– Что такое тишина? – Анна подняла глаза на доктора, и ее взгляд просветлел, но через минуту она снова погрузилась в глубины собственного сознания: – Наверное, это и есть смерть. Наверное, смерть – это тишина. И темнота. Абсолютная темнота и абсолютная тишина. – Доктор Сэм Хейли зашуршал бумагой, переворачивая страницу своего блокнота. Анна не обратила на это никакого внимания. – Представьте, что нет ни единого звука. Не слышен стук собственного сердца, не слышно дыхания… – глаза Анны сверкали, но не выражали никаких чувств или эмоций, только холодный стеклянный блеск. – Тишина без жизни – мертвая тишина.
Анна замолчала, минутная пауза, казалось, тянулась вечность, доктор продолжал что-то записывать в свой блокнот. Анна прервала паузу:
– Мне иногда хочется услышать именно эту тишину.
– Зачем? – наконец Сэм перебил ее. Он поднял голову, оторвавшись от своих записей, и попытался вглядеться в ее глаза, понять, о чем она думает и что имеет в виду. Просто делится своими мыслями, или в этом разговоре можно увидеть намек на суицидальное настроение?
Анна с первого дня была для него загадкой, как с профессиональной точки зрения, так и с человеческой. Она внушала ему какую-то робость, иногда он застывал под ее тяжелым каменным взглядом, ловя себя на мысли, что это крайне непрофессионально с его стороны. Он понимал, что ей нужна помощь, но предложить свою почему-то не решался, сам не зная причину своей нерешительности. Он трепетно выслушивал каждое ее слово, стараясь впитать ее чувства, но не понимал, что же с ней происходит, хотя прогресс с момента их первой встречи был очевидный. Анна хотя бы немного говорила с ним. Поначалу ему было трудно вытянуть из нее более или менее связные предложения, но теперь она говорила с ним, с каждым разом все больше приоткрывая дверь в темные глубины своего нездорового сознания.
Анна минуты две вглядывалась в пустоту, как будто пытаясь услышать ту самую тишину, и наконец почти шепотом произнесла:
– Мне хватило бы секунды, чтобы понять весь ужас этой тишины и всю ее красоту. Может, даже ощутить холод, – она подняла глаза. Странная улыбка чуть тронула уголки ее губ и тут же исчезла. – Мне почему-то кажется, что в этой тишине обязательно должно бы холодно, – Анна замолчала, снова о чем-то задумавшись.
Доктор нарушил тишину:
– Как поживает ваш ребенок? – тихо, будто боясь спугнуть притаившегося рядом дикого зверя, спросил он. – Вы все еще не хотите назвать ни его имя, ни хотя бы его пол?
– Имя… ребенок… Не важно… Каждую ночь я слышу крик, и этот крик сводит меня с ума, – в ее голосе промелькнула нотка некой злости и быстро исчезла, вернув ему прежнюю монотонность: – Я должна быть хорошей матерью, я должна заботиться… Ребенок – это все, что у меня есть… – она говорила сама с собой. Ее слова не были обращены к доктору, каждое слово звучало механически, голос все больше насыщался металлическим оттенком, как на старой записи. – Крик каждую ночь, и я не в силах успокоить. Я не могу помочь.
– А как вы справляетесь днем? Ребенок плачет днем? – доктор не унимался, за все время знакомства с Анной он так и не добился от нее внятного рассказа о ребенке, его описания или хотя бы имени. Она никогда не называла ребенка по имени, никогда не использовала местоимений, поэтому Сэм не мог понять, мальчик это или девочка. Ему так же было трудно судить о том, специально Анна держала все это в секрете или просто поддавалась таким образом влиянию заболевания.
– Днем? – переспросила Анна сама себя. – Днем… не знаю, днем… день… Мама… скоро приедет мама, – она бормотала эти слова как бред. – Мама… И нам станет легче… Днем… днем… День, новый день… Скоро все изменится… – продолжала бормотать Анна, но ответа на вопрос так и не последовало.
Часы пробили два пополудни. Доктор сделал очередную пометку в своем блокноте и с сожалением посмотрел в сторону Анны, но не решился встретиться с ней взглядом.
– Наша встреча на сегодня подошла к концу. Вы не могли бы прийти еще раз на этой неделе, мне бы хотелось поговорить подробней о тишине, я думаю, тишина, впрочем, не важно, что думаю я. Назначьте, пожалуйста, удобное для вас время с моим секретарем. Всего вам доброго, Анна, – он мягко улыбнулся и поспешил к своему рабочему столу, украдкой заглянув в ее глаза.
