Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник) - читать онлайн

Вздрогнешь – и горы с плеч,

И душа – горе́.

Дай мне о го́ре спеть:

О моей горе!

Черной ни днесь, ни впредь

Не заткну дыры.

Дай мне о го́ре спеть

На верху горы.

Та гора была как грудь

Рекрута, снарядом сваленного.

Та гора хотела губ

Девственных, обряда свадебного

Требовала та гора.

– Океан в ушную раковину

Вдруг-ворвавшимся ура! –

та гора гнала и ратовала.

Та гора была как гром!

Грудь, титанами разыгранная!

(Той горы последний дом

Помнишь – на исходе пригорода?)

Та гора была – миры!

Бог за мир взымает дорого!

………………………………………..

Горе началось с горы.

Та гора была над городом.

Не Парнас, не Синай,

Просто голый казарменный

Холм. – Равняйся! Стреляй! –

Отчего же глазам моим

(Раз октябрь, а не май)

Та гора была – рай?

Как на ладони поданный

Рай – не берись, коль жгуч!

Гора бросалась под ноги

Колдобинами круч.

Как бы титана лапами

Кустарников и хвой –

Гора хватала за́ полы,

Приказывала: стой!

О, далеко не азбучный

Рай – сквознякам сквозняк!

Гора валила навзничь нас,

Притягивала: ляг!

Оторопев под натиском,

– Как? Не понять и днесь! –

Гора, как сводня – святости,

Указывала: здесь…

Персефоны зерно гранатовое,

Как забыть тебя в стужах зим?

Помню губы, двойною раковиной

Приоткрывшиеся моим.

Персефона, зерном загубленная!

Губ упорствующий багрец,

И ресницы твои – зазубринами,

И звезды золотой зубец.

Не обман – страсть, и не вымысел!

И не лжет, – только не дли!

О когда бы в сей мир явились мы

Простолюдинами любви!

О когда б, здраво и по́просту:

Просто – холм, просто – бугор…

Говорят – тягою к пропасти

Измеряют уровень гор.

В ворохах вереска бурого,

В островах страждущих хвой…

(Высота бреда – над уровнем

Жизни)

– На́ же меня! Твой…

Но семьи тихие милости,

Но птенцов лепет – увы!

Оттого что в сей мир явились мы –

Небожителями любви!

Гора горевала (а горы глиной

Горькой горюют в часы разлук),

Гора горевала о голубиной

Нежности наших безвестных утр.

Гора горевала о нашей дружбе:

Губ непреложнейшее родство!

Гора говорила, что коемужды

Сбудется – по слезам его.

Еще горевала гора, что табор –

Жизнь, что весь век по сердцам базарь!

Еще горевала гора: хотя бы

С дитятком – отпустил Агарь!

Еще говорила, что это демон

Крутит, что замысла нет в игре.

Гора говорила. Мы были немы.

Предоставляли судить горе.

Гора горевала, что только грустью

Станет – что́ ныне и кровь и зной.

Гора говорила, что не отпустит

Нас, не допустит тебя с другой!

Гора горевала, что только дымом

Станет – что ныне: и Мир, и Рим.

Гора говорила, что быть с другими

Нам (не завидую тем, другим!).

Гора горевала о страшном грузе

Клятвы, которую поздно клясть.

Гора говорила, что стар тот узел

Гордиев: долг и страсть.

Гора горевала о нашем горе:

Завтра! Не сразу! Когда над лбом –

Уже не – memento[19], – а просто – море!

Завтра, когда поймем.

Звук… ну как будто бы кто-то просто,

Ну… плачет вблизи?

Гора горевала о том, что врозь нам

Вниз, по такой грязи –

В жизнь, про которую знаем все́ мы:

Сброд – рынок – барак.

Еще говорила, что все поэмы

Гор – пишутся – так.

Та гора была, как горб

Атласа, титана стонущего.

Той горою будет горд

Город, где с утра и до ночи мы

Жизнь свою – как карту бьем!

Страстные, не быть упорствуем.

Наравне с медвежьим рвом

И двенадцатью апостолами –

Чтите мой угрюмый грот.

(Грот – была, и волны впрыгивали!)

Той игры последний ход

Помнишь – на исходе пригорода?

Та гора была – миры!

Боги мстят своим подобиям!

………………………………………………

Горе началось с горы.

Та гора на мне – надгробием.

Минут годы. И вот – означенный

Камень, плоским смененный, снят[20].

Нашу гору застроят дачами,

Палисадниками стеснят.

Говорят, на таких окраинах

Воздух чище и легче жить.

И пойдут лоскуты выкраивать,

Перекладинами рябить,

Перевалы мои выструнивать,

Все овраги мои – вверх дном!

Ибо надо ведь хоть кому-нибудь

Дома в счастье, и счастья – в дом!

Счастья – в доме! Любви без вымыслов!

Без вытя – гивания жил!

Надо женщиной быть – и вынести!

(Было-было, когда ходил,

Счастье – в доме!) Любви, не скрашенной

Ни разлукою, ни ножом.

На развалинах счастья нашего

Город встанет: мужей и жен.

И на том же блаженном воздухе,

– Пока можешь еще – греши! –

Будут лавочники на отдыхе

Пережевывать барыши,

Этажи и ходы надумывать,

Чтобы каждая нитка – в дом!

Ибо надо ведь хоть кому-нибудь

Крыши с аистовым гнездом!

Но под тяжестью тех фундаментов

Не забудет гора – игры.

Есть беспутные, нет – беспамятных:

Горы времени – у горы!

По упорствующим расселинам

Дачник, поздно хватясь, поймет:

Не пригорок, поросший семьями, –

Кратер, пущенный в оборот!

Виноградниками – Везувия

Не сковать! Великана – льном

Не связать! Одного безумия

Уст – достаточно, чтобы львом

Виноградники за – ворочались,

Лаву ненависти струя.

Будут девками ваши дочери

И поэтами – сыновья!

Дочь, ребенка расти внебрачного!

Сын, цыганкам себя страви!

Да не будет вам места злачного,

Телеса, на моей крови!

Тве́рже камня краеугольного,

Клятвой смертника на одре:

Да не будет вам счастья дольнего,

Муравьи, на моей горе!

В час неведомый, в срок негаданный

Опознаете всей семьей

Непомерную и громадную

Гору заповеди седьмой!

Есть пробелы в памяти – бельма

На глазах: семь покрывал.

Я не помню тебя отдельно.

Вместо че́рт – белый провал.

Без примет. Белым пробелом –

Весь. (Душа, в ранах сплошных,

Рана – сплошь.) Частности мелом

Отмечать – дело портных.

Небосвод – цельным основан.

Океан – скопище брызг?!

Без примет. Верно – особый –

Весь. Любовь – связь, а не сыск.

Вороной, русой ли масти –

Пусть сосед скажет: он зряч.

Разве страсть – делит на части?

Часовщик я, или врач?

Ты как круг, полный и цельный:

Цельный вихрь, полный столбняк.

Я не помню тебя отдельно

От любви. Равенства знак.

(В ворохах сонного пуха:

Водопад, пены холмы –

Новизной, странной для слуха,

Вместо: я – тронное: мы…)

Но зато, в нищей и тесной

Жизнь: «жизнь, как она есть» –

Я не вижу тебя совместно

Ни с одной:

– памяти месть!

В небе, ржавее жести,

Перст столба.

Встал на назначенном месте,

Как судьба.

– Бе́з четверти. Исправен?

– Смерть не ждет.

Преувеличенно-плавен

Шляпы взлет.

В каждой реснице – вызов.

Рот сведен.

Преувеличенно-низок

Был поклон.

– Бе́з четверти. Точен? –

Голос лгал.

Сердце упало: что с ним?

Мозг: сигнал!

Небо дурных предвестий:

Ржавь и жесть.

Ждал на обычном месте.

Время: шесть.

Сей поцелуй без звука:

Губ столбняк.

Так – государыням руку,

Мертвым – так…

Мчащийся простолюдин

Локтем – в бок.

Преувеличенно-нуден

Взвыл гудок.

Взвыл, – как собака взвизгнул,

Длился, злясь.

(Преувеличенность жизни

В смертный час.)

То, что вчера – по пояс,

Вдруг – до звезд.

(Преувеличенно, то есть:

Во весь рост.)

Мысленно: милый, милый.

– Час? Седьмой.

В кинематограф, или?.. –

Взрыв: Домой!

Братство таборное, –

Вот куда вело!

Громом на́ голову,

Саблей наголо́,

Всеми ужасами

Слов, которых ждем,

Домом рушащимся –

Слово: дом.

……………………………….

Заблудшего баловня

Вопль: домой!

Дитя годовалое:

«Дай» и «мой»!

Мой брат по беспутству,

Мой зноб и зной,

Так из дому рвутся,

Как ты – домой!

…………………………………………….

Конем, рванувшим коновязь –

Ввысь! – и веревка в прах.

– Но никакого дома ведь!

– Есть, – в десяти шагах:

Дом на горе. – Не выше ли?

– Дом на верху горы.

Окно под самой крышею.

– «Не от одной зари

Горящее?» Так сызнова

Жизнь? – Простота поэм!

Дом, это значит: из дому

В ночь.

(О, кому повем

Печаль мою, беду мою,

Жуть, зеленее льда?..)

– Вы слишком много думали. –

Задумчивое: – Да.

И – набережная. Воды

Держусь, как толщи плотной.

Семирамидины сады

Висячие – так вот вы!

Воды – стальная полоса

Мертвецкого оттенка –

Держусь, как нотного листка

Певица, края стенки –

Слепец… Обратно не отдать?

Нет? Наклонюсь – услышишь?

Всеутолительницы жажд

Держусь, как края крыши

Лунатик…

Но не от реки

Дрожь – рождена наядой!

Реки держаться, как руки,

Когда любимый рядом –

И верен…

Мертвые верны.

Да, но не всем в каморке…

Смерть с левой, с правой стороны –

Ты. Правый бок как мертвый.

Разительного света сноп.

Смех, как грошовый бубен.

– Нам с вами нужно бы…

(Озноб.)

– Мы мужественны будем?

Тумана белокурого

Волна – воланом газовым.

Надышано, накурено,

А главное – насказано!

Чем пахнет? Спешкой крайнею,

Потачкой и грешком:

Коммерческими тайнами

И бальным порошком.

Холостяки семейные

В перстнях, юнцы маститые…

Нашучено, насмеяно,

А главное – насчитано!

