Идея показалась Жене бредовой, но другого выхода из создавшейся ситуации она не видела, потому решила рискнуть. В понедельник она выполнила максимальное количество работы, во вторник днем съездила на курсы и к шести была уже дома.
Интенсивные занятия, начавшиеся с первого сентября, настолько съедали все ее силы и время, что Женя почти отвыкла наряжаться и краситься, а потому простой вопрос, в чем пойти на хор, привел ее в замешательство. Она распахнула шкаф и застыла перед полками в глубоком раздумье.
Выбрать вот эти симпатичные клетчатые бриджи и к ним обтягивающий трикотажный джемперок? Или предпочесть длинную узкую юбку с пикантным разрезом – она будет замечательно смотреться с замшевой жакеткой и осенними полуботинками на шпильке. А может, не выпендриваться и влезть в любимые джинсы, сверху натянуть простую водолазку, украсить ее кулончиком из «тигрового глаза» и чувствовать себя вольготно и уютно?
Женя так и поступила. Джинсы сидели, как влитые, водолазка цвета морской волны выгодно подчеркивала загар, еще не успевший сойти с ее лица. Она слегка подвела глаза, мазнула тушью и без того длинные, пушистые ресницы, тронула губы блеском. Затем расчесала волосы, роскошной черной волной спускавшиеся до середины спины, и придирчиво глянула на себя в зеркало. Собственный вид ее вполне удовлетворил. Женя гордо распрямила плечи, и тут же на столе заверещал мобильник.
– Ты готова? – поинтересовалась Люба.
– Кажется.
– Тогда спускайся, я уже у подъезда.
– Ладно. – Женя отключила телефон, спрятала его в сумочку, поправила на груди кулон и вышла в прихожую. Там она сняла с вешалки ветровку и надела уличные туфли.
В дверях комнаты показалась мать.
– Вы поехали?
– Да. Люба ждет внизу. Вернусь часа через два.
– Да ты не торопись, – захлопотала Ольга Арнольдовна. – Пой в свое удовольствие. Музыка – великая вещь. Даже Шерлок Холмс в свободное от расследований время играл на скрипке.
– Муть все это. – Женя махнула рукой. – Ладно, пока. – Она поцеловала мать и вышла за порог.
На улице стояло бабье лето. Ярко светило солнце, легкий ветерок гнал по тротуару первые золотые листья. Люба, как всегда нарядная и веселая, бросала голубям кусочки обсыпанного маком бублика. Птицы хищно кидались на лакомство, отталкивая друг дружку.
При виде Жени Люба состроила недовольную физиономию.
– Тебе что, носить нечего?
– Почему нечего? – удивилась она. – Что плохого в джинсах?
– Ничего, если не считать того, что ты таскаешь их второй год.
– Но это же не дешевка, а фирменные. Они и стоили прилично, – попыталась оправдаться Женя.
– Да ну тебя. – Люба бросила на асфальт остатки бублика и крепко взяла подругу под руку. – Идем.
Ехать и впрямь оказалось недолго. Через четыре остановки девушки сошли и зашагали к видневшейся впереди высокой темно-зеленой ограде.
– Это бывший детсад, – на ходу объясняла Люба, – Всеволод Михалыч его отремонтировал на свои деньги, станки соорудил. Рояль откуда-то приволок списанный. Старенький, но играет прилично. Теперь у нас здесь репетиционный зал. – В ее словах звучала гордость.
– И много народу в вашем хоре? – полюбопытствовала Женя.
– Человек тридцать. Состав все время меняется. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит. В основном – студенты, молодежь до двадцати семи. Я-то пою сравнительно недавно, а есть «старички» – те уже четвертый год, с момента образования.
– Неужели им всем нечем заняться? – Женя недоуменно пожала плечами.
Люба прыснула.
– Женюра, ты рассуждаешь, как человек, привыкший к тотальному планированию и целесообразности. Увы, не каждому даны твои способности переть вперед как танк. Людям необходимо что-то для души, а не только для холодного разума.
– Ладно, ты уж меня и расписала! – Женя усмехнулась. – Не думала бы я о душе, черта с два согласилась бы сейчас с тобой пойти.
