Глава четвертая

Даша

Очень сложно скрывать эмоции в присутствии брата. Меня буквально колотит от злости, но нужно делать вид, будто я совершенно спокойна.

И почему безобидная гадость выбила меня из колеи?

Исаев может тысячью способов усложнить мне жизнь. Может ударить, изнасиловать, обокрасть, устроить в квартире притон. А он всего лишь закрутил вентиль, и меня окатило ледяной водой в душе. Издевка более уместная в какой-нибудь дурацкой комедии. Не скажу, что забавная или умная, просто дебильная шутка. Я испугалась, разозлилась на себя же за несдержанность и… как идиотка выскочила в одном полотенце.

Чтобы что? Пристыдить? Потребовать извинений? На что я рассчитывала?

И теперь долго не забуду пристальный взгляд, который, казалось, был таким обжигающим, что я почувствовала себя голой. Ну и вспомнила, что на мне ничего, кроме полотенца.

Как?! Как можно быть такой беспечной?!

Он опасен. Он убийца. Он только что вернулся из тюрьмы.

Тюрьма, Даша, – это место, где нет девушек. И где за убийство очень долго сидят. Вадим Исаев – последний человек, перед которым надо разгуливать в полотенце. В его присутствии вообще надо заворачиваться в штору и не поднимать глаз.

– Учительница сегодня спрашивала про маму, – вдруг говорит Ваня.

Он сейчас лепит поделку на урок труда, делает ежа из шишки и пластилина. Я стараюсь не вмешиваться, хотя соблазн превратить детскую поделку во взрослую довольно велик. Досады добавляет то, что где-то в недрах нашего района какой-нибудь папаша сейчас сосредоточенно пилит трехэтажный скворечник на выставку «Первоклассники встречают осень».

– А ты что сказал? – Я напрягаюсь.

– Что папа в Европе, занимается бизнесом и прилетает в выходные. А мама в командировке. За мной присматривает старшая сестра.

– Молодец.

Я стараюсь улыбаться безмятежно и равнодушно. Ванька знает, что лучше никому не рассказывать, что родители нас бросили, но думает, что иначе их накажут. Он понятия не имеет, что его могут забрать, и я не хочу пугать его… раньше времени.

Но долго так продолжаться не может. Рано или поздно все вскроется, я не смогу долго делать вид, что родители просто уехали. И мне нужно придумать, как устроить так, чтобы брат остался со мной. Для этого нужен юрист, для юриста – деньги. И у меня, черт возьми, был план, как их заработать! А Исаев мне его разрушил…

Я так резко подрываюсь с кресла, что пугаю брата, но я всего лишь беру смартфон. В какой соцсети может сидеть относительно молодой успешный мужчина? Выбираю наиболее подходящую.

На мою беду, там достаточно много Артемов Прокопенко, но фильтр по году рождения и городу сужает поиск до трех. Конечно, он мог не поставить в Сети дату рождения, а еще мог десять раз переехать, но я надеюсь на удачу. Всем троим я отправляю сообщение:

«Артем Егорович, здравствуйте!

Меня зовут Дарья Богданова, несколько лет назад вы продали моему отцу квартиру. Вчера приехал ваш брат, он утверждает, что имеет право в ней жить. Мне бы хотелось понять, что это за человек, правду ли он говорит и как такое возможно. Вы не могли бы со мной связаться? Мой номер…»

Даже если я попала в яблочко, надежды, что Прокопенко ответит, почти нет. Неужели он не знал о брате? Продавал квартиру дешевле рынка, торопился – все говорит о том, что это было сделано специально. И почему у них разные фамилии?

Но мне нужно за что-то цепляться, верить, что все наладится и образуется. Что наша с Ванькой квартира снова будет нашей, этот жуткий псих исчезнет и я буду со смехом рассказывать о случившемся подругам.

Ага. Которых у меня нет.

Я уже укладываю Ваню спать, когда на экране смартфона высвечивается неизвестный номер. С колотящимся сердцем я нажимаю «ответить».

– Дарья?

Приятный мужской голос, в котором я тщетно пытаюсь найти знакомые нотки.

– Да. Артем Егорович?

– Да, я увидел ваше сообщение. Скажите, вы серьезно? Мой брат приехал?

– Да, вчера. Если хотите, могу дать ему трубку.

Возникает пауза.

– Не думаю, что это хорошая идея. Мы почти не общаемся. Честно сказать, я немного в шоке, не ожидал, что он выйдет так рано. Дарья, можете пояснить, на каком вообще основании он претендует на квартиру?

– Я точно не знаю, но у него есть решение суда. Что-то насчет того, что он не собственник, но имеет право проживания. Не уверена, что смогу вам объяснить. Артем Егорович, я не стала бы вас искать, если бы не волновалась. Я живу с ребенком, а ваш брат… он грубый, жестокий, он пугает и меня, и моего маленького брата. Вы знаете, как на него повлиять? Как сделать так, чтобы он оставил нас в покое?