Ему нравились ее глаза – красивые, глубокие, грустные, он хотел бы в них утонуть и не возвращаться больше на скучную поверхность реальности, но мог лишь слегка окунуться каждый раз, когда ему удавалось пробиться за стеклянную стену ее невозмутимого взгляда. В редкие моменты, как ему казалось, улучшения ее состояния он испытывал странное удовольствие, встречая взгляд Анны, даже несмотря на то, что тот был наполнен больше чем просто грустью. За налетом банальной грусти доктор сумел разглядеть нотки отчаяния, давно поселившегося в ее душе и не желавшего расставаться со своим уютным жилищем.
Сэм старался разобраться в ее проблеме, пытался понять, но Анна была для него как наваждение, как призрак, мечущийся между двумя мирами – миром реальным с живыми людьми и их ежедневными проблемами и переживаниями и миром болезненных грез с его жестокими, страшными видениями и глухим шепотом миллионов душ, так и не нашедших покоя. Сэм ловил себя иногда на мысли, что он, возможно, был бы рад узнать Анну чуть ближе, может быть, тогда стеклянная стена треснула бы, постепенно начала осыпаться, давая возможность узнать ее настоящую, посмотреть на нее в жизни, не будь она одной из его пациенток и не будь она настолько больна. Он искренне ее жалел, не брал с нее денег за свои услуги, ссылаясь на свое исследование. Сэм проникся к ней всей душой. Каждая встреча наполняла его все большими сомнениями по поводу ее заболевания, диагноза, который он поставил, и выбранных методов лечения.
– Да, конечно, тишина… Это важно? – переспросила Анна сама себя. – Я приду. Спасибо, доктор, – она вышла из кабинета, осторожно прикрыла за собой дверь и направилась к секретарскому столу.
– И не забудь закрыть окно, когда будешь уходить, сегодня обещали шторм. Подожди секунду, можешь подождать? Да, сейчас, – Джина, секретарь доктора, ворковала по телефону со своим новым бойфрендом, третьим за последний год. Она не была особо разборчива в мужчинах, наверное, все дело в ее неброской внешности и не особо остром уме, но Джина была вполне счастлива, несмотря на то, что ей шел тридцать шестой год, а она была не замужем и без детей.
Джина была небольшого роста, ее темные короткие, всегда чуть всклоченные волосы давно выцвели, и ей приходилось красить их не реже двух раз в месяц, чтобы не быть похожей на маленькую облезлую обезьянку. Чуть вздернутый, но вполне аккуратный носик служил главным украшением ее лица, а маленькая черная родинка чуть ниже внешнего уголка правого глаза придавала ему легкую пикантность. Неумелый макияж ничего не подчеркивал и ничего не скрывал, его могло бы и не быть вовсе. Она не страдала от лишнего веса и вполне сносно одевалась, не имея особого желания и возможности следовать моде.
– Как всегда на вторник, на час дня, мисс Анна? – обратилась она к Анне, ненадолго прервав свой телефонный разговор.
– Пятница, доктор хочет меня видеть еще раз на этой неделе. Как насчет пятницы во второй половине дня, как можно позже, не хочется отпрашиваться с работы, – Анна стояла у стола Джины, кутаясь в свою темно-серую кофту, не по погоде теплую, опустив голову вниз, рассматривала серую рябь коврового покрытия.
– Пятница, самое позднее 16:30, подойдет?
– Вполне, спасибо, увидимся в пятницу, – Анна учтиво кивнула, постаралась выдавить из себя подобие улыбки и, не поднимая головы, направилась в сторону выхода. «Тишина – это важно», – бормотала она себе под нос, не отрывая взгляда от пола.
Анна одевалась скромно, но со вкусом, она была среднего роста, симпатичная, даже можно сказать красивая, ненатуральная блондинка. Анна, несмотря ни на что, была красива. Она почти не пользовалась косметикой, но стоило ей нанести макияж, это случалось всего несколько раз, она превращалась в яркую интересную девушку, притягивающую взгляды не только похотливых мужчин, но и завистливых женщин.
Подойдя к лифту, Анна обнаружила у себя маленькую фигурку, которую она вертела в руках во время сеанса, одну из тех уродливых фигурок, заполнявших пару полок в кабинете доктора.
Сэм не отличался хорошим вкусом и собирал всякую ерунду, заполняя ею пространство своего просторного кабинета. Эти фигурки достались ему на День благодарения в прошлом году, их подарила его тетушка Дарел. Обычно она дарила что-то полезное и нужное для дома, не оставляя надежду на то, что Сэм рано или поздно снова женится, а последний раз привезла в подарок набор странных фигурок. Не больше четырех сантиметров в высоту, керамические, покрытые гладкой краской темного зелено-серого грязного цвета, фигурки изображали странных животных, похожих на животных с детских рисунков, несуразные, пугающие.
