День, на который была запланирована вечеринка в честь Джорджа, приближался с приводившей в смятение скоростью. Эта тема, казалось, висела в воздухе как прорывающийся и просачивающийся всюду туман. Она маячила над всеми разговорами, которые вела миссис Марч, ждала ее у каждой паузы. Казалось, что с ней соглашалась квартира – в каждой комнате навели красоту, по-новому расставили мебель, чтобы освободить побольше места. Квартира ждала – но как-то укоризненно.
Миссис Марч была слишком возбуждена, чтобы что-то есть, но попросила Марту приготовить ей что-то легкое – «чтобы не набивать живот». Она не хотела, чтобы Марта знала, как она волнуется из-за вечеринки, как та занимает все ее мысли, и отправила на задний план все остальные приоритеты.
Она вяло клевала овощи, запивала кусочки большими глотками воды, дышала через рот, как она делала, когда была маленькой девочкой, а ее заставляли есть то, что ей не нравилось. Высокие напольные часы в деревянном корпусе неодобрительно тикали в прихожей, напоминая судью Викторианской эпохи в парике, щелкающего языком и – когда они отбивали какой-то час – звонящего в колокол на ступенях суда, чтобы объявить ее виновной.
Повар и официанты уже все приготовили и отправились переодеваться в форму. Внезапно миссис Марч подумала с негодованием, что они уже все вернулись или никогда и не уходили и прячутся в коридоре, чтобы ее испугать. Она оттолкнула от себя тарелку с овощами, а потом положила на нее салфетку в попытке скрыть, как мало съела.
И отправилась в спальню, когда Марта принялась убирать со стола. В это время дня в комнату падал прямой солнечный свет, и лучи пронзали ее так, словно наносили по ней удары кинжалом. Миссис Марч задернула шторы, опасаясь, что у нее разболится голова. Она сбросила обувь и легла на кровать, поправила юбку и уставилась в потолок, положив руки на живот. Попыталась вздремнуть, но пульс отдавал глухими ударами ей в уши, сердце стучало так громко, что она не могла не обращать на него внимания. К тому же у нее появилась уверенность, что она допустила какую-то ошибку с организацией вечеринки, которую невозможно исправить, и от этой мысли ей было не отделаться. А в каком состоянии сейчас находятся ее гости? В таком же состоянии ожидания? Вечеринка парализует каждую их мысль, доминирует над каждым делом, которым они занимаются? Вероятно, нет. Она сглотнула, в горле у нее пересохло, было больно глотать. Взглянула на часы на запястье, руки дрожали, начался нервный тик. Она лежала и смотрела на часы до без четверти четыре – решив, что, самое раннее, позволит себе начать одеваться к вечеринке только в это время.
Она вскочила с кровати и открыла дверцы встроенного шкафа. Ее уже давно мучило подозрение, что, хотя ее гардероб и подобран со вкусом и вещи у нее хорошего качества, она не умеет их правильно сочетать и выдерживать стиль. В результате они выглядят дешевыми, безвкусными и просто жалкими. Она подозревала, что это можно сказать и про ее мебель, а на самом деле и про все принадлежавшие ей вещи, но в особенности про одежду. Похоже, что одежда не шла ей так, как она шла другим женщинам: все оказывалось или слишком обтягивающим, или слишком коротким, или висело на ней как на вешалке – вещи становились бесформенными, вздымались и шли волнами. Всегда казалось, что она надела чужие вещи.
Миссис Марч стояла неподвижно перед шкафом, осматривая ткань и рисунки на платьях, юбках и брючных костюмах. Как странно, подумала она, что наступит день, когда она выберет последний комплект, который на себя наденет. Последнюю блузку, которая будет вздыматься у нее на груди с каждым ее дыханием, последнюю юбку, которая будет прижиматься к ее животу, когда она будет есть. Совсем необязательно, что она в них умрет (в сознании промелькнули вспышки – больничные ночные рубашки) или ее в них похоронят (ее сестра, всегда строго следующая протоколу, вероятно, выберет самый скучный наряд, который ей меньше всего идет), но все равно это будут последние вещи, которые она выберет сама, чтобы надеть. Она умрет сегодня вечером, до того как начнется вечеринка, и не сможет выполнить роль хозяйки? Пока она усиленно проигрывает в голове этот сценарий, он не должен воплотиться в жизнь. Она часто играла сама с собой в такую игру. Если она задумается, не станет ли ее наряд самым последним, то он и не станет. Если она представит, как умирает сегодня, то не умрет. Это был глупый предрассудок, но на самом деле какие шансы на то, что случится что-то ужасное, когда ты этого ожидаешь? Очень низкие. Никто никогда не говорит: «Моя жена сегодня умерла, как и ожидалось» или «Я попала в ужасную аварию, как и предсказывала».