– Мне нужно взглянуть на решение суда, Дарья. Возможно, мои юристы и смогут обжаловать его, но не могу ничего сказать сейчас. Если не сложно, сфотографируйте и скиньте мне все документы, что он предъявил. И давайте встретимся, я хочу узнать подробности. Завтра в семь вечера вас устроит?

– Я не могу вечером, извините. Я должна присматривать за братом.

– Тогда днем? Но вам придется приехать в центр, у меня будет не больше часа на ланч.

– Конечно. Напишите адрес.

– Тогда до встречи. Дарья…

Артем мнется, словно не решается задать вопрос.

– Скажите, вам угрожает опасность?

– Я надеялась, это скажете мне вы.

– Вадим не садист и не насильник, его дело намного сложнее, чем кажется на первый взгляд, но… если что, можете звонить мне.

– Спасибо.

Список тех, кому я могу позвонить, если Исаев разойдется, все растет и растет.

– Тогда до встречи. Не забудьте про документы.

– До встречи.

Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Может, брат сможет найти управу на Вадима и он таки исчезнет из нашей с Ванькой жизни, не успев стать ее неотъемлемой частью?

Утром соседа снова нет, и я расслабляюсь. По крайней мере страх, что он устроит здесь алкопритон или будет пугать Ваню, притупился. Меня все еще одна мысль об Исаеве вводит в состояние бессильного гнева, но хотя бы нет удушающей ледяной паники, проникающей в самое сердце.

И встреча с его братом сулит хоть какую-то надежду. Во всяком случае, Прокопенко не послал меня и даже отписался, что получил фото документов, а значит, либо он и впрямь не знал о лазейке в законах, позволяющей Исаеву здесь жить, либо у него взыграла совесть. Как бы то ни было, о том, что я собираюсь на встречу с Артемом Егоровичем, Исаеву лучше не знать.

Я отвожу Ваню в школу, по пути заскакивая за продуктами, и параллельно размышляю о том, как быть дальше с работой. Сосед явно дал понять, что если ко мне начнут приходить клиентки, то он перестанет быть паинькой. Значит, нужно обзванивать салоны. И – я знаю, что это безумие, но не могу избавиться от мыслей о мечте – помещении под свой кабинет.

Если бы нашлось что-то в пределах шести-восьми тысяч… это даже меньше, чем процент, который я буду отдавать салону. Но где взять такие цены? Разве что на совсем небольшую площадь… или на часть большой. Может, есть какие-то студии, которые ищут мастеров не на аренду, а на процент?

Всю первую половину дня я посвящаю поискам. И результаты не такие уж печальные, как я думала. Без кредита не обойтись, но это будет не такая сумма, которую я не смогу вернуть с заработанных денег. Только кто бы мне еще дал тот кредит…

Город накрыло резкое похолодание. Когда мы с Ваней утром шли в школу, кое-где даже виднелась изморозь. Холод с улицы постепенно пробирается в дома, но отопление включать не планируют. Я уныло думаю о том, что скоро счета за коммуналку вырастут чуть ли не вдвое и лучше бы мне встать на ноги до этого момента. Нельзя отменять клиентов дольше недели. Сейчас я вру, что заболела, а потом?

Несмотря на то что на мне теплые шерстяные носки и уютный свитер, холод пробирается под кожу, согреться никак не получается. Я долго уговариваю себя не обращать внимания, пью третью чашку горячего чая и жалею, что Ванька с утра не сварил мне кофе. Просить как-то странно, но я так давно не пила вкусный кофе, что до сих пор вспоминаю его запах со вчерашнего утра. Повторить даже не пытаюсь, на мне определенно какое-то кофейное проклятие.

Зато я могу согреться в душе. Соседа нет, до конца Ваниных уроков еще несколько часов, и горячая вода – то, что нужно.

Юркнув в ванную, которая быстро наполняется теплым паром, я погружаюсь в тепло в чистом виде. Ледяные руки и ноги даже ломит, хотя вода не обжигающая: я вообще не переношу горячую воду, яркое солнце и жару. Но даже этого тепла хватает, чтобы я расслабилась и… беспечно забыла про щеколду.

Не так-то просто перестроить жизнь и привычки. Особенно когда тебя уже не так преследует страх.

Шторка полностью закрывает меня от внешнего мира, а его – от меня. Я смываю шампунь, крепко жмурясь, чтобы не промывать потом глаза, и когда уже собираюсь заканчивать, вдруг происходит что-то непонятное. Прежде теплая и очень комфортная вода превращается в кипяток, он обжигающим потоком проходится по моим плечам и спине. А прежде чем я отскакиваю и дотягиваюсь до ручки, выключая воду, – и по груди.

