Несмотря на посиделки, Юрий Петрович Гордеев проснулся раньше обычного и позволил себе немного поваляться в постели. По утрам, когда на то было время, он любил слушать гомон городских птиц, который через распахнутое окно проникал в его спальню. Это помогало собраться с мыслями и правильно распланировать предстоящий день. О начале очередного рабочего дня ему вскоре и напомнил своим комариным писком электронный будильник.
Первая чашка кофе привела Гордеева в нужное состояние, а контрастный душ и жесткое махровое полотенце добавили бодрости. Легкий завтрак и еще одна чашка кофе придали организму дополнительные силы.
На работу Юрий Гордеев приехал вовремя и в хорошем расположении духа. Упругой походкой он прошел от стоянки, где оставил синие «Жигули», в двери юридической консультации номер десять. Внутри, у входа в его кабинку, уже сидели люди. Они ожидали начала приема. Среди посетителей он заметил знакомое бледное и густо усыпанное веснушками лицо. Это был Владлен Раппопорт, не сводивший с Гордеева напряженного взгляда. В его голубых глазах читались немой вопрос и надежда. Гордеев бегло осмотрел остальных клиентов.
— Пожалуйста, прошу первого, — на ходу сказал Гордеев и вошел в кабинку.
Первым посетителем как раз и оказался Раппопорт.
Это был упитанный мужчина среднего роста и среднего же возраста. На его большой голове сквозь рыжеватые курчавые волосы можно было разглядеть намечающуюся плешь.
— Добрый день, Юрий Петрович, — поздоровался вошедший.
— Здравствуйте, Владлен… — Гордеев слегка помедлил, стараясь вспомнить отчество клиента.
— Семенович, — подсказал Раппопорт.
— Прошу, Владлен Семенович, — Юрий рукой указал на стул.
— Спасибо.
Стул под весом Раппопорта жалобно скрипнул.
— Вы сегодня один? Без вашего товарища?
— Да, — грустно и со вздохом ответил Раппопорт. — Чупров в больнице.
— Что с ним? Наверное, плохо переносит такую жару? Синоптики обещают в ближайшее время похолодание и дожди.
— Нет. С этим у него все в порядке. К жаре он привык, родился в Самарканде. Летом там столбик термометра ниже тридцати не опускается.
Раппопорт замолчал.
Гордеев вопросительно смотрел на клиента. Тот молчал, и пауза затягивалась. Наконец сказал:
— Владимира избили.
— Как это произошло?
— Поздно вечером выгуливал свою овчарку в скверике рядом с домом. Поблизости остановилась легковая машина. Вышли трое. Что-то спросили или попросили — Владимир не помнит. Короче, привязались.
— Может, резко ответил?
— Он никогда никому не грубил. Со всеми разговаривал вежливо.
— И собака не помогла? Это же сторожевая порода.
— Овчарке прыснули в нос слезоточивый газ. Из карманного баллончика. Сейчас такие у многих… Носят для самообороны… — Раппопорт горько усмехнулся, — и, как оказывается, для нападения тоже. К тому же собака была в наморднике. Все произошло столь неожиданно… Владимир не успел отдать никакой команды.
— Жаль… Как он себя чувствует?
— Уже поправляется. У него средние телесные повреждения.
— Когда это случилось?
— На прошлой неделе. В тот же день, когда мы с Владимиром приходили к вам на прием. Если вы о нем помните, конечно.
— Прекрасно помню. То было в позапрошлый понедельник… — Гордеев задумался. — Скажите, Владлен Семенович, — продолжил Юрий, — ваш товарищ не запомнил машину, из которой вышли нападавшие?
— О том же Чупрова в больнице спрашивал и милиционер. Но Владимир ничего, кроме цвета машины, не помнит. Он плохо разбирается в современных автомобилях. Сказал лишь, что была иномарка темного цвета.
— Темного?
— Да. Володя нарисовал ее очертания — насколько сумел вспомнить. Об этом его тоже попросил работник милиции.
