Миссия из прошлого - читать онлайн

– Вот-вот, никаких купаний. И в местные водоёмчики и озёра лучше не лезть, от греха подальше. Это я уже вам не только как друг говорю, но и как ваш непосредственный руководитель. А то вы у меня совсем как дети малые…

– Всё поняли, Иван Юрьевич, в воду больше ни-ни, ни ногой… – шутливо заверил Селиванова Сергей и ножкой так подрыгал, будто убирая её подальше от мифической воды.

Вновь все рассмеялись. А Иван Юрьевич в ответ лишь погрозил пальцем – смотри мол у меня, шутник, дошутишься…

Невысокий, полноватый Иван Юрьевич Селиванов быстро завоевал симпатии членов экспедиции. Весёлый, общительный, он постоянно улыбался и так и сыпал по любому поводу различными шутками-прибаутками, коих у него было превеликое множество. Казалось грусть и уныние ему совершенно неведомы. Катаясь словно колобок на своих маленьких толстеньких ножках, он всегда находился в движении, постоянно размахивая руками. Однако мало кто знал, что, приступая к работе, Иван Юрьевич полностью преображался. Куда исчезали весёлость и порывистые движения, когда он брал в руки кисточку, чтобы очистить от слоя песка и пыли хрупкий глиняный горшочек или сломанную кость. Полная сосредоточенность и сама серьёзность. Тут его точным, уверенным движением мог бы позавидовать даже самый опытный хирург.

В свои сорок четыре года Иван Юрьевич был женат и имел взрослую дочь. Побывал в трёх крупных археологических экспедициях и защитил докторскую диссертацию. Кроме того, он прекрасно разбирался в компьютерах и был известным программистом. Его особенно интересовали вопросы по компьютерной обработке археологических находок. Не секрет, что после раскопок, количество находок обычно исчислялось сотнями, тысячами, а порой и десятками тысяч предметов, и на их обработку уходили порой целые годы напряжённого труда. Целью Ивана Юрьевича было облегчить труд археологов. Ведь с помощью специальных программ, введя в компьютер фотографии предметов, мест их раскопок, данные о весе, материале и прочие данные, коих может быть великое множество, справиться с этой работой можно было намного быстрее. Более того, часть этой работы можно сделать и во время раскопок, последовательно обрабатывая поступавшие находки и использовать полученные данные опять же непосредственно на месте. Кстати, одной из таких программ и воспользовался профессор Туманов, чтобы реконструировать план города с фотографии Дербенёва. Автором её как раз и являлся Иван Юрьевич.

Собственно программированием Селиванов и занимался последние три года. Он работал в Москве, в дружной компании единомышленников. Но, будучи человеком непоседливым, с кипучим характером, долгая работа в тиши кабинетов раздражала его. Поэтому, когда профессор Туманов, с которым он был знаком более двадцати лет, предложил ему поучаствовать в новой археологической экспедиции, Иван Юрьевич охотно согласился.

Свой мощный компьютер он в грузовик класть побоялся. По договорённости с Вадимом Дмитриевичем Дербенёвым, при первых же находках, компьютер со всеми нужными устройствами ему доставят в лагерь на вертолёте. Сейчас с собой он взял только небольшой походный ноутбук.

Ехавшая вместе с Иваном Юрьевичем молодёжь, веселилась весь день, перебегая от одного окошка к другому, задорно смеясь при этом над многочисленными шутками и анекдотами. Молодые археологи радовались совсем как дети, вырвавшиеся наконец из скучного и привычного дома на долгожданный пикник.

К концу дня, мелькавший за окном ландшафт, стал настолько привычным, что на него перестали обращать внимание. Все сели за небольшой столик, обсуждать и комментировать шахматное сражение, что разыграли Сергей с Юрием – страстные поклонники этой древней интелектуальной игры. Шахматные фигуры, снабжённые магнитами, прочно держались на доске, не боясь дорожной тряски.

Ботсванские рабочие, принадлежащие к местному племени тсвана, ехали отдельно, в другой «вахтовке». И дело тут было не в пресловутой расовой дискриминации, а в обычном языковом барьере. За исключением Джека, сидевшего за рулём первой вахтовки, никто из них не владел в достаточной степени разговорным английским языком – они прибыли из весьма отдалённых от Маунга деревень, где в ходу было больше местное наречие. К тому же, всем им было не больше двадцати… В любом случае, сейчас молодым ботсванцам отдельно ехать было намного удобнее. И места в машине больше и психологически комфортнее.

Джеку же – высокому мускулистому негру, типичному представителю народности банту – на вид было около тридцати пяти лет. Он прекрасно владел английским языком, а за два года общения с русскими инженерами начал понимать и русскую речь. Помимо этого он знал несколько наречий других племён. Знание языков и местности вокруг Маунга, особенно к югу от него, а также умение водить машину, делало Джека просто незаменимым участником экспедиции. И хотя Джек неохотно говорил о своём прошлом, по его рассказам и отдельным репликам чувствовалось, что он многое повидал в своей жизни. Он легко, без тени смущения, как равный с равными, общался с «белыми», не особо, впрочем, сближаясь с ними. Он всегда сохранял дистанцию. Но в тоже время, Джек держался несколько обособленно и от своих более молодых соплеменников.

К тому времени, когда солнце уже готовилось спрятаться за облака, низко висевшими над горизонтом, экспедиция уже встала на свою первую ночёвку. Машины дружно окружили огромный баобаб, одиноко возвышавшийся над плоской, высушенной зноем, равниной.

Услышав долгожданное слово «привал», все поспешили вылезти из машин, размять затёкшие ноги. Владимир Астахов, ловко опередив Сергея, первым протянул руку Ирине, помогая ей спрыгнуть на землю, за что заслужил благодарный взгляд девушки.

Владимир смотрел на Ирину восхищённым взглядом, не выпуская её руку из своей. Так приятно было ощущать в своей руке тонкие, прохладные пальчики девушки. Но ни что не длится вечно… С трудом разжав пальцы, Владимир выпустил руку девушки и широко улыбнулся.

Если говорить честно, Владимир с первого взгляда влюбился в Ирину. Влюбился как мальчишка. Ирина была красивее всех тех девушек, что когда-либо ему приходилось видеть. Он смотрел на неё и не мог насмотреться. Он многое хотел бы ей сказать, но не мог, не решался. Он почему-то сильно робел в её присутствии, а все нужные слова куда-то вдруг разом пропадали… Нет, в свои двадцать шесть лет Владимир не был законченным «ботаником», полностью чурающимся женщин. Нет, он встречался со многими девушками и чувствовал себя вполне уверенно в общении с ними. Но Ирина… Ирина была совсем другой, особенной. Взгляд её чистых, невинных синих глаз разил наповал, он просто не мог отвести взгляд от её прекрасного, писанного словно с иконы лица. При виде девушки сердце Владимира само собой вдруг начинало бешено колотиться в груди, готовое вот-вот выпрыгнуть оттуда, а вот душа, словно найдя, наконец, давно потерянную половинку, ликовала и пела. В эти мгновения Владимир птицей-счастья взлетал ввысь на крыльях любви и тут же стремительно падал вниз при одной только мысли, что эта удивительная девушка никогда не полюбит его…

В присутствии Ирины, Владимир старался казаться суровее и решительнее, но перед мягкой, застенчивой улыбкой девушки он устоять не мог, и вся его напускная суровость куда-то вдруг разом пропадала и восхищённый взор выдавал упорно скрываемые им чувства. Владимир мысленно ругал себя, но сделать ничего не мог. Увы, он как был, так и остался неисправимым романтиком…

Ирина – высокая и стройная – производила впечатление хрупкой, нежной, беззащитной девушки. И при взгляде на неё у Владимира каждый раз появлялось безудержное желание всячески оберегать и защищать её. В её красоте не было ничего порочного, только чистота и невинность, такую можно было только любить и обожать… Владимиру в Ирине нравилось всё: тонкие черты лица, маленький ротик с жемчужно-белыми зубками, тёплая улыбка, искрящиеся смехом глаза… Глаза… Как раз её глаза нравились ему больше всего. Большие, ярко-синие, окружённые длинными густыми ресницами, они эффектно контрастировали с белоснежной кожей её лица и неизменно приковывали к себе взгляд. В них так и хотелось утонуть…

Длинные, тёмно-каштановые волосы Ирины были умело уложены в высокой причёске и густыми прядями спадали ей на спину и грудь, выгодно подчёркивая её красоту. Серебристая футболка не могла скрыть тонкую талию, а подобранные в тон серые брюки эффектно обтягивали красивые стройные ноги.

Ирина, прижав свою чудом освобождённую руку к груди, посмотрела на Владимира недоумевающим, чуть растерянным взглядом, затем неуверенно улыбнулась в ответ и пошла дальше.

Владимир остался стоять на месте, и некоторое время продолжал смотреть на неё взглядом полным любви и обожания. Затем, словно опомнившись, он быстро опустил глаза, ругая себя за непростительную оплошность, и тут же бросил беспокойный взгляд на своих товарищей – не заметили ли? Но всё было спокойно: все занимались своими делами, и никто не смотрел в его сторону. Владимир ещё не знал, что они давным-давно раскрыли его секрет и, теперь, улыбаясь в душе, старательно подыгрывали ему. Немного успокоившись, он со спокойной душой пошёл помогать остальным разбивать лагерь.

Совместными усилиями археологи быстро установили палатки, разожгли костёр и выгрузили необходимые для ужина продукты. А ещё через сорок минут все дружно приступили к ужину, состоявшему из разогретых мясных консервов, овощного салата, булочек с сыром и крепкого ароматного кофе.

Большой костёр ярко горел, потрескивая сухими ветками, которые, к радости археологов, почти не давали дыма. После ужина, без какой-либо подсказки, вся экспедиция дружно собралась вокруг него. Усталые археологи просто смотрели на огонь и наслаждались долгожданными минутами отдыха и покоя. Всё-таки трястись целый день в кузове грузовика достаточно утомительное занятие…

Горячее кофе взбодрило Владимира, прогнало усталость и сон. Накинув на плечи одеяло, он отошёл подальше от костра и сел на небольшой бугорок. Посмотреть на закат, а заодно и побыть немного в одиночестве.

Величавое, багрово-красное солнце медленно уходило за горизонт. Весь мир, куда не кинь взгляд, был окрашен различными оттенками красного, и от этого казался ещё таинственнее и прекраснее, чем днём. А последние солнечные лучи, с трудом проникнув через разрывы в облаках, лишь добавляли красок, веером скользя по равнине и подсвечивая её как бы изнутри.

Огромное африканское солнце мало походило на то, что освещало маленький, затерянный в просторах Сибири, городок – Белово. Родину Владимира. Здесь оно было куда больше и ярче. И одновременно совсем чужим. Задумчиво глядя на заходившее солнце, Владимир вдруг вспомнил о том, что уже давно не видел свой город, своих родителей и друзей. Как они там?.. Белово… Милый его сердцу город. Родной и близкий. Город, окружённый многочисленными угольными шахтами и разрезами, – один из многих таких в Кузбассе, и где, увы, теперь не встретишь ни чистых рек, полных рыбы, ни вековой тайги, ни медведей, которые, как думают многие москвичи, обязательно должны были быть там. Бродить по вечерним улицам… Владимир грустно улыбнулся: за всю свою жизнь, он так ни разу и не увидел на воле ни одного живого сибирского медведя. Зато он видел как разрезы, добывая уголь, безжалостно уродуют землю, оставляя за собой лишь горы пустой породы и глины, которые, даже будучи засажены облепихой, выглядят также мрачно и безжизненно, как эта выжженная солнцем равнина.

Противный хохот гиен вывел Владимира из задумчивости. Он покрутил головой, но самих гиен нигде не увидел. Очевидно, хитрые животные прятались где-то в кустах неподалёку, где обнаружить их было практически невозможно. Поняв, что на гиен ему поглядеть не удастся, Владимир разочарованно вздохнул и вновь устремил взор к заходящему солнцу. Оно опускалось всё ниже и ниже, и равнина медленно погружалась в темноту. И так же медленно, из глубин памяти начали приходить воспоминания…

Владимир вырос в обычной шахтёрской семье, которых весьма много в Белово. Как, впрочем, и во всём Кузбассе. Край всё-таки шахтёрский… Закончив школу, он, как и многие его одноклассники, попробовал поступить в институт на горный факультет… Увы, неудачно… Весной его призвали на службу в армию. Он попал в зенитно-ракетную часть, базировавшуюся недалеко от Москвы. Возможно, именно это случайное распределение и определило его дальнейшую судьбу. История, загадки и тайны прошлого влекли его с детских лет, и Владимир твёрдо решил, что после окончания службы, он будет поступать в Московский государственный университет. Естественно, на исторический… Забыв про первую неудачу, он упорно занимался все последние месяцы службы, используя для этого каждую свободную минутку.

Его упорство было вознаграждено – он поступил. И с таким же неослабевающим упорством учился. В МГУ Владимир и познакомился с профессором Тумановым, который читал там курс лекций по истории древней Африки. Энергичный, суровый на вид профессор сразу понравился ему, и он не пропустил у него ни одной лекции или дополнительного занятия. Дипломную работу он делал под руководством профессора Туманова и долго не мог поверить своему счастью, когда Аркадий Александрович нашел его в Москве и предложил отправиться вместе с ним в Южную Африку на раскопки таинственного города. Это было похоже на чудо, ибо интересной работы по специальности Владимир в Москве найти не мог. И вдобавок на квартире у Аркадия Александровича он впервые увидел Ирину…

– Ирина… – еле слышно прошептал Владимир и улыбнулся. При звуках этого имени приятная тёплая волна прошла по его телу, вырывая из мира воспоминаний к реальной действительности. Не выдержав соблазна, он чуть повернул голову и тут же, совсем неожиданно для себя, сразу увидел Ирину. Она неподвижно сидела у костра лицом к нему и отрешённо смотрела на огонь.