От боли у меня перехватывает дыхание, вода не просто горячая, она кипяток. Я уверена, что кожа стремительно покрывается красными пятнами. А еще у меня сами собой из глаз катятся слезы.

– Запираться надо, – слышу насмешливый голос.

Хватаю со стиральной машинки полотенце и быстро заворачиваюсь, чувствуя, как накатывает тошнота. Я смотрю на Исаева со смесью страха и недоверия.

– Вы что, серьезно?! Мне ведь больно! Это, по-вашему, смешно?!

Он не сразу мне отвечает, скользя взглядом по мокрым волосам, обнаженным плечам и коленкам, но по мере того, как видит следы от горячей воды, улыбка сходит с его лица. Исаев смотрит вниз, на вентили, перекрывающие воду, и я понимаю, что он перепутал. Закрыл не тот вентиль, вместо холодного душа устроив мне горячий. Становится еще обиднее, и я бы многое отдала, чтобы не стоять перед ним и не плакать, как беспомощное дитя, но силы и смелость как-то резко вдруг заканчиваются.

Вадим

Такого эффекта я точно не ожидал. Она смотрит огромными глазами, и мне поначалу кажется, что от страха и неожиданности. Но я замечаю слезы, красные следы на тонкой светлой коже и понимаю, что Богданова плачет от боли.

А потом соображаю, что случайно закрутил вместо горячего крана холодный и бедную девчонку ошпарило кипятком.

Выругавшись, я инстинктивно делаю шаг к ней, чтобы сунуть под холодную воду, и Богданова отшатывается, врезаясь спиной в раковину. Там, на полочке у зеркала, я замечаю приметный флакон «Пантенола», и план созревает прежде, чем я успеваю его обдумать.

– Повернись! – Голос должен звучать холодно и равнодушно, а получается хриплым.

Богданова в ступоре и поэтому даже не пытается остановить меня, когда я разворачиваю ее спиной и лью холодный крем на покрасневшие плечи.

– Надеюсь, ты не хранишь в этой банке крем для депиляции.

Издевка отрезвляет Богданову, и она пытается вырваться, но я уже удобно зажал ее между собой и раковиной, так что все, чего она добивается, – полотенце едва не соскальзывает на пол. Я бы не отказался от такого подарка судьбы, но мазать нежную горячую кожу прохладным кремом тоже неплохо.

Спустя несколько секунд я уже забываю об истинной цели этого развлечения и просто получаю удовольствие. Завороженно рассматривая красноватые следы, родинки и тонкие светлые локоны, упавшие на влажные плечи, я пальцами изучаю девичью шейку. Слегка надавливая, рисую контур позвоночника. У Богдановой вырывается не то испуганный, не то обреченный всхлип. Даже не будучи специалистом, я чувствую, в каком напряжении ее шея. Даже простой массаж в наполненной паром ванной мгновенно лишает ее воли, и вот в моих руках уже послушная кукла.

Я выдавливаю еще крема, растирая его по плечам и ключице. Богданова такая худая, что я почти могу сжать ее шею одной ладонью. Когда я делаю это, она испуганно дергается, но добивается только того, что прижимается к моей груди крепче.

Я очень давно не прикасался к девушкам, и я изучаю ее, чувствую бешеное биение сердца. Старательно избегаю встречаться с ней взглядом, чтобы все не испортить. Нечеловеческих усилий стоит оставить все как есть, не стягивать полотенце, чтобы продолжить ее изучать, успокаивать красные следы холодным кремом.

И хотя член уже каменный, а в висках стучит кровь, я боюсь переступить грань. Богданова еще может все разрушить. Меньше всего мне хочется получить обвинения в попытке изнасилования. Думается, если сейчас я надавлю, дам волю давным-давно выработанным инстинктам, Богданова сдастся.

Она удивительно быстро заводится, и сейчас в моих руках горячая вовсе не от кипятка и пара. Мы рядом всего несколько минут, но я уже знаю, как гладить ее шею так, чтобы сорвать с губ непроизвольный стон. Знаю, как действует смесь страха от того, что я обхватываю ее горло, и возбуждения от того, что делаю это нежно и дразняще.

Кажется, будто у нее совсем нет опыта, но я ведь знаю, что это не так. Знаю, что у нее есть сын, и все равно ведусь на образ невинной девочки. Несколько секунд, что я размышляю о том, как заставлю ее разжать пальцы, удерживающие полотенце, а потом сожму небольшую упругую грудь, раздвину стройные длинные ножки и заставлю ее кончить, – самые трудные секунды с того момента, как я вышел из тюрьмы.

Но они так и остаются фантазиями. Нечеловеческим усилием я заставляю себя стряхнуть возбуждение и отстраняюсь, уничтожая хрупкую атмосферу желания.

– Могу намазать и другие места, но тогда потребую взамен как минимум минет.

