Идея первобытного яйца или «мешка», проявилась, в частности, в астрономической теории, имевшей хождение при династии Хань. Согласно этой теории, Небеса и Земля оформлены наподобие яйца, при этом Земля покрыта сферой Небес так же, как яичный желток покрыт скорлупой. В более поздние времена (династии Чжоу и Хань) тот же самый термин хунь-дунь употребляется в текстах для обозначения недифференцированного хаоса, бывшего до того, как вселеппая обрела свое существование. В знаменитой «Книге гор и морей» (относится ко времени Хань), Хунь-дунь – это существо, проживающее на юго-западе от Небесной горы (Тяньшань). Хунь-дунь описывается как существо цвета огня, ростом в шесть футов, с четырьмя крыльями. У него отсутствует голова, а по форме оно напоминает мешочек. Однако наиболее известное сообщение о Хунь-дуне (эпоха Чжоу) – это притча из даосского произведения «Чжуан цзы» (III в. до н. э.), которая приводится в основном тексте настоящего издания.
Возможно, с мифом о первозданном хаосе (хунь-дуне) связаны более поздние предания, в которых центральную роль также играет кожаный мешок. Одно предание повествует о царе У-и (правил, согласно принятому мнению, в 1198–1195 гг. до н. э.), одном из последних правителей династии Шан. У-и изготовил человеческую фигуру и назвал ее Духом небес (Тянь-шэнь), потом сыграл с ним партию в шашки и выиграл ее. Будучи человеком злого нрава, У-и, чтобы выказать свое презрение к проигравшему, наполнил кожаный мешок кровью и подвесил его. После этого стал пускать в него стрелы, говоря, что расстреливает Небеса. Вскоре после этого царь был убит молнией на охоте. Похожие события описываются как произошедшие с последним царем государства Сун (спустя почти целое тысячелетие). Этот царь тоже подвесил кожаный мешок, наполненный кровью, и тоже стрелял в него, приговаривая, что расстреливает Небо. Вскоре после этого (282 г. до н. э.), он подвергся нападению со стороны других государств и был убит, а государство – уничтожено. Наряду со связью с концепцией хунь-дунь, возможна и иная трактовка данных преданий – а именно в связи с темой стрелка И, расстреливающего солнце (см. далее).
В «Книге о чудесном и необычайном» говорится, что Хуньдунь – это дикий зверь, похожий одновременно и на собаку и на бурого медведя, имеющий глаза, но ничего не видящий, имеющий уши, но ничего не слышащий. Глаза его незрячи, и поэтому он передвигается с большим трудом. Но стоит кому-нибудь забрести в его края, как он тотчас же почует это. Нсли он столкнется с добродетельным человеком, то в дикой ярости набрасывается на него, а если встретится со злым, то, низко припадая, кивая головой и махая хвостом, начинает ластиться к нему. Такой подлый характер был у него от природы. Когда ему нечего делать, он, чтобы дать выход злобе, кружится и с удовольствием кусает свой собственный хвост, задирает голову, смотрит на небо и громко хохочет.
Миф о творении мы находим в сочинении III столетия н. э «Сань-у ли-цзи» («Записи циклов по третьим и пятым»), ныне известном только по извлечениям в позднейших энциклопедиях. В нем имеется следующая история: «Небо и Земля были некогда слиты воедино, как куриное яйцо, внутри которого зародился Пань-гу (имя, вероятно, в переводе означающее «свернувшаяся [в кольцо] древность»; примечательно, что образы постепенно разворачивающегося змеи-времени и мирового яйца, как своего рода архетипы, чрезвычайно распространены в мифах огромного количества народов, что, с одной стороны, укзывает на поразительную их жизнеспособность и устойчивость, а с другой – на то, что, возможно, у всех подобных мифологических представлений имеется общий древнейший источник). Через 18 тысяч лет изначальная масса разделилась пополам: на светлую, из этой части образовались Небеса, и на темную и тяжелую, из нее образовалась Земля. После этого в течение еще 18 тысяч лет Небеса ежедневно увеличивались на десять футов в высоту, Земля – на десять футов в толщину, а Пань-гу – на десять футов в длину. Так Земля и Небо разделились на нынешнее расстояние, составляющее 90 тысяч ли (приблизительно 30 тысяч миль).
