Петух заорал где-то под самым окном, и Фёдор, дёрнувшись от неожиданного звукового сопровождения, разом проснулся. На цветастых полосатых половичках лежали пятна солнечного света. Мерно тикали часы. Федя посмотрел по сторонам и обнаружил их: ходики с кукушкой, висевшие прямо над комодом.
«Странно, а вчера не увидел», – подумал парень и прошлёпал босыми ногами к окну. Щёлкнули шпингалеты, бесшумно распахнулись на хорошо смазанных петлях створки – и в комнату ворвалась одурманивающая смесь запахов: сосны, яблоки, какое-то разнотравье, уже подсыхающее на солнышке после обильной ночной росы.
Фёдор осторожно приоткрыл дверь в соседнюю комнату, опасаясь, что хозяйка ещё спит – но Наины Киевны вообще не оказалось в доме. Постель её была аккуратно застелена, а на столе дожидался постояльца завтрак. Федя снял подвязанную шнуром тряпочку с глиняной крынки, сделал глоток: молоко. Парное. Парень зажмурился от удовольствия. Вкус будто вернулся из далёкого-далёкого детства, из того времени, когда всё в жизни хорошо, и только хорошее ждёт тебя впереди.
Сделав несколько больших глотков, Фёдор принялся изучать остальные блюда. На тарелке, прикрытые салфеточкой, лежали пирожки – толстенькие, каждый с ладонь Феди, маслянисто поблёскивающие боками. Парень осторожно разломил один: внутри оказалась гречневая каша. Второй был с яблоками («не иначе те самые, из сада»). Третий оказался с капустой. Каждый пирожок был представлен дважды, но Фёдор понял, что ему для сытости вполне хватит и трёх штук.
На соседней тарелке лежали котлеты, чем-то похожие на пирожки – такие же длинные и широкие, только сплюснутые. Писатель не очень любил всяческие котлеты, фрикадельки и тому подобные продукты, где мясо зачастую присутствовало в исчезающе малых количествах. А уж если говорить про остывшие блюда… Однако из уважения к Наине Киевне Федя отщипнул небольшой кусочек. Положил в рот, прожевал. Ошеломлённо посмотрел на котлету и, уже не церемонясь, переложил её на пирожок с капустой. Котлета, даром что холодная, была невероятно вкусной.
В маленькой мисочке обнаружился домашний рассыпчатый творог, в ещё одной – крупная тёмно-красная малина. Была тут и краюха выпеченного в печи хлеба, и брусочек сливочного масла, по которому сразу можно было сказать, что это уж точно продукт «без заменителей молочного жира».
«Только чайку не хватает!» – благодушно подумал Фёдор, и тут заметил на краю стола у самой стенки электроплитку со стоящим на ней чайником. Быстро сбегав в комнату и достав припасы, парень отыскал в серванте чашку, заварил чай и принялся завтракать.
– Приятного аппетита! – хозяйка появилась на пороге с целой охапкой каких-то трав.
– Доброе утро, Наина Киевна! Я тут немножко похозяйничал, чашку у вас позаимствовал – ничего? – спросил Федя.
– Бери, бери конечно! – замахала та рукой. – Как пирожки? Не подгорели?
– Изумительно вкусно. А как же вы печку топили – а в доме вроде и не жарко?
Старушка секунду-две удивлённо смотрела на постояльца, а потом расхохоталась. Смех у нее был заливистый, чуть скрипучий.
– Ой, мил человек! Так я разве тут готовила?
– А где? – растерялся Фёдор.
– В летней кухне, конечно же! Ох и насмешил…
– А что это за травы у вас?
– Это? Лечебные. Всё лето собираю их, сушу. В Дубовеже на базаре продаю, да и так раздаю, кому требуется. Травки – они от всех хворей помогают. Кроме сердечной печали, – добавила она, как-то странно взглянув на парня, и снова вышла из дому.
Закончив с едой, Фёдор тоже вышел на улицу. Петух при появлении парня воинственно посмотрел на него и нехотя, но всё-таки спорхнул с крыльца. Подворье Наины Киевны оказалось куда больше, чем виделось с вечера – за домом обнаружились несколько сараев, пустующий свинарник, курятник, баня и летняя кухня. Туалет и душ располагались с другой стороны, поэтому Федя, отправляясь вечером купаться, и решил, что двор совсем небольшой, и кроме сада тут ничего нет.