Кто-то подложил в костёр новую порцию веток и пламя, резко взметнувшись ввысь, ярко осветило девушку, на краткий миг вырвав её из плена темноты. От неровного света по её лицу пробежали таинственные тени, и Владимиру на какое-то короткое мгновение, показалось, что он видит сейчас не Ирину, а прекрасную молодую жрицу, читающую в пламени костра строки чей-то судьбы. Возможно, даже его собственной…

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Ирина посмотрела по сторонам ищущим взором. И сразу же увидела сидевшего на небольшом пригорке Владимира – это он смотрел сейчас на неё. Странно, но она почему-то ничуть не удивилась этому… Ирина гордо подняла голову и решительно встретила его взгляд. Она не привыкла отступать.

Ирина глянула прямо в тёмные глаза Владимира и – и как в душу его заглянула, прочитав в них невысказанные слова любви и, одновременно, твёрдую решимость бороться за свою любовь. От такого неожиданного открытия, она удивлённо ахнула, затем, смутившись, поправила рукой причёску и, пряча выступивший на щеках румянец, поспешно отвернулась.

Владимир, естественно, ничего не понял, и такая реакция девушки его немного испугала. Не сделал ли он опять какую-нибудь глупость? Или непоправимую ошибку…

Совершенно неожиданно для всех, и особенно для Владимира с Ириной, в вечерней тишине раздался громкий голос профессора Туманова.

– Так, уважаемые участники экспедиции, предлагаю закончить на этом вечерние посиделки и пойти спать. День был не из лёгких, а завтра нам всем рано вставать. Поэтому прошу всех пройти к своим палаткам.

Ослушаться профессора никто не решился, и все потихоньку начали вставать.

Ирина, воспользовавшись столь удобным предлогом, быстро поднялась и, стараясь не глядеть в сторону Владимира, поспешно юркнула в свою палатку. Как у единственной женщины в экспедиции, у неё была своя, отдельная палатка. «Такая привилегия даёт неплохую возможность хоть изредка побыть одной», – отвлечённо подумала она, укладываясь спать.

Ирина долго не могла заснуть. Ворочалась, пробовала считать «овечек» и «барашков», но сон всё равно не приходил. В конце концов, она сдалась и просто осталась лежать с открытыми глазами, размышляя о своём недавнем открытии. Да, теперь ей стали понятны все эти странные взгляды Владимира и его некоторое смущение в разговорах с ней. А это так удивляло её, ведь, несмотря на мягкие манеры и учтивость, во Владимире с первого взгляда угадывалась большая внутренняя сила, гордость и независимость. Настоящий «скорпион» (Ирина вспомнила, что он родился в начале ноября). Знание того, что в неё кто-то влюблен, чего уж тут скрывать, было весьма приятно. Но, в тоже время, её немного пугала та решимость, что она увидела в глазах Владимира. Такие люди обычно не отступают. Ирина вздохнула и механически поправила съехавшее одеяло.

Не могла она и сказать, что Владимир был безразличен ей. Наоборот, с самой первой же встречи, она почувствовала безотчётную симпатию к нему. И ещё, у неё тогда почему-то вдруг защемило сердце, оно будто почувствовало, что это не простая встреча, из разряда быстрозабываемых, а нечто другое. Совсем другое… Ирина закрыла глаза и попыталась вызвать из памяти его образ. И неожиданно для себя самой, она сразу же увидела Владимира. Причём таким, каким он запомнился ей в день их самой первой встречи – высокий, стройный, со спокойным уверенным лицом, коротко подстриженные тёмные волосы, прямой нос и обвораживающий взгляд серо-голубых глаз… Образ получился настолько ярким и чётким, что Ирине показалось, будто Владимир стоит сейчас прямо перед ней. Живой, во плоти. Такого от своей памяти она не ожидала. Значит, Владимир действительно, не на шутку, взволновал её девичью душу… Далёкий вой гиен заставил её вздрогнуть и проверить, плотно ли закрыто входное отверстие палатки. А тем временем нарисованный памятью образ Владимира потускнел и растворился, словно зыбкий мираж.

Ирина давно перестала доверять первому впечатлению. Несчастная любовь, когда она влюбилась на втором курсе университета, оставила в её душе глубокую, незаживающую рану. Как она была слепа и глупа тогда. Верила его красивым словам, а ему… ему нужно было только одно – затащить её в постель. И вскоре после того, как он добился желаемого, он быстро охладел к ней, а затем, посмеявшись над её чувствами, бросил и навсегда исчез из её жизни. Он оказался самым обыкновенным плейбоем, коллекционером женских сердец. Позже, она долго ни с кем не встречалась и, чтобы забыться, налегла на учёбу. Иногда, правда, она всё же ходила на свиданья, но в постель больше ни с кем не легла. Красивым словам она больше не верила, да, и парня, которого искренне могла бы полюбить, не было среди её знакомых. «Ты ещё молода, доченька, и ещё встретишь свою настоящую любовь. Надо только верить», – часто говорила ей мать, стараясь утешить её. Родители жили дружно, любя и понимая друг друга. Их семейное счастье заставляло верить, что чистая и преданная любовь есть на свете, и ждёт её где-то там, впереди.

– Мне всего двадцать три года и жизнь действительно вся впереди. И пусть всё пока идёт своим чередом – не хотелось бы разочароваться и в Володе, – еле слышно прошептала Ирина и, успокоившись, быстро уснула.

Как-то незаметно в свои права вступила ночь. Небо зажглось миллионами ярких звёзд. Их загадочное мерцание невольно притягивало взор. Владимир, устав сидеть, лёг на траву и, закинув руки за голову, долго смотрел на незнакомые созвездия южного полушария, звёзды которых сверкали словно бриллианты, рассыпанные чьей-то щедрой рукой, по чёрному бархату небосклона. Всё это было зачарованно красиво, и уходить в палатку почему-то совершенно не хотелось, хотелось просто лежать, лежать и не о чём не думать…

Но ничто не длится вечно. Владимира громко окликнул Иван Юрьевич, разом разрушив всё очарование. Владимир неохотно встал и, подбросив несколько веток в затухавший костёр, направился к своей палатке. Устав за долгую дорогу, он быстро провалился в глубокий, без всяких сновидений, сон.

Глава четвёртая

Поднимающееся утреннее солнце застало экспедицию в торопливых сборах. Туманов хотел выехать сегодня пораньше, чтобы к вечеру добраться до нужного им места. Или хотя бы максимально приблизиться к нему, пока погода позволяет. С дождями везде шутки плохи, даже в знойной Африке… Впрочем, за ночь археологи хорошо выспались и отдохнули, за ранним завтраком все только и делали, что смеялись и шутили. Затем дружно погрузили в машины палатки, спальные принадлежности, убрали за собой мусор и тронулись в путь.

Профессор Туманов, как и в предыдущий день, сел в кабину к Джеку, сидевшему за рулём «вахтовки» с русскими археологами, и периодически сверялся с картой. Остальные «Уралы» следовали за ними на некотором расстоянии, дабы дать бледной пыли, поднимавшейся после первой машины, немного осесть.

Время от времени дорогу пересекали русла высохших рек, дно которых было сплошь усеяло камнями всевозможных форм и размеров. Приходилось проявлять осторожность, шины у машин тут можно было повредить запросто… После обильных дождей влажного сезона, большая часть этих рек и речушек вновь наполнится водой, давая жизнь животным и растениям по своим берегам. И так будет продолжаться несколько месяцев – до начала следующего сухого сезона, когда все они опять пересохнут. Увы, такова судьба всех рек южной и центральной Калахари, пересыхающих в сухой сезон. Поэтому профессор Туманов был несказанно рад тому обстоятельству, что нынешний влажный сезон немного запаздывал и дождей не было уже целую неделю, потому как переправа через такие речки с крутыми берегами и дном, усыпанном камнями, была бы делом весьма и весьма затруднительным. А так, найдя более пологие склоны, машины легко перебирались на другой берег и ехали дальше.

По мере продвижения к югу, саванна, с возвышавшимися там и сям баобабами, постепенно уступила свои владения пустыне Калахари. Значительная часть Калахари, как утверждают многие учёные, – это опустыненная саванна. И пустыня, как это не печально, продолжает расти, и отчасти в этом повинен сам человек, со своей бездумной хозяйственной деятельностью. Прочитав описания этих мест, оставшихся от путешественников прошлых столетий, можно легко убедиться, что наступление Калахари это не чей-то вымысел, а суровая реальность, и судьба постепенно высыхающих когда-то великих озёр Нгами и Макгадикгади – наглядный тому пример.

Ботсванцы называют Калахари краем «великой жажды». А само название Калахари происходит от слова «карри-карри», что на языке тсвана означает «мучимая жаждой». При этом ботсванцы часто добавляют к названию пустыни слово «кхофу» – «страшная».

После трёх часов движения по заросшей кустарником местности, дорогу машинам преградила большая, насколько хватало глаз, соляная равнина. Эта соляная равнина, несомненно являлась дном некогда высохшего озера. Непривычно голое, лишённое всякой растительности, дно бывшего озера ярко блестело под высоким голубым небом, сливавшимся с горизонтом. Передовой «Урал» остановился, и археологи поспешили выйти из машины, дабы размять немного ноги. Все подошли к краю равнины и замерли в немом восхищении, глядя на ровный, искрящийся под лучами солнца, соляной покров.

Дно бывшего озера напоминало гигантский ледяной каток, каким-то чудом перенесённый сюда из Арктики. И оглушающе громко в этой благоговейной тишине заскрипела соль под ногами профессора Туманова, рискнувшего первым ступить на соляную равнину.

Вынужденная остановка была недолгой. Профессор Туманов и Джек, после недолгого обсуждения, быстро пришли к единому мнению о том, куда надо двигаться дальше, и направились обратно к своей машине. Это послужило сигналом для всех остальных, и уже через минуту караван машин двинулся по краю соляной пустыни прямо на восток.

Путь оказался не из лёгких. Ехали то по песчаной плотной кромке вдоль соляной равнины, то, объезжая мелкие, но глубокие овраги, углублялись в заросли кустарника. По совету Джека заезжать на саму соляную равнину избегали – под прочной на вид соляной коркой встречались мягкие места, в которых даже мощные грузовые машины могли легко увязнуть по самые оси. Треск ломаемого «Уралами» плотно переплетённого сухого кустарника порой перебивал шум работающих двигателей. Двигаться в зарослях кустарника приходилось с минимальной скоростью, дабы избежать встреч с многочисленными ямами-ловушками. Естественно, труднее всего приходилось самой первой машине, ведь именно она пробивала путь.

Малая скорость движения и натужный рёв работающих на пределе двигателей выматывали куда больше, чем непрерывная тряска. Все в машинах невольно хранили молчание, крепко держась за спинки соседних сиденьев, лишь изредка чертыхаясь при особо сильных толчках. И когда около двух часов дня остановились на отдых, люди с нескрываемым облегчением вздохнули.

Владимир, потирая рукой затёкшие и ушибленные места, только позавидовал выносливости профессора Туманова, который, легко спрыгнув с картой на землю, весело подбодрил их. «Железный он, что ли?» – с восхищением подумал он, глядя, как Аркадий Александрович, не отдыхая, обошёл все машины, отдал распоряжение об обеде, а затем пригласил Джека и Ивана Юрьевича на совещание.

Когда подошёл Иван Юрьевич, Туманов быстро развернул крупномасштабную карту и они принялись за обсуждение дальнейшего маршрута. Тот путь, что они первоначально наметили в Маунге, оказался не совсем удачным и теперь нуждался в коррекции. Через несколько секунд к ним присоединился и Джек. Подумав немного, Владимир решил подойти тоже. Он не считал себя большим специалистом в прокладывании пути по картам, но, всё же, читать карты и ориентироваться по ним умел. Встав рядом с Тумановым, он устремил взгляд на карту, которую держал в руке Джек.

– Вот здесь, где соляная равнина вклинивается в заросли кустарника, обозначено сухое русло реки, – чёрный палец Джека указывал на русло древней реки, упиравшейся в вершину треугольного выступа на восточном берегу бывшего озера. Вероятно, эта река и наполняла когда-то водой это высохшее озеро, мысленно решил для себя Владимир. Джек подождал, когда все успели посмотреть на карту, и продолжил: – Мы можем проехать вдоль берега этой реки и здесь повернуть на юг. Пересечём три цепочки холмов и попадём в нужное нам место.

– Да, но мы можем пересечь русло реки и проехать по краю соляной равнины дальше, а уж затем свернуть, – возразил Селиванов. – Так мне кажется будет даже короче.

Но Джек отрицательно покачал головой.

– Нет, это только так кажется. Я был в этих местах с группой охотников на сернобыков. И поверьте мне, там очень трудная дорога: скалистая гряда, разбросанные везде обломки скал, камни в траве и, вдобавок, много глубоких оврагов. Не стоит рисковать там. – Джек старался придать своему голосу больше убедительности, но Владимиру показалось, что он, кроме излишнего волнения, уловил и еле заметные нотки мольбы. Джеку по какой-то причине очень хотелось избежать предложенного доктором Селивановым маршрута. Это несколько удивило Владимира: с чего бы это Джеку так беспокоиться о том, какой именно маршрут они выберут? Странно… – Пожалуйста, прислушайтесь к моему совету. Мы чуть удлиним свой путь, но зато точно выгадаем во времени. Я хорошо знаю эти места и уверен, что завтра днём мы уже будем на месте. Поверьте мне, не рискуйте.

Доводы Джека показались Владимиру вполне убедительными. Зачем им лишний риск? Но своё мнение он высказывать не стал, а решил подождать, что скажут его более опытные коллеги. Тем более, что решающее слово всё равно оставалось за ними. Туманов и Селиванов ещё с минуту изучали карту, а затем полностью согласились с маршрутом, предложенным ботсванцем.