И крупными, и мелкими,

И рыльцем, и пушком.

…Коммерческими сделками

И бальным порошком.

(Вполоборота: это вот –

Наш дом? – Не я хозяйкою!)

Один – над книжкой чековой,

Другой – над ручкой лайковой,

А тот – над ножкой лаковой

Работает тишком.

…Коммерческими браками

И бальным порошком.

Серебряной зазубриной

В окне – звезда мальтийская!

Наласкано, налюблено,

А главное – натискано!

Нащипано… (Вчерашняя

Снедь – не взыщи: с душком!)

…Коммерческими шашнями

И бальным порошком.

Цепь чересчур короткая?

Зато не сталь, а платина!

Тройными подбородками

Тряся, тельцы – телятину

Жуют. Над шейкой сахарной

Че́рт – газовым рожком.

…Коммерческими крахами

И неким порошком –

Бертольда Шварца…

Даровит

Был – и заступник людям.

– Нам с вами нужно говорить.

Мы мужественны будем?

Движение губ ловлю.

И знаю – не скажет первым.

– Не любите? – Нет, люблю.

– Не любите! – Но истерзан,

Но выпит, но изведен.

(Орлом озирая местность):

– Помилуйте, это – дом?

– Дом – в сердце моем. –

Словесность!

Любовь, это плоть и кровь.

Цвет – собственной кровью полит.

Вы думаете, любовь –

Беседовать через столик?

Часочек – и по домам?

Как те господа и дамы?

Любовь, это значит…

– Храм?

Дитя, замените шрамом

На шраме! – Под взглядом слуг

И бражников? (Я, без звука:

«Любовь – это значит лук

Натянутый: лук: разлука».)

– Любовь, это значит – связь.

Всё врозь у нас: рты и жизни.

(Просила ж тебя: не сглазь!

В тот час, в сокровенный, ближний,

Тот час на верху горы

И страсти. Memento[21] – паром:

Любовь – это все дары

В костер, – и всегда – задаром!)

Рта раковинная щель

Бледна. Не усмешка – опись.

– И прежде всего одна

Постель.

– Вы хотели пропасть

Сказать? – Барабанный бой

Перстов. – Не горами двигать!

Любовь, это значит…

– Мой.

Я вас понимаю. Вывод?

…………………………………..

Перстов барабанный бой

Растет. (Эшафот и площадь.)

– Уедем. – А я: умрем,

Надеялась. Это проще!

Достаточно дешевизн:

Рифм, рельс, номеров, вокзалов…

– Любовь, это значит: жизнь.

– Нет, иначе называлось

У древних…

– Итак? –

Лоскут

Платка в кулаке, как рыба.

– Так едемте? – Ваш маршрут?

Яд, рельсы, свинец – на выбор!

Смерть – и никаких устройств!

– Жизнь! – Как полководец римский,

Орлом озирая войск

Остаток.

– Тогда простимся.

– Я этого не хотел.

Не этого. (Молча: слушай!

Хотеть – это дело тел,

А мы друг для друга – души

Отныне…) – И не сказал.

(Да, в час, когда поезд подан,

Вы женщинам, как бокал,

Печальную честь ухода

Вручаете…) – Может, бред?

Ослышался? (Лжец учтивый,

Любовнице как букет

Кровавую честь разрыва

Вручающий…) – Внятно: слог

За слогом, итак – простимся,

Сказали вы? (Как платок,

В час сладостного бесчинства

Уроненный…) – Битвы сей

Вы – Цезарь. (О, выпад наглый!

Противнику – как трофей,

Им отданную же шпагу

Вручать!) – Продолжает. (Звон

В ушах…) – Преклоняюсь дважды:

Впервые опережен

В разрыве. – Вы это каждой?

Не опровергайте! Месть,

Достойная Ловеласа.

Жест, делающий вам честь,

А мне разводящий мясо

От кости. – Смешок. Сквозь смех –

Смерть. Жест. (Никаких хотений.

Хотеть, это дело – тех,

А мы друг для друга – тени

Отныне…) Последний гвоздь

Вбит. Винт, ибо гроб свинцовый.

– Последнейшая из просьб.

– Прошу. – Никогда ни слова

О нас… никому из… ну…

Последующих. (С носилок

Так раненые – в весну!)

– О том же и вас просила б.

Колечко на память дать? – Нет.

– Взгляд, широко́ –

разверстый,

Отсутствует. (Как печать

На сердце твое, как перстень

На руку твою… Без сцен!

Съем.) Вкрадчивее и тише:

– Но книгу тебе? – Как всем?

Нет, вовсе их не пишите,

Книг…

……………………………………..

Значит, не надо.

Значит, не надо.

Плакать не надо.

В наших бродящих

Братствах рыбачьих

Пляшут – не плачут.

Пьют, а не плачут.

Кровью горячей

Платят – не плачут.

Жемчуг в стакане

Плавят – и миром

Правят – не плачут.

– Так я ухожу? – Насквозь

Гляжу. Арлекин, за верность,

Пьеретте своей – как кость

Презреннейшее из первенств

Бросающий: честь конца,

Жест занавеса. Реченье

Последнее. Дюйм свинца

В грудь: лучше бы, горячей бы

И – чище бы…

Зубы

Втиснула в губы.

Плакать не буду.

Самую крепость –

В самую мякоть.

Только не плакать.

В братствах бродящих

Мрут, а не плачут,

Жгут, а не плачут.

В пепел и в песню

Мертвого прячут

В братствах бродячих.

– Так первая? Первый ход?

Как в шахматы, значит? Впрочем,

Ведь даже на эшафот

Нас первыми просят…

– Срочно

Прошу, не глядите! – Взгляд. –

(Вот-вот уже хлынут градом!

Ну как их загнать назад

В глаза?!) – Говорю, не надо

Глядеть!!!

Внятно и громко,

Взгляд в вышину:

– Милый, уйдемте,

Плакать начну!

Забыла! Среди копилок

Живых (коммерсантов – тож!)

Белокурый сверкнул затылок:

Маис, кукуруза, рожь!

Все заповеди Синая

Смывая – менады мех! –

Голконда волосяная,

Сокровищница утех –

(Для всех!) Не напрасно копит

Природа, не сплошь скупа!

Из сих белокурых тропик,

Охотники, – где тропа

Назад? Наготою грубой

Дразня и слепя до слез –

Сплошным золотым прелюбом

Смеющимся пролилось.

– Не правда ли? – Льнущий,

мнущий

Взгляд. В каждой реснице – зуд.

– И главное – эта гуща!

Жест, скручивающий в жгут.

О, рвущий уже одежды –

Жест! Проще, чем пить и есть –

Усмешка! (Тебе надежда,

Увы, на спасенье есть!)

И – сестрински или братски?

Союзнически: союз!

– Не похоронив – смеяться!

(И похоронив – смеюсь.)

И – набережная. Последняя.

Всё. Порознь и без руки,

Чурающимися соседями

Бредем. Со стороны реки –

Плач. Падающую соленую

Ртуть слизываю без забот:

Луны огромной Соломоновой

Слезам не выслал небосвод.

Столб. Отчего бы лбом не стукнуться

В кровь? Вдребезги бы, а не в кровь!

Страшащимися сопреступниками

Бредем. (Убитое – Любовь.)

Брось! Разве это двое любящих?

В ночь? Порознь? С другими спать?

– Вы понимаете, что будущее –

Там? – Запрокидываюсь вспять.

– Спать! – Новобрачными

по коврику…

– Спать! – Всё не попадаем в шаг,

В такт. Жалобно: – Возьмите под руку!

Не каторжники, чтобы так!..

Ток. (Точно мне душою – на руку

Лег! – На руку рукою.) Ток

Бьет, проводами лихорадочными

Рвет, – на душу рукою лег!

Льнет. Радужное всё! Что радужнее

Слез? Занавесом, чаще бус,

Дождь. – Я таких не знаю набережных

Кончающихся. – Мост, и: – Ну-с?

Здесь? (Дроги поданы.)

Спо – койных глаз

Взлет. – Можно до дому?

В по – следний раз!

По – следний мост.

(Руки не отдам, не выну!)

Последний мост,

Последняя мостовина.

Во – да твердь.

Выкладываю монеты.

День – га за смерть,

Харонова мзда за Лету.

Мо – неты тень

В руке теневой. Без звука

Мо – неты – тем.

Итак, в теневую руку –

Мо – неты тень.

Без отсвета и без звяка.

Мо – неты – тем.

С умерших довольно маков.

Мост.

……………………………………….

Бла – гая часть

Любовников без надежды:

Мост, ты – как страсть:

Условность: сплошное между.

Гнезжусь: тепло,

Ребро – потому и льну так.

Ни до, ни по:

Прозрения промежуток!

Ни рук, ни ног.

Всей костью и всем упором:

Жив только бок,

О смежный теснюсь которым.

Вся жизнь – в боку!

Он – ухо и он же– эхо.

Желтком к белку

Леплюсь, самоедом к меху

Теснюсь, леплюсь,

Мощусь. Близнецы Сиама,

Что – ваш союз?

Та женщина – помнишь: мамой

Звал? всё и вся

Забыв, в торжестве недвижном

Те – бя нося,

Тебя не держала ближе.

Пойми! Сжились!

Сбылись! На груди баюкал!

Не брошусь вниз!

Нырять – отпускать бы руку

При – шлось. И жмусь,

И жмусь… И неотторжима.

Мост, ты не муж:

Любовник – сплошное мимо!

Мост, ты за нас!

Мы реку телами кормим!

Плю – щом впилась,

Клещом: вырывайте с корнем!

Как плющ! как клещ!

Безбожно! Бесчеловечно!

Бро – сать, как вещь,

Меня, ни единой вещи

Не чтившей в сём

Вещественном мире дутом!

Скажи, что сон!

Что ночь, а за ночью – утро,

Эк – спресс и Рим!

Гренада? Сама не знаю,

Смахнув перин

Монбланы и Гималаи.

Про – гал глубок:

Последнею кровью грею.

Про – слушай бок!

Ведь это куда вернее

Сти – хов… Прогрет

Ведь? Завтра к кому наймешься?

Ска – жи, что бред!

Что нет и не будет мосту

Кон – ца…

– Конец.

………………………………………

– Здесь? – Детский, божеский

Жест. – Ну-с? – Впилась.

– Е-ще немножечко:

В последний раз!

