Здание этой московской школы напоминало своим видом морской лайнер, зашедший в портовый док на профилактический ремонт. Оно было окружено строительными лесами, по которым сновали люди в синих спецовках и оранжевых касках. Они штукатурили и красили стены, вставляли в оконные рамы новые стекла.
В распахнутую парадную дверь Гордеев проскочил стремительно, чтобы не вымазаться в краске, в два прыжка преодолел восемь гранитных ступенек. Здесь все пахло свежезаконченным ремонтом. Острый запах масляной краски смешивался с запахом извести и щекотал ноздри. Юрий не выдержал и чихнул.
— Будьте здоровы! — услышал он откуда-то сверху.
— Спасибо, — ответил Юрий по инерции.
Он не сразу заметил говорившего, так как понадобилось какое-то время, чтобы адаптироваться к сумеречной атмосфере школьного здания. В люстре, что висела в фойе, горело лишь несколько тусклых лампочек, покрытых каплями засохшей извести. После улицы с ярким солнцем здесь было просто темно.
Когда же глаза привыкли к полумраку, Юрий увидел рядом с собой, у ближайшей стены, высокую деревянную стремянку. На верхней ее ступеньке стояла темноволосая девушка в синем джинсовом комбинезоне. В руках у нее было несколько застекленных фотопортретов в металлических рамках. Девушка развешивала портреты на торчавших из стены крупных гвоздях, которые располагались рядами. На многих из них уже висели большие черно-белые фотографии девичьих и мальчишеских лиц. Под фотографиями можно было прочесть фамилии изображенных и год выпуска. Вверху же, почти под самым потолком, была надпись, составленная из желтых металлических букв, — «Лучшие ученики школы».
Развесив имеющиеся в руках портреты, девушка спустилась с лестницы за новыми, что были сложены небольшими стопками прямо под лестницей.
— Вы кого-нибудь ищете? — спросила она, заметив, что незнакомец внимательно рассматривает уже развешанные ею фотографии.
— Да. Мне бы повидать директора школы, — ответил Юрий, отрывая взгляд от школьной галереи почета.
— Даниила Андреевича нет, но он скоро должен быть. Его кабинет на втором этаже. Рядом с учительской.
— Тогда я его подожду. Вы не против?
— Сделайте одолжение. Но если вы по поводу устройства вашего ребенка в школу, то лучше сразу обратиться к Антонине Егорьевне. Она зав учебной частью.
— Нет, я совсем по другому вопросу. Хотя… Скажите… не знаю вашего имени?..
— Лида.
— А меня зовут Юрий Петрович, — представился в свою очередь Гордеев.
— Я вас слушаю, Юрий Петрович.
— Скажите, Лида, Антонина Егорьевна давно работает в вашей школе?
— Третий год. К нам ее перевели из другого района. У нас учительский коллектив молодой. Относительно, конечно.
Девушка взяла несколько застекленных фотографий и стала подниматься по лестнице.
— А Даниил Андреевич? Он тоже недавно работает в вашей школе?
— Нет, — улыбнулась девушка, — вот Даниил Андреевич здесь давно. Сразу после окончания педагогического института.
Руки девушки опустели. Она развесила очередную партию фотографий и стала спускаться по лестнице, но остановилась.
— А вы не поможете мне?
— С удовольствием, — ответил Юрий. — Что от меня требуется? Подавать портреты?
— Если вам не трудно.
— Нисколько.
Гордеев взял стопку портретов и стал подавать их Лидии по одному.
— Даниил Андреевич, — вернулась к разговору девушка, — когда-то учился в этой школе. Его фотик тоже здесь есть, — Лида показала в сторону развешанных фотографий. — Взгляните, во втором ряду, третий с левой стороны.
Гордеев посмотрел в указанном направлении. С фотографии на него смотрело лицо пухлого юноши. Тяжелые роговые очки придавали лицу серьезное выражение. Внизу он прочел: «Даниил Леонидов. Выпуск 1973 года».
— Строгий, наверно? — поинтересовался Гордеев.
— Справедливый, — улыбнулась девушка. — А без строгости в школе нельзя. Дети это быстро почувствуют и сядут на голову.
— Вы тоже педагог?
— Преподаю в начальных классах.
Передавая наверх портреты, Гордеев не упускал случая взглянуть на них. Ему было интересно посмотреть, как выглядели Федор Невежин и Эдуард Поташев в год окончания школы. То, что их пока здесь не было, Гордеев знал точно, он уже прочел фамилии под висевшими портретами.
— Я думал, что вы практикантка.
— Это потому, что я выгляжу несолидно? — словно бы застеснялась девушка.
— Я бы сказал: очень молодо.