Сад, к слову, был громадным. «Соток двадцать» – восхищённо подумал Фёдор. Он узнал – или ему показалось, что узнал – черешни, сливы, груши, яблони. Были тут и какие-то другие культуры, которые писатель идентифицировать не сумел. Сад занимал значительную часть подворья, с одной стороны почти смыкаясь с лесом – но, как выяснилось, от чащи его всё-таки отделяла довольно глубокая, поросшая травой ложбина. За садом тянулся огород, чуть ли не втрое больше по площади. Правда, под грядки была вскопана лишь часть. Со стороны соседнего подворья к огороду подступал малинник.
Всё производило впечатление основательности и аккуратности, и почему-то создавалось ощущение, что такое хозяйство прежде было рассчитано на большую дружную семью. Феде стало любопытно, есть ли у старушки родственники, но ему показалось неловким расспрашивать напрямую о таких вещах. Пока парень стоял и оглядывался на границе сада и огорода, откуда-то сбоку снова появилась Наина Киевна.
– Поел? Ну и славно. Чем заниматься будешь, мил человек? Ты вообще по профессии-то кто?
– Я – писатель, – Фёдор сказал это, но почти сразу ощутил стыд за свои слова. Прозвучали они как-то чересчур пафосно, с претензией. Старушка, однако, одобрительно кивнула и заметила:
– Сочинительствуешь, значит? Хорошее дело. Говорят, для вдохновения полезно обстановку сменить. Наверное, за этим и поехал?
– За этим, – улыбнулся парень.
– Правильно сделал, – Наина Киевна указала рукой куда-то вдаль, вдоль кромки леса. – Ну, если на речку захочешь – то до Серебрянки тут совсем близко. По дороге на Дубовеж не иди, дольше будет, и у моста купаться плохо, там ил. Пойдёшь по краю леса, увидишь тропку. По ней до развилки, а потом влево. Тут и идти меньше, и место хорошее – там широкий лужок, песочек.
– Спасибо большое.
– Да не за что, – улыбнулась старушка, и тёмные глаза её в окружении сеточки морщин превратились в крохотные щёлочки. – Смотри, на развилке – влево! Не спутай!
– А направо что?
– Направо – болото. Девичья печаль называется, – Наина Киевна посмотрела на собеседника. – Ты про что пишешь-то, мил человек?
– Хорроры, – отозвался Федя.
– Хорроры? – не поняла старушка.
– Ну, ужастики. Страшилки.
– А. Ну-ну… Не знаю насчет страшилок, но в болото лучше не суйся, если тропок не знать – сгинуть недолго.
– А я думал, болото совсем в другой стороне? – спросил Фёдор, припомнив щит на развилке.
– Так разве ж оно тут одно! – хмыкнула бабка. – Которое по другую сторону от кордона – это Боярская топь. Говорят, давным-давно какой-то царь там бояр потопил, когда те против него смуту затеяли.
– А Девичья печаль тогда почему так называется?
– Потому что там девушка утопилась, из-за несчастной любви.
– Русалка, значит, – рассеянно заметил Федя.
– Русалки – в реках, – авторитетно возразила старушка. – А в болотах – кикиморы. Хотя тебе лучше бы ни с теми, ни с другими не связываться, – закончила она то ли в шутку, то ли всерьёз.
* * *
Фёдор не любил всяческие конфликты и скандалы, и зная, что чувство вины будет грызть его весь месяц, первым делом отправился решать вопрос с Марфой Киевной. Потоптавшись со смартфоном у колодца, он выцепил координаты для связи и, надеясь, что это действительно телефон правления в Пчёликах, решительно направился к выкрашенному в бело-голубое домику с гордой вывеской «Администрация сельского поселения село Луговец». Отодвинув чуть покачивавшуюся на сквозняке тюлевую занавеску, парень оказался внутри.
Комната, похоже, одновременно служила и залом для собраний, потому что здесь стояли несколько рядов скрипучих театральных кресел. Ближе ко входу помещался письменный стол; под пластиной оргстекла, накрывавшей столешницу, лежали какие-то документы и несколько старых карманных календариков. Тут же стоял и телефонный аппарат – чёрный, бакелитовый, с дисковым набором. В дальнем конце правления виднелась ещё пара дверей – наверное, кабинеты начальства. А, может, просто кладовки.