Корпусами фабричными, зычными

И отзывчивыми на зов…

Сокровенную, подъязычную

Тайну жен от мужей и вдов

От друзей – тебе, подноготную

Тайну Евы от древа – вот:

Я не более чем животное,

Кем-то раненное в живот.

Жжет… Как будто бы душу сдернули

С кожей! Паром в дыру ушла

Пресловутая ересь вздорная,

Именуемая душа.

Христианская немочь бледная!

Пар! Припарками обложить!

Да ее никогда и не было!

Было тело, хотело жить,

Жить не хочет.

……………………………………..

Прости меня! Не хотела!

Вопль вспоротого нутра!

Так смертники ждут расстрела!

В четвертом часу утра

За шахматами… Усмешкой

Дразня коридорный глаз.

Ведь шахматные же пешки!

И кто-то играет в нас.

Кто? Боги благие? Воры?

Во весь окоем глазка –

Глаз. Красного коридора

Лязг. Вскинутая доска.

Махорочная затяжка.

Сплёв, пожили значит, сплёв.

…По сим тротуарам в шашку

Прямая дорога: в ров

И в кровь. Потайное око:

Луны слуховой глазок…

…………………………………….

И покосившись сбоку:

– Как ты уже далек!

Совместный и спло́ченный

Вздрог. – Наша молочная!

Наш остров, наш храм,

Где мы по утрам –

Сброд! Пара минутная! –

Справляли заутреню.

Базаром и закисью,

Сквозь-сном и весной…

Здесь кофе был пакостный, –

Совсем овсяной!

(Овсом своенравие

Гасить в рысаках!)

Отнюдь не Аравией –

Аркадией пах

Тот кофе…

Но как улыбалась нам,

Рядком усадив,

Бывалой и жалостной, –

Любовниц седых

Улыбкою бережной:

Увянешь! Живи!

Безумью, безденежью,

Зевку и любви, –

А главное – юности!

Смешку – без причин,

Усмешке – без умысла,

Лицу – без морщин, –

О, главное – юности!

Страстям не по климату!

Откуда-то дунувшей,

Откуда-то хлынувшей

В молочную тусклую:

– Бурнус и Тунис! –

Надеждам и мускулам

Под ветхостью риз…

(Дружочек, не жалуюсь:

Рубец на рубце!)

О, как провожала нас

Хозяйка в чепце

Голландского глаженья…

…………………………………………………

Не довспомнивши, не допонявши,

Точно с праздника уведены…

– Наша улица! – Уже не наша… –

– Сколько раз по ней… –

Уже не мы… –

– Завтра с западу встанет солнце!

– С Иеговой порвет Давид!

– Что мы делаем? – Расстаемся.

– Ничего мне не говорит

Сверхбессмысленнейшее слово:

Рас – стаемся. – Одна из ста?

Просто слово в четыре слога,

За которыми пустота.

Стой! По-сербски и по-кроатски,

Верно, Чехия в нас чудит?

Рас – ставание. Расставаться…

Сверхъестественнейшая дичь!

Звук, от коего уши рвутся,

Тянутся за предел тоски…

Расставание – не по-русски!

Не по-женски! не по-мужски!

Не по-Божески! Что мы – овцы,

Раззевавшиеся в обед?

Расставание – по-каковски?

Даже смысла такого нет,

Даже звука! Ну, просто полый

Шум – пилы, например, сквозь сон.

Расставание – просто школы

Хлебникова соловьиный стон,

Лебединый…

Но как же вышло?

Точно высохший водоем –

Воздух! Руку о руку слышно.

Расставаться – ведь это гром

На́ голову… Океан в каюту!

Океании крайний мыс!

Эти улицы – слишком круты:

Расставаться – ведь это вниз,

Под гору… Двух подошв пудовых

Вздох… Ладонь, наконец, и гвоздь!

Опрокидывающий довод:

Расставаться – ведь это врозь,

Мы же – сросшиеся…

Разом проигрывать –

Чище нет!

Загород, пригород:

Дням конец.

Негам (читай – камням),

Дням, и домам, и нам.

Дачи пустующие! Как мать

Старую – так же чту их.

Это ведь действие – пустовать:

Полое не пустует.

(Дачи, пустующие на треть,

Лучше бы вам сгореть!)

Только не вздрагивать,

Рану вскрыв.

Загород, за́город,

Швам разрыв!

Ибо – без лишних слов

Пышных – любовь есть шов.

Шов, а не перевязь, шов – не щит.

– О, не проси защиты! –

Шов, коим мертвый к земле пришит,

Коим к тебе пришита.

(Время покажет еще, каким:

Легким или тройным!)

Так или иначе, друг, – по швам!

Дребезги и осколки!

Только и славы, что треснул сам:

Треснул, а не расползся!

Что под наметкой – живая жиль

Красная, а не гниль!

О, не проигрывает –

Кто рвет!

Загород, пригород:

Лбам развод.

По слободам казнят

Нынче, – мозгам сквозняк!

О, не проигрывает, кто прочь –

В час, как заря займется.

Целую жизнь тебе сшила в ночь

Набело, без наметки.

Так не кори же меня, что вкривь.

Пригород, швам разрыв.

Души неприбранные –

В рубцах!..

Загород, пригород…

Яр размах

Пригорода. Сапогом судьбы,

Слышишь – по глине жидкой?

…Скорую руку мою суди,

Друг, да живую нитку

Цепкую – как ее ни канай!

По – следний фонарь!

…………………………………

Здесь? Словно заговор –

Взгляд. Низших рас –

Взгляд. – Можно на́ гору?

В по – следний раз!

Частой гривою

Дождь в глаза. – Холмы.

Миновали пригород.

За городом мы.

Есть – да нету нам!

Мачеха – не мать!

Дальше некуда.

Здесь околевать.

Поле. Изгородь.

Брат стоим с сестрой.

Жизнь есть пригород. –

За городом строй!

Эх, проигранное

Дело, господа!

Всё-то – пригороды!

Где же города?!

Рвет и бесится

Дождь. Стоим и рвем.

За три месяца

Первое вдвоем!

И у Иова,

Бог, хотел взаймы?

Да не выгорело:

За городом мы!

…………………………………………

За городом! Понимаешь? За!

Вне! Перешед вал!

Жизнь – это место, где жить

нельзя:

Ев – рейский квартал…

Так не достойнее ль во сто крат

Стать Вечным Жидом?

Ибо для каждого, кто не гад,

Ев – рейский погром –

Жизнь. Только выкрестами жива!

Иудами вер!

На прокаженные острова!

В ад! – всюду! – но не в

Жизнь, – только выкрестов

терпит, лишь

Овец – палачу!

Право-на-жительственный свой

лист

Но – гами топчу!

Втаптываю! За Давидов щит –

Месть! – В месиво тел!

Не упоительно ли, что жид

Жить – не́ захотел?!

Гетто избранничеств! Вал и ров.

По – щады не жди!

В сём христианнейшем из миров

Поэты – жиды!

Так ножи вострят о камень,

Так опилки метлами

Смахивают. Под руками

Меховое, мокрое.

Где ж вы, двойни:

Сушь мужская, мощь?

Под ладонью –

Слезы, а не дождь!

О каких еще соблазнах –

Речь? Водой – имущество!

После глаз твоих алмазных,

Под ладонью льющихся, –

Нет пропажи

Мне. Конец концу!

Глажу – глажу –

Глажу по лицу.

Такова у нас. Маринок,

Спесь, – у нас, полячек-то.

После глаз твоих орлиных,

Под ладонью плачущих…

Плачешь? Друг мой!

Всё мое! Прости!

О, как крупно,

Солоно в горсти!

Жестока слеза мужская:

Обухо́м по темени!

Плачь, с другими наверстаешь

Стыд, со мной потерянный.

Оди – накового

Моря – рыбы! Взмах:

…Мертвой раковиной

Губы на губах.

…………………………..

В слезах.

Лебеда –

На вкус.

– А завтра,

Когда

Проснусь?

Тропою овечьей –

Спуск. Города гам.

Три девки навстречу.

Смеются. Слезам

Смеются, – всем полднем

Недр, гребнем морским!

Смеются!

– недолжным,

Позорным, мужским

Слезам твоим, видным

Сквозь дождь – в два рубца!

Как жемчуг – постыдным

На бронзе бойца.

Слезам твоим первым,

Последним, – о, лей! –

Слезам твоим – перлам

В короне моей!

Глаз явно не туплю.

Сквозь ливень – перюсь.

Венерины куклы,

Вперяйтесь! Союз

Сей более тесен,

Чем влечься и лечь.

Самой Песней Песен

Уступлена речь

Нам, птицам безвестным

Челом Соломон

Бьет, – ибо совместный

Плач – больше, чем сон!

……………………………………

И в полые волны

Мглы – сгорблен и равн –

Бесследно – безмолвно –

Как тонет корабль.

Ждут нас пыльные дороги,

Шалаши на час

И звериные берлоги

И старинные чертоги…

Милый, милый, мы, как боги:

Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете,

Всё зовя своим.

В шалаше, где чинят сети,

На сияющем паркете…

Милый, милый, мы, как дети:

Целый мир двоим!

Солнце жжет, – на север с юга,

Или на луну!

Им очаг и бремя плуга,

Нам простор и зелень луга…

Милый, милый, друг у друга

Мы навек в плену!

Мы быстры и наготове,

Мы остры.

В каждом жесте, в каждом взгляде,

в каждом слове. –

Две сестры.

Своенравна наша ласка

И тонка,

Мы из старого Дамаска –

Два клинка.

Прочь, гумно и бремя хлеба,

И волы!

Мы – натянутые в небо

Две стрелы!

Мы одни на рынке мира

Без греха,

Мы – из Вильяма Шекспира

Два стиха.

Мы – весенняя одежда

Тополей,

Мы – последняя надежда

Королей.

Мы на дне старинной чаши,

Посмотри:

В ней твоя заря, и наши

Две зари.

И прильнув устами к чаше,

Пей до дна.

И на дне увидишь наши

Имена.

Светлый взор наш смел и светел

И во зле.

– Кто из вас его не встретил

– На земле?

Охраняя колыбель и мавзолей,

Мы – последнее виденье

Королей.

Есть такие голоса,

Что смолкаешь, им не вторя,

Что предвидишь чудеса.

Есть огромные глаза

Цвета моря.

Вот он встал перед тобой:

Посмотри на лоб и брови

И сравни его с собой!

То усталость голубой,

Ветхой крови.

Торжествует синева

Каждой благородной веной.