– Ну ладно, с делами покончено, теперь можно и пообедать. Пойдёмте, – сказал в заключение Туманов и вместе с Иваном Юрьевичем направился к машине, около которой дружно обедала вся экспедиция.

Проводив их взглядом, Владимир повернул голову и увидел на лице ботсванца торжествующую улыбку, которая мгновенно исчезла, едва только Джек заметил, что на него смотрят. Джек широко улыбнулся Владимиру, блеснув белоснежными зубами, и торопливо пошёл вслед за руководителями экспедиции. Но промелькнувший в его глазах страх не остался незамеченным. Всё увиденное насторожило Владимира, и смутное, бессознательное чувство недоверия к Джеку навсегда поселилось в его душе. «Что-то тут нечисто. Джек явно темнит, надо бы приглядеть немного за ним», – хмуро подумал он, глядя в спину удалявшемуся ботсванцу.

Постояв немного в раздумье, Владимир решил не терять больше времени, и последовать примеру остальных членов экспедиции, уже приступивших к обеду. Ирина приветливо улыбнулась ему и тут же протянула кружку горячего кофе, налитого ею из большого пузатого термоса. Её улыбка мгновенно прогнала у Владимира напряжение и усталость вкупе с тревожными мыслями.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил он Ирину и, лукаво улыбаясь, неожиданно добавил: – Кофе из ваших рук – это целительный бальзам для уставшего путника.

– Пей давай, поэт, а то остынет! – бойко ответила ему девушка и весело рассмеялась.

– Что ж, мне остаётся только подчиниться прекрасной даме, – улыбаясь, ответил Владимир и покорно присел на землю.

Усевшись, он поднял глаза и увидел смеющуюся Ирину на фоне солнечного диска. Её прекрасная головка с пышной высокой причёской закрывала собой почти всё солнце, и солнечные лучи образовали вокруг её стройной фигуры сверкающий ореол. Тёмно-каштановые волосы посветлели и начали отливать нежным золотистым цветом. Солнечные лучи, как рентген, просветили её одежду и, словно лишившись вдруг одеяний, девушка предстала перед ним в своей первозданной, божественно-прекрасной наготе. Время и реальность утратили для Владимира всякий смысл, он ничего не слышал и не видел, кроме восхитительного, таинственно-сверкающего обнажённого тела своей богини. Её смех казалось, превратился в искрящиеся снежинки, которые вихрем кружили вокруг неё, а затем медленно падали к её ногам… Владимир зачарованно замер, затаив дыхание. Он во все глаза смотрел на неземной красоты лик богини, что околдовала его. Чувственные губы богини чуть приоткрылись, она что-то шептала ему. Владимир чуть шевельнулся, пытаясь услышать что именно, и в тоже мгновенье воздух вокруг внезапно замерцал, утратив прозрачность, рябь невидимых волн, как на потревоженной зеркальной глади тихого пруда, образовала впереди непроницаемую завесу и скрыло за собой волшебное виденье. Затем прошёл ещё один миг, и звуки окружающего мира горным водопадом обрушились на Владимира вместе с солнечными лучами, что били ему прямо в глаза, мешая смотреть. Владимир поспешно моргнул, и прекрасный образ богини мгновенно растаял в воздухе. Но девушка – земное воплощение прекрасной богини – осталась. Она стояла перед ним и смотрела прямо на него…

Владимир поспешно опустил глаза и, избегая больше смотреть на девушку, протянул руку к стоявшему на земле пластмассовому контейнеру. Не особо выбирая, он взял первую попавшуюся булочку с повидлом. Аппетита не было. К тому же, стоявшая жара и не располагала особо к обильному приёму пищи. Владимир медленно ел, запивая булочку сладким кофе, и мечтательно смотрел вдаль, на пустынную равнину. Ирина тихонько подошла к нему и села рядом. Никто не произнёс ни слова. Приятное, волнующее молчание никому не хотелось нарушать.

– Смотри, антилопы, – вдруг, негромко вскрикнул Владимир. Он легонько коснулся руки девушки и указал на круглую пустошь среди зарослей кустарника метров в пятидесяти от них. – Смотри…

На открытое место из кустарника вышли одна за другой шесть антилоп с длинными саблевидными рогами.

– Это ориксы! Я видела их на картинках… Какие же они красивые, – восхищённо промолвила Ирина, любуясь грациозными животными.

Ориксы неподвижно замерли, давая себя рассмотреть. Их большие тёмные глаза настороженно смотрели на людей. Владимир мысленно улыбнулся словам Ирины. Ориксы и в самом деле были очень красивы. Изящная тонкая шея, стройные длинные ноги, легкость и стремительность, застывшие в неподвижности… Витые рога у двух крупных самок достигали длины больше метра и смотрелись весьма и весьма эффектно, если не сказать грозно. Владимир не обманывался. Это действительно было оружие. Причём, весьма грозное оружие. Известны случаи, когда львы, пытаясь напасть на антилопу орикс, напарывались на её острые рога, как на шпагу. Сложный чёрно-белый узор на мордах и белый живот чётко выделялись на фоне серой равнины. Похоже, ориксов заметили не только Владимир с Ириной, кто-то из археологов неосторожно привстал и звон упавшей металлической тарелки прозвучал тревожным сигналом для осторожных антилоп. Слегка откинув голову с рогами назад, они стремительно бросились бежать, энергично размахивая длинными чёрными хвостами.

После короткого обеда, экспедиция, сохраняя прежний порядок, двинулась дальше. Грунт по-прежнему оставался очень тяжёлым для движения, и увеличения скорости, на которое так надеялись молодые археологи, не произошло. Колёса всё также вязли в песчаном грунте, а двигатели натужно ревели… Один раз передовая машина даже застряла, враз провалившись в песок выше колёсных осей. Самостоятельные попытки выбраться ни к чему не привели – колёса лишь ещё больше зарывались в песок… Только с помощью второй вахтовки и крепкого стального троса её удалось освободить из песчаного плена. Пришлось ехать ещё осторожнее. Однако относительно твёрдые участки старались проходить с максимальной скоростью, чтобы хоть как-то компенсировать потери времени.

Наконец, после трёх часов утомительного движения, вышли к искомому руслу древней реки, что когда-то питала собой озеро. Только вот вид этой самой древней реки нисколечко не обрадовал археологов. Ещё бы, ведь её ровные берега сразу круто обрывались вниз метра на три-четыре, превращая её тем самым в самый что ни на есть настоящий противотанковый ров. Только без эскарпов и противотанковых «ежей». Само дно, правда, было сухое, но обильно усеяно острыми камнями и остатками деревьев, которое принесло течение в предыдущие влажные сезоны. Не очень приятная вырисовывалась перспектива…

Все невольно устремили взгляды на Джека. Тот однако нисколько не смутился и весёлым голосом заявил, что всё в порядке, переправляться им тут вовсе и не нужно, как все почему-то дружно подумали. Им надо только немного проехать вдоль русла реки. А там… а там они спокойно переберутся на другой берег и поедут дальше, уже без всяких проблем.

– Верьте мне, – сказал он в заключение археологам и ободряюще улыбнулся. – Осталось совсем немного, дальше будет прямая ровная дорога.

И Джек не обманул их – ехать вдоль берега древней реки оказалось действительно легче. Твёрдые ровные участки на их пути встречались всё чаще и чаще, и машины с повеселевшими археологами резко увеличили скорость. А вскоре, нашлось и удобное место для переправы, о котором толковал им Джек. Склоны тут были пологие, камней на дне практически не было, и машины без всяких проблем благополучно перебрались на другой берег.

А дальше дорога стала ещё лучше.

К вечеру, за час до захода солнца, экспедиция достигла наконец того места, от которого следовало повернуть на юг, к конечной цели их путешествия. До холма, скрывавшего внутри себя остатки загадочного города, оставалось примерно тридцать километров. Дальше решили не ехать, а остановиться и переночевать.

Как награда за тяжёлый и безрадостный путь, окружающая местность вокруг стоянки приятно радовала взгляд. Песчаную почву, насколько хватало глаз, покрывал разноцветный ковёр из множества цветов. Их было много, целое море цветов, всевозможных форм и оттенков. После блёклой, унылой пустыни эти цветы буквально резали глаза своими сочными, яркими красками. Но особенно непривычно было видеть ярко-зелёную листву на колючих ветках кустарников и акаций – кто бы мог подумать, что они тоже могут цвести? Африканская растительность словно извинялась и спешила похвастаться перед усталыми археологами своей самобытной чарующей красотой.

Всё это буйство красок, естественно, возникло не случайно и не вдруг, его породили обильные дожди, прошедшие здесь несколько дней назад. Сейчас почва была сухой – вода сквозь песок быстро ушла вглубь, откуда её теперь достают длинные корни растений.

Именно обильная влага, пролившаяся с небес, позволила семенам и луковицам цветов, которые несколько засушливых лет находились в состоянии покоя, прорасти. Цветов было много, русские археологи едва успевали крутить головой, чтобы успеть рассмотреть их. Ирина насчитала более двадцати видов цветов, и каждый отличался неповторимой красотой. Но наибольшее внимание привлекли ярко-красные цветы «царь Чака». Они ярко взвивались языками пламени среди маргариток «намагуа», звёздных лилий, вереска, золотистых газаний. Незнакомый, приятный аромат витал над цветочной поляной, притягивая и маня. Ирина не удержалась и нарвала небольшой букетик цветов – всего девять разных цветков. Она не стала рвать больше, признавшись Ивану Юрьевичу, что ей просто жалко губить такую красоту.

Иван Юрьевич понимающе кивнул, а стоявшему рядом Владимиру сказал:

– Всё это прекрасно. Но вот нужной мне растительности я что-то здесь не нахожу.

– А что именно вы ищете? – полюбопытствовал Владимир.

– Рощу мерулы. Сладкие плоды этого любопытного дерева созревают лишь раз в три-четыре года, когда особенно жарко. Я давно мечтаю попробовать их, а в этом году, как мне сказали, они должны обязательно поспеть.

– Вон оно что… А я уж думал вы ищите дикие арбузы.

– Нет уж, спасибо, – Иван Юрьевич рассмеялся. – Они то мне как раз и даром не нужны. Я как-то по молодости попробовал один такой арбуз – горький и терпкий до невозможности, наш хрен с редькой и то слаще… Люди их не едят, а вот скот и дикие животные в сухое время охотно утоляют ими жажду… Погоди-ка, а это тебе, случайно, не Аркадий Александрович посоветовал попробовать этот самый дикий арбуз?

– Нет, не он. Это Сергей с Юрием. Заявили мне, что он слаще «астраханского». За уши не оттащишь, мол… Вот шутники! – Владимир тоже засмеялся.

Вдоволь налюбовавшись на цветочный рай, все трое отправились помогать разбивать лагерь и готовить ужин.

Через час четырнадцать человек дружно уселись вокруг большого костра. Ужинали молча, наслаждаясь долгожданной тишиной и покоем. Накопившаяся за день усталость постепенно брала своё, и после ужина, многие, расслабившись, стали откровенно клевать носом.

Сергею такая тишина вскоре надоела, и он, подскочив, сказал:

– Нет, так дело не пойдёт. Пойду включу автомагнитолу, если никто не возражает.

Возражений не последовало, и негромкая романтическая музыка вскоре зазвучала в ночной тишине. Сергей открыл в «Урале» обе дверцы, чтобы всем было лучше слышно.

Приятный мужской голос запел о неразделённой любви, о страданиях и горечи после расставания с любимой. Не понимая слов песни, молодые ботсванцы тоже внимательно слушали. Впрочем, слова тут особо были не нужны – грустная мелодия рассказывала обо всём сама.

Следующая песня оказалась знакомой для Владимира и Ирины, сидевших рядышком в нескольких метрах от костра. После первых же аккордов, Ирина не выдержала и призналась Владимиру:

– «Падал снег». Это одна из моих самых любимых песен. Я всегда её включаю, когда мне немного грустно или тоскливо.

Владимир посмотрел Ирине в глаза и, в свою очередь, признался:

– Она мне тоже очень нравится. Кажется, ей очень много лет, наверное, не меньше тридцати.

– Да, это очень старая песня. Я её часто слышала в детстве. Это самая любимая песня моей мамы. Она познакомилась с моим отцом на одной вечеринке. Вечеринка закончилась поздно, и он пошёл провожать её. Они шли пешком по ночному городу, тихо беседовали, и тогда, как в песне, тоже шёл снег. «Это песня нашей любви», – часто повторяла мне моя мама. – Ирина задумчиво помолчала, а затем добавила тихим голосом: – Я тоже люблю гулять по вечернему городу, когда идёт снег. Ветра нет, и большие пушистые снежинки медленно кружатся в воздухе, тают у тебя на лице, в ладонях… Или тихо, тихо падают невесомым пухом на землю, по которому так приятно идти…

– …а снег не знал и падал,

а снег не знал и падал,

земля была прекрасна,

прекрасна и чиста…

– проникновенным голосом пел молодой певец.

Владимир, поддавшись порыву чувств, не выдержал и, нежно глядя на девушку, тихо сказал:

– Я был бы безумно счастлив идти по ночному городу… вместе с тобой, Ирина. Ты очень красивая… – он осторожно дотронулся до локтя девушки, провёл по руке кончиками пальцев, затем легко сжал в ладони её тоненькие прохладные пальчики. Ирина не убрала руку, чего внутренне немного опасался Владимир, а лишь повернула к нему своё лицо и подняла глаза. Владимир смотрел в глаза девушки и тонул в них. При неровном свете костра её синие глаза стали тёмно-синими и завораживающе глубокими, словно синь бездонных горных озёр, с мерцающими где-то там, в глубине, загадочными огоньками. И эти огоньки звали и манили его…

– Пожалуйста, ничего не говори больше, – попросила Ирина тихим чарующим голосом и мягко улыбнулась ему. – Давай просто посидим вместе. Так хорошо здесь.

