Мне с детства нравились две вещи – справедливость и люди в погонах. Справедливость я видела только в книгах и по телевизору, а люди в погонах были реальностью. И, судя по книгам и фильмам, именно они и должны «интегрировать» в мир справедливость. Поскольку настоящие люди в погонах не спешили исполнять свои обязанности, я решила, что им просто не хватает того, кто мог бы их воодушевлять на подвиги. Я была уверена, что не хватает им именно меня.
Итак, я училась в пятом классе и мне захотелось надеть милицейские погоны. Но работа следователя, участкового или инспектора по делам несовершеннолетних предполагает обязательное наличие юридического образования, жесткие рамки, регламент работы, непонимание со стороны граждан, в итоге – жалобы и взыскания. Слишком много минусов. Хотя и плюс вполне себе весомый – ведь речь идет о погонах. А это не просто две картонки, обтянутые тканью и ленточками, проколотые гвоздиками-звездочками. Погоны – это статус, возможности, льготы и завистливые взгляды. Ох, выходит, что я уже с десятилетнего возраста тяготею к демоверсиям? Ужас. Кого из меня вылепил этот мир?!
Юридические науки и строгие рамки меня не привлекали. Зато я всегда обожала сочинять и выдавать желаемое за действительное. И у меня неплохо получалось. Поэтому я стала грезить о должности сотрудника пресс-службы главного милицейского ведомства Ростовской области. Потому что он носит погоны, вдохновляет правоохранителей на справедливые поступки, купается в завистливых взглядах, но при этом кто на него пожалуется? Все довольны: сотрудники, которые рассказали приукрашенную историю о своих напряженных трудовых буднях; начальство радуется положительной статистике, представленной широкой общественности; и сам сочинитель-летописец на седьмом небе от общественного признания и всеобщего ликования. Да и поводов для угрызения совести у сотрудника пресс-службы нет. Он видит работу правоохранительной системы с парадной стороны и честно пишет о том, что видит, и о том, на что ему разрешают посмотреть. Получается, что даже врать не приходится. Со всех сторон прекрасная работа.
После окончания школы я поступила на факультет филологии и журналистики Ростовского государственного университета. Все производственные практики я проходила в местной газете. Во-первых, летом очень хотелось побыть дома с родителями в родном селе. Во-вторых, в пресс-службе главного милицейского ведомства мне почему-то были не рады. Грубый голос, неизменно отвечавший на мои регулярные звонки (а я звонила каждый месяц двадцать второго числа), убеждал меня в том, что в практикантах подразделение не нуждается. Я, в то время романтичная и фанатично-оптимистичная, не расстраивалась. Я была твердо убеждена в том, что обязательно буду там работать. Когда я помашу перед ними своим дипломом самого лучшего вуза области, они не отвертятся. А пока буду тренировать нервы и упражняться в общении и письме в доступных условиях – в стенах районной газеты и напрашиваться в рейды и на дежурства к местным милиционерам.
Я бесстрашно входила в полумрак наркопритонов, видела опустившихся людей, выпытывала у них подробности их извилистых жизненных дорог, посещала неблагополучные семьи, присутствовала на беседах с непутевыми родителями. Расспрашивала стражей порядка об их подвигах, к которым сами они уже давно привыкли и не считают подвигом свою ежедневную напряженную работу, связанную с риском для жизни, отнимающую свободное время, заставляющую жертвовать личной жизнью. Да-да, нередко жены устают мириться с недостатком внимания мужей-милиционеров (теперь они называются полицейскими, но проблемы те же), сначала пытаются реанимировать отношения скандалами и претензиями, а потом прощаются.
Мне очень нравилось воспевать подвиги людей в погонах. Мир на стороне закона увлекал меня своим разнообразием, движением, борьбой с несправедливостью, самопожертвованием, благородством. Ни одна гражданская профессия не сравнится со службой в полиции. Жизнь так устроена, что нам мучительно необходимо чем-то заполнить время, скоротать день до вечера, неделю до выходных или две – до зарплаты, месяц до отпуска, полгода до новогодних каникул, год до совершеннолетия… Мы все время чего-то ждем, делим жизнь на отрезки, заполняем их какими-то занятиями, чтобы легче было находиться на этой земле. Ремесла без погон – это скучный и нудный способ скоротать жизнь. Работая на гражданке, ты с самого утра жаждешь скорого наступления вечера, чтобы поскорее вытянуть на диване обе ноги, сжимая телевизионный пульт. А жизнь в погонах – совершенно иная. Ты не сидишь под колпаком, ты видишь безграничные просторы человеческих судеб, узнаешь такие сюжеты, такие тайны, которые не прочтешь в книгах и не увидишь в кино.
Однажды вместе с инспекторами по делам несовершеннолетних посетила дом в глухом хуторе, километров за пятьдесят от районного центра. В неухоженном доме проживают пожилые супруги и две их дочери, двадцати двух и двадцати семи лет. Ни одна из них никогда не была замужем, но у них на двоих пятеро детей разных возрастов. Во дворе нас встретили две запуганные, костлявые и неопрятные девчушки и столько же мальчишек, похожих на армян и таджиков (мамаши имеют русскую национальность). А в грязной комнате с ободранными стенами и пыльным полом в грязной коляске лежал младенец. По нему ползала толстая черная муха, и он недовольно мычал. Мамаши нигде не работали, в школе осилили только по девять классов. По их словам, девочке в коляске недавно исполнилось четыре месяца, имя ей они пока не придумали. Мы заглянули в холодильник и увидели, чем мамаши кормят малышей: посреди полной пустоты стояла трехлитровая банка скисшего молока, вокруг лежало несколько болгарских перцев с подсохшими и сморщенными носами. Мне сложно объяснить пользу моего личного присутствия в том доме, но полицейские смогли убедить мамаш завязать с блудом и выпивкой и устроиться на работу. Через полгода мы вернулись в этот дом, и там были чистота и порядок.