В других текстах, по-видимому более поздних, к основному мифу о творении добавляется, что Пань-гу умер, а его дыхание превратилось в ветер и облака, голос – в гром, левый и правый глаза соответственно в солнце и луну, четыре конечности и «пять тел» (вероятно, имеются в виду пальцы) – в четыре страны света и пять великих гор, кровь – в реки, мускулы и вены – в слои земли, плоть – в почву, волосы и борода – в созвездия, кожа и волосы на теле – в растения и деревья, зубы и кости – в металлы и камни, костный мозг – в золото и драгоценные камни, а пот – в дождь. Паразиты на его теле, оплодотворенные ветром, стали человеческими существами.
Аналогичные представления о творении мы находим в других культурах. Так, «Ригведа» рассказывает нам, что космические воды изначально были ограничены скорлупой, но создавший вселенную бог Тваштри сотворил Небеса и Землю, а потом породил Индру. Напившись сомы (божественный напиток древних индийцев) Индра стал таким сильным, что заставил Небеса и Землю разделиться, а сам заполнил пространство между ними. Затем он разрезал покрытие, за которым покоились космические воды, и выпустил их наружу. Кроме того, другой, более поздний миф из «Ригведы» рассказывает, как Пуруша был принесен богами в жертву и части его разрубленного тела превратились в солнце, небо, воздух, землю, четыре стороны света, четыре слоя общества (касты) человечества и т. д. Наряду с «Ригведой» мифы Древнего Шумера полагали, что в начале времен существовало первобытное море, которое породило космическую гору, содержащую в неразделенном виде Небеса и Землю. Небо и Земля произвели на свет бога воздуха Энлиля, который отделил Небеса от Земли, затем унес Землю к себе и, заключив союз со своей матерью Землей, заложил основы устройства мира.
В более поздние времена Пань-гу изображался (в том числе графически) как рогатый творец, высекающий вселенную с помощью молотка и тесла. В этих сочинениях, относящихся к III столетию и к еще более поздним временам, обнаруживается иной миф о творении, который, правда, большинство китайских ученых считают мифом некитайского происхождения: они связывают его с мифом о предках племен мяо и яо, народов Южного Китая (также впервые упоминаемых в III столетии). В соответствии с тотемистической традицией, эти племена возводят свое происхождение к собаке, именуемой Пань-ху. Этот пес был любимцем легендарного китайского правителя Ди-ку (считается, что Ди-ку правил около 2400 г. до н. э.). Особого благорасположения своего хозяина пес добился после того, как принес ему голову варварского полководца, досаждавшего царству своими набегами. За это, согласно предварительной договоренности, Пань-ху получил в жены дочь своего императора. Пес отнес свою супругу в горные укрепления на юге Китая, где их потомки стали предками современных племен мяо и но. Вполне вероятно, данная легенда повествует о реально имевшем место событии: подвиге легендарного предка племен мяо и яо, относящегося к тотему Собаки. В архаических воззрениях нередко легендарные, героические личности прошлого отождествлялись с тотемистическим первопредком, отчего происходило наложение друг на друга различных мифологических (и, соответственно, временных) пластов. Как бы то ни было, кроме очевидного фонетического сходства имен Пань-гу и Пань-ху, а также того факта, что оба культа предположительно имели своим центром юг Китая, где их нередко смешивали между собой, никакого другого сходства между этими двумя мифами нет.
Согласно «Книге гор и морей», существует и иная версия о сотворении мира. Согласно ей, богом-творцом выступает дух Чжулунь – Дракон со свечой с горы Чжуншань (см. ниже, в разделе об удивительных существах, где рассказывается о драконах).
