Тук-тук…
Если услышишь удары – короткие и длинные, как точки и тире, – то используй азбуку Морзе, чтобы узнать кое-что важное…
13 сентября, четверг
Сон…
«Интересно, о чем она думает?» – глядел я на девчонку, сидящую на первой парте. Я не видел ее лица, только красивые русые волосы, сверкающие в свете утреннего сентябрьского солнышка.
«Из чего же, из чего же, из чего же… – напевала она всем знакомую песню, постукивая по парте кончиками пальцев, словно играя на пианино, – сделаны наши девчонки?»
Душистые букеты в красных ведрах и приветливое «Снова в школу!» на доске заставляли невольно улыбаться в предвкушении чего-то доброго и светлого, как в детстве.
«Из цветочков и звоночков, – продолжала напевать девчонка с искренней радостью в голосе. – Из тетрадок и переглядок сделаны наши девчонки!»
Если бы я только мог залезть к ней в голову, то наверняка бы узнал, хочет ли она погулять сегодня вечером, и вообще, стоит ли?..
«А ты выверни ее наизнанку! – послышался ехидный голосок прямо над ухом. – Тогда узнаешь все что угодно!»
Я хотел обернуться, но поток теплого ветра из открытого окна не позволил даже скосить глаза в сторону.
Я мог смотреть только на нее, не видя ничего вокруг.
«Выверни, выверни ее наизнанку!» – в нетерпении шептали над ухом. И я вдруг поверил этому странному голосу. Спину сзади приятно пекло, и я чувствовал, что мне хотят помочь.
«Из платочков и клубочков, – продолжала напевать девчонка, но вдруг тошнотворный хруст костей перебил ее нежный голос. – Из печенки и селезенки…»
В следующую секунду я забыл, как дышать: ее голова начала расползаться, словно по шву, выворачиваясь наизнанку. Показалось кровавое мясо, а за ним череп, раскрывшийся, словно шкатулочка, с отвратительным треском вместо музыки. Кожа продолжила рваться вдоль позвоночника: показался хребет, ребра и потроха, которые тоже начали выворачиваться, извиваясь во все стороны. Меня пробрала дрожь, а мозг отказывался принимать увиденное. Чертовщина.
«Забыл предупредить, – прошептали над ухом еще тише и злее. – Ее изнанка тебе не очень понравится».
«НЕТ!!!» – заорал я, вот только голоса своего не услышал.
А она все выворачивалась. Запах свежего мяса душным облаком повис в классе. Теперь девчонка была не такой красивой, как раньше. Я видел все ее нутро в прямом смысле слова!
Но не этого я хотел, черт возьми, совсем не этого!
«Из загадок и мармеладок, – продолжала напевать она. – Из кровищи и съеденной пищи… сделаны наши девчонки!»
Ее голос менялся от нежного до искаженно хрипящего. Голова дергалась, словно в конвульсиях, каждый раз норовя повернуться в мою сторону. Теперь девчонка не играла на воображаемом пианино, а что есть силы колотила руками по парте, отбивая неясный сбивчивый ритм.
Три коротких и быстрых удара. Затем короткий, два длинных и один короткий. Ее беленькие ручонки превратились в куски мяса, которые теперь с отвратительным чавканьем прилипали и отлипали от парты. Удары все не кончались. Короткий и длинный. Затем три коротких, частых. Меня затошнило от кроваво-мясистого нечто, сидящего передо мной. Два коротких удара. Затем два длинных. Один короткий. Эти удары преследуют меня всюду, даже во сне… Во сне!
«Сон!!! Это нереально!!!» – завопил я и снова не услышал своего голоса. Я попытался сдвинуться с места, но тело мертвым грузом сидело на стуле, как чужое.
А она все колотила по парте, оставляя на той огромные трещины. Удары: длинный и короткий. Затем быстрый ритм: короткий, длинный, короткий и длинный.
Я мог смотреть только на нее, не видя ничего вокруг. Теперь это было настоящей пыткой.
Вдруг парта разломилась на две части, и голова девчонки резко повернулась в мою сторону, с хрустом переломав шейные позвонки. Это была она. Осклабилась вывернутыми наизнанку зубами; расхохоталась до хрипа, давясь собственной кровью, хлынувшей из глотки.
В вывернутом наизнанку лице я узнал близкого человека.
Утро, 8:32
Ключи, телефон, тетрадь по эконо… А где мой телефон?
Я начал судорожно передвигать содержимое стола то вправо, то влево, всю эту «железобетонную» кучу, которая не разгребалась с позавчерашнего вечера. Я нервничал, но не настолько сильно, чтобы вызвать очередной приступ.
Меня немного потрясывало при мысли о том уродливом лице, вывернутом наизнанку. Оно оставило неприятный осадок где-то в районе легких, мешавший вздохнуть полной грудью. И почему именно она? Еще бы во снах меня не доставала, ну реально! Все же так хорошо начиналось…
Жесть. Напишу об этом страшилку, сегодня же.
На пол посыпались ручки, а за ними рухнула химия прямо с верхушки моего «Эвереста». Какой-то умник додумался на учебнике вместо буквы «х» безжалостно вычеркать ручкой «б», «м» заменить на еще одну «б», а рядом с ней втиснуть «л» – вот вам и Библия!
В колледже я уже вторую неделю, а все еще не могу понять, зачем экономистам «самый важный предмет в их жизни» (по словам химички, разумеется). Но я бы никогда в здравом уме не додумался обозвать химию Библией, отвечаю! Всего две пары прошло, а меня уже достали эти проповеди Марьи Ивановны о важности…
Вдруг телефон звякнул из рюкзака, и я облегченно выдохнул. Ничего не меняется.