Разговор с Марфой Киевной не занял много времени. Посочувствовав происшествию с электричкой, она подтвердила, что да, Наина Киевна её старшая сестра, и заявила, что идея остаться в Луговце – самая правильная. Что финансовый вопрос они сами решат и что она желает своему несостоявшемуся постояльцу хорошего отдыха. Многократно заверив друг друга в самом искреннем расположении, собеседники, наконец, распрощались. Фёдор повесил трубку и облегчённо выдохнул: теперь уж его душа была спокойна.
На улице у колодца парень заметил вчерашнего чёрного кота. Тот сидел на скамейке и с неспешной тщательностью умывался. Заприметив человека, зверь прекратил свои процедуры и насторожился, а когда Федя сделал попытку усесться рядом – демонстративно передвинулся на дальний край скамьи.
– Характер у тебя, однако, – пробормотал Фёдор, но преследовать кота не стал.
Луговец дремал под летним солнышком и казалось, что здесь в принципе никогда ничего не происходит. Людей на улицах видно не было, хотя ухоженность домиков и кое-какие атрибуты современности, вроде спутниковых тарелок, говорили о том, что жизнь в селе всё-таки есть, и жизнь вполне себе деловитая. Вспомнив, что Наина Киевна обещала раздобыть ему велосипед, парень направился обратно.
Действительно, у калитки, прислонённый к штакетнику со стороны двора, уже стоял не новый, но с виду вполне надёжный велосипед.
– Это же «Украина»! – восхитился Федя. Наина Киевна, вышедшая на крыльцо, довольно улыбалась.
– Нравится?
– Блеск! В детстве я страсть как хотел себе такой. У соседа деда по даче был, он на нём по любым пескам просто пролетал, а я на своей «Десне» вяз. Завидовал я ему тогда страшно, – усмехнулся Фёдор, трогая потёртые рукоятки.
– Раз нравится – владей! Он вроде бы в порядке и на ходу, но если что – в Дубовеже есть мастерская. Ты ведь, добрый молодец, наверняка не усидишь на месте, всё равно чуть попозже в город наведаешься. Так если соберешься, мне скажи – я тебе списочек дам, чего купить. Не в службу, а в дружбу.
– Конечно-конечно! – пообещал парень и, воодушевившись, неожиданно для себя заявил:
– Наина Киевна, я и по хозяйству, если надо, помогу. Вы скажите.
* * *
Предложение было с радостью принято, и часть дня Федя колол и складывал в поленницу дрова, таскал воду для летнего душа, помогал собирать малину и чистить курятник. После полудня, когда он блаженно нежился на лавочке у крыльца, хозяйка скрылась в летней кухне, и вскоре по двору поплыл изумительный аромат перловой каши с мясом. Затем потребовалось прополоть и полить грядки, развесить на просушку собранные утром травы и – уже ближе к вечеру – помочь вычистить печь в доме.
Фёдор отчасти пожалел о своём великодушном предложении, но стоически выполнил все порученные ему задания.
«Однако, при таком раскладе на писательство ни минуты не останется», – подумал он и решил про себя ограничить круг обязанностей. В конце концов, на отдыхе или где?
Вечером, после ужина и душа, парень раскрыл было ноутбук и попытался что-то сочинять, но мысль не шла. Тогда Федя завалился на кровать и, достав смартфон, решил перед сном забыться чтением. Он как раз устраивался поудобнее, когда на глаза ему попалась этажерка: на этажерке лежало единственное золотистое яблоко.
«Первые яблоки этого лета!» – подумал парень, протягивая руку. Мелькнула ещё мысль, что хорошо было бы, наверное, яблоко перед едой вымыть – но золотистый бок выглядел таким чистым, обещал такую сочность и хрусткость… Да и вставать с кровати было уже так лениво… Фёдор потёр яблоко о футболку, захрустел и погрузился в чтение.
Время шло, страницы на экране сменяли одна другую. Веки стали тяжелеть. Федя положил яблочный огрызок на этажерку, приткнул рядом смартфон – и, едва голова опять коснулась подушки, провалился в сон.