В руках у Анны была фигурка, напоминающая то ли собаку с костью, то ли зайца. Уши были длинными, но морда не заячья, а скорее бульдожья, лапы гончей, стройные и длинные, и тело слишком грузное для таких тонких ног. Если бы животное с такими пропорциями существовало в действительности, оно не смогло бы передвигаться: лапы сломались бы под тяжестью собственного тела и головы.. Но, к счастью, это была просто чья-то фантазия. Анне казалось, что она уже видела этого странного зверя, может быть, во сне, а может, это ей просто казалось.
Она поспешно засунула фигурку в свою сумку и нажала на кнопку вызова лифта. Ей было все равно, обнаружит ли доктор пропажу и что о ней подумает. Анна решила, что незаметно поставит фигурку на место в пятницу, когда снова придет на прием. Двери лифта открылись, и из него вышла пожилая, аккуратно одетая дама. Она учтиво кивнула Анне и проследовала в приемную к доктору. Анна, на какое-то время потерявшая связь с реальностью, погрузившись в глубины своего сознания, вздрогнула и постаралась улыбнуться в ответ. За старушкой уже закрылась дверь приемной доктора, а Анна все еще стояла между дверями лифта. Наконец она окончательно пришла в себя и вошла в лифт, позволив дверям закрыться, и тот стремительно доставил ее на цокольный этаж в холл.
Анна вышла из здания и направилась к парковке за углом. Она шла медленно, стараясь не пропустить свою машину. Она еще не успела привыкнуть к своему новому средству передвижения. Ее старенький «Форд-Лазер» 1986 года выпуска окончательно отказался от выполнения своих обязанностей и «вышел на пенсию», по сему «торжественному» случаю Анне пришлось приобрести другой, чуть менее старый и все еще готовый к трудовым будням автомобиль. Она помнила, что припарковалась где-то в третьем ряду, если считать от офисного центра, но где точно, вспомнить не могла, а поскольку машина была достаточно старой и дешевой, никто не позаботился о том, чтобы установить на ней электронный центральный замок. Наконец, Анна нашла свой «новый» старенький «Форд-Фокус» 1999 года, неприглядного серого цвета и с потертым правым крылом. С минуту она покопалась в сумке, достала связку с ключами и нечаянно уронила ее. Звякнув, ключи шлепнулись на горячий асфальт. Анна наклонилась их поднять и вдруг почувствовала сильное головокружение. Она присела на бордюр рядом с машиной и, оперевшись на согнутые колени, подперла голову руками, ей показалось, что по телу пробежал легкий озноб. Анна просидела так несколько минут, потом собралась с силами, встала и открыла машину. Оказавшись внутри, Анна немного расслабилась. Она чувствовала себя наиболее спокойно и безопасно только находясь наедине с собой, подальше от посторонних глаз.
Окончательно отдышавшись, она повернула ключ зажигания – нужно было вернуться на работу вовремя.
Дорога от здания, в котором располагалась компания ее работодателя, до офиса доктора занимала примерно пятнадцать минут по тихим улочкам, спрятанным между деревьями старого центра города. Проезжая мимо, Анна разглядывала дорогие дома и представляла жизнь их обитателей. Вот отец семейства приходит с работы, паркует свой шикарный автомобиль в гараже, и вся семья выходит в холл встречать любимого папу: жена, нарядно одетая, даже дома при полном параде, и маленькие непоседливые «плоды любви» обоих заботливых родителей. Они все красивые, опрятные, очень хорошо одеты и непременно счастливы. В доме пахнет вкусной едой и только что испеченным яблочным пирогом. Дети, перебивая друг друга, стараются наперегонки рассказать отцу о своих сегодняшних достижениях в учебе и спорте. Анне казалось, что дети, которые живут в таких красивых домах, непременно должны быть идеальными, они успевают все, занимаются спортом и музыкой, а еще они точно умеют красиво рисовать и сочинять вполне приличные стихи, которые декламируют на семейных мероприятиях, заставляя родителей гордиться собой.
Анна была абсолютно уверена, что всемирно известные гении и спортивные чемпионы рождаются и вырастают именно в таких вот домах, в подобных идеальных семьях, а потом, когда достигают своих высот, остепеняются и заводят такую же чудо-семью, похожую на ту, в которой им посчастливилось родиться и вырасти. Анне казалось, что мир счастья – это какой-то другой мир, существующий так близко и в то же время так далеко, как будто в параллельной реальности. Ей так хотелось хоть раз испытать это чувство беспредельного и безмятежного счастья, которое она рисовала себе в мечтах, проезжая мимо дорогих домов. Ей хотелось хоть на несколько минут оказаться той самой матерью счастливого семейства, покорно ожидающей своего обожаемого супруга на пороге дома, ощутить тепло и спокойствие, почувствовать себя любимой и защищенной, но дорога быстро уводила ее из «страны грез», и Анна возвращалась в реальность, каждый раз ощущая едкую горечь безнадежности.