Владимир в знак согласия чуть сильнее сжал её пальчики в своей ладони и осторожно придвинулся к ней. Он боялся сделать лишнее, неверное движение, которое могло бы разрушить ту первую и хрупкую, подобно тонкому утреннему льду, связь, что установилась сейчас между ними. Ещё чуть подвинувшись, Владимир почувствовал волнующее тепло, исходящее от тела девушки, и ощутил себя невероятно счастливым. А проникновенный голос пел и пел о любви, о той самой любви, о которой ему хотелось говорить и петь самому.

Песни звучали одна за другой, а они всё сидели и слушали их, тесно прижавшись друг к другу. Но любые счастливые мгновения когда-то заканчиваются, диск исчерпал запас своих песен, музыка умолкла, и Ирина, осторожно освободив свою руку, встала.

– Уже поздно, мне пора, Владимир. Спасибо за чудесный вечер. Проводишь до палатки?

– Конечно! – Владимир поспешно встал и они медленными шагами пошли к палаткам, до которых было всего каких-то двадцать шагов. «Лучше бы две сотни, или даже две тысячи», – со вздохом подумал он, и предложил: – Может, немного погуляем, такая чудесная ночь?

– Нет. Спасибо за предложение, но я, правда, очень устала. В другой раз, – улыбнувшись, пообещала Ирина.

Остановившись у входа в свою палатку, она ещё раз мило улыбнулась немного огорчённому Владимиру, и чарующим голосом сказала:

– До завтра, Володя. Спокойной ночи.

Владимир был в нерешительности. Ему очень хотелось обнять и поцеловать девушку, но какое-то шестое чувство подсказывало, что этого делать пока не следует. Подавив в себе это невольное желание, он тоже улыбнулся в ответ.

– Спокойной ночи, Ирина. До завтра, – мягко сказал он, вложив как можно больше чувств в своё пожелание.

Владимир подождал, пока Ирина не скрылась в палатке, а затем, счастливо улыбаясь, медленно побрёл к костру.

К тому времени у костра остались сидеть только профессор Туманов, да Сергей с Юрием – остальные уже ушли спать.

Туманов с Сергеем пили кофе и негромко разговаривали. Юрий сидел возле самого костра и с сосредоточенным видом занимался очень важным делом – поправлял оселком лезвие ножа. Этот нож – подарок друзей из спецотряда – постоянно висел у него на поясе, и он с ним никогда не расставался. Сделав несколько плавных движений оселком, Юрий, прищурив левый глаз, несколько секунд смотрел на лезвие, иногда трогал его пальцем, а затем вновь принимался за работу.

Увидев подошедшего Владимира, Юрий отложил в сторону свой нож и лукаво посмотрел на него. Рожа его аж расплылась в широченной улыбке. Владимир нутром почувствовал какой-то подвох – ох, неспроста ему так улыбаются… И он не ошибся. Юрий хитро подмигнул ему и весело спросил:

– Ну и как наши дела на любовном фронте?

Лицо Владимира так и застыло в каменной маске. Он гневно посмотрел на улыбающегося Юрия и решил проигнорировать вопрос – Туманов-то сидел рядом, а Ирина как-никак была его племянницей. Не вышло… Инициативу Юрия быстро перехватил Сергей. Он стремительно поднялся и, дружески похлопав Владимира по плечу, как бы извиняясь, добавил:

– Да ладно, извини нас друг! Мы-то грешным делом подумали, ты в девушку влюбился – чего тут стесняться? Ирина девушка видная, красивая… А ты, наверное, влюбился в господина профессора или …– Сергей испуганно округлил глаза, – неужто в меня?

«Вот язва!» – мысленно ругнулся Владимир и улыбнулся. Над незлобной шуткой Сергея все рассмеялись, даже вечно невозмутимый Туманов не смог сдержать улыбки. Когда смех немного затих, он внимательно посмотрел на Владимира и спокойным голосом сказал:

– Не смущайся, Владимир. Запрещать встречаться я вам не буду, да и не хочу. Но смотри: не обидь её зря – Ирина хорошая девушка.

Владимир только облегчённо кивнул – такой тяжёлый камень сняли с души – и со спокойным сердцем сел возле костра. Сергей тут же сел рядом и положил руку ему на плечо.

– Ты, Владимир, не обижайся на нас с Юрием. Мы ведь просто хотели по-дружески поддержать тебя. А то ты ходишь сам не свой… – Сергей обезоруживающе улыбнулся, и у Владимира прошла всякая обида на него. Да и какая могла быть обида, когда он так помог ему благополучно разрешить проблему с профессором. – И не робей ты перед ней. – Продолжал давать советы Сергей. – Ну и что, что красивая? Как любил повторять один мой знакомый: «в любви везёт отчаянным».

– Это точно, – с готовностью поддакнул Юрий. – Только вот не надо следовать совету Серёги буквально, а то ещё наломаешь с дуру дров. Осторожность тут тоже не помешает. Ирина девушка особая, глупых наскоков не потерпит…

Сергей в ответ на критические слова друга только улыбнулся, затем убрал руку с плеча Владимира и, словно пытаясь загладить свою вину перед ним, поспешил перевести разговор на другую, более нейтральную тему.

– Скажите, Аркадий Александрович, а что именно мы будем искать, когда прибудем на место? – обратился он к Туманову.

Туманов на секунду задумался, огладил характерным жестом короткую бороду и, глядя в костёр, ответил:

– Город, Сергей. Древний город. Мы должны найти его и раскопать. Но это задача на будущее. А сейчас мы должны найти бесспорные доказательства существования этого города: остатки крепостных стен, руины храмов, дворцов, надписи…

– Причём, желательно такие, где бы прямо по-русски было бы указано название города, время его возникновения, число жителей и так далее, – с серьёзным видом вставил Владимир. – Найдёте такую, скажите мне – вместе получим Нобелевскую премию. Или ещё какую-нибудь. Неделю пить будем…

Сергей с Юрием дружно рассмеялись.

– Мы с Серёгой найдём, – шутливо пообещал Юрий и обратился уже к Туманову: – Аркадий Александрович, мне вот интересно, а как археологи определяют возраст находок? Если серьёзно, без шуток.

– Ну-у, если серьёзно, – протянул Туманов, улыбаясь, – то по-разному. Но самым распространённым является метод называемый радиокарбонным. Этот метод основан на том явлении, что всякий животный или растительный организм во время жизни накапливает в своих тканях определённое количество радиоактивного угля, который постоянно содержится в земной атмосфере. Когда организм погибает, накопленная радиоактивность начинает уменьшаться путём произвольного самоизлучения. Излучение имеет постоянную интенсивность и, зная период полураспада – 5720 лет, можно определить время смерти живого организма или древность каких-то органических остатков. Правда, с известной долей достоверности – плюс, минус 70 лет, если предмет не старше 700 года нашей эры. Ну а дальше, чем древнее, величина ошибки, как вы понимаете, будет только возрастать. Предел этого метода 35-50 тысяч лет.

– Внушительный возраст, – осторожно заметил Юрий.

– Внушительный, – улыбнулся Туманов. – В общем, принцип вы поняли. Так что, если вы найдёте в основании крепостных стен какие-нибудь части от деревянных сооружений или орудий труда, то по ним мы узнаем примерное время их возведения. Чем больше находок – тем больше цифр, а значит, тем более точной получится датировка.

Сергей с Юрием дружно закивали головой – да, они всё поняли.

– Что же касается нашего города, который мы с вами собираемся найти, – продолжил профессор, – то, зная историю Южной Африки, я сразу могу высказать предположение, что он был построен предками банту в средневековье. Ими же, кстати, был построен и другой город, лежащий в нескольких сотнях километров отсюда, – Большой Зимбабве. Про Большой Зимбабве вы, наверное, слышали – этот город имеет всемирную известность.

– Краем уха слышали, – легким кивком подтвердил Сергей, но не очень уверенно.

– Да-да, мы слышали, но только самым-самым краешком, – поправил своего друга Юрий, давая понять, что они практически ничего не знают об этом Большом Зимбабве, несмотря на все уверения Сергея. Он подождал, когда профессор Туманов допьёт своё кофе, и попросил: – Аркадий Александрович, расскажите нам немного о Большом Зимбабве и об истории этих мест. Хотя бы в общих чертах – мы ведь практически ничего не знаем про эти края. Да, собственно говоря, и не интересовались никогда. А сейчас интересно, мы ведь теперь тоже, вроде как археологи, не хотелось бы совсем профанами выглядеть.

Туманов взглянул на свои наручные часы.

– Ну хорошо, время ещё есть. Только не говорите потом, что не выспались, – предупредил он.

– Не будем, – в один голос ответили Сергей с Юрием, и дружно, не сговариваясь, пододвинулись ближе к профессору.

– Честно говоря, – начал Туманов с грустной улыбкой, – я и сам, после стольких лет изучения, знаю очень мало. Да и не я один… История Южной Африки и на сегодняшний день изучена недостаточно. Полной картины нет и, думаю, в ближайшее время её и не будет. Достоверно можно утверждать, что бушмены и готтентоты, являющиеся автохонным населением Ботсваны, были оттеснены во внутренние районы Калахари племенами банту более тысячи лет тому назад. Банту пришли сюда с севера – из районов нынешней Замбии и с востока – с территории современного Трансвааля, одной из провинций ЮАР.

Предки тсвана, шона и некоторых других современных народов банту создали культуру Зимбабве, распространённую в междуречье Замбези – Лимпопо. Своё название она получила от архитектурного комплекса Большой Зимбабве, открытого в 1868году на территории современной Республики Зимбабве. Комплекс состоит из «акрополя», похожего на средневековый замок, на котором находились хижины и столбы с изображением птиц и крокодилов, эллиптического строения – со стеной из гранитных блоков, с внутренним коридором и конической башней в северной части и «долины руин» с остатками круглых хижин и остатками каменных стен. Большой Зимбабве особенно знаменит среди прочих подобных памятников банту, которых было открыто ещё несколько сот, из-за огромного масштаба. Его высокие каменные стены и башни, эти ворота в виде арки свидетельствуют о высоком строительном искусстве, могуществе и силе народа-строителя. Хочу указать на размеры эллиптического строения поражающего своей внушительностью и величием. Его длина достигает девяноста метров, а ширина – шестьдесят. Массивные стены достигают десяти метров высоты и шести – толщины.

Жители Большого Зимбабве и других городов банту были ремесленниками, купцами, строителями, воинами. Об этом говорят найденные археологами орудия труда и оружие, искусно сделанные из железа, золотые украшения, лепная керамика, полированная графитом. Сохранились следы террасного земледелия и древние шахты по добыче металлических руд.

На основе культуры Зимбабве, охватывающей время неолита, раннего и развитого железного века, в четырнадцатом веке сложилось раннеклассовое государство банту Мономотапа. Его экономической основой существования являлась добыча железа, меди и золота. Первоначально государство было создано племенем каронга группы шона. Впоследствии, по мере роста, его влияние распространилось на обширные территории от Индийского океана до пустыни Калахари. Во главе государства находился монарх – мвене-мутапа, но родоплеменная знать пользовалась огромным влиянием в политической и религиозной жизни. К сожалению, разрозненные племена так и не слились в единый народ, что и погубило Мономотапа.

Португальцы, захватив в 1589 году Анголу, направили свои дальнейшие усилия на захват Мономотапа, привлекавшего их своими огромными запасами золота. Поэтому многие ценные сведения об этом государстве мы получили из записей и свидетельств португальцев.

Верховные правители Мономотапы долгое время не пускали в свои владения европейцев, справедливо видя в них захватчиков. Но португальцы, продвигаясь по Замбези, смогли возвести в Сене и Тете сильные военные опорные пункты. Это позволило им подогревать сепаратистские настроения в провинциях и усилить влияние на мвене-мутапу, оказывая ему военную поддержку, а, взамен, требуя допустить португальских торговцев и эмиссаров в подвластные ему области. Но главной их целью были, конечно, золотые копии и железные рудники. В конце концов, мвене-мутапа согласился на требования португальцев и предоставил им свободный доступ в свои владения. А за военную помощь против правящей в Большом Зимбабве династии Чангамигре, с которой правители Мономотапы находились во враждебных отношениях, португальцам удалось в 1607 году получить права на владение всеми рудниками государства, где добывалось золото, медь и железная руда.

Зависимость мвене-мутапы от португальцев всё возрастала и возрастала. Эта зависимость сильно тяготила его и, чтобы избавиться от неё, он воспользовался предлогом, что португальцы прекратили выплату какой бы то ни было компенсации за рудники, и направил против них свои войска. Однако португальцы, собрав под свои знамёна многих африканцев, недовольных мвене-мутапой, разбили посланную против них карательную армию. Это был конец. Правитель Мономотапы полностью лишился своей власти. Мучительная агония продолжалась до 1693 года, когда государство Мономотапа перестала существовать, уничтоженное племенами розви группы шона в результате междоусобных войн.

Надо также отметить, что кроме добычи железа, меди и золота, значительное развитие в Мономотапе получило земледелие. На востоке Ботсваны, в частности в окрестностях города Канье, до сих пор сохранилась созданная ещё до прихода европейцев довольно сложная ирригационная система – каналы для орошения полей и пруды для водопоя скота.

Мономотапа имела чётко налаженную внутреннюю и внешнюю торговлю. Тщательные исследования показали, что задолго до появления первых европейцев по берегам Индийского океана и реке Замбези существовали торговые пути, по которым поддерживались связи с арабскими странами, а через них и с Индией, Персией и даже с Китаем. Арабские купцы, освоившие этот торговый путь, выступали в роли посредников во внешней торговле многих южно-африканских народов. Они привозили хлопчатобумажные ткани, предметы роскоши, причём особо ценились красные бусы из Индии, и даже фарфоровую посуду. Интересующая нас Мономотапа, экспортировала в основном слоновую кость и металлы, всё тоже золото, медь и железо.