Жест царевича и льва

Повторяют кружева

Белой пеной.

Вашего полка – драгун,

Декабристы и версальцы!

И не знаешь – так он юн –

Кисти, шпаги или струн

Просят пальцы.

Как водоросли Ваши члены,

Как ветви мальмэзонских ив…

Так Вы лежали в брызгах пены,

Рассеянно остановив

На светло-золотистых дынях

Аквамарин и хризопраз

Сине-зеленых, серо-синих,

Всегда полузакрытых глаз.

Летели солнечные стрелы

И волны – бешеные львы.

Так Вы лежали, слишком белый

От нестерпимой синевы…

А за спиной была пустыня

И где-то станция Джанкой…

И тихо золотилась дыня

Под Вашей длинною рукой.

Так, драгоценный и спокойный,

Лежите, взглядом не даря,

Но взглянете – и вспыхнут войны,

И горы двинутся в моря,

И новые зажгутся луны,

И лягут радостные львы –

По наклоненью Вашей юной,

Великолепной головы.

День августовский тихо таял

В вечерней золотой пыли.

Неслись звенящие трамваи,

И люди шли.

Рассеянно, как бы без цели,

Я тихим переулком шла.

И – помнится – тихонько пели

Колокола.

Воображая Вашу позу,

Я все решала по пути;

Не надо – или надо – розу

Вам принести.

И все приготовляла фразу,

Увы, забытую потом. –

И вдруг – совсем нежданно! – сразу! –

Тот самый дом.

Многоэтажный, с видом скуки…

Считаю окна, вот подъезд.

Невольным жестом ищут руки

На шее – крест.

Считаю серые ступени,

Меня ведущие к огню.

Нет времени для размышлений.

Уже звоню.

Я помню точно рокот грома

И две руки свои, как лед.

Я называю Вас. – Он дома,

Сейчас придет.

Пусть с юностью уносят годы

Все незабвенное с собой. –

Я буду помнить все разводы

Цветных обой.

И бисеринки абажура,

И шум каких-то голосов,

И эти виды Порт-Артура,

И стук часов.

Миг, длительный по крайней мере –

Как час. Но вот шаги вдали.

Скрип раскрывающейся двери –

И Вы вошли.

И было сразу обаянье.

Склонился, королевски-прост. –

И было страшное сиянье

Двух темных звезд.

И их, огромные, прищуря,

Вы не узнали, нежный лик,

Какая здесь играла буря –

Еще за миг.

Я героически боролась.

– Мы с Вами даже ели суп! –

Я помню заглушенный голос

И очерк губ.

И волосы, пушистей меха,

И – самое родное в Вас! –

Прелестные морщинки смеха

У длинных глаз.

Я помню – Вы уже забыли –

Вы – там сидели, я – вот тут.

Каких мне стоило усилий,

Каких минут –

Сидеть, пуская кольца дыма,

И полный соблюдать покой…

Мне было прямо нестерпимо

Сидеть такой.

Вы эту помните беседу

Про климат и про букву ять.

Такому странному обеду

Уж не бывать.

Вполоборота, в полумраке

Смеюсь, сама не ожидав:

«Глаза породистой собаки,

– Прощайте, граф».

Потерянно, совсем без цели,

Я темным переулком шла.

И, кажется, уже не пели –

Колокола.

Прибой курчавился у скал, –

Протяжен, пенен, пышен, звонок…

Мне Вашу дачу указал –

Ребенок.

Невольно замедляя шаг

– Идти смелей как бы не вправе –

Я шла, прислушиваясь, как

Скрежещет гравий.

Скрип проезжающей арбы

Без паруса. – Сквозь плющ зеленый

Блеснули белые столбы

Балкона.

Была такая тишина,

Как только в полдень и в июле.

Я помню: Вы лежали на

Плетеном стуле.

Ах, не оценят – мир так груб! –

Пленительную Вашу позу.

Я помню: Вы у самых губ

Держали розу.

Не подымая головы

И тем подчеркивая скуку –

О, этот жест, которым Вы

Мне дали руку.

Великолепные глаза

Кто скажет – отчего – прищуря,

Вы знали – кто сейчас гроза

В моей лазури.

От солнца или от жары –

Весь сад казался мне янтарен,

Татарин продавал чадры,

Ушел татарин…

Ваш рот, надменен и влекущ,

Был сжат – и было все понятно.

И солнце сквозь тяжелый плющ

Бросало пятна.

Всё помню: на краю шэз-лонг

Соломенную Вашу шляпу,

Пронзительно звенящий гонг,

И запах

Тяжелых, переспелых роз

И складки в парусинных шторах,

Беседу наших папирос

И шорох,

С которым Вы, властитель дум,

На розу стряхивали пепел.

– Безукоризненный костюм

Был светел.

С ласточками прилетела

Ты в один и тот же час,

Радость маленького тела,

Новых глаз.

В марте месяце родиться

– Господи, внемли хвале! –

Это значит быть как птица

На земле.

Ласточки ныряют в небе,

В доме все пошло вверх дном:

Детский лепет, птичий щебет

За окном.

Дни ноябрьские кратки,

Долги ночи ноября.

Сизокрылые касатки –

За моря!

Давит маленькую грудку

Стужа северной земли.

Это ласточки малютку

Унесли.

Жалобный недвижим венчик,

Нежных век недвижен край.

Спи, дитя. Спи, Божий птенчик.

Баю-бай.

Война, война! – Кажденья у киотов

И стрекот шпор.

Но нету дела мне до царских счетов,

Народных ссор.

На, кажется – надтреснутом – канате

Я – маленький плясун.

Я тень от чьей-то тени. Я лунатик

Двух темных лун.

При жизни Вы его любили,

И в верности клялись навек,

Несите же венки из лилий

На свежий снег.

Над горестным его ночлегом

Помедлите на краткий срок,

Чтоб он под этим первым снегом

Не слишком дрог.

Дыханием души и тела

Согрейте ледяную кровь!

Но, если в Вас уже успела

Остыть любовь –

К любовнику – любите братца,

Ребенка с венчиком на лбу, –

Ему ведь не к кому прижаться

В своем гробу.

Ах, он, кого Вы так любили

И за кого пошли бы в ад,

Он в том, что он сейчас в могиле –

Не виноват!

От шороха шагов и платья

Дрожавший с головы до ног –

Как он открыл бы Вам объятья,

Когда бы мог!

О женщины! Ведь он для каждой

Был весь – безумие и пыл!

Припомните, с какою жаждой

Он вас любил!

Припомните, как каждый взгляд вы

Ловили у его очей,

Припомните былые клятвы

Во тьме ночей.

Так и не будьте вероломны

У бедного его креста,

И каждая тихонько вспомни

Его уста.

И, прежде чем отдаться бегу

Саней с цыганским бубенцом,

Помедлите, к ночному снегу

Припав лицом.

Пусть нежно опушит вам щеки,

Растает каплями у глаз…

Я, пишущая эти строки,

Одна из вас –

Неданной клятвы не нарушу

– Жизнь! – Карие глаза твои! –

Молитесь, женщины, за душу

Самой Любви.

Осыпались листья над Вашей могилой,

И пахнет зимой.

Послушайте, мертвый, послушайте, милый:

Вы всё-таки мой.

Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной!

Луна высока.

Мой – так несомненно и так непреложно,

Как эта рука.

Опять с узелком подойду утром рано

К больничным дверям.

Вы просто уехали в жаркие страны,

К великим морям.

Я Вас целовала! Я Вам колдовала!

Смеюсь над загробною тьмой!

Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала –

Домой.

Пусть листья осыпались, смыты и стерты

На траурных лентах слова.

И, если для целого мира Вы мертвый,

Я тоже мертва.

Я вижу, я чувствую, – чую Вас всюду!

– Что́ ленты от Ваших венков! –

Я Вас не забыла и Вас не забуду

Во веки веков!

Таких обещаний я знаю бесцельность,

Я знаю тщету.

– Письмо в бесконечность. – Письмо в

беспредельность –

Письмо в пустоту.

Милый друг, ушедший дальше, чем за́ море!

Вот Вам розы – протянитесь на них.

Милый друг, унесший самое, самое

Дорогое из сокровищ земных.

Я обманута, и я обокрадена, –

Нет на память ни письма, ни кольца!

Как мне памятна малейшая впадина

Удивленного – навеки – лица.

Как мне памятен просящий и пристальный

Взгляд – поближе приглашающий сесть,

И улыбка из великого Издали, –

Умирающего светская лесть…

Милый друг, ушедший в вечное плаванье,

– Свежий холмик меж других бугорков! –

Помолитесь обо мне в райской гавани,

Чтобы не было других моряков.

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной –

Распущенной – и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня – не зная сами! –

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце, не у нас над головами, –

За то, что вы больны – увы! – не мной,

За то, что я больна – увы! – не вами!

Говорила мне бабка лютая,

Коромыслом от злости гнутая:

Не дремить тебе в люльке дитятка,

Не белить тебе пряжи вытканной, –

Царевать тебе – под заборами!

Целовать тебе, внучка – ворона!

Ровно облако побелела я:

Вынимайте рубашку белую,

Жеребка не гоните черного,

Не поите попа соборного,

Вы кладите меня под яблоней,

Без моления, да без ладана.

Поясной поклон, благодарствие

За совет да за милость царскую,

За карманы твои порожние,

Да за песни твои острожные,

За позор пополам со смутою, –

За любовь за твою за лютую.

Как ударит соборный колокол,

Сволокут меня черти волоком.

Я за чаркой, с тобою роспитой,

Говорила, скажу и Господу, –

Что любила тебя, мальчоночка,

Пуще славы и пуще солнышка.

Села я на подоконник, ноги свесив.

Он тогда спросил тихонечко: Кто здесь?

– Это я пришла. – Зачем? –

Сама не знаю.

– Время позднее, дитя, а ты не спишь.

Я луну увидела на небе,

Я луну увидела и луч.

Упирался он в твое окошко, –

Оттого, должно быть, я пришла…

О, зачем тебя назвали Даниилом?

Все мне снится, что тебя терзают львы!

Наездницы, развалины, псалмы,

И вереском поросшие холмы,

И наши кони смирные бок о бок,

И подбородка львиная черта,

И пасторской одежды чернота,

И синий взгляд, пронзителен и робок.

Ты к умирающему едешь в дом,

Сопровождаю я тебя верхом.

(Я девочка, – с тебя никто не спросит!)