— Будущий учебный год для меня будет вторым. Я из тех, кто только-только начинает свой трудовой путь. Так нам сказал ректор, когда вручал дипломы. А Даниил Андреевич подобным мне помогает делать первые шаги. Ведь ему в свое время тоже помогали. Начинающему преподавателю очень важно поверить в себя, в свои силы…
— Ну лично я в ваших силах и способностях нисколько не сомневаюсь, — с улыбкой, но очень серьезным тоном сказал Гордеев.
Девушка рассмеялась.
— Кстати, — уже серьезно сказала Лида, — Даниил Андреевич сейчас подойдет.
— Лида, вы ясновидящая?
— Нет, — грустно ответила Лидия. — Просто я видела, как он только что вышел из своего автомобиля.
Говоря это, девушка показала на окно, выходящее на школьный двор. Сквозь мутное, еще не промытое после ремонта оконное стекло можно было разглядеть стоящие у ворот школы «Жигули».
Хотя Юрий и ожидал прихода директора, однако тот появился в фойе внезапно. Как всякий хороший хозяйственник, он сначала обошел вверенный ему объект, проверил, как идут ремонтные работы, поговорил с прорабом и лишь затем вошел в здание школы с противоположного входа, который по старинке назывался «черным».
— Лидия Георгиевна, — услышал внезапно за своей спиной Гордеев, — я поражаюсь вашим способностям! Вы всегда находите себе добровольных помощников. Как вам это удается? Поделитесь на досуге?
От неожиданности Лида чуть не выронила портрет, который в это время ей подавал Гордеев, но Юрий успел его подхватить.
— Это моя инициатива, — Гордеев обернулся. — Я просто не мог отказаться от помощи начинающему педагогу. Здравствуйте.
— Что ж, хорошим помощникам мы всегда рады, — сказал директор и склонил голову в вежливом полупоклоне.
Гордеев без труда узнал директора. Этот полноватый мужчина хотя и изменился с годами, но все же очень напоминал того семнадцатилетнего юношу, чья фотография висела среди лучших учеников школы. Те же внимательные глаза, то же суховато-серьезное выражение лица, виной чему были старомодные очки в тяжелой роговой оправе. Лишь волос поубавилось на голове. Они теперь не свисали челкой, а были зачесаны назад и немного набок, что позволяло скрывать постепенно увеличивающуюся лысину. Такие прически раньше почему-то назывались «внутренний заем».
Даниил Андреевич строгим директорским взглядом окинул то, что успела сделать его подчиненная, и, кажется, остался доволен.
— Продолжайте, Лидия Георгиевна, — поощрил он и собрался было идти дальше, но был остановлен своей подчиненной.
— Даниил Андреевич, — сказала Лида, — а товарищ к вам.
Директор внимательно оглядел Гордеева:
— Слушаю вас. По какому вопросу?
— По личному вопросу одного из моих клиентов, — ответил Гордеев.
Леонидов удивленно вскинул брови.
— Я адвокат, — пояснил Юрий.
— Тогда пройдемте в мой кабинет… Это на втором этаже.
Кабинет директора школы состоял из двух небольших комнат. В одной, совсем маленькой, располагалась приемная, а в другой, чуть больше, — рабочий кабинет. В нем царил беспорядок. Повсюду валялись какие-то бумаги. Это были и старые объявления об экскурсиях по музеям, расписания учебных занятий, и школьные стенные газеты, выпущенные к разным праздникам. Были тут и сочинения по литературе, и контрольные по математике, которые, судя по лиловым штампам, являлись итоговыми за четверть или за год.
— Извините. У нас ремонт, — объяснил беспорядок директор школы. — Приходится кочевать с места на место. — Даниил Андреевич освободил ближайший же стул, а бумаги с него перенес на подоконник. — Садитесь. А я, с вашего разрешения, пока немного приберу.
Пока хозяин кабинета неторопливо наводил поверхностный порядок, Юрий Петрович огляделся. Кроме нескольких стульев и директорского стола, на котором стоял устаревший компьютер — явно подарок каких-нибудь шефов, — в помещении находилось еще и несколько массивных шкафов с инвентарными номерами, забитых папками, книгами и классными журналами. Наверху стояли два микроскопа, огромный глобус и какая-то химическая посуда, из-за чего невозможно было определить предмет, который преподавал директор школы, кабинет которого больше напоминал кладовую запасливого завхоза. Рядом со шкафами в небольшой застекленной витрине красовались металлические, керамические и деревянные кубки, всевозможные вымпелы, грамоты и жетоны на атласных тесемках. Это были школьные спортивные трофеи, добытые не одним поколением школьных атлетов, туристов и шахматистов, защищавших честь своей школы на районных, городских, областных и даже всесоюзных соревнованиях, первенствах и разного рода олимпиадах.
«Богатая коллекция!» — подумал об уголке спортивной славы Юрий Гордеев.