Она просмотрела вешалки в поисках платья, о котором думала с тех самых пор, как они вообще решили провести вечеринку. Это было платье темно-зеленого цвета с длинными рукавами. Кожа в верхней части ее рук стала дряблой и отвислой с возрастом, и она их специально скрывала.
Она нашла платье между двумя твидовыми брючными костюмами и вытащила его. Вспомнила, что надевала его только один раз – на ужин несколько месяцев назад, когда они с Джорджем встречались с его кузеном Джаредом. Хотя она очень внимательно изучала список приглашенных на сегодняшнюю вечеринку, теперь из подсознания всплыл страх – а что, если и Джаред числится среди гостей? Это не давало ей покоя. В прошлом миссис Марч встречалась с Джаредом только два раза, и нельзя допустить, чтобы на двух из трех встреч с ним она появлялась в одном и том же платье. Конечно, он тепло с ней поздоровается, явно ожидая, что жена его знаменитого кузена произведет на него впечатление. Но, поняв, что она надела то же самое платье, те же драгоценности, у нее та же прическа, он, несомненно, переключит внимание на более стильных женщин в комнате.
Ее взгляд упал на платье насыщенного голубого цвета с открытыми плечами, скрытое в глубине шкафа. Она никогда его не надевала. На самом деле с него еще даже не срезали бирку. Она подумала: «Какой насыщенный, но при этом элегантный цвет! Маловероятно, что кто-то еще из гостей выберет вещь такого же цвета». Но, к сожалению, платье было без рукавов. Она вытащила и его из шкафа и осмотрела оба платья, держа их в руках. Голубое, конечно, было красивым, но миссис Марч не могла рисковать: а вдруг кто-то сфотографирует ее голые руки? Она сунула его назад в шкаф.
Потом сняла с вешалки темно-зеленое платье, осторожно отнесла к кровати, словно это был спящий ребенок, и расправила на покрывале. Рядом с платьем она положила золотую брошь и круглые золотые серьги.
После этого занялась волосами, плотно накручивая их на термобигуди – одну прядь за другой.
Затем обработала ногти пилочкой, потом покрыла их лаком. Она сама всегда этим занималась, чтобы избежать встреч с профессиональными маникюршами, которые вполне могли начать критиковать состояние ее ногтей, как они часто делали в прошлом, спрашивая: «А почему у вас такие желтые ногти? Вы подолгу не смываете лак?» И спрашивали они это в присутствии других клиенток.
Миссис Марч ждала, пока высохнут ногти, и при этом неотрывно смотрела на отстукивающие секунды часы. Затем сняла термобигуди. Когда она разворачивала один из локонов, одна трубочка, все еще оставаясь горячей, обожгла ей кожу на мочке уха сзади. Она резко втянула в себя воздух и промокнула горячее ухо влажным кусочком туалетной бумаги.
Потом разделась, стараясь не смотреть на свое обнаженное тело в зеркале. Кожа на животе так полностью и не восстановилась после вынашивания Джонатана. В нижней части живота виднелись растяжки, которые тянулись к густому темному треугольнику волос между ногами. Ей удалось, хотя и приложив некоторые усилия, всунуть обвисший живот в обтягивающий пояс телесного цвета, а потом она стала натягивать на себя темно-зеленое платье. Когда она наконец позволила себе посмотреться в зеркало в ванной, то улыбнулась – неестественно, словно позировала для фотографии. Слегка покачиваясь, притворяясь, что держит в руке бокал, она изобразила смех.
– Спасибо, что пришли, – сказала она зеркалу. – Спасибо вам, что пришли.
Она попробовала накрасить губы разными помадами – все они ни разу не использовались, были жесткими и блестели, как свечной воск. Но ей пришлось с яростью стирать каждую помаду, при этом она запачкала всю челюсть, потом стала тереть подбородок бумажными полотенцами, а потом в ярости специально провела по шее алой помадой, словно резанула по ней. Наконец, приняв свое поражение, она вернулась к скромной помаде кремового цвета, которой всегда пользовалась.
Все еще окончательно не приняв решение, она стянула темно-зеленое платье, вернулась к шкафу и попробовала надеть голубое. Она поморщилась, когда увидела в зеркале выпячивающуюся верхнюю часть живота и руки, кожа на которых казалась одновременно и плотно натянутой, и обвисшей. Она сорвала с себя платье с приглушенным вскриком. Надела шелковую блузку – ту, которую обычно носила с принадлежавшими ее матери старыми запонками с горным хрусталем – и черную юбку, а потом в конце концов снова оказалась в темно-зеленом платье.
Джордж появился дома в сумерках, когда миссис Марч экспериментировала со светом – с люстрой и торшерами, чтобы определить, какое сочетание ламп создаст уютную, но при этом полную драйва атмосферу. Она тихо напевала себе под нос, как может только спокойная и собранная женщина, но официанты не заметили ее представления. Они вежливо ее игнорировали, когда она баловалась со светом.