Но вернёмся к Большому Зимбабве. Он являлся столицей Мономотапы до второй половины пятнадцатого века. В то время в нём проживало около десяти тысяч человек. Из-за перевыпаса и монокультурного земледелия земли вокруг города истощились и столицу перенесли на пятьсот километров севернее, в долину реки Замбези. Через полстолетия покинутый город и окрестные земли заселили племена розви. И именно отсюда, в 1693 году правитель по имени Чангамир вторгся в Мономотапу и окончательно разгромил его. Розви после 1725 года перестроили здания Большого Зимбабве. Они расширили их и придали тот вид, в каком мы знаем их сейчас. Прошло ещё столетие и завоеватели нгуни, шедшие с юга, разорили город и государство племён розви.

Так что и этих пустынных землях жизнь когда-то кипела и бурлила. Народы Южной Африки имели свою собственную историю и жили не менее напряжённой жизнью, чем народы в средневековой Европе. Они создали свою оригинальную культуру, которая ничем не уступала европейской. Надо отметить, что португальцы совсем не питали презрения к государствам Африки, с которыми они впервые столкнулись и торговали. Это позже европейцы придумали миф о дикости и отсталости народов не только Южной, но и всей Африки, да заодно и всего мира, чтобы обосновать свои колониальные захваты. И надеюсь, наш город поможет открыть новую страницу в истории этих мест.

– Это получается, что португальцы уничтожили цветущее государство Монота… ах да, Мономотапа так же, как испанцы уничтожили государства инков, майя и ацтеков? – переспросил Сергей, не давая передохнуть Туманову.

– Позвольте, я попытаюсь ответить на этот вопрос, – вмешался Владимир. Туманов с удивлением взглянул на него, однако с радостью согласился. Давай, давай, попробуй – было написано у него на лице.

Сергей с Юрием дружно повернулись к новому лектору.

– Аркадий Александрович обрисовал местный исторический процесс в самых общих чертах, – начал Владимир. – На самом деле всё значительно сложнее. В создании культуры Зимбабве приняло участие множество племён, которых условно называют банту. Они построили Большой Зимбабве и множество других городов и поселений, создали мощное государство Мономотапа, которое просуществовало несколько веков, а затем было разгромлено врагами. И кажется, что именно враги – португальцы и прочие африканские племена – были виновником гибели Мономотапы. Всё очень просто, на первый взгляд. Но вот так ли это? Мне кажется, здесь необходимо учесть ещё один очень важный фактор – этногенезис самого народа банту.

Первые каменные сооружения Большого Зимбабве появились с шестого века, а сами строители с четвёртого, а может и чуть раньше. Как они называли сами себя, как называлось их государство, и было ли оно вообще, мы не знаем. Нам известно только то, что племя каранга и его верховный правитель – мвене-мутапа – пришли в Большой Зимбабве в двенадцатом веке, с берегов Замбези, образовав впоследствии государство Мономотапа.

Мне думается, что первые строители Большого Зимбабве были детьми пассионарного толчка первого века нашей эры. Крайние точки этого толчка – Южная Швеция и Аксум. Но если продолжить эту линию на юг, то не встретим ли мы на ней родину предков банту? Если это так, то для строителей Большого Зимбабве двенадцатый век был завершением их жизненного пути как этноса – конец инерционной фазы, или даже обскурация.

Даже если каранги и были представителями того же этноса, что и первые строители Большого Зимбабве, то их государство Мономотапа – регенерация, последняя искра перед неизбежным концом. Яркая, но, увы, недолговечная. Мономотапа, как мне кажется, рухнуло бы и без европейцев в силу своих внутренних причин, как закономерный этап в развитии этноса банту. Португальцы просто ускорили этот процесс, выступив своего рода катализатором. Разве они виноваты в том, что у Мономотапы было столько врагов?

Вполне возможно, что я ошибаюсь, и пассионарный толчок произошёл позже или совсем в другом месте. Но, всё же мне кажется, что банту и их потомки тсваны – это старый этнос. Этим легко можно объяснить, почему тсванам, на территории нынешней Ботсваны, едва удалось отбиться от натиска зулусов, а также их столь слабое сопротивление колонизации. Да, у тсванов не было сильных межплеменных объединений, они не знали военной организации типа зулусской. Власть верховных вождей, даже в группах родственных племён, как у баралонг или батлапинг, была настолько незначительна, что им ни разу не удалось собрать все свои силы для отпора захватчикам. Да, всё это так. Но самое главное заключается в том, что у тсванов не было энергии, не было того внутреннего огня, что был у их предков – строителей Большого Зимбабве – и который давал им силы для борьбы с окружающим миром.

К большому сожалению, мы до сих пор не имеем точных, достоверных сведений о том, что же происходило в Центральной и Южной Африке в первом тысячелетии нашей эры и как, и каким образом протекал этногенез живших там народов.

– Интересное предположение, – заключил Туманов. – Я мог бы, конечно, поспорить с тобою, Владимир, но не буду этого делать. Боюсь, наш с тобою спор будет мало понятен и интересен Сергею с Юрием. Да и потом, поздно уже. Как-нибудь в другой раз.

– А что значит пассионарный толчок? – обратился Сергей к Владимиру. – Должен признаться, я никогда не слышал такого научного термина.

– Я тоже, – добавил Юрий. – А не мешало бы узнать – не хочется выглядеть полным профаном.

Владимир вопросительно посмотрел на Туманова, но тот, хитро улыбаясь, развёл руками – выкручивайся мол сам. Сам заварил кашу – сам и расхлёбывай.

– Хорошо, попробую, – согласился Владимир и уселся поудобнее возле затухающего костра.

Через минуту, глубоко вздохнув, он начал говорить:

– Одним предложением на этот вопрос не ответить. Тут надо рассказать обо всей теории этнических взрывов, созданной и разработанной доктором исторических и географических наук Львом Николаевичем Гумилёвым. Вполне возможно, что вы уже встречали это имя на обложках книг, – Владимир выжидательно посмотрел на Сергея с Юрием, но те отрицательно помотали головой. – Ладно, пойдём дальше. Согласно теории этнических взрывов, любой народ, или лучше сказать этнос, как и человек, рождается, взрослеет, стареет и умирает. Ничто на Земле не является вечным – всё рождается когда-то и всё когда-то умирает. Одни этносы стареют, разрушаются и исчезают, но на смену им приходят другие – более молодые и энергичные. Идёт постоянное обновление жизни.

Пассионарный толчок, если сказать по-научному, – это кратковременная вспышка живого вещества биосферы. В результате появляется пассионарность – рецессивный признак, рассеивающийся только через тысячу пятьсот лет. Географически пассионарный толчок представляет собой линию, полосу шириной около триста километров на поверхности Земли. Эта линия проходит под каким-нибудь углом к меридианам и может достигать длины в несколько тысяч километров. Пассионарность – это своего рода мутация, которая происходит под воздействием какого-то космического излучения. После толчка, на территории затронутой им, появляются, или лучше сказать рождаются, энергичные, инициативные люди – пассионарии. Они отличаются от своих родителей и даже многих сверстников психологическим складом. Проще говоря, они не могут спокойно сидеть на месте, им надо действовать… Со временем пассионарии, при удачных обстоятельствах, объединяются в консорции, которые вырастают в субэтнос, затем в этнос, и даже суперэтнос. Процесс развития этноса от рождения и до разрушения этнической системы, вследствие неизбежной потери пассионарности его членами, называется этногенезом.

Молодые этносы полны энергии, они создают свои – отличные от других – цивилизации со своей оригинальной культурой, бытом, религией, хотя и перенимают часть знаний и достижений своих родителей. Ведь они рождаются в определённом географическом ареале и в какой-то момент времени. И согласитесь, глупо было бы начинать свой путь с каменных топоров, когда везде давно используются металлические. Тоже самое и с навыками хозяйствования в родном ландшафте. Что же касается религии, то здесь всё гораздо сложнее. Это может быть борьба старых и новых богов, как у древних греков и викингов, а может и культурная эстафета, как, например, православие в России.

В своём развитии каждый этнос проходит несколько фаз: подъём, перегрев или акматическая фаза, надлом, инерция, обскурация, регенерация и гомеостаз. Последние две фазы необязательны – так как до них доживают не все этносы. То есть, говоря физическим языком: пассионарный толчок – это вспышка энергии, расширение её в пространстве, затем инерция и затухание, а в пределе равновесие с окружающей средой.

На определённом этапе жизни этносы создают государства, которые переживают периоды роста, могущества и упадка. И гибнут с разрушением этнических связей внутри этноса их создавшего. Так погибли великие державы древности: Египет, Ассирия, Вавилонское царство, Персия, Рим. Они исчезли в волнах времени, а вместе с ними исчезли и этносы создавшие их. Как, спросите вы: ведь Египет существует и поныне? Да, это так. Египет есть, но это только территория с таким же названием. А от Древнего Египта остался только Нил да пирамиды, как осколки былого величия. А самого этноса, который их построил, молился в храмах Ра и Амона, давно уже нет, он исчез ещё до прихода туда арабов. И современные египтяне не сопоставимы с древними египтянами, так же как итальянцы с италиками Древнего Рима. Это совершенно другие народы со своей культурной традицией, религией, языком и даже с другими антропологическими признаками.

После разрушения этноса, люди его составлявшие не обязательно поголовно уничтожаются физически победителями их дряхлых государств. Хотя, конечно, бывает и такое. Они могут включится в развитие другого, более молодого этноса. Сам же этнос умирает с потерей этнической памяти, когда люди забывают о том, кто они. Потомки шумеров до сих пор живут между Тигром и Евфратом, но никто из современных иранцев или иракцев себя к ним не причисляет. Нет и в России больше полян, древлян, кривичей, вятичей, хотя генетически все мы: русские, украинцы, белорусы их прямые потомки.

Повторю – пассионарный толчок – это условие, без которого не возник бы ни один этнос, как ныне живущий, так и древний от которого даже имени не сохранилось. Однако пассионарные толчки – это редкость. За тысячу лет их бывает немного – два-три. Они проходят время от времени по всей поверхности Земли, но никогда не дублируют друг друга точно. Чтобы убедится в этом, достаточно взглянуть на карту пассионарных толчков Евразии и Северной Африки.

Я объяснил, конечно, может быть несколько спутано и не совсем понятно, но, право, мне трудно в нескольких словах изложить вам всю теорию этнических взрывов Льва Николаевича Гумилёва, тем более без конкретных примеров из истории, поясняющих каждую мысль или утверждение. Поэтому, если вас заинтересовала данная теория, то советую обратиться к первоисточнику – к книгам Льва Николаевича Гумилёва. В них вы найдёте ответы на большинство вопросов, которые у вас возникли.

И ещё: почему так важно отличать молодой и старый этносы? Сравните. Кто физически сильней: двадцатилетний юноша или восьмидесятилетний старик? А у кого больше жизненного опыта, знаний и материальных ценностей? Понятно, что юноша сильнее старика, но зато тот богаче и мудрее. Поэтому старые этносы подобно старикам кичливы и заносчивы, хотя и справедливо гордятся накопленными за долгие века знаниями и культурой, как, например, Западная Европа, которая гордо именует себя «цивилизованным миром» и высокомерно, с нескрываемым презрением, смотрит на окружающие её народы. Но она предпочитает забывать, что больше тысячи лет назад в ней жили грязные, неумытые «германцы» и «франки», которых научили мыться в бане культурные в то время мавры. А уж про науку, искусство и говорить нечего – не было ничего этого! Вспомним Древний Рим. С какой яростью и отвагой сражались римляне, когда были «молодыми». Вторая Пуническая война оказалась для них не менее трагичной, чем для нас Великая Отечественная война 1941-1945 годов. После страшного сражения при Каннах римляне потеряли семьдесят тысяч воинов! Треть всего боеспособного населения Италии! Но они не дрогнули, не сдались и продолжили борьбу. Можно только склонить голову перед величием и мужеством римлян! Они выстояли и победили! И стали великим народом! Но что с ними стало через полтысячи лет? Вандалы беспрепятственно, даже без штурма, взяли и разрушили Рим – Вечный город, как гордо именовали его римляне. Но почему?! Почему римляне не сражались? Почему не вышли защищать стены родного города? Куда делось их мужество и отвага? Где была их прославленная и непобедимая армия? Увы, римляне стали стары, и из храбрых воинов превратились в тихих обывателей, даже не способных защитить самих себя. Но и их нельзя в этом винить – ведь нельзя же обвинить восьмидесятилетнего старика в том, что он не занимается боксом и карате, и не может дать отпор юному хулигану. Старение процесс природный и, как и у человека, его нельзя замедлить и остановить. Помочь может только новый пассионарный толчок, который даст энергию и силы для дальнейшей жизни.

Помните, отсталых и неполноценных народов нет! Есть старые и молодые народы, у которых расцвет культуры ещё только впереди. Хотя, конечно, у каждого народа, как и каждого человека, своя судьба. Свои победы и поражения, взлёты и падения… – Владимир устало махнул рукой и замолчал. Длинный рассказ утомил его, в горле пересохло, и он одним глотком проглотил остатки кофе в своей кружке.

Туманов, глядя на него, довольно улыбнулся.

– Неплохая лекция, Владимир, – похвалил он. – Очень даже неплохая. А заодно ты, Владимир, побывал, хоть и ненадолго, в шкуре преподавателя, которому порой приходится ох как не легко. Студенты-то они ведь тоже разные бывают. Попробуй-ка достучись до их сознания, да ещё и вложи в их голову какую-нибудь разумную мысль…

Владимир понимающе кивнул и перевёл взгляд на двух юных «археологов», которым он, собственно, всё и рассказывал.

Сергей с Юрием, как студенты, впервые попавшие на лекцию по незнакомому им предмету, задумчиво молчали, отчаянно переваривая услышанное.

– Да… – протянул Юрий, отвечая на невысказанный вопрос Владимира, – как говорил один мой хороший товарищ: «без пол-литра тут не разберёшься». Хотя про молодость и старость народов мне понятно.