На стене, за вращающимся креслом директора, висел большой живописный портрет мужчины, изображенного в полный рост. Его лицо Гордееву показалось очень знакомым, и имя вертелось на языке, но вспомнить, кто это, Юрий все никак не мог. Портрет был выполнен маслом и вставлен в массивную золоченую раму.
— Интересуетесь? — спросил директор школы, по всей видимости перехвативший взгляд Юрия.
— Да, — ответил Гордеев. — Только вот забыл…
— Так это же Макаренко! Наша школа носит его имя. — Директор сделал многозначительную паузу. — Был такой педагог. Занимался беспризорниками. Макаренко собирал их в коммуну и делал людей с большой буквы.
— И написал «Педагогическую поэму», — продолжил Гордеев.
— Читали? — поинтересовался Даниил Андреевич.
— Приходилось, — ответил Гордеев. — И «Флаги…» тоже.
— Что ж… Приятно слышать. Сегодня немногие могут похвастаться этим. — Леонидов перенес последние бумаги на подоконник и сел наконец за свой стол. — Ну так что же вас привело ко мне?
— Дела давно минувших дней… и нынешних.
— Слушаю вас, господин адвокат.
Юрий Гордеев вкратце рассказал суть своего дела, которая сводилась к тому, что адвокату Гордееву, взявшему на себя защиту Невежина, была необходима характеристика на своего подзащитного — одна из многих, которые ему еще предстояло получить в других местах. Кроме того, он хотел узнать о взаимоотношениях между Поташевым и Невежиным, начавшихся, надо понимать, еще в школьные годы.
— Они учились в одном классе, не так ли? — закончил Юрий.
— Да. Я помню этих парней. Отличные были ребята. Гордость школы. Они окончили школу годом раньше меня. А вот меня они вряд ли вспомнят: старшеклассники, как правило, не обращают внимания на тех, кто моложе. В год окончания школы Невежин и Поташев были лучшими среди всех десятых классов, а их тогда было четыре: «А», «Б», «В» и «Г». Они учились в «А», лучшем классе в школе.
Леонидов поправил указательным пальцем свои очки, сползшие на кончик носа.
— Вам, Юрий Петрович, наверное, известно о практике, которая существует во многих школах.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю о том, что во время распределения учеников по классам самых способных собирают в «А». Тех, кто послабее, — в «Б»… Ну и так далее.
— Не знал, — улыбнулся Гордеев. — Наверно, потому, что сам я учился в «Г».
Леонидов рассмеялся:
— Ну что ж, без исключений не бывает и правил.
— Спасибо. Утешили, — шутливо поблагодарил Гордеев.
— А к лучшим ученикам, — продолжал раскрывать «тайны» Леонидов, — приставляли и лучших классных руководителей. Таким руководителем у Эдуарда Поташева и Федора Невежина была Юлия Петровна Доброва. Педагог с большим стажем. Она пользовалась авторитетом и среди учеников, и в среде преподавателей. Недаром ей было присвоено звание «Заслуженный учитель»… Глядя на то, как работает Юлия Петровна, — продолжил после паузы Леонидов, — я понял, что тоже хочу стать учителем. Пошел в педагогический… Вот Юлия Петровна могла бы вам многое рассказать и об Эдуарде Поташеве, и о Федоре Невежине, и об их взаимоотношениях.
— Она работает в школе? — спросил Гордеев.
— Нет. Юлия Петровна на пенсии.
— Она жива? Ведь ей, наверно, много лет?
— Сведений о том, что она умерла, у меня нет. А лет ей действительно много.
— Где я могу ее найти?
— Одну минутку. Я найду вам ее адрес. — Директор со скрипом выдвинул верхний ящик письменного стола и стал что-то искать в его недрах. — Юлия Петровна, — не прерывая своих поисков, продолжал говорить Леонидов, — прежде жила в Москве. Но когда вышла на пенсию, то переехала в Коломну. Обменялась с внуком жилплощадью. Теперь в ее квартире живет он.
Даниил Андреевич наконец-то извлек из недр ящика большой блокнот в черном коленкоровом переплете, положил перед собой и стал листать.
— У меня здесь, — пояснил Леонидов Гордееву, — записаны адреса всех наших пенсионеров. Своих стариков мы не забываем. Поздравляем с праздниками — посылаем открытки. Звоним. Навещаем. Помогаем. Как можем и чем можем… А над одинокими наши школьные тимуровцы берут шефство.
— А что с Добровой?
— Ну, Юлия Петровна как переехала в Коломну, так больше в Москву и не возвращалась. Поздравления с праздниками, как и остальным, мы на ее адрес отправляем регулярно. Но вот жива она или нет, честно скажу, не знаю. От Юлии Петровны давно не было никаких вестей… И телефона у нее нет. — Даниил Андреевич протянул Гордееву карандаш и чистый лист бумаги: — Записывайте адрес. Город Коломна, улица Вагонная, дом восемнадцать, квартира два. Доброва Юлия Петровна…