Поет рожок меж сосенных стволов…

– Что означает, толкователь снов,

Твоих кудрей довре́менная проседь?

Озерная блеснула синева,

И мельница взметнула рукава,

И, отвернув куда-то взгляд горячий,

Он говорит про бедную вдову…

Что надобно любить Иегову…

И что не надо плакать мне – как плачу…

Запахло яблонями и дымком,

– Мы к умирающему едем в дом,

Он говорит, что в мире все нам снится…

Что волосы мои сейчас как шлем…

Что все пройдет… Молчу – и надо всем

Улыбка Даниила-тайновидца.

В полнолунье кони фыркали,

К девушкам ходил цыган.

В полнолунье в красной кирке

Сам собою заиграл орган.

По лугу металась паства

С воплями: Конец земли!

Утром молодого пастора

У органа – мертвого нашли.

На его лице серебряном

Были слезы. Целый день

Притекали данью щедрой

Розы из окрестных деревень.

А когда покойник прибыл

В мирный дом своих отцов –

Рыжая девчонка Библию

Запалила с четырех концов.

Сегодня ночью я одна в ночи,

– Бессонная, бездомная черница! –

Сегодня ночью у меня ключи

От всех ворот единственной столицы.

Бессонница меня толкнула в путь,

– О как же ты прекрасен, тусклый

Кремль мой!

Сегодня ночью я целую в грудь

Всю круглую воюющую землю.

Вздымаются не волосы, а мех!

И душный ветер прямо в душу дует.

Сегодня ночью я жалею всех,

Кого жалеют и кого целуют.

Август – астры,

Август – звезды,

Август – грозди

Винограда и рябины

Ржавой – август!

Полновесным, благосклонным

Яблоком своим имперским,

Как дитя, играешь, август.

Как ладонью, гладишь сердце

Именем своим имперским:

Август! – Сердце!

Месяц поздних поцелуев,

Поздних роз и молний поздних!

Ливней звездных –

Август! – Месяц

Ливней звездных!

На заре морозной

Под шестой березой

За углом у церкви

Ждите, Дон-Жуан!

Но, увы, клянусь вам

Женихом и жизнью,

Что в моей отчизне

Негде целовать!

Нет у нас фонтанов,

И замерз колодец,

А у богородиц –

Строгие глаза.

И чтобы не слышать

Пустяков – красоткам,

Есть у нас презвонкий

Колокольный звон.

Так вот и жила бы,

Да боюсь – состарюсь,

Да и вам, красавец,

Край мой не к лицу.

Ах, в дохе медвежьей

И узнать вас трудно,

Если бы не губы

Ваши, Дон-Жуан!

Долго на заре туманной

Плакала метель.

Уложили Дон-Жуана

В снежную постель.

Ни гремучего фонтана,

Ни горячих звезд…

На груди у Дон-Жуана

Православный крест.

Чтобы ночь тебе светлее

Вечная – была,

Я тебе севильский веер,

Черный, принесла.

Чтобы видел ты воочью

Женскую красу,

Я тебе сегодня ночью

Сердце принесу.

А пока – спокойно спите!..

Из далеких стран

Вы пришли ко мне. Ваш список –

Полон, Дон-Жуан!

После стольких роз, городов и тостов –

Ах, ужель не лень

Вам любить меня? Вы – почти что остов,

Я – почти что тень.

И зачем мне знать, что к небесным силам

Вам взывать пришлось?

И зачем мне знать, что пахну́ло – Нилом

От моих волос?

Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку:

Был тогда – январь.

Кто-то бросил розу. Монах под маской

Проносил фонарь.

Чей-то пьяный голос молил и злился

У соборных стен.

В этот самый час Дон-Жуан Кастильский

Повстречал – Кармен.

Ровно – полночь.

Луна – как ястреб.

– Что – глядишь?

– Так – гляжу!

– Нравлюсь? – Нет.

– Узнаёшь? – Быть может.

– Дон-Жуан я.

– А я – Кармен.

И падает шелковый пояс

К ногам его – райской змеей…

А мне говорят – успокоюсь

Когда-нибудь, там, под землей.

Я вижу надменный и старый

Свой профиль на белой парче.

А где-то – гитаны – гитары –

И юноши в черном плаще.

И кто-то, под маскою кроясь:

– Узнайте! – Не знаю. – Узнай! –

И падает шелковый пояс

На площади – круглой, как рай.

И разжигая во встречном взоре

Печаль и блуд,

Проходишь городом – зверски-черен,

Небесно – худ.

Томленьем застланы, как туманом,

Глаза твои.

В петлице – роза, по всем карманам –

Слова любви!

Да, да. Под вой ресторанной скрипки

Твой слышу зов.

Я посылаю тебе улыбку,

Король воров!

И узнаю, раскрывая крылья –

Тот самый взгляд,

Каким глядел на меня в Кастилье –

Твой старший брат.

Ветры спать ушли – с золотой зарей,

Ночь подходит – каменною горой,

И с своей княжною из жарких стран

Отдыхает бешеный атаман.

Молодые плечи в охапку сгреб,

Да заслушался, запрокинув лоб, –

Как гремит над жарким его шатром –

Соловьиный гром.

А над Волгой – ночь,

А над Волгой – сон.

Расстелили ковры узорные,

И возлег на них атаман с княжной

Персиянкою – Брови Черные.

И не видно звезд, и не слышно волн, –

Только вёсла да темь кромешная!

И уносит в ночь атаманов чёлн

Персиянскую душу грешную.

И услышала

Ночь – такую речь:

– Аль не хочешь, что ль,

Потеснее лечь?

Ты меж наших баб –

Что жемчужинка!

Аль уж страшен так?

Я твой вечный раб,

Персияночка!

Полоняночка!

А она – брови насупила,

Брови длинные.

А она – очи потупила

Персиянские.

И из уст ее –

Только вздох один:

– Джаль-Эддин!

А над Волгой – заря румяная,

А над Волгой – рай.

И грохочет ватага пьяная:

– Атаман, вставай!

Належался с басурманскою собакою!

Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!

А она – что смерть,

Рот закушен в кровь. –

Так и ходит атаманова крутая бровь.

– Не поладила ты с нашею постелью –

Так поладь, собака, с нашею купелью!

В небе-то – ясно,

Тёмно – на дне.

Красный один

Башмачок на корме.

И стоит Степан – ровно грозный дуб,

Побелел Степан – аж до самых губ.

Закачался, зашатался. – Ох, томно!

Поддержите, нехристи, – в очах тёмно!

Вот и вся тебе персияночка,

Полоняночка.

Нет! Еще любовный голод

Не раздвинул этих уст.

Нежен – оттого что молод,

Нежен – оттого что пуст.

Но увы! На этот детский

Рот – Шираза лепестки! –

Все людское людоедство

Точит зверские клыки.

На кортике своем: Марина –

Ты начертал, встав за Отчизну.

Была я первой и единой

В твоей великолепной жизни.

Я помню ночь и лик пресветлый

В аду солдатского вагона.

Я волосы гоню по ветру,

Я в ларчике храню погоны.

– Марина! Спасибо за мир!

Дочернее странное слово.

И вот – расступился эфир

Над женщиной светлоголовой.

Но рот напряжен и суров.

Умру, – а восторга не выдам!

Так с неба Господь Саваоф

Внимал молодому Давиду.

Не знаю, где ты́ и где я́.

Те ж песни и те же заботы.

Такие с тобою друзья,

Такие с тобою сироты.

И так хорошо нам вдвоем:

Бездомным, бессонным и сирым…

Две птицы: чуть встали – поём.

Две странницы: кормимся миром.

И бродим с тобой по церквам

Великим – и малым, приходским.

И бродим с тобой по домам

Убогим – и знатным, господским.

Когда-то сказала: – Купи! –

Сверкнув на кремлевские башни.

Кремль – твой от рождения. –

Спи,

Мой первенец светлый и страшный.

И как под землею трава

Дружится с рудою железной, –

Всё видят пресветлые два

Провала в небесную бездну.

Сивилла! – Зачем моему

Ребенку – такая судьбина?

Ведь русская доля – ему…

И век ей: Россия, рябина…

Молодой колоколенкой

Ты любуешься – в воздухе.

Голосок у ней тоненький,

В ясном куполе – звездочки.

Куполок твой золотенький,

Ясны звезды – под лобиком.

Голосочек твой тоненький, –

Ты сама колоколенка.

Консуэла! – Утешенье!

Люди добрые, не сглазьте!

Наградил второю тенью

Бог меня – и первым счастьем.

Видно, с ангелом спала я,

Бога приняла в объятья.

Каждый час благословляю

Полночь твоего зачатья.

И ведет меня – до сроку –

К Богу – по дороге белой –

Первенец мой синеокий:

Утешенье! – Консуэла!

Ну, а раньше – стать другая!

Я была счастливой тварью!

Все мой дом оберегали, –

Каждый под подушкой шарил!

Награждали – как случалось:

Кто – улыбкой, кто – полушкой…

А случалось – оставалось

Даже сердце под подушкой!..

Времячко мое златое!

Сонм чудесных прегрешений!

Всех вас вымела метлою

Консуэла – Утешенье.

А чердак мой чисто ме́тен,

Сор подобран – на жаровню.

Смерть хоть сим же часом встретим:

Ни сориночки любовной!

– Вор! – Напрасно ждешь! – Не выйду!

Буду спать, как повелела

Мне – от всей моей Обиды

Утешенье – Консуэла!

Спят, не разнимая рук,

С братом – брат,

С другом – друг.

Вместе, на одной постели.

Вместе пили, вместе пели.

Я укутала их в плед,

Полюбила их навеки.

Я сквозь сомкнутые веки

Странные читаю вести:

Радуга: двойная слава,

Зарево: двойная смерть.

Этих рук не разведу.

Лучше буду,

Лучше буду

Полымем пылать в аду!

Два ангела, два белых брата,

На белых вспененных конях!

Горят серебряные латы

На всех моих грядущих днях.

И оттого, что вы крылаты –

Я с жадностью целую прах.

Где стройный благовест негромкий,

Бредущие через поля

Купец с лотком, слепец с котомкой…

– Дымят, пылая и гремя,

Под конским топотом – обломки

Китай-города и Кремля!

Два всадника! Две белых славы!

В безумном цирковом кругу

Я вас узнала. – Ты, курчавый,

Архангелом вопишь в трубу.

Ты – над Московскою Державой

Вздымаешь радугу-дугу.