С минуту стояла полная тишина – слышно было только, как потрескивали ветки в костре. Но затем очередной вопрос задал Сергей, вновь обратившись к Владимиру.

– Если я правильно понял, то Западная Европа довольно стара и её в скором времени ждёт гибель, как и Римскую империю?

– Да, всё правильно, Западная Европа стара. Ей около тысяче двухсот лет. Она дитя пассионарного толчка восьмого века нашей эры, который породил современных немцев, французов, испанцев, датчан и знаменитых викингов. При благоприятных условиях этнос может прожить тысячу двести – тысячу пятьсот лет, а затем, в идеале, перейти в гомеостаз. Что же касается Европы, то о её гибели говорить пока рано, но она вскоре вступит, а, скорее всего, уже вступила, в фазу обскурации, которую можно небезосновательно назвать фазой «подлости и предательства». В общем, эта фаза принесёт Европе беды и потрясения не меньшие, чем у нас в России. Чего-чего, а подлости нынешним европейцам не занимать… Как вспомнишь как они цинично обвиняли Россию в геноциде чеченцев и в упор не замечали массовых убийств русских в той же Чечне, аж зубы сводит… Мерзавцы! Этот Совет Европы, так называемый ОБСЕ, можно было смело обозвать тогда «Советом подонков»… А сейчас как идиоты носятся с защитой прав геев и лесбиянок… Тьфу, мерзость одна… Ладно, бог с ними… Европа переживает сейчас благодатную пору – «золотую осень», за которой, увы, неизбежно последует лютая и суровая зима. Я не хочу оказаться пророком несчастья, но законов природы ещё никто не отменял. Правда, кто знает, может быть, недавно через Европу прошёл новый пассионарный толчок и вскоре там появятся новые, неизвестные нам народы, за которыми будет будущее. Но в любом случае, европейцев ждёт весьма беспокойная пора. Начавшаяся массовая миграция африканских и ближневосточных мусульман это только цветочки. И неизвестно какими будут ягодки. Но вряд ли вкусными и сладкими…

– А Россия? Что ждёт Россию? – в один голос спросили Сергей с Юрием. Они не скрывали своего интереса. Ведь если судьба Европы интересовала их постольку-постольку, то вот судьба России волновала их куда больше.

– А что Россия? – немного передразнивая их, переспросил Владимир. – Россия молода – ей только семьсот лет. Её официальным днём рождения можно смело назвать 8 сентября 1380 года, когда на Куликовом поле юная Московская Русь громогласно заявила о себе всему миру. Россия проходит сейчас страшную фазу надлома, а затем вступит, или уже вступила в инерционную фазу, которая, как я надеюсь, принесёт ей долгожданный покой, а также расцвет культуры, экономики, науки и искусства. Я твёрдо верю в великое будущее России!

Едва Владимир закончил, как в разговор вступил профессор Туманов. Он заговорил хорошо поставленным голосом, чётко выговаривая каждое слово.

– Минутку внимания. Хочу сразу предупредить вас, друзья мои: не следует понимать буквально слова Владимира о том, что фаза надлома страшна и ужасна, а инерционная – благодатна и спокойна. Нельзя подходить к сменам фаз этногенезиса с такими понятиями, как: хороший, плохой, жестокий или добрый. Они просто есть и будут, хотим мы этого или не хотим. И не думайте, что если Россия вступит в инерционную фазу, то её ждёт, сама по себе, чудесная пора благоденствия и процветания. Нет, историю творят люди и от их воли и деяний зависит, как этнос проживёт свою жизнь. Ведь, как известно, каждый человек проходит через детство, отрочество, зрелость, старость, но судьбы-то всё равно у всех разные. – Туманов сделал небольшую паузу и обвёл слушателей взглядом. – Я тоже верю в великое будущее России, но для этого россиянам придётся немало потрудиться. Ничто не даётся просто так!

– Да, без труда – не выловишь и рыбку из пруда, – философски заметил Сергей. – Хотя порой так хочется, чтобы всё было немножко наоборот – раз, и россиянам сразу стало легче жить…

В ответ все только улыбнулись. Хотя, действительно жаль…

– Интересно, если я правильно всё понял, то американцы… ну, граждане США – это самый молодой этнос, раз их государству чуть больше двухсот лет? – спросил Юрий.

– Нет, нет, – ответил Владимир, отрицательно покачивая головой. – Американцы – ровесники европейцев, и, следовательно, США разделит судьбу Европы. Поясню, американский народ состоит из иммигрантов – потомков тех же европейцев. Правда, у американцев уровень пассионарного напряжения выше, чем в Европе, потому что в Америку уезжали прежде всего наиболее смелые, энергичные и предприимчивые люди, но возраст этноса всё равно остаётся таким же.

Туманов кивнул в знак согласия Владимиру и добавил:

– Всё правильно, хочу только заметить, что этнос и, созданное им, государство – понятия не равноценные, более того, они могут иметь разные точки отсчёта. В зависимости от конкретных исторических условий этнос создаёт своё государство при первых же благоприятных условиях. И этот момент может оказаться в любой фазе этногенезиса… – Тут он бросил взгляд на свои наручные часы и удивлённо воскликнул: – Ого! Ох, и заговорились же мы, однако! Так, на сегодня всё, друзья мои! Всем спать, у нас ещё будет время поговорить на эту тему!

Через пять минут все уже лежали в своих палатках – с Тумановым спорить никто не стал, тем более что разговор можно будет продолжить и завтра, во время движения. В той же «вахтовке», например…

Сам же Туманов долго не мог заснуть, гадая, как сложиться завтрашний день. Существует ли таинственный город на самом деле? Или это только мираж? Желание, выдаваемое им за реальность… Его мысли кружились вокруг таинственного города, как потревоженные пчёлы вокруг улья. Но, наконец, усталость взяла своё, и он уснул, чтобы там, во сне, очутиться в искомом древнем городе, неторопливо пройтись по его шумным улицам, полных жителей в ярких цветастых одеждах, оценить красоту многочисленных храмов и насладиться великолепием дворца правителя, окружённого благоухающим садом с кучей дивных растений. Древний город был так прекрасен, что старый профессор счастливо заулыбался во сне, сбросив на короткое время груз дневных забот и тяжких сомнений…

Глава пятая

К одиннадцати часам утра до таинственного города оставались считанные километры. Археологи с нетерпением ждали окончания своего путешествия. Всем очень хотелось поскорее увидеть тот заветный холм, под которым должен скрываться неизвестный науке древний город.

Преграждая экспедиции путь, с запада на восток, насколько хватало глаз, выросла целая цепочка холмов, густо покрытых зарослями кустарника. Высота холмов была относительно невелика, но вот их склоны отличались местами довольно приличной крутизной. Нечего было даже и думать преодолеть их на машинах…

При виде новой преграды Туманов недовольно поморщился, но Джек уверенно, не снижая скорости, повернул машину к одному их холмов. Затем смело нырнул в просвет между зарослями кустарника. Прошло несколько минут и вот их машина уже возле подножия холма, который отличался от остальных своим более крупным размером и, что гораздо более важно, своим весьма пологим склоном.

Дождавшись остальных, Джек с заговорщицким видом подмигнул профессору и смело направил свою машину прямо в гору, к самой вершине.

К вящей радости Туманова ничего страшного не случилось. Недовольно ворча двигателями, все машины успешно преодолели подъём и остановились на самой вершине холма.

Джек не ошибся в своих расчётах и привёл экспедицию точно к огромному плоскому холму, что был на снимках Дербенёва. Доставать фотографии, чтобы убедиться что это действительно так, не стали. Нет смысла, их все прекрасно помнили и так. И вскоре каждый археолог без особого труда нашёл к западу от холма приметную скалистую гряду, а на востоке – голую плоскую равнину, с едва заметной чахлой растительностью. Сомнений больше не было. Древний город, если он действительно существует, покоится здесь, в глубинах этого огромного холма. Но сколько не вглядывались археологи под ноги, они не находили ни малейших признаков его существования. Равно как и следов былой деятельности человека.

Осмотр холма в бинокль тоже ничего не дал.

– Нет ни малейших следов, – разочарованно произнесла Ирина, передавая бинокль Владимиру.

Профессор Туманов бинокль брать не стал, но холм осмотрел весьма внимательно. Он тоже ничего не нашёл, но не стал предаваться унынию и, желая немного приободрить остальных, спокойным голосом сказал:

– Друзья мои, расстраиваться пока рано, ведь Вадим Дмитриевич сразу предупредил нас, что мы ничего не увидим. К тому же, вы сами видели фотографии и могли лично убедиться, что на поверхности ничего нет. Поэтому сейчас мы быстренько садимся в машины и пересекаем холм. Спустившись, двигаемся прямо к скалам. Там, найдя подходящее место, разобьём лагерь и займёмся его обустройством – это наша главная задача на сегодня. Да, и пожалуй, на завтра тоже…

Туманов хотел уже было идти к машине, но взглянув на хмурые, расстроенные лица молодых археологов, которых такая перспектива не очень обрадовала, остановился. Он слегка качнул головой и, улыбнувшись себе в усы, более веселым голосом добавил:

– Однако думаю, что двое из нас смогут обследовать склоны холма уже сегодня. Много времени это не займёт, а польза глядишь и будет… Взгляните, – он указал рукой на тёмные полоски, отчётливо выделявшиеся на пыльно-сером фоне холма. – Дождевые потоки, год за годом сбегая по склону с его вершины, промыли глубокие овраги. Возможно, они есть и на другой стороне… Осмотрим их, и кто знает, может быть, мы уже сегодня найдём доказательства существования здесь города.

Лица молодых археологов враз посветлели – поиски города это совсем другое дело, вдруг удача и вправду будет сегодня на их стороне…

Туманов с Иваном Юрьевичем, пряча улыбки, только весело переглянулись. А затем дружно скомандовали:

– Так, быстро по машинам. Дел у нас много, а время не ждёт.

Через тридцать минут передовая «вахтовка» остановилась около двух оврагов у самого подножия холма. Владимир с Иваном Юрьевичем быстро спрыгнули на сухую землю и сразу же, не теряя ни секунды, поспешили отбежать от машин подальше. Но как они не торопились, едкая пыль, поднятая колёсами машин, успела-таки попасть им в нос и горло.

Немного откашлявшись, они проводили недобрым взглядом последний грузовик, доставивший им больше всего проблем, и, тут же позабыв обо всём, принялись с интересом обшаривать взглядами склон холма. Ну да, бинокль биноклем, а своими глазами смотреть было куда интересней, больше шансов что-нибудь обнаружить… Однако, им хватило и двух минут, чтобы понять, что здесь нет ничего интересного. Только голый склон покрытый клочками чахлой травы да небольшими островками сухого низкорослого кустарника. Вся надежда оставалась теперь только на те два оврага, на которые и указал первоначально Аркадий Александрович.

Искомые овраги начинались шагах в тридцати левее по склону. Дойдя до них, Иван Юрьевич остановился и повернулся к Владимиру.

– Ну что, два оврага – и нас двое. Берём каждый по одному и поднимаемся наверх. Что искать, ты и без меня знаешь, – сказал он рассудительно и, не дожидаясь ответа, направился к ближайшему из них. Через несколько шагов он остановился и шутливо попросил: – Если найдёшь что-нибудь интересное, не молчи, кричи…

Нетерпение Ивана Юрьевича передалось и Владимиру, и он, не теряя времени, последовал его примеру. Его овраг оказался глубоким и широким и, на удивление, лёгким для подъёма. Его склоны почти целиком состояли из буроватой земли, в которой лишь изредка попадались вкрапления мелких камней. Владимир, оставшись в одиночестве, вдруг почувствовал себя настоящим кладоискателем и азартно осматривал всё вокруг, не забывая при этом поглядывать и под ноги – вернуться в лагерь с разбитым носом и коленками не самая лучшая перспектива, насмешек потом не оберёшься…

Пройдя несколько десятков метров вверх по склону, он внезапно остановился и присел на корточки. Преграждая дальнейший путь, овраг пересекали от стены до стены две каменные ступеньки. Сетка мелких трещин густо покрывала камень, казавшийся единым целым. Однако, подойдя ближе, Владимир увидел, что ступеньки не цельные, а сложены из нескольких блоков. Несущаяся сверху вода смыла землю и сделала хорошо заметными стыки между каменными блоками, ровные края которых наводили на мысль об искуственном происхождении и одновременно о тщательной подгонке друг к другу. Сердце Владимира учащённо забилось и он, не в силах сдержать свою радость, громко закричал, зовя Ивана Юрьевича…

Иван Юрьевич, что-то весело напевая, легко спрыгнул в овраг, но, увидев за спиной Владимира каменные ступеньки, тут же поражённо замолчал. Брови его немедленно взлетели вверх, а глаза вспыхнули радостным огнём. Поразительное преобразование… Забыв про Владимира и про свой вопрос к нему, Иван Юрьевич быстро прошёл мимо него прямо к ступенькам. Потом, опустившись на колени, он сначала внимательно осмотрел, а затем буквально ощупал каждый сантиметр их каменной поверхности. На этом, однако, он не успокоился. Взяв в руки острый камень, отколовшийся от первой, самой нижней ступеньки, он начал копать у её основания, пытаясь определить на какую же глубину она уходит. Пять минут спустя он резко прервал раскопки и посмотрел на Владимира, который молча помогал ему.

– Разрази меня гром, если это не остатки крепостных стен или фундамента крупного здания, – в радостном возбуждении воскликнул Иван Юрьевич. – Все каменные блоки имеют одинаковый размер: что-то около ста двадцати сантиметров в длину и около шестидесяти – в высоту. Ширина «ступеньки» тоже примерно шестидесят сантиметров… И знаешь, мне кажется, что на ней лежал точно такой же блок…

– Конечно, лежал, – поддержал Ивана Юрьевича Владимир. – Он просто должен был там лежать. Ведь не думаете же вы, что кто-то стал бы строить лестницу с высотой ступенек более полуметра? Может быть и эффектно, но глупо. Она годилась бы только для великанов вроде нашего «дяди Стёпы» и ему подобных… Нет, нет, это определённо остатки крепостных стен… Я готов поклясться на чём угодно, что всё это творение рук человеческих, а не случайное нагромождение камней.