— Это что-то прояснило?
— Представитель милиции называл какую-то марку. Сказал, что очень похоже.
— Вы присутствовали при этом?
— Нет. Володя мне пересказал разговор.
— Он вам не сказал, что предположил работник милиции?
— Говорил, что какое-то длинное двойное название, связанное с иностранной спортивной игрой.
Гордеев задумался. В его голове заработал компьютер, прокручивавший на экране памяти логотипы и названия автомобильных заводов.
— Чупров сказал, что милиционер еще усмехнулся и добавил: игра богачей.
— Игра богачей… игра богачей… Интересные ассоциации у работников правоохранительных органов.
— Володя сказал, что это слово напомнило ему о географии. Оно созвучно названию какого-то теплого течения.
— А мне это напоминает разгадывание кроссвордов. Только там отгадывающему точно известно количество букв, составляющих неизвестное слово.
— Может, Гольфстрим?.. — предположил Раппопорт и замолчал. После секундной паузы он продолжил: — Но я, Юрий Петрович, к вам пришел не за этим.
— Я понимаю. Вы хотите услышать мой ответ на ваше предложение? Могли бы просто позвонить и не тратить времени на дорогу.
— Мог бы… Но мне почему-то захотелось видеть при этом ваши глаза.
Раппопорт вопросительно замолчал.
— Я берусь за ваше дело, — сказал Гордеев, который не любил зря тянуть время. — Вернее, не за ваше, а за дело Невежина Федора Евгеньевича. Детали мы обговорим позднее.
— Федор Евгеньевич пока еще является вице-президентом, и сорок девять процентов акций фирмы «ВДП» принадлежат ему. Думаю, что гонорар вас не разочарует.
— Я берусь за это дело не только ради денег, но и еще по одной причине. Не скрою, оплата моих трудов стоит для меня не на последнем месте. Но в данном случае затронуты не только мои материальные интересы… Здесь присутствует и профессиональный интерес. Люблю, знаете ли, трудные дела.
— Спасибо, что не отказались.
— Буду рад помочь.
— Сделайте все возможное… Невежин человек честный. Я в этом уверен. Его просто подставили. Узнать кто — это в ваших силах… и в наших интересах.
— Я постараюсь сделать даже невозможное.
— Защитите невиновного. Он призывает вас на помощь.
— Вы знаете латынь?
— Этот мертвый язык сейчас знают только немногие филологи и специалисты-медики…
— Иногда и юристы!
— Почему вы об этом спросили?
— Потому что вы попали в самое яблочко. Слово «адвокат» происходит от латинского advocare и означает — «призывать на помощь».
— Не знал…
В этот момент за шторкой кабинки, в которой Гордеев вел прием, кто-то громко закашлял, напоминая беседующим, что сегодня есть и другие посетители, что здесь очередь.
— Итак, Владлен Семенович, я берусь защищать Федора Евгеньевича. Детали мы с вами еще обговорим — не сегодня, если это возможно. — Гордеев хотел дать понять посетителю, что время, отпущенное на него, у адвоката истекло, там, за шторкой, ждут другие. — Вы меня извините, просто какой-то наплыв клиентов! А наше соглашение я официально оформлю чуть позже, во второй половине дня. Нам же необходимо еще и согласие Невежина. Вот я и подъеду завтра с утра в Бутырки.
Раппопорт поднялся и понимающе покивал:
— Еще раз спасибо, что не отказались. Всего вам доброго.
Гордеев тоже ободряюще кивнул ему вслед.
Но когда Раппопорт отодвинул шторку кабинки, Гордеева осенило:
— Гольф! — неожиданно выкрикнул он.
— Что? — обернулся Владлен Семенович.
— Теплое океанское течение называется «Гольфстрим»?
— Да.
— Значит, игра аристократов и богачей называется «гольф»!
— Тогда как же называется автомобиль?
