Собственно, еще сам Юрий Данилович успел продемонстрировать братьям, что вовсе не собирается довольствоваться амплуа почтительного младшего брата. Сначала он захватывает рязанский город Коломну. На законное недоумение князя Константина Рязанского «младшенький» никак не реагировал, а когда рязанский князь попытался выставить дебошира, то по зубам досталось и рязанцам, и приведенным ими татарам. Более того, Даниил умудрился хитростью захватить бедолагу Константина и привести его в Москву, где и держал несколько лет, не забывая, впрочем, оказывать родственнику должные почести.
Поняв, что Коломна сошла ему с рук, Даниил воспрял духом. Через два года после захвата Коломны умирает, не оставив наследников, племянник Даниила – князь Иван Переяславский. Город Переяславль-Залесский был очень лакомым кусочком, и Даниил долго обихаживал хворого племянника, за лаской попутно растолковывая умирающему, кто ему лучший друг и самый подходящий наследник. Однако после смерти Ивана развернулся классический сюжет на тему «родственники делят квартиру умершей бабушки». Как выяснилось, на Переяславль зарился не только дядя Даниил, но и еще двое дядьев – двоюродный Михаил Тверской, и еще один родный – сам великий князь Андрей Городецкий.
Вот этот главный дядя Андрей и решил все без всяких семейных советов – сразу же завез свою мебель в бабушкину квартиру, в смысле – посадил своих наместников в Переяславле. Сказать, что московское семейство было возмущено – это ничего не сказать. Квартиру-то оставили им! По духовному завещанию покойный отписал Переяславль-Залесский князю Даниилу Московскому. К чести московских – решая дилемму «идти или не идти против великого князя», они не колебались ни секунды. Даниил вышиб наместников Городецкого и занял город, а чтобы у противника не было искуса повторить этот фокус, оставил охранять «наше наследство» своего старшенького, Юрия. Тот так и сторожил город безвылазно, даже на отцовские похороны не поехал.
В общем, к концу своего правления Даниил достал всех. Рязанский князь у него в полоне сидит, сын Юрка в Переяславле засел – не выковырять. И, несмотря на все протесты оскорбленных сторон, не отдает же ничего! Даже и не думает поделиться хоть чем-то из захваченного, хотя кусок заглотил явно не по горлу – один только Переяславль был и древнее, и многолюднее, и богаче всей его занюханной Москвы.
Вот это поведение основателя рода и стало образцом для всех последующих московских князей – со всем, что попадало им в руки, можно было попрощаться, свои приобретения они удерживали хваткой бультерьера.
Основатель династии – князь Даниил Александрович. Миниатюра из «Титулярника», XVII в.
Отчаявшись решить проблему по-родственному, Городецкий решил приструнить зарвавшегося родственника с помощью высшей власти и отправился в Орду. Жаловаться «царю Тохте» на действия Даниила Московского. Тохта, помыслив, назначил осенью 1304 года общий сбор всех русских князей в Переяславле под председательством ханских посланников. Там и должно было разбираться персональное дело князя Даниила. Присутствовали почти все северо-русские князья, прибыл и глава русской церкви – митрополит Максим. Вот только самого Даниила не было – еще в марте князь скончался, и интересы москвичей представлял его старший сын и наследник Юрий Данилович. Дело новый московский князь выиграл – посланники хана оставили Переяславль за Москвой.
Ободренный успехом, новый глава московской семьи быстро доказал всем, что ругаемый ими папа был еще повидлом – жестокость и абсолютная безбашенность Юрия поражала даже привыкших, казалось, ко всему сынов того жестокого века. Посадив охранять Переяславль следующего брата Ваньку (всего «данилычей» было пятеро) он первым делом прикончил сидевшего в Москве в почетных пленниках рязанского князя Константина, а сам решил малость подрезать владения других соседей – Смоленского княжества, заняв вместе с братьями Можайск. Можайский удельный князь Святослав Глебович был пленником приведен в Москву. И все это – в год смерти отца.
Теперь московские князья контролировали все течение Москвы-реки. Захват Москвой трех крупных городов разрушил всю сложившуюся систему баланса сил, а Юрия сделал одним из сильнейших русских князей. Дальше – больше. Вскоре умирает великий князь Андрей Городецкий, и Юрий заявляет о своем намерении получить ни много ни мало – великокняжеский стол. Никаких формальных прав у московского князя на великое княжение не было, и быть не могло – его отец никогда не был великим князем и более того – стоял в ряду претендентов, как мы помним, последним. Но у Юрия было куда большее, нежели формальные права – право силы.