Она раздраженно посмотрела на часы на руке. Часть гостей уже, вероятно, находилась на пути к ним: семейные пары переругиваются в лифтах и на задних сиденьях в такси. У женщин так туго натянуты волосы, что они выглядят как после пластической операции, мужчины притворяются, будто купленные десять лет назад костюмы от «Армани» все еще прекрасно на них сидят.
Она предпринимала последнюю несмелую попытку сменить платье, когда Джордж завязывал в ванной галстук. Внезапно ни с того ни с сего он сказал:
– Знаешь, Паулетта звонила, чтобы меня поздравить.
– О, правда? – произнесла миссис Марч.
– Так, не начинай.
– Что не начинать? Я просто сказала «О, правда?».
– Ну, это было очень мило с ее стороны. Она позвонила, несмотря на то, что сейчас занята съемкой…
– Но она же очень талантлива, – заметила миссис Марч.
– Да, у нее очень здорово получается.
У миссис Марч внутри все опустилось, когда она представила, как эта гордость Джорджа Паулой будет проявляться на вечеринке. Она так напряженно работала и строила надежды, которые, вероятно, оказались слишком завышенными (мечты о том, что Джордж посвятит ей речь, скажет о своей любви к ней, гости среди прочего похвалят ее безупречный вкус), и теперь ей придется в этот вечер делить восхищение Джорджа с кем-то еще?!
– На самом деле у нее так хорошо идут дела, что она решила приобрести дом в Кенсингтоне, – продолжал Джордж, застегивая запонку.
– Как мило.
– Да. Похоже, дом красивый – да еще в придачу является достопримечательностью. Она говорит, что когда мы приедем в гости, то сможем там остановиться.
Быть гостьей Паулы, быть благодарной ей за что-либо – нет! Это казалось чужеродным, фактически анафемой – и у миссис Марч даже начал дергаться глаз. Она взяла себя в руки, сосредоточив внимание на пальцах Джорджа, когда он застегивал вторую запонку. А она раньше видела эти запонки?
– У нее на самом деле хорошо идут дела, – повторил Джордж себе под нос с отсутствующим видом.
Миссис Марч определенно не видела эти запонки раньше, и это вызывало у нее беспокойство. Она знала все запонки Джорджа, все галстуки и платки-паше [13], потому что большинство из них были ее подарками за годы их совместной жизни. Откуда взялись эти запонки? Она сделала шаг вперед, открыла рот, чтобы спросить, но тут зазвонил дверной звонок.
Прибыли первые гости – группа из пяти человек, словно они заранее договорились где-то встретиться. Миссис Марч представила, как один из них говорит остальным: «О боже, но кто же захочет в одиночестве сидеть в квартире и разговаривать с ней?» В любом случае у нее вспотело под коленями от одной мысли, что придется вести светскую беседу с одним или двумя рано пришедшими гостями. При виде пяти она почувствовала облегчение, проводила их в гостиную и оставила там, а сама притворилась, будто ей требуется доделать какие-то дела. В данном случае это означало спрятаться в примыкающей к ее спальне ванной комнате, где она осторожно присела на опущенную крышку унитаза, чтобы не помять платье.
Вскоре квартира наполнилась создававшими шум гостями, зазвучал «Щелкунчик» – более живая, близкая к джазу версия, которую миссис Марч посчитала идеальным выбором для коктейльной вечеринки зимой. Она гармонично сочеталась с пульсирующими басами голосов и время от времени вступающими ударными – звонким смехом.
Несколько гостей – старые друзья Джорджа – подарили ему черно-белую фотографию его дедушки в рамке, который с серьезным видом позировал рядом со своим пятнистым английским сеттером. В одной руке он держал ружье, в другой – мертвую утку. Миссис Марч сразу ее возненавидела. Выражения лица мужчины и морды собаки – торжественные, величественные – казались абсурдными. И еще более абсурдным фотографию делало то, что кто-то посчитал ее достойной помещения в рамку. Миссис Марч отметила про себя, что, как только гости уйдут, нужно будет сразу же ее спрятать за шляпными коробками в шкафу.
Вечеринка шла своим чередом, прибывали новые гости, в гостиной становилось все меньше места. Миссис Марч регулярно отправляла Марту в гостевую ванную – свернуть полотенца, вытереть сиденье унитаза и протереть пол легким дезинфицирующим средством с нашатырным спиртом. Резко пахнувшие пары нашатырного спирта смешивались со стойким, сочным запахом сосны. Получался такой незабываемый запах, что гости в будущем во время посещения больниц или проходя мимо магазина, когда хозяйка выливает на улицу воду после уборки, сразу же будут вспоминать последнюю вечеринку у Марчей.