– Тут я с тобой совершенно согласен, – задумчиво протянул Иван Юрьевич. – Под нижней «ступенькой» мы раскопали ещё один блок, и если его высота тоже шестьдесят сантиметров, как у остальных, то высота стены уже приближается к двум метрам…

– А её ширина – как минимум, полтора, – закончил его мысль Владимир и восторженно воскликнул: – Просто не верится – первый день и такая удача!

– Смотри не сглазь! – быстро ответил Иван Юрьевич и шутливо погрозил ему пальцем. Затем, вновь став серьёзным, предложил: – Ладно, давай посмотрим, что у нас там выше, а затем направимся в лагерь и сообщим о нашей находке Аркадию Александровичу. То-то он обрадуется!

После этих слов, Иван Юрьевич бросил последний взгляд на каменные блоки и ловко выбрался из оврага.

Через полчаса, ничего больше не найдя (что, впрочем, их не сильно и огорчило), они благополучно вышли на сравнительно плоскую, в крупных и мелких бугорках, вершину холма. Там немного передохнув, они не спеша направились по следам машин к скалистой гряде, которая становилась всё выше и выше по мере приближения к ней.

Скалы словно выростали из земли и представляли собой сплошную стену, круто взлетавшую на высоту до ста пятидесяти метров. Множество выступов и глубоких трещин свидетельствовали о древности скал и, одновременно, повествовали об их упорной, но, увы, безнадёжной борьбе с ветром, дождём, холодом и зноем.

У подножия гряды росли невысокие деревья с густой тёмно-зелёной листвой, а относительно ровное пятисотметровое пространство между ней и холмом, что скрывал в своих недрах древний город, было покрыто редким кустарником и островками невысокой травы. Яркие цветы, растущие среди зелёной травы, делали эти островки похожими на гигантские цветочные клумбы, топтать и портить которые совершенно не хотелось… Владимир удовлетворённо отметил, что караван машин, продвигаясь к скалистой гряде, аккуратно объехал все встретившиеся ему на пути зелёные островки.

Обилие растительности заставляло предположить, что где-то поблизости есть источник воды, который и даёт жизнь местной флоре. Но пока его нигде не было видно. Отдельные деревья, проявив чудеса ловкости, росли почти у самых вершин скал, цепко вцепившись корнями в глубокие трещины. Их зелёная крона особенно чётко выделялась на фоне красно-бурых скал, и можно было только позавидовать жизненной силе этих деревьев, выживших и процветавших в этом негостеприимном краю.

– Как здесь красиво… – восхищённо произнёс Владимир. – Эти красные скалы кажутся невесомыми… они словно парят в воздухе, возвышаясь над зелёным океаном растительности…

Иван Юрьевич только кивнул в ответ на этот поэтический пассаж, а для себя механически отметил, что красный цвет скал, так восхитивший Владимира, скорее всего, свидетельствует о наличии в них многочисленных окислов железа, и тут же предположил, что они сложены из красного песчаника. Чуть позднее, он убедится, что не ошибся в своём первоначальном предположении.

В лагере, разбитом под акациями (хоть какое-то спасение от изнуряющей жары) царили суета и беспорядок. Десятки выгруженных с машин коробок грудой лежали на земле. Спрятанные в небольшом углублении в скале бочки с водой ярко блестели под солнечными лучами, непонятно каким образом, проникавших через густую листву росших у входа всё тех же акаций. Пять палаток, в два ряда, однако, уже стояли на небольшой полянке, а личные вещи археологов, в баулах и рюкзаках, громоздились в двух больших кучах между ними.

Когда Владимир и Иван Юрьевич вошли в лагерь, ботсванцы под руководством Туманова как раз заканчивали разгружать прицеп грузовика, а Сергей, Юрий и Ирина, освободившие от вещей вахтовки, теперь устанавливали переносную газовую печь.

К удивлению Владимира, Аркадий Александрович выслушал их приятную весть с наружным спокойствием.

– Молодцы! – похвалил он их. – Просто молодцы! Позже мы осмотрим все овраги на склонах холма, а затем решим, где начнём копать первую разведывательную траншею. Ну, а теперь, друзья мои, помогите остальным закончить с оборудованием лагеря.

Обустройство лагеря отняло много времени и сил. Тем не менее, к вечеру, от беспорядка не осталось и следа – оборудование, продукты питания, запасы воды и всё прочее теперь лежало на своих законных местах, а смертельно уставшие члены экспедиции смогли, наконец, собраться у костра, чтобы пообедать, а заодно и поужинать.

Проголодавшиеся за день археологи усиленно работали ложками и, подшучивая друг над другом, жаловались на отсутствие аппетита и тут же требовали добавки. Остаток вечера решили посвятить отдыху, а завтра, прямо с утра, продолжить обследование холма и начать раскопки. Но перед этим они попрощаются с водителями грузовика и второй вахтовки (той, в которой ехали ботсванцы) – те завтра возвращались обратно в Маунг. По этой причине в лагере царило необычное оживление и веселье, тем более, что Туманов, всегда неодобрительно относившийся к распитию спиртных напитков, разрешил открыть несколько бутылок водки и все с удовольствием выпили за будущий успех экспедиции.

Когда солнце наполовину скрылось за вершинами скал, Владимир, наконец, набравшись смелости, предложил Ирине совершить с ним небольшую прогулку, лукаво напомнив ей о её вчерашнем, неосторожном обещании. Озорно стрельнув по нему своими синими глазами, девушка охотно согласилась, и через пять минут, весело разговаривая, они уже шли по узкой тропинке вдоль скалистой гряды.

Здесь всё было им незнакомо, и Владимир с Ириной то и дело останавливались, чтобы полюбоваться то красивым пейзажем, неожиданно открывшимся перед ними, то осмотреть интересную композицию из камней, причудливо уложенных самой природой, то получше разглядеть какую-нибудь птичку, деловито перелетавшую с одной ветки на другую, в поисках чего-нибудь съестного…

Но дольше всего они задержались перед одинокой скалой, на плоской вершине которой росла небольшая группа необычных деревьев – евфорбий. Эти высокие деревья, подсвеченные последними лучами заходившего африканского солнца, были похожи сейчас на гигантские зелёные свечи, что светились сейчас мягким изумрудным светом. Из-за лёгкого ветерка листья на ветках евфорбий мелко дрожали, отчего вся их крона таинственно мерцала, и казалось, что волны различных оттенков зелёного цвета постоянно скатываются с верхушки деревьев вниз, к самым корням, чтобы затем исчезнуть, раствориться в тёплом вечернем воздухе… Владимир с Ириной восхищённо смотрели на это чудо, подаренное им местной природой, и благоговейно молчали. И каждый из них в эти минуты думал, что даже ради одного такого вот зрелища, уже стоило прийти сюда…

Пройдя ещё несколько десятков шагов по извивашейся меж крупных камней тропинке, которую очевидно протоптали дикие животные, они остановились у бледно-розового, с большими тёмными пятнами, валуна, очень похожего на гигантское кресло из-за продолговатой выемки посередине, словно самой природой приготовленной чтобы туда кто-нибудь сел. Владимир и Ирина, недолго думая, так и поступили. И с радостью убедились, что не прогадали. Нагревшийся за день камень теперь отдавал накопленное тепло обратно и сидеть на нём, когда становилось всё прохладнее и прохладнее, было весьма приятно.

Удобно устроившись, Владимир, по просьбе Ирины, рассказал немного о себе, о своей семье и о том, как он поступил в университет.

– Надо же, – заметила Ирина, – ты уехал из Кемерово и поступил в Москве, а я, наоборот, родилась в Москве, а училась в Кемерове. А встретились мы с тобой, вообще, в Южной Африке, если, конечно, не считать того мимолётного знакомства на квартире у нашего уважаемого профессора… Как-то забавно всё получается. Ты не находишь?

– Да, тут ты права, – улыбнулся Владимир, – действительно забавно. Хотя самое главное, что мы всё-таки встретелись. Скажи, а почему ваша семья уехала из Москвы? Извини за этот может быть нескромный вопрос, но, насколько я знаю, из столицы обычно не уезжают. Ведь ни для кого не секрет, что москвичи всегда жили лучше, чем в провинциях. Так было и когда существовал СССР, и в тяжёлые годы перестройки, да и, собственно, и в наше время. А уж коренных москвичей заставить переехать, например в ту же Сибирь, можно, наверное, только отправляя их как «декабристов» в ссылку, и сильно сомневаюсь в том, что их жёны последовали бы за ними туда.

– Это точно, – засмеялась Ирина. – Их оттуда, как говориться, палкой не выгонишь. Гонору в них много и спеси, всегда считают себя лучше и умнее других. Как-то на втором курсе, я с подругами отдыхала в санатории и там мы познакомились с московскими студентами. Им тоже было лет по двадцать, как и нам, но они открыто, даже не скрывая, смотрели на нас свысока. Особенно одна нафуфыренная девица, над которой мы все откровенно посмеивались за её несусветную глупость. Однако парни нам понравились, и многие мои подруги потом мечтали выйти замуж именно за москвича… Признаюсь, я тоже мечтала, – Ирина сделала паузу и метнула на Владимира полный лукавства взгляд, а затем, чтобы проверить его реакцию на сказанное, весело добавила: – И сейчас тоже…

– Так считай, что тебе крупно повезло – я пока что москвич, – подыграл ей Владимир и, шутливо расправив плечи, принял классическую наполеоновскую позу.

– Да уж, где уж нам уж выйти замуж… – отшутилась Ирина и её мелодичный смех, словно колокольчик, зазвенел в вечернем воздухе. Когда её лицо стало немного серьёзнее, она продолжила: – Так вот, отвечаю на твой вопрос: почему моя семья оказалась в Кемерове. Всё очень просто. Мой отец родился и вырос в Топках – это, как ты знаешь, город к западу от Кемерово. Потом он поехал учиться в Москву. Там он познакомился с мамой, которая приехала из Рязани, тоже учиться.Через полгода они поженились. После окончания института, отцу предложили хорошую работу в Кемерове и он с удовольствием вернулся в родные края. Вместе с мамой и мной, конечно. Я закончила школу и счастливо поступила в Кемеровский государственный университет – в родном городе, всё-таки, легче учиться.

– А как ты попала в экспедицию?

– Моя мама и её старший брат – Аркадий Александрович всегда жили очень дружно; они часто писали письма, обменивались открытками к праздникам, постоянно звонили и, по возможности, приезжали друг к другу в гости. Когда дядя прочно обосновался в Москве, я несколько раз гостила у него. Мне там нравилось: дядя и его семья всегда хорошо принимали меня. И каждое лето я с нетерпением ждала новой поездки в Москву. Дядя часто рассказывал мне о своих раскопках, показывал находки… это ведь так интересно. И, наверное, именно под влиянием его рассказов мне и захотелось стать археологом. И как-то, после первого курса, я шутливо заставила его пообещать, что он непременно возмёт меня в свою следующую археологическую экспедицию. И дядя оказывается не забыл про своё обещание, и позвонил. Я с радостью согласилась. Мама, конечно, не хотела отпускать свою единственную доченьку на самый край света, но потом смирилась, правда, предварительно взяв с брата тысячу обещаний, что он будет приглядывать за мной, – Ирина весело засмеялась, – и оберегать от разных нехороших парней.

Пока Ирина рассказывала, Владимир, не отрываясь, нежно смотрел на неё и никак не мог поверить, что она оказалась именно той девушкой, о которой он так мечтал и грезил. Он знал, что в душе у каждого мужчины есть свой идеал любимой женщины: со своим типом фигуры, формой лица, цветом волос и глаз, с определёнными чертами характера, и ещё многим другим – понятным и ценным только лишь ему одному. И в реальной жизни каждый мужчина всегда старается найти ту девушку, которая бы максимально полно вписывалась в этот его нарисованный идеал. И как счастлив тот, кто после продолжительных поисков действительно находит этот свой «идеал», и не разочаровывается потом в нём в будущем. Ведь хорошо известно, что любовь слепа, и влюблённый часто видит лишь только то, что хочет увидеть. И ничего тут не поделаешь, так уж устроена жизнь… Но Владимир не верил, что мог бы так ошибиться в Ирине. С самого первого взгляда, он понял, что Ирина, подобно пушкинской Татьяне, была из тех женщин, для которых, как и для него самого, брак и семья – это основа всего. И если Ирина выйдет замуж, то она искренне будет любить своего мужа, она никогда не изменит сама, и сама не простит измены… Владимир смотрел на девушку и не мог налюбоваться ею. В ней его привлекало всё: восхитительная фигура, которой могли бы позавидовать и профессиональные манекенщицы, точёный профиль лица, большие синие глаза с искрящимися в них смешинками, приятный мелодичный голос и ещё многое другое, о чём он и сам затруднялся сказать. Его тянуло к Ирине как магнитом, и он ничего не мог с этим поделать, да он и не хотел – он просто был влюблён. Просто влюблён.

– Господи, как же я люблю её! – еле слышно прошептал Владимир, не отрывая взгляда от бездонных синих глаз девушки. Он чувствовал, что буквально тонет в них. – Господи, помоги мне!..