Богданова ошеломленно моргает, фокусирует на мне взгляд и… с неожиданной силой выталкивает из ванной.

– Убирайтесь! – Ее голос звенит от возмущения.

Я не сопротивляюсь, меня разбирает смех. Но прежде чем она захлопывает за мной дверь, полотенце падает к ее ногам, и я успеваю увидеть шикарную грудь с розовыми затвердевшими сосками.

Да, определенно на соседку сцена в ванной произвела не меньшее впечатление, чем на меня.

Я впервые думаю о том, что, возможно, стоит побриться и вернуть себе человеческий облик. Вот уж не думал, что мотивом станет девица, живущая в соседней комнате.

Все чудесатее и чудесатее, как говорила Алиса. Я оказался прав: вкус свободы вдруг кажется приятным. Несколько минут, на которые я напрочь забыл обо всех бедах и проблемах, ударили по мозгам почище бутылки водки. Сидя в комнате и слушая, как Богданова судорожно и явно нервно собирается, я понимаю, что хочу новую дозу.

И она хочет. Во всяком случае, ее реакцию сложно назвать страхом в чистом виде. Ей понравилось, как я прикасался. Или потому, что я делал это умело, или потому, что ее вообще редко трогали. История малолетней мамаши, невесть как получившей мою квартиру, становится интереснее. Но как бы прочно ни засело в памяти ощущение бархатистой кожи, как бы сильно ни хотелось еще раз испытать простые, в общем-то, человеческие – я бы даже сказал, мужские – эмоции, есть дела поважнее.

Например, выбраться из задницы, в которой я оказался.

Увы, но смарт, изъятый при задержании, кто-то спер вместе с симкой, и у меня не осталось ни одного контакта. Я не самый ценный технический специалист, но был хорошим бизнесменом, а такой никогда не теряет полезные контакты. Я нахожу в списке Павла Минаева и нажимаю «вызов».

– Слушаю.

– Привет, Паш. Узнал?

Несколько секунд в трубке царит тишина.

– Вадим Егорович? Вы?! Серьезно?! А…

– Длинная история. Я на свободе. И у меня к тебе есть дело. Как ты вообще? Как работается?

– Да так… Вроде нормально. – Паша всегда был умным парнем, поэтому он сразу понимает, к чему я вдруг объявился. – А есть предложения?

– Есть. Вряд ли оно тебе понравится, но выслушаешь по старой памяти?

– О чем разговор, Вадим Егорович. Излагайте.

– Я вернулся и хочу снова залезть на рынок. Без спецов не получится, сам понимаешь. Есть небольшой стартовый капитал и старые связи, которые сильно ненадежны ввиду пяти лет за решеткой. Но, думаю, некоторые еще сработают. Сам понимаешь, оплата – больной вопрос. Кулер, печеньки и офис с фикусами обещать не могу, твою ставку у Артема тем более. Но могу пообещать процент.

На том конце – задумчивое молчание. Если Паша чего и ожидал, то точно не этого.

– Процент? – переспрашивает он.

– Сорок.

Сейчас все зависит от двух вещей. Первая: насколько сильно мой братик достал сотрудников и готовы ли они пожертвовать комфортом, чтобы плюнуть ему в утренний кофеек. Вторая: есть ли у Паши подушка безопасности, чтобы год-два работать за копейки с расчетом получить миллионы потом. Он знает, что такое сорок процентов в раскрученной айти-фирме, и знает, что я могу ее раскрутить.

– Я бы обсудил при встрече, – наконец говорит он.

Я прилагаю максимум усилий, чтобы в голосе не слышалась торжествующая улыбка. Все-таки братик всех достал. Значит, у меня есть шансы.

Наверное, я бы смог реализовать себя в чем-то другом. Найти новую нишу, раскрутиться там, где ниже конкуренция, но это не так интересно и не так пьяняще, как оставить Артемку с носом. Увести у него Пашу – отличный старт. Правда, он же и одновременно объявление войны, но если бы я боялся конфронтаций, я бы не оказался в тюрьме. Не хотелось бы туда вернуться из-за дерьма, ошибкой природы назначенного моим братом.

– Когда тебе удобно? За обедом пойдет? Вы все еще в том же здании? Можно в «Оливер».

– За обедом пойдет, но давайте не в «Оливере», там часто бывает шеф. Думаю, его не стоит держать в курсе всех моих собеседований. На площади есть кофейня, встретимся там.

– Договорились. Собираюсь.

– Вадим Егорович… рад, что вы вернулись. Не ожидал, но рад.

Никто не ожидал. И до сих пор о том, что я на свободе, знают только заинтересованные. Для остальных я – убийца, которому дали пятнадцать лет.

Это ведь так много. Какая разница, что с ним случилось? Он еще долго пробудет за решеткой.

Загрузка...