав. – Оставь человека в покое.
Люба пожала плечами.
– Не хочешь – пожалуйста, можем кого-нибудь другого спросить. – Она пошарила глазами по залу. Взгляд ее наткнулся на Карцева, который с отсутствующим видом направлялся к окну. – Его! Он у нас глупей всех.
– Перестань! – прошипела Женя, но Люба, весело смеясь, уже шагнула вперед.
– Эй, Карцев! Иди сюда, дело есть.
Тот остановился и вопросительно поглядел на нее.
– Какое дело?
Кажется, это были первые слова, которые Женя услышала из его уст – до этого в ее присутствии он только пел или молчал.
– Иди сюда, говорю, – велела Люба.
– Обойдешься, – холодно проговорил Карцев. – Я и отсюда неплохо слышу. – Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.
– Ладно. – Люба улыбнулась. – Скажи, ты поедешь в Петербург выступать? Там фестиваль хоров, как раз под Новый год. Поедешь или нет, признавайся!
– Не знаю. – Он неопределенно пожал плечами, подумал секунду, а потом добавил: – Поеду, наверное.
– Вот видишь! – Люба победоносно оглядела Женю. – Даже Карцев поедет! Даже он!
Ей стало неловко и противно. И зачем Любка издевается над парнем? Будто он действительно полный отстой, которого никто за человека не считает. Она посмотрела на Карцева и виновато улыбнулась. Тот никак не отреагировал, лицо его осталось непроницаемым и отчужденным.
Было ясно, что Любины слова его ни малейшим образом не задели и ему на них наплевать с высокой колокольни, равно, как и на Женино сочувствие.
– Это все? – язвительно произнес он. – Можно идти?
– Иди, свободен. – Люба шутливо помахала ему рукой.
Карцев молча повернулся и продолжил свой путь.
– Зачем ты так? – с укором проговорила Женя.
– Правда, Люба, зачем? – поддержал Лось. – Мне казалось, у нас в хоре все друг к другу хорошо относятся.
– К нему никто хорошо не относится, – отрезала Люба и тут же затормошила Женю. – Не увиливай от темы. Главное мы выяснили: если уж такой лох, как Карцев, понимает, что нужно ехать, то тебе и сам бог велел.
– Хорошо, – тихо сказала Женя. – Хорошо. Я поеду.
Она удивлялась самой себе. Снова этот Карцев вынудил ее действовать против принципов, и как – без малейших уговоров и усилий, одним своим присутствием! Действительно, Женя просто не могла не согласиться, если он сказал, что едет. Значит, нисколько он ей не надоел на самом деле, а по-прежнему вызывает симпатию и жгучий интерес.
Женя вдруг испугалась, что Люба поймет, почему она изменила решение. Однако та уже позабыла о Карцеве и принялась с жаром выпытывать у Лося подробности предстоящей поездки.
Через несколько минут пришел Санек и, узнав о фестивале, принялся с ходу строить радужные планы.
– Девчонки, надо будет стопудово сходить в Петропавловку. Говорят, там классно.
– Лучше в Эрмитаж, – заспорила Люба. – А еще лучше съездить в Петергоф, только жаль, фонтаны зимой не работают.
Постепенно вокруг дирижера собралась большая компания. Все шумели, спорили, высказывая свое мнение. Лось, отвечая на вопросы, смеялся:
– Ну, раз все уже знают, можно ничего не объявлять, а сразу начать репетицию.
Женя встала на место и тут же спиной ощутила взгляд Карцева. «Не буду оборачиваться, – твердо решила она. – Хватит с него и того, что я собираюсь в эту дурацкую поездку. Пусть поймет: когда ему улыбается девушка, нужно в ответ тоже улыбнуться, хотя бы из вежливости». Она демонстративно расправила плечи и вскинула голову, а когда репетиция окончилась, ушла домой в обществе Санька, даже не оглядев зал.