— Я бы сказал, что он так назывался. Теперь и у меня есть основания думать, что это груда обугленного металла.
— Не понял.
— Машина была марки «фольксваген-гольф». Это одна из последних моделей известного германского концерна.
— А-а, народный автомобиль?
— Слышали о таком?
— Естественно!
— «Немецкий концерн „Фольксваген“ скупает заводы английского „Роллс-ройса“», «Будет ли народ Германии ездить на машинах аристократов из Англии?» — процитировал газетные заголовки Гордеев.
— Все верно, — невесело улыбнулся Владлен Семенович. — Вот вы уже и идете по следу… Но не буду более занимать ваше время.
Раппопорт еще раз попрощался с Юрием, уже кивком, и покинул кабинку, рядом с которой, нетерпеливо ерзая на жестких стульях, ожидали приема несколько человек.
— До свидания, — в свою очередь попрощался Юрий Петрович. — Следующий, пожалуйста.
После обеденного перерыва Гордеев оформил соглашение на защиту Невежина, но приступить к работе решил с завтрашнего утра, с посещения СИЗО № 2, как официально именовалась Бутырская тюрьма, где содержался Невежин. Тот должен был дать свое официальное согласие на защиту. А сегодня вечером должна была прилететь из Болгарии, где проводила свой ежегодный отпуск, Стелла Рогатина — подруга Юрия, или, как говорят в Штатах, его герл-френд. Стелла почему-то любила отдыхать в этой небольшой бывшей братской стране. Черное море там, как ей казалось, было теплее. Сервис, по сравнению с нашим Черноморским побережьем, был намного выше, а цены за те же услуги — ниже. Не было там пока еще в массовом исполнении постсоветского жлобства. Правда, в последние годы и оно было частично привнесено бывшими советскими гражданами, заработавшими свои первые большие деньги на торговле турецким или китайским ширпотребом. Но все это наличествовало на широко известных курортах, типа «Золотых песков» или «Албены». Стелла же выбирала места потише. Она сняла комнату со всеми удобствами в небольшой рыбацкой деревушке, удаленной от хорошо разрекламированных международных зон отдыха. Деревня эта находилась на берегу моря и по российским понятиям напоминала маленький поселок. Дороги в ней были заасфальтированы. Двух- и трехэтажные домики выбелены мелом. По вечерам на открытых террасах этих домов сидели жители деревни и, попивая прохладную ракию, обсуждали жизненные проблемы со своими городскими родственниками или редкими здесь квартирантами. Отдыхали в поселке в основном представители болгарской богемы: актеры, певцы, литераторы, которым хоть на время хотелось отдохнуть от своей известности. Об этой деревушке Стелла Рогатина узнала от своей болгарской подруги Роксаны, с которой когда-то училась в Московской консерватории. Именно она и пригласила Стеллу в это тихое местечко. Подруги из-за частых гастролей и прочих жизненных обстоятельств не виделись со дня окончания консерватории, но регулярно перезванивались. Сейчас Роксана пела главные партии в софийском оперном театре. Карьера же Стеллы не сложилась, хотя ей и пророчили блестящее будущее. На оперной сцене Стелла пробыла недолго. Первая ее любовь оказалась бурной и непродолжительной, после чего у Стеллы остались дочь и два штампа в паспорте. Один — о замужестве, второй — о разводе. Голос у певицы пропал — результат нервного шока. Стелла ушла из театра, вообще покинула оперную сцену. Однако надежда на то, что она вновь будет петь, оставалась. Врачи обещали ей: «Через два-три года голос может восстановиться». Стелла стала преподавать вокал в одном из музыкальных училищ Москвы. Она не хотела уходить из профессии, да и делать что-либо иное она не умела — в пении была вся ее жизнь. А после рождения ребенка — и в дочери.