Божество-устроительница Нюйва (в более точной транскрипции – Нюй-гуа, что переводится как Женщина Гуа) хотя и достаточно заметна во время династии Хань, в более ранней литературе упоминается лишь дважды. Пол ее (несмотря на имя) определяется только в I столетии н. э. Около этого же времени ее начинают описывать как сестру (или супругу) гораздо более прославленного легендарного персонажа Фу-си (что переводится как Покоритель Зверей), мудреца, согласно преданию, жившего около 2800 г. до н. э. Ему приписывается обучение людей охоте и приготовлению пищи, изготовлению сетей и т. п. На каменных рельефах алтарей при гробнице У Ляна (ок. 150 г. н. э.) Фу-си и Нюй-гуа предстают вместе. Человеческие у них только верхние части тела, нижние же переходят в змеиные хвосты, свивающиеся между собой (хтонические образы, довольно часто встречающиеся и в мифологиях других народов, в частности, греческой, шумерской, древнеславянской, мифологии месоамерики). Фу-си держит в руке плотничий угольник, а Нюй-гуа – компас. Видимо, это символы их созидательной деятельности. Однако, в качестве изобретателя и правителя Фу-си выступает лишь со времени Хань, относительно же его созидательной деятельности в более ранние времена (а стало быть и соотнесении с образом богини Нюйвы (Нюй-гуа)) нет никаких упоминаний.
В сочинении Ин Шао (жил между 140 и 206 гг.) «Фэн-су тун-и» («Общий смысл обычаев»), не дошедшего до нас и известного только по цитатам из позднейших произведений, Нюйва (Нюй-гуа) лепит людей из глины (см. основной текст): вначале из желтой земли, а устав, при помощи шнура (лианы). Различиями в способе производства людей объясняется их изначальное неравенство (в том числе предопределяется и неравенство социальное): богатые и знатные – это люди, изготовленные из желтой земли, в то время как бедные и ничтожные, т. е. обычные люди, – это люди, изготовленные с помощью шнура.
Является ли миф о Нюйве (Нюй-гуа), как создательнице рода человеческого, народным добавлением к первоначальной теме Нюй-гуа, чинившей и приводившей в порядок мир, – неизвестно, т. к. никакого сюжета, предшествующего данному мифу (о сотворении самой Нюйвы) не существует, по крайней мере он не дошел до нашего времени. Нюйва (Нюй-гуа) появляется в уже существующей вселенной. Логично было бы предположить, что миф о Нюй-гуа – это целиком создание эпохи Хань, но этой версии противоречат упоминания ее имени, обнаруженные в чжоуской литературе (по меньшей мере два).
Наилучшее описание деятельности богини Нюйвы (Нюй-гуа) приводится в шестой главе произведения «Хуайнань-цзы» (эпоха Хань, II в. до н. э.) – сочинения, богатого мифологическими материалами. «В очень древние времена четыре столба [по четырем странам света] были низвергнуты, девять областей [обитаемого мира] раскололись на части, Небеса не покрывали всего [мира], а Земля не поддерживала полностью [Небеса]. Огонь бушевал – и никто его не тушил, воды разливались – и никто их не сдерживал. Лютые звери пожирали людей, хищные птицы терзали старых и слабых своими когтями. Вот почему Нюй-гуа сплавила вместе камни пяти цветов и залатала ими лазурное Небо. Она отрезала ноги у черепахи и укрепила ими четыре столба. Она заколола Черного Дракона, чтобы спасти область Цзи [нынешние провинции Хобэн и Шаньси в Северном Китае]; она собрала тростниковую золу, чтобы запрудить непокорные воды». Далее в произведении рассказывается, что после означенных дейсвий установилась всеобщая гармония: времена года сменяли друг друга в установленном порядке, животные спрятали когти и зубы, а змеи укрыли в себе свой яд. Люди жили, всегда полные сил, и не нуждались в том, чтобы восстанавливать их во время сна, т. е. постоянно бодрствуя.