Подруги миновали калитку и зашли в подъезд одноэтажного кирпичного здания. Уже от дверей слышны были бравурные звуки – кто-то играл на рояле. Люба и Женя разделись в гардеробе и, пройдя узким коридором, очутились в просторном репетиционном зале. Левая часть была пуста, правую занимали ряды новеньких станков. Точно посредине стоял огромный, черный, блестящий рояль.
«Ничего себе «списанный», – с невольным восхищением подумала Женя, глядя на его полированный, почти зеркальный бок.
За роялем, спиной к дверям, сидела полная, седоватая женщина в свободном сиреневом платье. Ее пухлые пальцы ловко и стремительно бегали по клавишам, она кивала в такт музыке. Рядом, склонившись к пюпитру, стоял высокий, сухопарый мужчина с кудрявыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Это и был Всеволод Михайлович Лось, основатель любительского молодежного хора «Орфей», композитор и дирижер.
Кроме него и концертмейстера в зале находилось еще несколько хористов: два парня и три девушки. Они стояли тесной группкой у станков и о чем-то оживленно болтали.
Люба дождалась, пока пианистка закончит играть, и подвела Женю к бородачу.
– Здравствуйте, Всеволод Михалыч. Это моя подруга Женя. Она хочет ходить к нам на репетиции.
Лось окинул ее цепким взглядом и кивнул.
– Что ж, я рад. Вы любите петь?
– Вообще-то нет, – с улыбкой начала Женя, но Люба тут же перебила:
– Не слушайте ее! Она очень любит петь, и вообще, Женюра чрезвычайно одаренная девушка! Уже сейчас работает над темой для диссертации.
Женя ткнула подругу в бок кулаком.
– Замолчи сейчас же, что ты несешь! – Ей было ужасно неловко и стыдно. Вечно эта Любка ляпнет про нее какую-нибудь чепуху!
Дирижер и седовласая концертмейстерша переглянулись.
– Все ясно, – проговорил Лось с усмешкой. – Анна Анатольевна, сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь из распевок. Желательно попроще. Проверим ваши данные, – объяснил он смущенной Жене.
Толстуха ударила по клавишам, воспроизводя легкоузнаваемую мелодию.
– Можете спеть на слог «лё»? – спросил Лось.
– Могу, наверное.
– Будьте добры.
Она откашлялась и повторила то, что играла пианистка. Вышло вполне сносно. Бородач удовлетворенно кивнул.
– Дальше, пожалуйста.
Седоватая Анна Анатольевна послушно переместила пальцы вправо по клавиатуре и сыграла то же самое, но на полтона выше. Женя пропела мелодию снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что голос начинает ослабевать и давать петуха.
– У вас альт, – заключил Лось. – Не самый шикарный, но вполне приемлемый для нашего коллектива. И слух хороший. Вы ноты разбираете?
– Немного.
– Совсем великолепно. Любочка, вон там, в папке, партии. Дай Жене все, что мы сейчас проходим. А вы, Женя, сегодня просто постойте, понаблюдайте и послушайте. Не надо пугаться, если что-то не выйдет с первого раза, постепенно вы втянетесь в процесс. Вам понятно?
– Да. – Она кивнула.
Люба всучила ей целую кипу листков, испещренных нотными крючками и закорючками.
– Держи. Это «Аида» Верди, это Петров, это русские народные.
– Да я в жизни не спою, – ужаснулась Женя.
– Споешь. – Люба оттащила ее подальше от рояля.
В зале постепенно собирался народ. Вошел рослый, симпатичный и спортивный парень, заметил Любу с Женей и прямо с порога направился к ним.
– Здорово, Чакина! Кто это с тобой?
– Привет, Санек. Это Женюра, мы с ней вместе учимся.
– Крашевников Александр. – Красавчик протянул широкую, крепкую ладонь. – Для друзей и близких – просто Саня.
– Женя, – представилась та, пожимая его руку.
Глаза парня игриво заблестели.
– Будем на «ты», ладно?
– Не возражаю.
– У тебя классная прическа. Обожаю, когда у девушек длинные волосы.
– Спасибо. – Женя окинула Санька насмешливым взглядом.
Она прекрасно знала цену своей внешности и какое впечатление производит на парней, давно привыкла к восторженным взглядам и комплиментам. Честно сказать, последние порядком надоели ей своей стандартностью и повторяемостью. И этот симпатяга Александр тоже лишен оригинальности – сплошные штампы, дежурные улыбочки, банальная стрельба глазами.
