Утром Лена проснулась первой. Приняла душ, приготовила завтрак. Денис все спал и спал. «Точь-в-точь как Ритка», – с добродушной усмешкой подумала Лена.
Ее девчонки были совершенно разными. Валюшка вскакивала как штык, едва за окнами начинало светать. Она была такой с самого рожденья: грудничком не давала Лене и Виктору понежиться в постели, громко требуя внимания, смены мокрых пеленок и молока. Привыкнуть к этому было тяжело, особенно после флегматичной, спокойной как удав Ритки. Та запросто могла пропустить кормление, чуть позже с трудом вставала в детский садик, а уж в школьные годы требовались неимоверные усилия, чтобы разбудить ее.
Обычно Лена первой поднимала Валюшку, кормила ее завтраком, а уж потом принималась за старшую дочь. Ритка со сна стонала, ругалась, брыкалась. Иногда Виктору надоедало слушать бесконечные уговоры и увещевания, он врывался в детскую со стаканом холодной воды и выплескивал ее Ритке за шиворот. Такое, правда, случалось нечасто, зато потом, в течение недели, Ритка вскакивала на уроки по первому звонку будильника. В выходные на нее попросту махали рукой – она могла дрыхнуть до полудня, а то и дольше…
…Лена глянула на часы – стрелки переползли за одиннадцать. Пора просыпаться, мистер соня. Она решительно направилась в спальню, подошла к кровати, потянула край одеяла.
– Подъем.
– Да… потом… когда будет следующая комиссия, – пробормотал Денис, не открывая глаз.
– Какая комиссия? – удивилась Лена. – Что ты плетешь? Поднимайся давай, время почти двенадцать.
– Пятьдесят на пятьдесят… если повезет. – Он вдруг замолк, резко выпрямился на кровати, ошалело глянул на Лену.
– Что, кошмары мучают? – Она улыбнулась и потрепала его по голове. – Надо спать на боку, а не на спине. Так рекомендуют невропатологи.
Денис натянуто улыбнулся.
– Я что-то говорил?
– Да. Про какую-то комиссию и везение. И еще… а, вот, вспомнила, «пятьдесят на пятьдесят». Тебе, наверное, экзамен снился.
– Может быть, не помню. – Денис обеими руками взъерошил шевелюру и сладко зевнул. Нарочито, как показалось Лене. Она видела, его что-то беспокоит. Но что именно, не могла уловить.
– Ты вставать думаешь?
– Думаю.
– Даю тебе пять минут. Еда на столе, остынет, второй раз разогревать не буду. – Она пошла к двери.
– О, прямо как моя мама, – уже весело произнес ей в спину Денис.
Лена обернулась:
– А у тебя и мама есть?
– А как же. В Козлянске.
– И как, интересно, она относится к тому, чем ты занимаешься?
– Понятия не имею. Мы с ней полтора года не виделись. – Он принялся натягивать джинсы.
– Но по телефону-то вы общаетесь? – не сдавалась Лена.
– Это сколько угодно. По телефону я ей говорю, что работаю. В том самом фастфуде.
– И не стыдно тебе?
– Мне никогда не бывает стыдно. В отличие, например, от тебя. – Денис метнул на нее быстрый взгляд, полный ехидства.
– Не боишься, что я тебя выставлю? – спокойно поинтересовалась она.
– Нет, теперь уже не выставишь. – Он аккуратно взбил подушки, накинул покрывало и повернулся к Лене: – Где там твой завтрак? Жрать хочется зверски.
Позавтракав, Денис объявил, что поедет за своими вещами – они у него на вокзале, в камере хранения.
– Вернусь как раз к обеду, – пообещал он, – а часов в пять можно будет собираться.
По правде говоря, Лена втайне надеялась, что Денис передумал насчет их похода в клуб. На худой конец, она была согласна отпустить его туда одного, снабдив деньгами, – пусть себе развлекается, а она займется книгой. Однако его слова убедили ее в обратном.
Денис ушел. Лена, оставшись одна, прибрала в квартире, сделала кое-какие хозяйственные дела. Потом вспомнила, что за минувшие дни позвонила Тамаре лишь один раз, сразу после визита к Серафимову.
Лена накрутила диск телефона. Подошел Вовка.
– Вовик, как мама? – поинтересовалась Лена.
– Хорошо. Температура нормальная. Но таблетки она еще пьет.
– Правильно, – одобрила Лена, – надо пять дней. Позо-ви-ка ее.
– Слушаю, – сипло произнесла в трубку Томка.
– Это я, – сказала Лена.
– Очень приятно. У меня кисель на плите, не могу говорить.
– Так перезвони.
– Обязательно.
Грянул отбой. Лена немного постояла в прихожей, потом зашла в гостиную и села на диван. Работать над книгой не было ни малейшего желания. Она поймала себя на мысли, что машинально отсчитывает время, оставшееся до возвращения Дениса. Он говорил, что приедет в три, а сейчас лишь половина второго.
Неожиданно Лене пришло в голову, что он может вообще не приехать. А что? Очень даже запросто: неизвестно, какие идеи посетят его в ближайшие полтора часа. «Все, что ни делается, к лучшему», – успокоила она себя, однако ей стало неуютно и тревожно.
Минут через двадцать перезвонила Тамара.
– Ну вот, теперь я свободна. Что новенького?
– Ничего. Бездельничаю.
– Везет. А мне Жека борщ заказал на обед, сейчас буду снова париться у плиты.
– Как там Семен Ильич? – спросила Лена.
– Лучше. Давление нормализовалось. Да ты бы сама к нему съездила, раз все равно делать нечего. Хоть бы и сегодня вечером.
– Вечером не могу, занята.
– Тогда прямо сейчас.
– И сейчас не могу.
– А говоришь, бездельничаешь! Вся такая занятая, просто страсть! И голос у тебя какой-то странный.
– Почему странный? – испугалась Лена.
– Не знаю. Ты обычно так не разговариваешь.
– Как?!
– Сексуально! Волнующе! С придыханием!
– Томка! – отчаянно крикнула Лена.
– Да шучу я, шучу, – та расхохоталась, – не хочешь поделиться, какие у тебя дела?
– Боже мой, да самые обыкновенные, домашние. Стирка, например.
– Опять! Ну, Ленка, с такой любовью к стирке ты могла бы запросто открыть прачечную, – язвительно заметила Тамара, – ладно, не буду тебя отвлекать. Иди стирай.
Лена повесила трубку и прижала к пылающим щекам ладони. Вот оно, начинается! Теперь все пойдет шиворот-навыворот.
Ну и пусть!
Она решительно махнула рукой. Что там говорила Томка насчет борща? Она тоже может сварганить грандиозный обед, и борщ умеет готовить не хуже, а может, даже лучше.
Обрадованная и воодушевленная, что нашла способ убить слишком медленно ползущее время, Лена переоделась и поспешила на рынок. Купила там необходимые овощи, приправу, свежую зелень, резво вернулась домой и принялась старательно перемывать и шинковать капусту, свеклу и морковь. Через десять минут огромная кастрюля угрожающе булькала на плите, исходя паром и оранжево-золотистой пеной. По кухне распространялся упоительный аромат.