Я не праздно мечтала о главном ведомстве: писала красочные повести, читала книги о нелегком труде полицейских, об особенностях российской правоохранительной системы, училась, стремилась и… оказалась ненужной этой системе. Не хочу вслух произносить причину того, почему для меня не оказалось места в этой системе. Просто расскажу историю. У моего одноклассника было весьма оригинальное поведение: он плохо учился, а когда опаздывал на первый урок, придумывал безумные оправдания, него-де дома рожала кошка, собака, хомяк и однажды даже утка. Он говорил абсолютно серьезно и очень удивлялся, почему же ему не верят. Как-то мы всем классом приступали к написанию годовой контрольной по алгебре, и я решила пошутить над Виталиком. Я, серебряная медалистка, попросила его, троечника, дать мне списать, «потому что сама я не справлюсь с такими сложными заданиями». За несколько минут до конца урока, когда я судорожно дописывала решение последнего уравнения, Виталик стал назойливо трясти меня за плечо. Я к тому времени уже напрочь забыла о своей просьбе дать списать и жутко разозлилась, что он вздумал мне мешать в такой ответственный и неподходящий момент. А Виталик жутко обиделся, что я попросила его о помощи, он старался скорее решить задания, а я, неблагодарная сволочь, почему-то не стала брать протянутую им тетрадь. После школы Виталик поступил в ведомственный вуз и сейчас вполне успешен в той жизни, которую ему дали его имущие родственники. Потому что его папа – крупная шишка в правоохранительной системе, способная решить любую проблему. Даже пристроить своего глупенького отпрыска. А я со своей медалью, дипломом, знаниями и диким желанием работать оказалась на обочине жизни. Я обречена уйти на пенсию из нелюбимого банка, в то время как Виталик и ему подобные получают звания и прут на предельной скорости вверх по карьерной лестнице.
Единственное, чего я смогла добиться в направлении к моей мечте, – это стать внештатным, неоплачиваемым стажером, которому дают самую тяжелую работу, гоняют по всему городу и ничего не платят. Мне обещают взять в штат, но никто не может сообщить точные временные рамки. Я уже полгода пребываю в подвешенном состоянии. Мне не платят ни копеечки, но я вынуждена никуда не рыпаться из банка и, скрипя зубами, терпеть загоны Будды, потому что страстно желаю работать только в полицейском ведомстве, а ни в одном другом месте мне не разрешат полдня бегать по полицейским поручениям. Зато и в отсутствие материального поощрения чувствую себя счастливой в правоохранительной среде. Я общаюсь с полицейскими из различных подразделений, узнаю тайночки их профессии, такие тайночки, которые никогда не покажут по телевизору и нигде об этом не напишут. А еще я потихоньку закаляю свой истеричный характер и распрямляю спину. Я больше не хочу плакать и горевать. Я хочу быть счастливой и видеть счастливые глаза моих близких. Например, папины. У него в жизни мало что получилось, поэтому я обязана стать богатой и знаменитой. Ладно, можно обойтись и без лавровых венков. Меня устроит и первый вариант.
Всякий раз, входя в фойе полицейского ведомства, я будто вижу моего семнадцатилетнего папу, растерянно моргающего и уходящего ни с чем. В далеком 1969 году знакомые моей бабушки, папиной мамы, решили проявить участие к матери-одиночке, всю жизнь тянувшей на себе единственного сына и так и не решившейся выйти замуж после предательства любимого мужчины. Знакомые предложили помощь в том, чтобы папа поступил в школу милиции. Для этого ему надо было явиться в главное ведомство, как раз то, в которое теперь рвусь я. Папа, в то время только-только окончивший сельскую школу, глупенький мальчик, выросший в эпоху дремучего социализма и умеющий добиваться своих целей только посредством честного труда, растерялся под взглядом сурового постового, не понял, куда ему нужно позвонить, что спросить, к кому обратиться. Постовой и снующие туда-сюда милиционеры не проявили к нему никакого внимания. Все шли мимо. Он был там впервые. Не понимал, насколько важно оказаться здесь и получить то, за чем пришел. Жизнь казалась папе бесконечной, и он думал, что все успеет. Да и зачем ему эта непонятная и равнодушная милиция, когда он начитался книжек о подвигах военных летчиков и сам мечтал стать им?!
Он вышел из ведомства, пошел на вокзал, вернулся в нашу затхлую деревуху, не поступил в летное училище, пошел в армию, опять не поступил в летное училище, пошел на завод, потом постовым в милицию, потом в пожарную охрану. Между этими важными делами умудрился познакомиться с нашей мамой, родить сначала мою сестру, через пять лет после этого меня. А там подкралась пенсия, и мой папа так и не стал ни знаменитым, ни хоть чуть-чуть богатым. Мы и так жили довольно бедно, а в 1998 году, как раз когда папа ушел на пенсию, ударил финансовый кризис и мы успешно пополнили список сорока процентов россиян, которые, согласно официальной статистике, стали жить за чертой нищеты. Подробности этого периода никогда не уйдут из моей памяти. Спешу поделиться ими в следующей главе.