Через три с половиной года после нервного срыва, повлекшего за собой потерю голоса, Стелла опять начала петь. Сразу возвращаться на оперную сцену она не решилась, но потребность петь перед слушателями осталась. И Стелла стала петь в ресторане. Репертуар ее включал и классические оперные партии, и джазовые импровизации, и шлягеры попсовых певцов — звезд современной российской эстрады. Классику и джаз Стелла пела в первом отделении, а во втором, когда уже хорошо подвыпившим клиентам ресторана желалось танцев, — попсу. Причем последнее она пела значительно лучше самих звезд.
Обо всем этом Юрий Гордеев знал от самой Стеллы, в жизнь которой он нечаянно вошел год назад и, как призналась ему сама Рогатина, в очень непростой для нее жизненный период.
По дороге в аэропорт Юрий Гордеев, сидя за рулем старенького отцовского «жигуленка», размышлял о том, кем для него является Стелла Рогатина и какое место в его жизни она занимает. Однако так и не пришел ни к какому выводу. Времени, потраченного на дорогу, явно не хватило для решения такого непростого вопроса.
Подъезжая к бетонно-стеклянному зданию, на крыше которого маячили трехметровые синие буквы «Шереметьево-2», Гордеев понял, что место для парковки будет найти нелегко. Сотни легковых автомобилей и микроавтобусов разных марок и расцветок стояли, прижавшись к обочине. Просвета между ними, куда мог бы втиснуться «жигуленок», не было. Так здесь бывало всегда, когда ожидался прилет большого количества самолетов из разных стран мира.
Однако Юрий Гордеев все же решил попытать счастья и медленно покатил вдоль вереницы припаркованных автомобилей, ища свободное место. И ему повезло. Впереди, метрах в пятидесяти, выпустив из себя сизые клубы дыма, отъехал от обочины красный «опель-кадет». Юра нажал на газ и воткнул свой автомобиль в образовавшуюся брешь.
— Кто ищет — тот всегда найдет! — радостно произнес он и, прихватив купленный по пути букет, вышел из машины.
Вскоре он уже стоял в зале прилета и глазами искал на черно-желтом табло номер рейса, которым должна была прилететь Стелла Рогатина. В этот раз она отдыхала без дочери. Бывший ее муж взял ребенка с собой на гастроли, решил показать дочери мир. Театр, в котором когда-то пела с мужем Рогатина, этим летом гастролировал в Европе.
Приземление Ту-154, следовавшего по маршруту Варна —Москва, ожидалось с минуты на минуту. И Юрий подошел к плотной толпе встречающих. Пройти сквозь нее было невозможно. Народ прилип к стеклянной перегородке, отделявшей зону таможенного и паспортного контроля от зала ожидания, кто-то, вытягивая шею и становясь на цыпочки, пытался высмотреть родных и близких, у других в руках находились таблички с надписями, сделанными на разных языках. И вся эта людская масса перемещалась с места на место, дышала и потела.
— Какой самолет прилетел? Какой самолет? Вы не знаете какой? — услышал прямо за своей спиной чей-то взволнованный голос Гордеев.
Ответа не последовало.
— Какой самолет прилетел? Какой?.. — послышался тот же вопрос, но уже где-то слева от Юрия.
Гордеев обернулся. В пяти метрах от себя он увидел невысокого полноватого человечка с лысиной на затылке. Тот растерянно озирался. По его виду можно было легко догадаться, что он впервые встречает кого-то из-за границы и то ли от волнения, то ли от радости, а может, и от жары забылся и не знает, что делать дальше.
— Сюда все прилетают, — смилостивился кто-то из толпы. — В центре зала есть табло. На нем все написано.
— И справочная есть… — добавил кто-то другой.
Человечек открыл было рот, но, так и не сказав больше ни слова, кивнул, развернулся и бросился к центру зала.
Гордеев проводил его глазами.
«Ошалел, наверное, от счастья», — подумал он, но уже через секунду другой голос, раздавшийся опять же у него за спиной, изменил течение его мысли.