Упоминаемые в этом мифе «четыре столба» соотносятся с существующими во многих культурах космологическими верованиями, что Небеса подперты столбами или покоятся на каких-то других основаниях. В Китае (где, в соответствии с рельефом местности, столбы мыслятся как горы) наиболее ранние упоминания о них встречаются в поэме «Тянь вэнь» (IV в. до н. э.), где, правда, говорится не о четырех, а о восьми столбах. В этом же источнике (и в некоторых других текстах) говорится еще и о «вэй», или о «связях Земли». В качестве своего рода технического термина «вэй» означает веревку, которой тент над повозкой крепится к ее корпусу. Отсюда, по аналогии, «вэй» Земли (иногда с указанием числа четыре) служит для того, чтобы крепить к Земле, лежащей внизу, тент Небес. Возможно, в представлениях о «вэй» можно усмотреть отголоски мифа о мировом древе (этот миф есть в большинстве культур) – связующем звене между между мирами, уравновешивающем мироздание, являющемся своего рода осью, проходящей через все миры (подземный, наземный и небесный). Некоторые писатели эпохи Хань связывают историю Нюй-гуа с космической битвой между легендарным правителем Чжуань-сюем (жил, соглано преданию, в XXV в. до н. э.) и разбойником Гун-гуном (в позднеханьское время он описывается уже не как человек, а как рогатое чудовище с телом змеи). Согласно легендам, когда Гун-гун безуспешно боролся за власть с Чжуань-сюем, он в пылу битвы споткнулся о гору Бучжоу (на северо-западе Китая), отчего в этом месте рухнул небесный столб и порвалась небесная веревка («вэй»). Именно поэтому Нюй-гуа пришлось латать Небо сплавленными вместе камнями и отрубать ноги у черепахи, чтобы его подпереть. Однако «следы» этой мировой катастрофы, как утверждает источник объясняя существующий миропорядок, сохранились и поныне. Небо и Земля на северо-западе наклонены друг к другу, а в противоположном конце друг от друга отдалены. Небесные тела до сих пор продолжают двигаться по Небу в северо-западном направлении, в то время как реки (в Китае) текут по Земле в океан (т. е. на восток). Несмотря на внешнюю убедительность данного сюжета, в нем тем не менее прослеживаются явные позднейшие наслоения, а также то, что он скомбинирован из различных источников (относящихся к разным культурным и временным пластам).
В соответствии с некоторыми источниками, дальнейшая судьба Нюйвы была такова. Закончив свою работу для человечества, она решила отдохнуть. Этот отдых называется смертью, но это вовсе не бесследное исчезновение. Подобно Паньгу, она, превратилась в различные вещи и существа. Так, например, в «Книге гор и морей» (эпоха Хань) говорится о том, что кишки Нюйвы превратились в десять святых, поселившихся на равнине Лигуан; поэтому их называли «Нюйва-чжи чан», (т. е. «Кишки Нюйвы»).
По другим (судя по всему, более поздним) вариантам, великая Нюйва вовсе не умерла, а, закончив трудиться для людей, села в колесницу грома, запряженную двумя летающими драконами (фэйлун), и приказала белым безрогим драконам (байчи) прокладывать ей путь. Змеям же велела лететь следом за колесницей. Над колесницей во время пути плыли желтые тучи, а духи вместе с небесными и земными демонами следовали за богиней. На колеснице она поднялась на девятое небо, прошла сквозь небесные ворота и, представ перед Небесным владыкой, рассказала о всех своих свершениях. После этого она тихо и спокойно, подобно отшельнику, ушедшему от мира, жила в небесном дворце и не кичилась своими заслугами, так как их она приписала великой природе, считая, что все свои деяния совершила следуя влечению естества.
В легенде даже добавляется, что все отпрыски лесных существ получают фамилию Ян. Этим-де и объясняется то, почему на юго-западе Шу так много Янов, т. е. все они – потомки тех, кто происходит от Цзяго, или Махуа.
В облике Чжулуна многое напоминает первотворца. Тем не менее, сохранив явные черты живого существа, он все-таки не смог с течением времени приобрести человеческих черт и окончательно превратиться в космическое божество-творца вселенной. Несмотря на свои удивительную внешность и необычайную силу, он остался в глазах людей лишь духом одной из гор.