Санька, однако, нисколько не смутил ее скепсис. Он продолжал улыбаться во все тридцать два зуба, стараясь заглянуть ей в лицо.
– А тебе какие парни нравятся?
– Мне? – Женя слегка прищурилась и, покосившись на ухмыляющуюся Любу, произнесла веско и значительно: – Пожалуй, те, которые отличаются немногословностью.
Санек понял намек, но не обиделся.
– Ясно. Придется подрезать язык. Тогда есть шанс оказаться в числе твоих любимчиков.
Люба хмыкнула. Женя весело расхохоталась.
– К чему такая жестокость? Мне не нужны жертвы.
– Ребята, по местам! – скомандовал дирижер и звучно хлопнул в ладоши. – Начинаем репетицию.
– Так, – засуетилась Люба, – ты стоишь в альтах. Это там, справа. Иди давай.
– А ты?
– Я в сопрано. Санек за мной, он в тенорах. В перерыве увидимся. Ни пуха!
– К черту. – Женя на ходу кивнула Александру и поспешила туда, куда ей велела Люба.
Весь первый ряд занимали девушки, во втором стояли юноши, слева теноры, справа басы. Несколько человек с любопытством покосились на Женю, но тут Лось снова захлопал в ладоши и произнес:
– Поем гамму.
Концертмейстерша заиграла, хор звучно и мелодично затянул:
– До, ре, ми, фа…
Женя попробовала тихонько подпевать. Ее голос тут же слился с остальными, создавая приятное ощущение причастности к общей гармонии и красоте.
«…Си, ля, соль, фа, ми, ре, до…» Хор допел донизу и перешел в новую тональность.
– Сопрано, не халтурить! Альты, неплохо. Не забывайте про цепное дыхание. – Лось дирижировал, делая плавные пассы руками. – Вот так. Сейчас молодцы! Дальше.
Распевка закончилась. На смену ей пришла другая, затем третья.
– Очень хорошо. – Лось обернулся к пианистке: – Попробуем Верди.
Та кивнула, раскрыла ноты и с азартом забарабанила по клавишам. Хористы вступили дружно и громко, на мгновение оглушив Женю. Она напряженно всматривалась в ноты, стараясь поймать мелодию, но от волнения в глазах рябило, крючки и точки сливались в полную неразбериху. Женя опустила ноты и молча стала слушать хор.
Ей казалось, что ребята поют хорошо. Во всяком случае, никто не ошибался, все лихо шпарили на итальянском. Девушки справа и слева от нее ловко выводили звонкие рулады. «Неужели и я так смогу?» – мелькнуло у Жени в голове. Но Лось перестал дирижировать и замотал головой:
– Нет, нет! Так не пойдет! Басы, что вы там спели? Это же откровенная фальшь! Братцы, пора уже разбирать ноты, чай не первый день их видите!
По хору прошел легкий гул.
– Давайте еще раз. Соберитесь, будьте внимательны.
Анна Анатольевна снова сыграла вступление. На этот раз Жене показалось, что она слышит кое-какие огрехи в исполнении: в частности, басы за ее спиной, действительно, пели грязновато и вразнобой. Лось еще пару раз остановил хор, затем они все-таки дошли до конца.
– Так. Сейчас было недурственно. Пока оставим Верди и займемся а капелла. Возьмите партитуру «Степь да степь кругом». Женя, вы тоже можете петь, здесь совсем легко.
Она кивнула и, пролистав ноты, вынула нужную страницу.
В это время дверь распахнулась – и на пороге появился среднего роста светловолосый парень. Лицо его было замкнутым и отрешенным, на тощей фигуре болтался длинный, болотного цвета свитер.
– А, это ты, Карцев? – тут же отреагировал Лось. – Снова опаздываешь? Мы уже двадцать минут как поем. Без тебя Верди хуже некуда, вас ведь в партии раз два и обчелся. Быстро вставай на место.
Странный Карцев, не сказав ни слова, угловатой походкой пересек зал и забрался на станки как раз за Жениной спиной. Она вдруг почувствовала неодолимое желание обернуться и едва удержалась от этого.
Гул в зале усилился. Девушки и юноши вовсю переговаривались. Лось постучал по крышке рояля.
– Тишина. Анна Анатольевна, дайте тон.
Концертмейстер тихонько взяла пару печальных аккордов.