— Вот уж не думала, что меня будут встречать, повернувшись спиной, пусть даже и очень-очень широкой, — услышал Юрий знакомый голос.
Обернулся и обомлел. Перед ним стояла Стелла. Конечно, она, но… немного другая.
Две недели, которые Рогатина провела на болгарском черноморье, изменили ее внешность. Она слегка похудела, покрылась ровным бронзовым загаром, ее длинные русые волосы выгорели и стали совсем светлыми. От ежедневных дальних заплывов улучшился мышечный тонус — Стелла постройнела, ее талия стала осиной. Последнее отметил не только восхищенный Гордеев, но и несколько человек ближневосточной наружности. Они рассматривали ее масленистыми, липкими глазками и звонко цокали языками: Стелла была в опасно коротком шелковом платье с открытой спиной.
— Или ты встречаешь кого-то другого? — спросила она, внимательно глядя на растерявшегося Юрия. В глазах была напускная строгость. Однако через секунду Стелла не выдержала и рассмеялась. Замешательство Гордеева ее позабавило.
— Это тебе, — сказал, улыбаясь, Гордеев и вручил Стелле букет.
Она звонко чмокнула его в щеку и повисла у него на шее.
— Тебе не тяжело? — поинтересовалась лукаво.
— Ты — ноша, которая не тянет…
— Пока… не тянет, — улыбнулась Рогатина.
В машине Стелла рассказывала о своем отдыхе, и ее рассказ был хаотичен. В нем нельзя было углядеть хотя бы какую-то последовательность. Случившееся с ней в начале поездки сменялось тем, что происходило в конце. Время от времени она повторяла: «Жаль, что ты этого не видел».
— Ну а как в Варне? — где-то уже на полпути к Москве поинтересовался Гордеев.
— Как в Одессе. Полно наших. Русская речь на каждом шагу…
— И русский мат… — рассмеялся Гордеев.
— И русский мат, — согласилась Рогатина.
— Куда ж без него!
Стелла уже собиралась продолжить начатый рассказ, но случилось неожиданное. Машину Гордеева, ехавшего в среднем ряду, нагнали два джипа — черный и красный. Вездеходы поравнялись с его автомобилем и стали как бы сжимать его с двух сторон, сближаясь бортами. Словом, взяли в «коробочку». Вот они уже приблизились почти вплотную. Их затемненные боковые стекла опустились, а из образовавшихся амбразур наружу высунулось по крупнокалиберной узколобой голове. Стриженные под ноль. Каждая из них по своей неокруглости могла запросто сойти за деформированный колобок. Ко всему прочему, «колобки» были в темных очках.
— Почем жестянка? — проорал тот, что высунулся из черного джипа. Он сильно постучал ладонью по крыше «Жигулей».
Гордеев неотрывно смотрел на дорогу. Он был сосредоточен и спокоен.
— Может, продашь?
Стучавший идиотски заржал, а потом повернулся и что-то возбужденно стал говорить внутрь салона.
— Садись к нам, красавица! — закричал «колобок» из красного джипа. — С нами быстрее!.. У нас длиннее!..
Он так же, как и предыдущий, постучал по крыше «Жигулей» и так же тупо и самодовольно изобразил дикое веселье.
Услышав повторный стук со стороны, где сидела Стелла, Гордеев сбавил газ и включил левый поворот.
Оба джипа, не снизив скорости, а может, даже и прибавив, стали удаляться. Вскоре они исчезли из виду.
— Да как же тут обойтись без русского мата?.. — сказал задумчиво Гордеев и вновь нажал на акселератор…
Поздно ночью в Москве, в квартире Гордеева, засыпая на широкой и мускулистой груди Юрия, Стелла сказала:
— А ведь я сегодня немного испугалась за нас.
— Спи, — тихо ответил ей Гордеев. — Ты просто устала от перелета.
— Да. Наверно, устала… — согласилась она. Блаженно улыбнулась, потерлась щекой о его плечо и добавила: — Но только совсем не от перелета…