Кто ему помог – Бог или просто счастливый случай – Владимир так и не понял, впрочем, для него это и не имело особого значения. Главное, помощь пришла… Внезапно что-то с треском упало сверху в кусты рядом с ними, и испуганный горный кролик стрелой промчался мимо них. Ирина испуганно вскрикнула и оказалась в объятьях Владимира. Он крепко прижал девушку к себе и почувствовал, как беспокойно бьётся её сердце под упругой грудью. Их губы оказались в опасной близости и через мгновение они встретились, слились в жарком поцелуе. Владимир не мог оторваться от мягких податливых губ девушки и рукой лишь крепче прижимал к себе её нежное, трепетное тело. Руки Ирины обвились вокруг его талии и он ощутил на своих губах её ответные поцелуи. Это лишь подхлеснуло Владимира, и он ещё сильнее приник к её зовущим устам…

Никогда ещё Владимир не целовал девушку с такой нежностью и страстью. Это было что-то необыкновенное. Через какое-то время он смог на короткое мгновение оторваться от её сладких губ и тихо прошептать:

– Я люблю тебя, Ирина! Люблю!

Владимир долго целовал Ирину, шепча ей слова любви и не выпуская из своих обьятий, словно боясь, что если он отпустит её, то потеряет навсегда. Постепенно от сладких, пьянящих губ девушки он перешёл к её закрытым глазам, а затем начал покрывать поцелуями шею, медленно опускаясь вниз. Но когда его рука осторожно притронулась к маленькой упругой груди, девушка немного отстранилась от него, и, в ответ на новые признания в любви, вновь мягко улыбнулась.

– Я знаю, знаю… – нежно прошептала она и крепко поцеловала Владимира в губы. После поцелуя Ирина прижала свои ладощки к его щекам и, посмотрев в блестящие, зовущие глаза, нежным голосом добавила: – Пойдём обратно, нам уже пора возвращаться…

– Нет! Не хочу! – срывающимся голосом прохрипел Владимир и снова крепко прижал к себе девушку. Он провёл щекой по её пышным волосам и, почувствовав исходивший от них тонкий волнующий аромат, зарылся в них лицом. – Не уходи, Ирина. Давай посидим ещё чуть-чуть. Я так люблю тебя…

– Я знаю. Знаю, Володя. Но нам надо идти, – просящим голосом прошептала Ирина. Она ловко высвободилась из его крепких обьятий, быстро поцеловала в губы и, взяв за руку, решительно потянула в сторону лагеря. – Пойдём! У нас с тобой ещё будет много времени впереди. Пойдём…

Владимир послушно встал, обнял Ирину за талию и они медленно пошли по тропинке обратно к лагерю. Оба молчали, наслаждаясь тишиной и покоем. К чему лишние слова, ибо всё главное уже было сказано. Старинные, как сам мир, слова любви уже были произнесены…

Между тем, стало совсем темно. Тонкий серп молодой луны и яркие звёзды ничего не могли сделать против сгустившегося мрака, они лишь едва-едва освещали тропинку, по которой шли Владимир с Ириной. Кусты акаций стояли сплошной стеной и, казалось, совсем слились со скалами в одно единое целое. Росшие на вершинах скал евфорбии, смутно угадывались в темноте и теперь напоминали не гигантские новогодние свечи, а грозных, молчаливых часовых, застывших на своём посту и оберегающих покой и тишину этих мест. Лёгкий ветерок почти угас, словно устав от бесплодных попыток пробиться сквозь густые заросли акаций, и таинственная тишина, незримо окутавшая всё вокруг, нарушалась лишь далёким, противным хохотом гиен да доносившейся из лагеря музыкой, которая с каждым шагом становилась всё громче и громче.

Владимир шёл, часто бросая на Ирину взгляды полные любви и обожания, и просто изнывал от счастья. Его душа ликовала и пела, птицей взлетая в небеса. И порой ему самому хотелось во всё горло кричать и петь о любви.

И неожиданно, в один из таких моментов, он вспомнил слова одного своего давнего друга Анатолия – большого любителя женского пола. Тот, в ответ на его язвительный вопрос о том, что неужели он действительно любит всех девушек, с которыми встречается, как-то печально вздохнув, неожиданно ответил вполне серьёзно: «Что ты, Владимир, конечно же нет! Для меня это так, развлечение. Я обожаю равлечения, женщин, секс, а любовь… Любовь это нечто другое. Пойми, Владимир, когда ты по-настоящему полюбишь девушку, то ты будешь бесконечно счастлив от одного только её присутствия рядом, от одного только её взгляда, от одного прикосновения к руке, от одного только поцелуя… И главное потом, не упустить такую девушку. Иначе потом будешь мучиться как я… Ведь если ты не любишь, то ты впервую очередь почему-то думаешь о сексе. Конечно, любви без секса не бывает, но он приходит уже позже, потом. Пойми, Владимир, настоящая любовь – это редкость, это – дар свыше. И количеством женщин, которых ты, грубо говоря, трахнешь, её трудно заменить. И уж поверь мне, ты никогда не забудешь первую ночь с девушкой, которую полюбишь по-настоящему. Поэтому не смейся сейчас надо мной. Когда-нибудь, Владимир, ты вспомнишь мои слова и убедишься, что я говорил тебе правду. Главное, не упусти свою любовь. Это мой тебе дружеский совет…»

«Невероятно, но Анатолий действительно оказался прав – я и в самом деле безмерно счастлив только от того, что иду сейчас рядом с Ириной», – удивлённо подумал Владимир и ещё крепче прижал к себе девушку.

Владимир всегда называл себя романтиком. Неисправимым мечтателем и романтиком. Он часто встречался с девушками, но всегда при этом понимал, что это не то, несерьёзно. И в душе всё ждал и надеялся на скорую встречу с той единственной и ненаглядной. Девушка, которую он будет любить и обожать, и при виде которой сердце его всегда будет петь и ликовать, с которой он проживёт всю свою жизнь… Владимир искренне верил, что Ирина и есть та девушка, которую он так долго ждал и искал. И сплывшие из памяти слова старого друга лишь только убеждали его в этом.

Подойдя к лагерю, Ирина осторожно убрала его руку со своей талии, поправила причёску и, нежно улыбнувшись, подставила губы для прощальнего поцелуя, который Владимир постарался растянуть на максимально возможно долгий срок…

Поэтому лишь только через несколько минут они смогли наконец добраться до ярко горевшего костра, вокруг которого вольготно расположились остальные члены экспедиции.

Глава шестая

Утром, когда Владимир открыл глаза, в палатке, в которой он спал, никого уже не было. Его соседи – неразлучная парочка Сергей с Юрием – как всегда встали очень рано. Армейская привычка, так объясняли они. Но это их дело, отвлечённо подумал Владимир и лениво потянулся. Вставать не хотелось и он опять прикрыл глаза, вспоминая приятные моменты вчерашнего вечера. Он легко вызвал из памяти образ улыбающейся Ирины, ласково смотревшей на него своими бездонными синими глазами и, казалось, вновь почувствовал на своих губах вкус её жарких поцелуев. От приятных воспоминаний на его лице застыла блаженная улыбка и сердце учащённо забилось в предкушении новой встречи с девушкой. Немного помечтав, Владимир решительно прогнал последние остатки сна, быстро встал, оделся и вышел из палатки навстречу новому дню. Пусть он будет не менее удачным, чем прошедший…

Его палатка была крайней в ряду и ближайшей к скалистой гряде. Следующие две принадлежали Ирине и профессору Туманову с Иваном Юрьевичем. Во втором ряду две палатки занимали ботсванцы, а третья – самая большая из всех имеющихся, отводилась под склад для оборудования и будущих находок.

Сергей с Юрием, закончив регулярную, каждодневную утреннюю пробежку, теперь отжимались от земли, старательно вдыхая и выдыхая воздух. Мощные мускулы отчётливо выделялись на их крепких спинах. Потом, как вспомнил Владимир, будет ещё разминка на гибкость, небольшой тренировочный поединок, отработка ударов и, в самом конце, метание ножей в цель. Посмотрев на Сергея с Юрием, он слегка позавидовал их силе и ловкости, и твёрдо решил попозже присоединиться к ним. Не для спарринга, конечно, а для того, чтобы поучиться метать нож – в жизни такой навык вполне может пригодиться.

Сергея с Юрием связывала крепкая, проверенная в схватках с опасными преступниками, мужская дружба. В чём-то они возможно и были похожи друг на друга, но вот внешне спутать их было просто невозможно. Юрий с ростом под метр восемдесят пять, с широкими плечами, мощной шеей и весом в сто с лишним килограммов больше всего напоминал добродушного медведя из старых русских сказок. Такой же сильный, на вид медлительный и невозмутимо спокойный. Его трудно было вывести из себя. Но в поединке Юрий преображался полностью. Несмотря на свой внушительный вес, он легко перемещался по площадке и обладал отличной реакцией. Точные и сокрушительные удары делали Юрия чрезвычайно опасным противником. Сергей же – худой и жилистый – при своём росте в метр семдесят пять казался подростком рядом с ним. Резкий и подвижный, он напоминал дикую настороженную кошку, постоянно готовую к встрече с любыми неожиданностями. К Сергею, например, никогда не удавалось незаметно подкрасться сзади, в этом Владимир уже несколько раз смог убедиться сам. Силе Юрия он протипостовлял невероятную ловкость и умение мгновенно уходить из под удара. И кто из них двоих выйдет победителем в настоящей схватке, Владимир не решился бы даже предугадать.

Не тратя больше времени на излишние размышления, Владимир быстро умылся под навесным умывальником, стараясь как можно бережнее расходывать воду, уже зная, что её будут привозить из Маунга в цистерне автотранспортом. Конечно была надежда, что они найдут поблизости свой источник с чистой питьевой водой, но как уверяли ботсванцы, шансов на это практически нет. А так хочется на это надеяться… Затем Владимир аккуратно побрился и, чувствуя себя окончательно проснувшимся и посвяжевшим, направился к стоящим возле своей палатки профессору Туманову и доктору Селиванову, чтобы узнать планы работ на сегодня. Проходя мимо палатки Ирины, Владимир услышал как та что-то весело напевала себе. Наверное одевается уже, подумал он и радостно улыбнулся при мысли, что скоро вновь увидет её.

– После завтрака, – сказал Туманов, бросая короткий взгляд на свои наручные часы, – мы проводим отправляющиеся в Маунг машины, а затем осмотрим все овраги на склонах холма. Позже, согласно полученным данным, окончательно определимся, где будем копать… Возможно даже, разделимся на две бригады, которые будут работать самостоятельно. В общем, как говориться, поживём – увидем… – он сделал короткую паузу и посмотрел на безоблачное небо. – И очень надеюсь, что дождь, который нам упорно предрекает Иван Юрьевич, нам сегодня не помешает.

Владимир согласно кивнул головой: да, дождик им сейчас явно ни к чему. Но и помешать ему они тоже не в силах – с природой не поспоришь…

До завтрака, Владимир, выполняя данное себе утром обязательство, успел немного пометать нож в цель и показать для первого раза весьма неплохие результаты (по три попадания из десяти в каждой из четырёх попыток), в чём его единодушно заверили Сергей с Юрием. Впрочем, взглянув повнимательней на их хитрые рожи, Владимир начал сильно сомневаться, что его успехи были столь впечетляющими. Скорее всего они просто хотели его по-дружески поддержать, но унывать по этому поводу не стал и дал себе слово, что будет, по возможности, тренироваться каждый день.

После плотного завтрака, два пожилых водителя-ботсванца, тепло попрощавщись со всеми, сели в свои машины и поехали по своим старым следам обратно на север, в Маунг. Джек и его «вахтовка», как и было запланировано ранее, остались в распоряжении экспедиции.

Туманов ещё утром позвонил Дербенёву, рассказал последние новости, поделился планами на будущее и предупредил о том, что отсылает две машины обратно, как они и договаривались. Дербенёв, в свою очередь, пожелал ему успеха и пообещал через несколько дней прилететь к ним на вертолёте.

Свзязь с Маунгом осуществлялась с помощью двух спутниковых телефонов, которые находились у начальника экспедиции Туманова и его заместителя – доктора Селиванова. Телефоны отлично работали и Туманов нисколько не пожалел, что отказался от громоздкой радиостанции. К тому же, что весьма немаловажно, спутниковые телефоны позволяли легко связаться с любой точкой на земном шаре. А вот обычные «сотовые» телефоны здесь, увы, не работали – ну, не было рядом «вышек», кто ж их будет просто так ставить в пустыне, вдали от большого количества людей… Молодым археологам всё это было понятно, но всё равно обидно. К благам цивилизации привыкаешь весьма быстро… А для непосредственной связи между членами экспедиции имелось четыре переговорных устройства, какими пользуется служба безопасности концерна «Русский медведь». Обычные маленькие рации с дальностью связи до нескольких километров…

Когда возвращающиеся в Маунг машины скрылись вдали за цепочкой холмов, археологи, горя от нетерпения, быстро забрались в кузов «вахтовки». Кирки, лопаты, носилки и прочие инструменты для раскопок они погрузили ещё вчера вечером. Убедившись, что все сели и ничего не забыто, Туманов сам забрался в кабину и машина плавно тронулась в путь.

Объезд холма по периметру занял более четырёх часов. Большая часть этого времени ушла на тщательный осмотр оврагов. Но результаты стоили того: в двух оврагах на южном склоне холма, тоже удалось обнаружить каменные блоки. Расстояние между данными оврагами состовляло чуть больше шестидесяти метров и это явно были остатки одного сооружения – крепостной стены, как убеждённо заявил Селиванов. Вооружившись лопатами, археологи и тут и там очистили от красноватой земли несколько блоков и все смогли лично убедиться, что их размеры одинаковы в обоих оврагах, и, более того, совпадали с размерами блоков, найденных на северном склоне.

Обмеряя каменные блоки, Владимир вспомнил, что на фотографии города южная часть крепостных стен выделялась наиболее отчётливо, следовательно, она должна была и лучше сохраниться, чего не скажешь о северной и восточной – они на снимке едва просматривались. «Пока что находки подтверждают наши первоначальные предположения», – с довольной улыбкой подумал он, сообщая полученные размеры Ивану Юрьевичу и Аркадию Александровичу.