Неважно! Продолжаем собираться, я уже опаздываю. Телефон найден, наушники, доклад… доклада нет, продолжаем. Линейка – для экономиста это важно, ей я буду тыкать в свою одногруппницу (та еще коза), ну и, конечно, чертить кривые спроса и предложения, умнеть и все в этом духе.
Так, корректор – сестра купила, чтобы я меньше чиркал.
А оставлю-ка я его дома.
Я кинул замазку на полку, но, немного помедлив, переложил на свободный край стола. Пусть Машка знает, кто в доме мужик. Меня просто так не сломить. Я чиркал, чиркаю и буду чиркать. И нет, это не я переделал «царицу наук» в Библию, я же уже сказал!
Да ладно, я.
Так, мелочь на проезд: я сгреб с полки золотистые десятики и сунул в рюкзак. И не мелочь на обед: в рюкзак отправилась купюра номиналом в пятихатку. С преподом, а он у нас мужик «свой», мы в шутку еще первого сентября договорились обзывать деньги косарями, чириками и прочим жаргоном.
Что там еще? Флешка, носки…
Я вытащил пару первых попавшихся из-под кровати и швырнул в рюкзак. Черт. На себя надо!
– Ты когда-нибудь свалишь?! – послышался чей-то хрипловатый голос из соседней комнаты, словно ворчание цепной собаки.
Стоя в одном носке, я притих. На мгновение воцарилась полная тишина, но вдруг за стенкой послышалась возня. Неторопливые шаркающие шаги перебивал глухой кашель. Они все приближались и приближались, пока во тьме коридора, прямо перед входом в мою «обитель зла», не показалась худощавая высокая фигура. Я замер. Оно тоже.
Вдруг фигура шагнула из тьмы, и теперь я смог разглядеть ее очертания. От увиденного мне поплохело. Из-под свисающих паклей, отдаленно напоминавших рыжеватые волосы, прямо на меня смотрели два немигающих глаза. Лицо точь-в-точь как во сне.
Да ладно, это ж моя сестра старшая! Всякая дичь снится, а потом еще в комнату ломится, когда не звали.
Но вид у Машки действительно с утра был, как всегда, неприятнейший. Черт, она же убьет меня за такие мысли! Лучше так: вид у нее с утра был приятнейший, как и всегда. Выглядела она просто потряс-но! Глаз не мог оторвать от такой уродины, кхм, смородины. Не сестра, а ягодка. Хотя, если по секрету, это чудовище всегда превращалось во что-то более-менее приемлемое после душа. Впрочем, я опять задумался.
– Уже сваливаю! – крикнул я и, схватив рюкзак, вылетел из комнаты, от чего это полуспящее «нечто» вздрогнуло, и нарочно захлопнул за собой дверь прямо перед Машкиным носом, заточив сестру в стенах своей комнаты. – Слышь, Машка, а ты мне снилась! Вся наизнанку вывернутая: мясо там, кости всякие…
– Ой, да заткнись ты, а то сбудется, – пробурчала она, просовываясь из двери и наблюдая за тем, как я в спешке пытаюсь залезть в кроссовки. – Давай, давай. Go out, my stupid boy! Мне бы твои проблемы, шара-а-ажник! – протянула сестра, но я все равно не втупил, что она сказала вначале. – Опаздываете, молодой человек!
– Заткнись! У меня не шарага, а хороший колледж, – выпалил я.
– Да, да, да…
– Балда! Это ты зря в школе еще два года потеряла, все равно баллов только на вечерку хватило!
– Иди уже! – закатила глаза Машка, сонно растекаясь по стене коридора. – Хоть бы причесался, уродец. И хватит завидовать моему счастью спать спокойно весь день! Надо твою шевелюру сбрить.
– Я тебе лицо сбрею, пока ты спать будешь! – ухмыльнулся я. – И сон сбудется.
– Ага, попробуй, я тебе руку откушу! Ветровку-то надень! И недели не прошло, как Димон-опаздун показал всю свою сущность. Куда тебе до вуза, если ты…
– Гудбай, май френдс!
Машка хотела еще что-то сказать, но я уже выскочил за порог и демонстративно захлопнул дверь. Уже привычка.
– И это твой ответ? – послышалось обиженное из квартиры. – Люди не меня…
Сдвинув тяжелую щеколду, я вылетел из тамбура, с грохотом захлопнув очередную дверь, чтобы предать своему оркестру последний штрих. Я знаю, сейчас меня прокляли уже все, кто только мог.
Но ведь если уходить, то красиво!
Всеобъемлющий грохот охватил наш подъезд и весь дом с его спящими обывателями. Надеюсь, он разбудил и того странного мужика квартирой выше, и молоденькую девушку с вечно орущим ребенком, и ту сволочь, которая последние несколько дней звонила нам в звонок около полуночи, а потом куда-то пряталась, когда мы с Машкой выходили на лестничную клетку с желанием убивать.
Я уже хотел было кинуться к лестнице, как к моим ногам приземлился небольшой черный конвертик, вытолкнутый порывом воздуха из дверного проема. Резко остановившись, я сам чуть не приземлился носом о бетон, но конверт поднял. На нем не было ничего: ни адреса, ни марок, ни надписей – пусто, прямо как в моей голове на контрольных. Просто черный конверт непонятно кому и непонятно от кого.
Последний раз с письмами я, наивный пацан, имел дело в классе третьем, когда писал Деду Морозу (он мне тогда не ответил). А тут конверт, да еще и черный, как будто кто-то умер.
Заинтриговал он меня очень. В другой раз я бы незамедлительно прочел загадочное послание, но опоздать сейчас было страшнее. Сунув конверт в карман ветровки, я пустился вниз по лестнице, залитой утренними лучами солнца, и вскоре совсем забыл о находке.