Однако здесь, что называется, нашла коса на камень. В своей безоглядной наглости московский дом получил достойного соперника – Тверское княжество. На пути у внука Александра Невского встал племянник великого полководца, Михаил Тверской.
В отличие от дерзкого москвича, тверич имел все права на владимирский стол – именно его отец, Ярослав Ярославович, один из младших братьев Невского, в свое время стал преемником Александра Ярославовича на великом княжении Владимирском. Впрочем, для Юрия и Михаила великокняжеский стол был скорее поводом, чем причиной для вражды. И московское, и тверское княжество были эдакими молодыми хищниками, вошедшими в силу, пока старшие дети Невского дрались за власть. Пока городецкие и переяславские князья тягались меж собой, и в этой схватке исчерпали свои силы, выросла молодая и зубастая смена. Именно ей теперь надлежало выяснить – кто станет первым.
Силы, кстати, были практически равны – у Твери были все шансы задавить Москву. Да-да! Вполне вероятным был вариант будущего, при котором из динамиков сегодня бы доносилось: «Дорогая моя столица, златоглавая наша Тверь!», а провинциалы-москвичи 80-х ездили бы из своего захолустного областного центра на электричках в набеги на магазины великолепной богатой столицы.
Но случилось так, как случилось, Москва выиграла эту схватку, которая действительно шла уже не на жизнь, а на смерть. Я не буду излагать все перипетии этой многолетней борьбы, отмечу лишь, что жестокость Юрия и его абсолютное пренебрежение любыми нормами, в том числе и моральными, поражали даже татар. Даже его ближайший друг и покровитель в Орде, Кавгадый, прилюдно орал на московского князя, когда люди Юрия зверски убили Михаила Тверского, вырезали ему ножом сердце, а тело, обобрав до нитки, бросили валяться на дороге. «Разве он не дядя тебе? – потрясенно кричал татарский вельможа – Зачем же его тело так брошено нагое?[1]». Но даже после этой отповеди один из людей Юрия лишь небрежно набросил на труп Михаила свою котыгу (верхнюю одежду) и под этой котыгой тверского князя так и везли на Русь, не позволяя доброхотам даже обрядить его должным образом, и оставляя тело не у церкви, как положено, а в хлеву.
Думаю, вы уже все поняли. Первых московских князей сегодня назвали бы «отморозками». Действительно, методы, которыми те шли к власти, ничем не отличались от действий плевавших на любые «понятия» безбашенных «пацанов с волынами». Именно так их и аттестовал наш великий историк Василий Осипович Ключевский, и незнание слова «отморозок» ему не мешало: «Московские князья рано вырабатывают своеобразную политику, с первых шагов начинают действовать не по обычаю, раньше и решительнее других сходят с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей, не задумываясь над старинными счетами, над политическими преданиями и приличиями. Это обнаруживается как в их отношениях к другим князьям, так и в ведении ими внутренних дел своего княжества. Они являются зоркими наблюдателями того, что происходит вокруг них, внимательно высматривают, что лежит плохо, и прибирают это к рукам. … Московский князь – враг всякому великому князю, кто бы он ни был: казалось, самая почва Москвы питала в ее князьях неуважение к прежним понятиям и отношениям старшинства».
Холодная жестокость и наплевательское отношение к любым законам и обычаям так и остались фамильной чертой почти всех московских властителей. Но только этим они бы не добились ничего. По старому принципу «с волками жить – по волчьи выть» те же тверичи скоро стали не менее жестокими, а храбростью пожалуй что и превосходили москвичей, по крайней мере, в отличие от всегда лояльной Москвы, Тверь несколько раз поднималась даже против татар.
Обычные отморозки не выигрывают никогда, все их войны заканчиваются взаимным истреблением. После чего выжившим бедолагам остается лишь горевать на поминках под жалостливую песню «Братва, не стреляйте друг в друга, так тяжко друзей хоронить». Примерно к тому же шло и в нашем случае – вскоре с Юрием свел счеты сын Михаила Тверского Дмитрий по прозвищу «Грозны очи». Случайно встретив убийцу отца в Орде, он его зарезал, причем собственноручно, за что вскоре и сам поплатился жизнью.
Эта череда убийств продолжалась бы еще долго, если бы не преемник Юрия – тот самый принявший эстафету по охране Переяславля брат Ванька, оставшийся в истории под кличкой «Ванька-лопатник». Извиняюсь, конечно же, Иван Калита.