Глотаю соленые слезы.

Роман неразрезанный – глуп.

Не надо ни робы, ни розы,

Ни розовой краски для губ,

Ни кружев, ни белого хлеба,

Ни солнца над вырезом крыш, –

Умчались архангелы в небо,

Уехали братья в Париж!

Быть мальчиком твоим светлоголовым,

– О, через все века! –

За пыльным пурпуром твоим брести в суровом

Плаще ученика.

Улавливать сквозь всю людскую гущу

Твой вздох животворящ

Душой, дыханием твоим живущей,

Как дуновеньем – плащ.

Победоноснее Царя Давида

Чернь раздвигать плечом.

От всех обид, от всей земной обиды

Служить тебе плащом.

Быть между спящими учениками

Тем, кто во сне – не спит.

При первом чернью занесенном камне

Уже не плащ – а щит!

(О, этот стих не самовольно прерван!

Нож чересчур остер!)

И – вдохновенно улыбнувшись – первым

Взойти на твой костер.

Есть некий час – как сброшенная клажа:

Когда в себе гордыню укротим.

Час ученичества, он в жизни каждой

Торжественно-неотвратим.

Высокий час, когда сложив оружье

К ногам указанного нам – Перстом,

Мы пурпур Воина на мех верблюжий

Сменяем на песке морском.

О, этот час, на подвиг нас – как Голос

Вздымающий из своеволья дней!

О этот час, когда как спелый колос

Мы клонимся от тяжести своей.

И колос взрос, и час веселый пробил,

И жерновов возжаждало зерно.

Закон! Закон! Еще в земной утробе

Мной вожделенное ярмо.

Час ученичества! Но зрим и ведом

Другой нам свет, – еще заря зажглась.

Благословен ему грядущий следом

Ты – одиночества верховный час!

Солнце Вечера – добрее

Солнца в полдень.

Изуверствует – не греет

Солнце в полдень.

Отрешеннее и кротче

Солнце – к ночи.

Умудренное, не хочет

Бить нам в очи.

Простотой своей – тревожа –

Королевской,

Солнце Вечера – дороже

Песнопевцу!

Распинаемое тьмой

Ежевечерне,

Солнце Вечера – не кланяется

Черни.

Низвергаемый с престолу

Вспомни – Феба!

Низвергаемый – не долу

Смотрит – в небо!

О, не медли на соседней

Колокольне!

Быть хочу твоей последней

Колокольней.

Пало прениже волн

Бремя дневное.

Тихо взошли на холм

Вечные – двое.

Тесно – плечо с плечом –

Встали в молчанье.

Два – под одним плащом –

Ходят дыханья.

Завтрашних спящих войн

Вождь – и вчерашних,

Молча стоят двойной

Черною башней.

Змия мудрей стоят,

Голубя кротче.

– Отче, возьми в назад,

В жизнь свою, отче!

Через все небо – дым

Воинств Господних.

Борется плащ, двойным

Вздохом приподнят.

Ревностью взор разъят,

Молит и ропщет…

– Отче, возьми в закат,

В ночь свою, отче!

Празднуя ночи вход,

Дышат пустыни.

Тяжко – как спелый плод –

Падает: – Сыне!

Смолкло в своем хлеву

Стадо людское.

На золотом холму

Двое – в покое.

Был час чудотворен и полн,

Как древние были.

Я помню – бок о́ бок – на холм,

Я помню – всходили…

Ручьев ниспадающих речь

Сплеталась предивно

С плащом, ниспадающим с плеч

Волной неизбывной.

Всё выше, всё выше – высот

Последнее злато.

Сновидческий голос: Восход

Навстречу Закату.

Все великолепье

Труб – лишь только лепет

Трав – перед Тобой.

Все великолепье

Бурь – лишь только щебет

Птиц – перед Тобой.

Все великолепье

Крыл – лишь только трепет

Век – перед Тобой.

По холмам – круглым и смуглым,

Под лучом – сильным и пыльным,

Сапожком – робким и кротким –

За плащом – рдяным и рваным.

По пескам – жадным и ржавым,

Под лучом – жгущим и пьющим,

Сапожком – робким и кротким –

За плащом – следом и следом.

По волнам – лютым и вздутым,

Под лучом – гневным и древним,

Сапожком – робким и кротким –

За плащом – лгущим и лгущим…

Жаловаться не стану,

Слово возьму в тиски.

С этой мужскою раной

Справимся по-мужски.

Даром сгорают зори,

А не прося за вход.

С этой верховной хворью

Справимся, как Восход.

Великолепным даровым пожаром

В который раз, заря, сгораешь даром?

На встречных лицах, нежилых как склеп,

В который раз ты побежден, о Феб?

Не доверяя бренной позолоте

Они домой идут – на повороте

Счастливые – что уж опять тела!

Что эту славу – сбросили с чела.

………………………………………………..

Та́к, у подножья нового царя,

В который раз, душа, сгораешь зря?

Быть голубкой его орлиной!

Больше матери быть, – Мариной!

Вестовым – часовым – гонцом –

Знаменосцем – льстецом придворным!

Серафимом и псом дозорным

Охранять непокойный сон.

Сальных карт захватив колоду,

Ногу в стремя! – сквозь огнь и воду!

Где верхом – где ползком – где вплавь!

Тростником – ивняком – болотом,

А где конь не берет, – там лётом,

Все ветра полонивши в плащ!

Черным вихрем летя беззвучным,

Не подругою быть – сподручным!

Не единою быть – вторым!

Близнецом – двойником – крестовым

Стройным братом, огнем костровым,

Ятаганом его кривым.

Гул кремлевских гостей незваных.

Если имя твое – Басманов,

Отстранись. – Уступи любви!

Распахнула платок нагрудный.

– Руки настежь! – Чтоб в день свой судный

Не в басмановской встал крови.

Трем Самозванцам жена,

Мнишка надменного дочь,

Ты, гордецу своему

Не родившая сына…

В простоволосости сна

В гулкий оконный пролет

Ты, гордецу своему

Не махнувшая следом.

На роковой площади

От оплеух и плевков

Ты, гордеца своего

Не покрывшая телом.

В маске дурацкой лежал,

С дудкой кровавой во рту.

Ты, гордецу своему

Не отершая пота…

– Своекорыстная кровь! –

Проклята, проклята будь

Ты, Лжедимитрию смогшая быть

Лжемариной!

– Сердце, измена!

– Но не разлука!

И воровскую смуглую руку

К белым губам.

Краткая встряска костей о плиты.

– Гришка! – Димитрий!

Цареубийцы! Псе́кровь холопья!

И – повторенным прыжком –

На копья!

– Грудь Ваша благоуханна,

Как розмариновый ларчик…

Ясновельможна панна…

– Мой молодой господарчик…

– Чем заплачу за щедроты:

Темен, негромок, непризнан…

Из-под ресничного взлету

Что-то ответило: – Жизнью!

В каждом пришельце гонимом

Пану мы Иезусу – служим…

Мнет в замешательстве мнимом

Горсть неподдельных жемчужин.

Перлы рассыпались, – слезы!

Каждой ресницей нацелясь,

Смотрит, как в прахе елозя,

Их подбирает пришелец.

Как разгораются – каким валежником!

На площадях ночных – святыни кровные!

Пред самозванческим указом Нежности –

Что наши доблести и родословные!

С какой торжественною постепенностью

Спадают выспренные обветшалости!

О наши прадедовы драгоценности

Под самозванческим ударом Жалости!

А проще: лоб склонивши в глубь ладонную,

В сознаньи низости и неизбежности –

Вниз по отлогому – по неуклонному –

Неумолимому наклону Нежности…

Башенный бой

Где-то в Кремле.

Где на земле,

Где –

Крепость моя,

Кротость моя,

Доблесть моя,

Святость моя.

Башенный бой.

Брошенный бой.

Где на земле –

Мой

Дом,

Мой – сон,

Мой – смех,

Мой – свет,

Узких подошв – след.

Точно рукой

Сброшенный в ночь –

Бой.

– Брошенный мой!

Уроненные так давно

Вздымаю руки.

В пустое черное окно

Пустые руки

Бросаю в полуночный бой

Часов, – домой

Хочу! – Вот так: вниз головой

– С башни! – Домой!

Не о булыжник площадной:

В шепот и шелест…

Мне некий Воин молодой

Крыло подстелет.

Всё круче, всё круче

Заламывать руки!

Меж нами не версты

Земные, – разлуки

Небесные реки, лазурные земли,

Где друг мой навеки уже –

Неотъемлем.

Стремит столбовая

В серебряных сбруях.

Я рук не ломаю!

Я только тяну их

– Без звука! –

Как дерево машет рябина

В разлуку,

Во след журавлиному клину.

Стремит журавлиный,

Стремит безоглядно.

Я спеси не сбавлю!

Я в смерти – нарядной

Пребуду – твоей быстроте златоперой

Последней опорой

В потерях простора!

Смуглой оливой

Скрой изголовье.

Боги ревнивы

К смертной любови.

Каждый им шелест

Внятен и шорох.

Знай, не тебе лишь

Юноша дорог.

Роскошью майской

Кто-то разгневан.

Остерегайся

Зоркого неба.

Думаешь – скалы

Манят, утесы,

Думаешь, славы

Медноголосый

Зов его – в гущу,

Грудью на копья?

Вал восстающий

– Думаешь – топит?

Дольнее жало

– Веришь – вонзилось?

– Пуще опалы –

Царская милость!

Плачешь, что поздно

Бродит в низинах.

Не земнородных

Бойся, – незримых!

Каждый им волос

Ведом на гребне.

Тысячеоки

Боги, как древле.

Бойся не тины, –

Тверди небесной!

Ненасытимо –

Сердце Зевеса!

Тихонько

Рукой осторожной и тонкой

Распутаю путы:

Ручонки – и ржанью

Послушная, зашелестит амазонка

По звонким, пустым ступеням расставанья.

Топочет и ржет

В осиянном пролете

Крылатый. – В глаза – полыханье рассвета.

Ручонки, ручонки!

Напрасно зовете:

Меж нами – струистая лестница Леты.

Седой – не увидишь,

Большим – не увижу.

Из глаз неподвижных

Слезинки не выжмешь.

На всю твою муку,

Раззор – плач:

– Брось руку!

Оставь плащ!

В бесстрастии

Каменноокой камеи,

В дверях не помедлю,

Как матери медлят:

(Всей тяжестью крови,

Колен, глаз –

В последний земной

Раз!)

