Прислонившись лбом к прохладному стеклу, я бездумно следил за мелькающими в окне деревьями: вздымающимися к небу столбами, плотно обступившими дорогу. Еловый массив сокрыл в себе даже тоненький полумесяц – единственный источник света в царстве ночных кошмаров.
Жутко ехать по ночному лесу, но в один момент мне стало все равно. Было бы даже лучше, если бы сейчас произошло что-то ужасное. Что-то более кошмарное, чем то, что было у меня на душе, и чем то, что было в моих мыслях. Но я знал, что ничего такого не произойдет. Что может быть страшнее того, что слышу, чувствую и вижу я, и только я? И больше никто. Я толком и не понимал, что со мной происходит.
Как ни странно, меньше всего меня волновал один вопрос: «Какой маньячина додумался построить свое поместье в мертвецки глухом лесу?» Хотя мне действительно начало казаться, что максимум, что мы обнаружим здесь, – это избушку веселого лесника-лесоруба, который по ночам рубит не только деревья…
Деревья, деревья… Тошнит уже от этих деревьев!
Но вдруг лесные гиганты расступились, и фары машины осветили огромное заброшенное здание, резко выделяющееся на фоне черных елей. Настоящий огненный замок! Оно выглядело необычно: красный кирпич, из которого была сооружена вся постройка, словно выгорел на солнце, став золотисто-оранжевым. Кое-где стены остались насыщенными, как красная ржавчина, а кое-где выцвели добела, как бумага. Центральная часть заброшки была объемной, полукруглой, а окна первого этажа с торчащими из рам осколками наоборот – впалые, как глаза больного. Темный фундамент, изрезанный седыми трещинами, делал дом увесистым, словно вросшим в землю. С боков к строению примыкали пристройки все ниже и ниже, отчего поместье казалось горбатым. Я даже почувствовал, как от волнения у меня сперло дыхание: так неожиданно перед нами предстал дом Страховых. Я прильнул к окну, не в силах отвести взгляд от настоящей находки, какую еще поискать надо. «Перевернутый в гробу» во мне ликовал.
Эти огненные стены не испортили даже граффити, потому что они были сделаны умело, да еще и в черно-красно-оранжевых тонах. Правда, какой-то умник додумался написать недалеко от входа ярко-зеленым три заветные буквы имени своего лучшего друга, который сидел у него в штанах.
Говорят, бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди. Для меня же эта мудрая мысль была пустым звуком. Единственное, на что бы я мог по-настоящему залипнуть, – это заброшенные дома, и только они.
Когда Машка припарковалась у главного входа – полуразрушенной лестницы, покрытой темной грибообразной порослью, я мигом выскочил наружу, захватив рюкзак с заднего сиденья. Эмоции переполняли меня, я и не знал, то ли мне фотографировать Машку, которая уже распласталась для этого на лестнице, то ли снимать на видео поместье, то ли пробежаться по территории.
Несколько самых близких ко входу окон первого этажа были для нас единственным источником света: телефоны включать не хотелось. Оранжевый свет, точь-в-точь как само поместье, лился лавой прямо на нас. Поместье горело изнутри, как и я сейчас.
Над входом – скругленным проемом со снятыми дверьми с петель, типичным для таких «заведений», – висел лист ватмана с незамысловатой надписью: Квест «Они здесь», на скорую руку выведенной ярко-красной гуашью, будто к нашему приезду готовились за пять минут. Детский сад. Хотя этот странный плакатик выглядел по-своему круто.
Нас ждали, но мне хотелось еще немного побыть тут, чтобы насладиться красотой огненного замка, как бы пафосно это ни звучало. Казалось, он может многое мне рассказать: он безбашенный, жаркий и совсем не похожий на социофоба, которого спрятали ото всех в лесу…