Он тоже был истинный «данилыч», и кровушки пролить у него не задерживалось – достаточно вспомнить, какими методами еще при Юрии он совместно с отрядами татарского военачальника Ахмыла подавлял ростовское восстание. Да что там – само великое княжение он получил после того, как по велению хана Узбека огнем и мечом прошелся по поднявшему бунт Тверскому княжеству. Пустил кровь так, что Тверь изрядно обезлюдела на долгие годы. Но получив желаемое, Иван резко меняет тактику.
Великое княжение было нужно Калите вовсе не для престижа. Получив в свои руки тот самый мощный финансовый поток в виде собираемой со всех русских князей ордынской дани, он очень быстро перенаправил его в пользу родного княжества. Детские игры времен «первоначального накопления» с налетами и захватами закончились, не зря Симеоновская летопись сообщает, что в правление Калиты наступила «тишина велика по всеи земли[2]». Новый великий князь предпочитал бить неугодных рублем, а не мечом, забирая за долги, а то и просто покупая там деревеньку, там село, которые отныне становились частью Московского княжества.
Примерно так же действовали и все его потомки. Как писал тот же Ключевский: «С тех пор и московские князья, начав свое дело беззастенчивыми хищниками, продолжают его мирными хозяевами, скопидомными, домовитыми устроителями своего удела, заботятся о водворении в нем прочного порядка, заселяют его промышленными и рабочими людьми, которых перезывают к себе из чужих княжеств, толпами покупают в Орде русских пленников и на льготных условиях сажают тех и других на своих московских пустошах, строят деревни, села, слободы[3]».
Все очень быстро убедились, что цепкости москвичей позавидует любой скупердяй. Великого княжества они из рук больше не выпускали. Утвердились настолько прочно, что татары, разумно опасавшиеся чрезмерного усиления одного из русских князей, скоро вывели из под контроля москвичей изрядный кус, образовав еще три великих княжества – Рязанское, Суздальское и Тверское, даровав тамошним князям право самостоятельно собирать и привозить в Орду «выход». Все равно москвичи остались в прибылях, хотя бы потому, что за ними всегда оставался «выход» Господина Великого Новгорода, а это огромные деньги.
Основная сила москвичей всегда была в преемственности. Этим заветам первых Даниловичей – жесткость, цепкость, гибкость и бережливость, доходящая до скопидомства – оставались верны все их потомки. Верны настолько, что после Калиты московские князья, за исключением, пожалуй, Донского, почти неотличимы друг от друга. Предоставим опять слово Василию Осиповичу: «Прежде всего московские Даниловичи отличаются замечательно устойчивой посредственностью – не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племени не шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия[4]».
И дальше: «В чем же состояло это фамильное предание, эта наследственная политика московских князей? Они хорошие хозяева-скопидомы по мелочам, понемногу. Недаром первый из них, добившийся успеха в невзрачной с нравственной стороны борьбе, перешел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь предстать пред престолом всевышнего судии и диктуя дьяку духовную грамоту, как эти князья внимательны ко всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую мелочь в нем! Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место и наследника. Сберечь отцовское стяжание и прибавить к нему что-нибудь новое, новую шубку построить, новое сельцо прикупить – вот на что, по-видимому, были обращены их правительственные помыслы, как они обнаруживаются в их духовных грамотах[5]».
Именно это и позволяло им в те нелегкие времена, когда все русские княжества едва сводили концы с концами, потихоньку-полегоньку расширять свои границы, увеличивать свои владения и сделать свое княжество одним из крупнейших. Но для этого одного скопидомства и следования отцовским заветам все-таки было недостаточно. Не устоишь на одном этом в те времена, когда шаталось все и вся.
Была у московских князей еще одна фамильная особенность.
Все российские князья знали – московский стол всегда стоит монолитом. Не было тогда на Руси более спаянной семьи, чем московская, все они непоколебимо держались завета отцов: «жити за один». В течение пяти поколений и при семи князьях Московское княжество оставалось, наверное, единственным в «монгольской» Руси, не знавшим междоусобиц. Цапались все – и тверичи, и рязанцы, и нижегородцы. Но «данилычи» никогда не вставали друг на друга. Худо, бедно, со скрипом и сдерживаемыми ругательствами – но договаривались.
И вот теперь, после смерти Василия Дмитриевича, «московские» впервые вплотную подошли к порогу, за которым – смута.
_______________
[1]Цит. по Иловайский Д.И. История России. Т.2, М.: 1896, С. 18
[2]Симеоновская летопись. (ПСРР Т. 18) М.: Знак. 2007. С.90.
[3]Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т.2. М.: Мысль, 1987. С. 14
[4]Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т.2. М.: Мысль, 1987. С. 47
[5]Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т.2. М.: Мысль, 1987. С. 49.