Не кра́дущимся перешибленным зверем, –

Нет, каменной глыбою

Выйду из двери –

Из жизни. – О чем же

Слезам течь,

Раз – камень с твоих

Плеч!

Не камень! – Уже

Широтою орлиною –

Плащ! – и уже по лазурным стремнинам

В тот град осиянный,

Куда – взять

Не смеет дитя

Мать.

Ростком серебряным

Рванулся ввысь.

Чтоб не узрел его

Зевес –

Молись!

При первом шелесте

Страшись и стой.

Ревнивы к прелести

Они мужской.

Звериной челюсти

Страшней – их зов.

Ревниво к прелести

Гнездо богов.

Цветами, лаврами

Заманят ввысь.

Чтоб не избрал его

Зевес –

Молись!

Все небо в грохоте

Орлиных крыл.

Всей грудью грохайся –

Чтоб не сокрыл.

В орлином грохоте

– О клюв! О кровь! –

Ягненок крохотный

Повис – Любовь…

Простоволосая,

Всей грудью – ниц…

Чтоб не вознес его

Зевес –

Молись!

Я знаю, я знаю,

Что прелесть земная,

Что эта резная,

Прелестная чаша –

Не более наша,

Чем воздух,

Чем звезды,

Чем гнезда,

Повисшие в зорях.

Я знаю, я знаю,

Кто чаше – хозяин!

Но легкую ногу вперед – башней

В орлиную высь!

И крылом – чашу

От грозных и розовых уст –

Бога!

Скрежещут якорные звенья,

Вперед, крылатое жилье!

Покрепче чем благословенье

С тобой – веление мое!

Мужайся, корабельщик юный!

Вперед в лазоревую рожь!

Ты больше нежели Фортуну –

Ты сердце Цезаря везешь!

Смирит лазоревую ярость

Ресниц моих – единый взмах!

Дыханием надут твой парус

И не нуждается в ветрах!

Обветренные руки стиснув,

Слежу. – Не верь глазам! – Всё ложь!

Доподлинный и рукописный

Приказ Монархини везешь.

Два слова, звонкие как шпоры,

Две птицы в боевом грому.

То зов мой – тысяча который? –

К единственному одному.

В страну, где солнце правосудья

Одно для нищих и вельмож,

– Между рубахою и грудью –

Ты сердце Матери везешь.

Ресницы, ресницы,

Склоненные ниц.

Стыдливостию ресниц

Затменные – солнца в венце стрел!

– Сколь грозен и сколь ясен! –

И плащ его – был – красен,

И конь его – был – бел.

Смущается Всадник,

Гордится конь.

На дохлого гада

Белейший конь

Взирает вполоборота.

В пол-ока широкого

Вслед копью

В пасть красную – дико раздув ноздрю –

Раскосостью огнеокой.

– Колеблется – никнет – и вслед копью

В янтарную лужу – вослед копью

Скользнувшему.

– Басенный взмах

– Стрел…

Плащ красен, конь бел.

О тяжесть удачи!

Обида Победы!

Георгий, ты плачешь,

Ты красною девой

Бледнеешь над делом

Своих двух

Внезапно-чужих

Рук.

Конь брезгует Гадом,

Ты брезгуешь гласом

Победным. – Тяжелым смарагдовым маслом

Стекает кровища.

Дракон спит.

На всю свою жизнь

Сыт.

Взлетевшею гривой

Затменное солнце.

Стыдливости детской

С гордынею конской

Союз.

Из седла –

В небеса –

Куст.

Брезгливая грусть

Уст.

Конь брезгует Гадом,

Ты брезгуешь даром

Царевым, – ее подвенечным пожаром.

Церковкою ладанной:

Строг – скуп –

В безжалостный

Рев

Труб.

Смущается Всадник,

Снисходит конь.

Издохшего гада

Дрянную кровь

– Янтарную – легким скоком

Минует, – янтарная кровь течет.

Взнесенным копытом застыв – с высот

Лебединого поворота.

Безропотен Всадник,

А конь брезглив.

Гремучего гада

Копьем пронзив –

Сколь скромен и сколь томен!

В ветрах – высоко́ – седлецо твое,

Речной осокой – копьецо твое

Вот-вот запоет в восковых перстах

У розовых уст

Под прикрытием стрел

Ресничных,

Вспоет, вскличет.

– О страшная тяжесть

Свершенных дел!

И плащ его красен,

И конь его бел.

Любезного Всадника,

Конь, блюди!

У нежного Всадника

Боль в груди.

Ресницами жемчуг нижет…

Святая иконка – лицо твое,

Закатным лучом – копьецо твое

Из длинных перстов брызжет.

Иль луч пурпуровый

Косит копьем?

Иль красная туча

Взмелась плащом?

За красною тучею –

Белый дом.

Там впустят

Вдвоем

С конем.

Склоняется Всадник,

Дыбится конь.

Все слабже вокруг копьеца ладонь.

Вот-вот не снесет Победы!

Трубите! Трубите! Уж слушать недолго.

Уж нежный тростник победительный – долу.

Дотрубленный долу

Поник. – Смолк.

И облачный – ввысь! –

Столб.

Клонитесь, клонитесь,

Послушные травы!

Зардевшийся под оплеухою славы –

Бледнеет. – Домой, трубачи! – Спит.

До судной трубы –

Сыт.

Синие версты

И зарева горние!

Победоносного

Славьте – Георгия!

Славьте, жемчужные

Грозди полуночи,

Дивного мужа,

Пречистого юношу:

Огненный плащ его,

Посвист копья его,

Кровокипящего

Славьте – коня его!

Зычные мачты

И слободы орлие!

Громокипящего

Славьте – Георгия!

Солнцеподобного

В силе и в кротости.

Доблесть из доблестей,

Роскошь из роскошей:

Башенный рост его,

Посвист копья его,

Молниехвостого

Славьте – коня его!

Львиные ветры

И глыбы соборные!

Великолепного

Славьте – Георгия!

Змея пронзившего,

Смерть победившего,

В дом Госпожи своей

Конным – вступившего!

Зычный разгон его,

Посвист копья его,

Преображенного

Славьте – коня его!

Льстивые ивы

И травы поклонные,

Вольнолюбивого,

Узорешенного

Юношу – славьте,

Юношу – плачьте…

Вот он, что розан

Райский – на травке:

Розовый рот свой

На две половиночки –

Победоносец,

Победы не вынесший.

Из облаков кивающие перья.

Как передать твое высокомерье,

– Георгий! – Ставленник небесных сил!

Как передать закрепощенный пыл

Зрачка, и трезвенной ноздри раздутой

На всем скаку обузданную смуту.

Перед любезнейшею из красот

Как передать – с архангельских высот

Седла – копья – содеянного дела

И девственности гневной – эти стрелы

Ресничные – эбеновой масти –

Разящие: – Мы не одной кости!

Божественную ведомость закончив,

Как передать, Георгий, сколь уклончив

– Чуть-что земли не тронувший едва –

Поклон, – и сколь пронзительно-крива

Щель, заледеневающая сразу:

– О, не благодарите! – По приказу.

С архангельской высоты седла

Евангельские творить дела.

Река сгорает, верста смугла.

– О даль! Даль! Даль!

В пронзающей прямизне ресниц

Пожарищем налетать на птиц.

Копыта! Крылья! Сплелись! Свились!

О высь! Высь! Высь!

В заоблачье исчезать как снасть!

Двуочие разевать как пасть!

И не опомнившись – мертвым пасть;

О страсть! – Страсть! – Страсть!

А девы – не надо.

По вольному хладу,

По синему следу

Один я поеду.

Как был до победы:

Сиротский и вдовый.

По вольному следу

Воды родниковой.

От славы, от гною

Доспехи отмою.

Во славу Твою

Коня напою.

Храни, Голубица,

От града – посевы,

Девицу – от гада,

Героя – от девы.

В сокровищницу

Полунощных глубин

Недрогнувшую

Опускаю ладонь.

Меж водорослей –

Ни приметы его!

Сокровища нету

В морях – моего!

В заоблачную

Песнопенную высь –

Двумолнием

Осмелеваюсь – и вот

Мне жаворонок

Обронил с высоты –

Что за́ морем ты,

Не за облаком ты!

Жив и здоров!

Громче громов –

Как топором –

Радость!

Нет, топором

Мало: быком

Под обухом

Счастья!

Оглушена,

Устрашена.

Что же взамен –

Вырвут?

И от колен

Вплоть до корней

Вставших волос –

Ужас.

Стало быть, жив?

Веки смежив,

Дышишь, зовут –

Слышишь?

Вывез корабль?

О мой журавль

Младший – во всей

Стае!

Мертв – и воскрес?!

Вздоху в обрез,

Камнем с небес,

Ломом

По голове, –

Нет, по эфес

Шпагою в грудь –

Радость!

Под горем не горбясь,

Под камнем – крылатой –

– Орлом! – уцелев,

Земных матерей

И небесных любовниц

Двойную печаль

Взвалив на плеча, –

Горяча мне досталась

Мальтийская сталь!

Но гневное небо

К орлам – благосклонно.

Не сон ли: в волнах

Сонм ангелов конных!

Меж ними – осанна! –

Мой – снегу белей…

Лилейные ризы,

– Конь вывезет! – Гривой

Вспененные зыби.

– Вал вывезет! – Дыбом

Встающая глыба…

Бог вынесет…

– Ох! –

Над спящим юнцом – золотые шпоры.

Команда: вскачь!

Уже по пятам воровская свора.

Георгий, плачь!

Свободною левою крест нащупал.

Команда: вплавь!

Чтоб всем до единого им под купол

Софийский, – правь!

Пропали! Не вынесут сухожилья!

Конец! – Сдались!

– Двумолнием раскрепощает крылья.

Команда: ввысь!

Во имя расправы

Крепись, мой Крылатый!

Был час переправы,

А будет – расплаты.

В тот час стопудовый

– Меж бредом и былью –

Гребли тяжело

Корабельные крылья.

Меж Сциллою – да! –

И Харибдой гребли.

О крылья мои,

Журавли-корабли!

Тогда по крутому

Эвксинскому брегу

Был топот Побега,

А будет – Победы.

В тот час непосильный

– Меж дулом и хлябью –

Сердца не остыли,

Крыла не ослабли,

Плеча напирали,

Глаза стерегли.

– О крылья мои,

Журавли-корабли!

Птенцов узколицых

Не давши в обиду,

Сказалось –

Орлицыно сердце Тавриды.