Лось взмахнул рукой. В сопрано тихо, едва слышно родилась щемящая мелодия, словно нарастающий ветерок она переметнулась к альтам. Затем ее подхватили теноры и басы.
Теперь Женя не просто слушала, как поет хор, а пыталась различить в общем звучании присутствие нового голоса. Она могла поклясться, что слышит его – он звучал прямо у нее над ухом, сильный и красивый, подчиняющий себе всю партию целиком. Даже не верилось, что этот голос мог принадлежать такому невзрачному замухрышке, каким был вновь пришедший. Тем не менее именно он и являлся его обладателем – до прихода Карцева басовая группа пела несравнимо хуже.
– Шире, шире! – Лось энергично дирижировал, успевая подпевать то одной, то другой партии. – Не теряйте дыхания, не давите на звук!
Женя дождалась места, где мелодия шла в унисон и вступила вместе со всеми. Лось увидел, что она поет, и одобрительно кивнул.
Песня окончилась.
– Неплохо. Теперь кантату.
После кантаты наступил перерыв. Лось ушел курить, с ним больше половины парней и треть девушек. Оставшиеся расселись на станках, кое-кто достал принесенные из дому бутерброды и яблоки.
– Ну, как впечатления? – спросила Люба.
– Мне понравилось. Только я ничего не понимаю в ваших партиях.
– Поймешь со временем. Тут есть те, кто сроду музыке не учился, но и они понимают. – Люба придвинулась поближе к ее уху и произнесла заговорщицким тоном: – А Санек тебе как?
– Никак. – Женя украдкой оглядела зал и увидела того, кого искала.
Карцев стоял в самом дальнем углу у окна в гордом одиночестве. Курить он не пошел, есть не стал, ни с кем не общался, продолжая пребывать все в том же полусомнамбулическом состоянии.
– Что значит никак? – Люба дернула Женю за рукав. – Эй, очнись! Куда ты все время смотришь?
– Никуда.
– Почему тебе не понравился Санька? Он отличный парень. По нему все девки сохнут. А он, кажется, на тебя запал.
– Не думаю. – Женя снова скосила глаза в другой конец зала.
– Скромничаешь! Я же видела, как он на тебя пялился. Вот посмотришь, сейчас покурит и прибежит.
– Ага, – рассеянно произнесла Женя. – Люб! А это кто?
– Где?
– Да вон там, у окна. Который опоздал.
– А, это Карцев. – Люба пренебрежительно махнула рукой.
– Я слышала, что Карцев. А кто он вообще такой? Учится где-нибудь?
– Нигде не учится. И вообще он – полный придурок. Отстой.
– Почему? – Женя удивленно округлила глаза.
– Потому. Себе на уме, ни с кем не общается. Работает, кажется, на почте.
– На почте?
– Да. Газеты разносит. А до этого с трудом какой-то колледж закончил, говорят, чуть ли не на двойки.
– Разве он такой тупой?
– А что, непохоже? – Люба вдруг прищурилась и пристально поглядела на нее. – Слушай, Женюра, а чего это ты им интересуешься? На него девушки вообще не смотрят.
– Просто. – Она пожала плечами. – Поет хорошо.
– Поет он, верно, хорошо, – согласилась Люба. – Но в остальном козел, каких поискать.
Карцев, кажется, почувствовал, что его обсуждают, – отошел от окна, потоптался немного на месте, затем боком, как краб, направился к станкам. Проходя мимо девушек, он вдруг глянул в их сторону. Женя хотела отвернуться, но не успела: их взгляды пересеклись. Глаза у Карцева были серые и очень серьезные. Будто он обдумывал строение солнечной системы или сочинял трактат по философии, а не занимался разноской почты. Женя почувствовала, как что-то кольнуло ее в самое сердце, словно там, откуда ни возьмись, возникла заноза.
– Ну, что я говорила? – громко и торжествующе проговорила Люба, кивая на дверь. – Вот и Санек!
Женя не удержалась и досадливо поморщилась. В следующую секунду Карцев уже прошел мимо нее к своему месту на станках. Люба проводила его презрительным взглядом.
– Да, забыла тебе сказать, вы ведь тезки. Его тоже зовут Женька.
– Надо же! – произнесла она так тихо, что Люба не расслышала.
– Здрасте, девушки, я пришел! – весело объявил Санек и дыхнул ей в лицо ароматным табачным запахом.