Чудесная птица феникс, почитавшаяся уже в древности, появлялась, по преданию, только в период добродетельного правления и была своего рода эмблемой добродетели, верности. Считалось, что самец и самка («фэн» и «хуан» – отсюда китайское наименование феникса – «фэнхуан») очень нежно привязаны друг к другу, поэтому птица стала со временем символом супружеской любви и верности.
В облике и функциях единорога-цилиня прослеживаются явные эротико-фаллические черты, что отражает глубокую архаичность этого образа, восходящего, по-видимому, к тотемистическим представлениям о мужском божестве-прарордителе. Об этом говорит и то, что изображение цилиня, несущего на спине младенца мужского пола, молодые супруги нередко вешали в своей комнате.
Эта «способность» вызвала к жизни легенду, казалось бы, прямо противоположную по смыслу: черепахе стали приписывать похотливость, способность превращаться в женщину и соблазнять мужчин. В результате выражение «сын черепахи» стало восприниматься как оскорбление («бастард»), а изображение черепахи на стенах или дверях дома было в Китае эквивалентом мазания ворот дегтем в старой России.
Со львом (признанным царем зверей) китайцы познакомились довольно поздно. Его культ льва проник в Китай лишь вместе с буддизмом. В какой-то степени лев в Китае всегда оставался символом буддизма (недаром считалось, что Будда до своего последнего перерождения десяток раз рождался в облике льва и много меньше – в облике других существ).
Каменные изваяния пары львов почти всегда стояли у входа в буддийские храмы: они охраняли его и отгоняли злых духов. Примечательно, что императоры последней, маньчжурской по происхождению, династии Цин, отождествлявшие свой этноним (маньчжу) с буддийским Маньчжушри (в буддийско-китайской мифологии Маньчжушри обычно изображался верхом на льве), питали особую склонность ко львам. Тибетские ламы нередко присылали им именно львов в качестве своей символической дани.
Культ обезьяны, вероятнее всего, является результатом индо-буддийских влияний.
В соответствии в поверьями, превращаясь в женщин, лисы соблазняли мужчин, а затем нередко убивали их или приносили им большие беды. Подчас они даже выходили замуж, рожали детей, но и здесь, как правило, дело не кончалось добром.
Лису даже «наградили» соответствующей биографией, суть которой сводилась к тому, что первоначально она была похотливой женщиной, которую еще в древности за грехи обратили в лису.
Об этом повествуют даосские легенды.
Среди таких растений можно назвать тысячелистник, по стеблям которого гадали еще в эпоху Чжоу, лотос, который стал священным цветком после проникновения в страну буддизма (на нем, по преданию, восседали Будда и Гуань-инь, кроме того, лотос использовался для перемещения душ умерших буддистов в рай). После появления в Китае культуры чая в ряде районов страны воздвигли кумирни в честь божества чая. Несмотря на все многообразие мотивов почитания растений и животных, среди них имеется один общий: большинство животных и растений почиталось за то, что они могли противостоять демонам зла.
Рассказ о дереве Цзяньму вполне соответствует мифу о мировом древе, обычному для большинства архаичных культур: функция соединения миров, расположение в центре мира, охранительная, равновесная природа мирового древа (райский сад вокруг него).
Рассказ о потерянной жемчужине, судя по всему, имеет своими корнями даосскую притчу, т. е. является более поздним, чем архаические мифологические сюжеты. Для даосских притч характерно то, что, используя образы и сюжеты мифологической древности, даосы «приспосабливали» их для своих собственных нужд, т. е. для того, чтобы говорить о внутреннем совершенстве человека, его движении по Пути (Дао). В этой связи жемчужина может трактоваться как своего рода энергетический центр, находящийся в человеке, канал, при помощи которого он может познать вселенную (или Дао). Отсюда – поиск жемчужины – это рассказ о способах открытия этого центра, приобщения к энергии вселенной (не случайно жемчужину находит тот, кто смотрит на берег реки «рассеянным» взглядом, т. е. расфокусированным, что вполне соотносится с даосскими техниками медитации).