На крик длинноклювый

– С ерами и с ятью! –

Проснулась –

Седая Монархиня-матерь.

И вот уже купол

Софийский – вдали…

О крылья мои,

Журавли-корабли!

Крепитесь! Кромешное

Дрогнет созвездье.

Не с моря, а с неба

Ударит Возмездье.

Глядите: небесным

Свинцом налитая,

Грозна, тяжела

Корабельная стая.

И нету конца ей,

И нету земли…

– О крылья мои,

Журавли-корабли!

Уже богов – не те уже щедроты

На берегах – не той уже реки.

В широкие закатные ворота

Венерины, летите, голубки!

Я ж на песках похолодевших лежа,

В день отойду, в котором нет числа…

Как змей на старую взирает кожу –

Я молодость свою переросла.

Тщетно, в ветвях заповедных кроясь,

Нежная стая твоя гремит.

Сластолюбивый роняю пояс,

Многолюбивый роняю мирт.

Тяжкоразящей стрелой тупою

Освободил меня твой же сын.

– Так о престол моего покоя,

Пеннорожденная, пеной сгинь!

Сколько их, сколько их ест из рук,

Белых и сизых!

Целые царства воркуют вкруг

Уст твоих, Низость!

Не переводится смертный пот

В золоте кубка.

И полководец гривастый льнет

Белой голубкой.

Каждое облако в час дурной –

Грудью круглится.

В каждом цветке неповинном – твой

Лик, Дьяволица!

Бренная пена, морская соль…

В пене и в муке –

Повиноваться тебе доколь,

Камень безрукий?

С такою силой в подбородок руку

Вцепив, что судорогой вьется рот,

С такою силою поняв разлуку,

Что, кажется, и смерть не разведет –

Так знаменосец покидает знамя.

Так на помосте матерям: Пора!

Так в ночь глядит – последними глазами –

Наложница последнего царя.

Спит, муки твоея – веселье,

Спит, сердца выстраданный рай.

Над Иверскою колыбелью

– Блаженная! – помедлить дай.

Не суетность меня, не зависть

В дом привела, – не воспрети!

Я дитятко твое восславить

Пришла, как древле – пастухи.

Не тою же ль звездой ведома?

– О се́ребро-сусаль-слюда! –

Как вкопанная – глянь – над домом,

Как вкопанная – глянь – звезда!

Не радуюсь и не ревную, –

Гляжу, – по́ сердцу пилой:

Что сыну твоему дарую?

Вот плащ мой – вот и посох мой.

В своих младенческих слезах –

Что в ризе ценной,

Благословенна ты в женах!

– Благословенна!

У раздорожного креста

Раскрыл глазочки.

(Ведь тот был тоже сирота, –

Сынок безотчий.)

В своих младенческих слезах –

Что в ризе ценной,

Благословенна ты в слезах!

– Благословенна.

Твой лоб над спящим над птенцом –

Чист, бестревожен.

Был благовест тебе венцом,

Благовест – ложем.

Твой стан над спящим над птенцом –

Трепет и древо.

Был благовест ему отцом, –

Радуйся, Дева!

В его заоблачных снегах –

Что в ризе ценной,

Благословенна ты в снегах!

– Благословенна.

Огромного воскрылья взмах,

Хлещущий дых:

– Благословенна ты в женах,

В женах, в живых.

Где вестник? Буйно и бело.

Вихорь? Крыло?

Где вестник? Вьюгой замело –

Весть и крыло.

Чем заслужить тебе и чем воздать –

Присноблаженная! – Младенца Мать!

Над стекленеющею поволокой

Вновь подтверждающая: – Свет с Востока!

От синих глаз его – до синих звезд

Ты, радугою бросившая мост!

Не падаю! Не падаю! Плыву!

И – радугою – мост через Неву.

Жизнеподательница в час кончины!

Царств утвердительница! Матерь Сына!

В хрип смертных мук его – в худую песнь! –

Ты – первенцево вбросившая: «Есмь!»

Последняя дружба

В последнем обвале.

Что нужды, что нужды –

Как здесь называли?

Над черной канавой,

Над битвой бурьянной,

Последнею славой

Встаешь, – безымянной.

На крик его: душно! припавшая: друг!

Последнейшая, не пускавшая рук!

Последнею дружбой –

Так сонмы восславят.

Да та вот, что пить подавала,

Да та вот. –

У врат его царских

Последняя смена.

Уста, с синевы

Сцеловавшие пену.

Та, с судороги сцеловавшая пот,

На крик его: руку! сказавшая: вот!

Последняя дружба,

Последнее рядом,

Грудь с грудью…

– В последнюю оторопь взгляда

Рай вбросившая,

Под фатой песнопенной,

Последнею славой

Пройдешь – покровенной.

Ты, заповеди растоптавшая спесь,

На хрип его: Мама! солгавшая: здесь!

Оставленной быть –

это втравленной быть

В грудь – синяя татуировка матросов!

Оставленной быть – это явленной быть

Семи океанам… Не валом ли быть

Девятым, что с палубы сносит?

Уступленной быть –

это купленной быть

Задорого: ночи и ночи и ночи

Умоисступленья! О, в трубы трубить –

Уступленной быть! –

Это длиться и слыть

Как губы и трубы пророчеств.

– О всеми голосами раковин

Ты пел ей…

– Травкой каждою.

– Она томилась лаской Вакховой.

– Летейских маков жаждала…

– Но как бы те моря ни солоны,

Тот мчался…

– Стены падали.

– И кудри вырывала полными

– Горстями…

– В пену падали…

Ты обо мне не думай никогда!

(На – вязчива!)

Ты обо мне подумай: провода:

Даль – длящие.

Ты на меня не жалуйся, что жаль…

Всех слаще, мол…

Лишь об одном, пожалуйста: педаль:

Боль – длящая.

Ла – донь в ладонь:

– За – чем рожден?

– Не – жаль: изволь:

Длить – даль – и боль.

Проводами продленная даль…

Даль и боль, это та же ладонь

Отрывающаяся – доколь?

Даль и боль, это та же юдоль.

Крутогорьями глаголь,

Колокольнями трезвонь

Место дольнее – юдоль,

Место дольнее – ладонь.

Всеми вольными в лазорь

Колокольнями злословь:

Место дольнее – ладонь,

Место дольнее – любовь.

Так вслушиваются (в исток

Вслушивается – устье).

Так внюхиваются в цветок:

Вглубь – до потери чувства!

Так в воздухе, который синь –

Жажда, которой дна нет.

Так дети, в синеве простынь,

Всматриваются в память.

Так вчувствовывается в кровь

Отрок – доселе лотос….

Так влюбливаются в любовь:

Впадываются в пропасть.

Друг! Не кори меня за тот

Взгляд, деловой и тусклый.

Так вглатываются в глоток:

Вглубь – до потери чувства!

Так в ткань врабатываясь, ткач

Ткет свой последний пропад.

Так дети, вплакиваясь в плач,

Вшептываются в шепот.

Так вплясываются… (Велик

Бог – посему крутитесь!)

Так дети, вкрикиваясь в крик,

Вмалчиваются в тихость.

Так жалом тронутая кровь

Жалуется – без ядов!

Так вбаливаются в любовь:

Впадываются в падать.

Раскалена, как смоль:

Дважды не вынести!

Брат, но с какой-то столь

Странною примесью

Смуты… (Откуда звук

Ветки откромсанной?)

Брат, заходящий вдруг

Столькими солнцами!

Брат без других сестер:

На́прочь присвоенный!

По гробовой костер –

Брат, но с условием:

Вместе и в рай и в ад!

Раной – как розаном

Соупиваться! (Брат,

Адом дарованный!)

Брат! Оглянись в века:

Не было крепче той

Спайки. Назад – река…

Снова прошепчется

Где-то, вдоль звезд и шпал,

– Настежь, без третьего! –

Что́ по ночам шептал

Цезарь – Лукреции.

Материнское – сквозь сон – ухо.

У меня к тебе наклон слуха,

Духа – к страждущему: жжет? да?

У меня к тебе наклон лба,

Дозирающего вер – ховья.

У меня к тебе наклон крови

К сердцу, неба – к островам нег.

У меня к тебе наклон рек,

Век… Беспамятства наклон светлый

К лютне, лестницы к садам, ветви

Ивовой к убеганью вех…

У меня к тебе наклон всех

Звезд к земле (родовая тяга

Звезд к звезде!) – тяготенье стяга

К лаврам выстраданных мо – гил.

У меня к тебе наклон крыл,

Жил… К дуплу тяготенье совье,

Тяга темени к изголовью

Гроба, – годы ведь уснуть тщусь!

У меня к тебе наклон уст

К роднику…

Любовь, любовь,

Вселенская ересь двух!

Гудят провода,

На них воробьи –

Как воры…

Руками держи

Любовь свою, мни,

Тискай!

Правами вяжи!

Глазами вражды, сыска

Гляди – На груди

Курьерская гарь

К большим городам –

Не к вам мы!

Я думала встарь,

Что – по проводам

Телеграммы

Идут: по струне

Спешащий лоскут:

«Срочно».

Сама по струне

Хожу – вся душа –

В клочья!

Мне писем не шлют

Последнее Шах –

Отнял.

Бумажный лоскут,

Повисший в ветрах, –

Во́т я…

Пространство – стена.

Но время – брешь

В эту стену.

Душа стеснена.

Не стерпишь – так взрежь

Вены!

Пространство – стена,

Но время – брешь

В эту стену.

Оставленного зала тронного

Столбы. (Оставленного – в срок!)

Крутые улицы наклонные,

Стремительные, как поток.

Чувств обезумевшая жимолость,

Уст обеспамятевший зов.

– Так я с груди твоей низринулась

В бушующее море строф.

Друг, по горячему следу

Слез…

Препечальная повесть!

– «С Вашим счастливым соседом

Я поменялся бы тотчас!»

Обомлевать, распинаться,

Льстить? (Возвеличен, целован!)

Мой сотрапезник парнасский –

С бедным соседом столовым?

Но не за высшим ль столом ты?..

– Нет! не пойму! надоумьте! –

Для передачи солонки?

Для пополнения рюмки?

Только-то?.. Кравчий имперский –

С кем?

И с усмешкой, как внуку:

– Место имею в моем сердце

По мою правую руку!

Дом с зеленою гущей:

Кущ зеленою кровью…

Где покончила – пуще

Чем с собою: с любовью.