4
В первую неделю с приезда Шебы и Джимми в дом Коунов я узнала две вещи. Первая заключалась в том, что наркоманы употребляли много сахара, чтобы заменить наркотики и алкоголь, покинувшие их организм. Второй же стало откровение, что быть женой наркомана казалось труднее, чем быть самим наркоманом.
Почти каждое утро, когда я приходила к Коунам, Шеба и Иззи встречали меня на кухне. Шеба не любила готовить, и они с Иззи сходились во мнении, что я готовлю самые вкусные завтраки. Мы с Иззи начали ежедневно ходить в «Эддис», где запасались на будущий день ингредиентами для сытного завтрака: яйцами, мукой, сахаром, содой, беконом, настоящим кленовым сиропом, сливочным маслом и всевозможными фруктами и ягодами. Помимо этого я затаривалась сладостями, особенно сладким желтым попкорном, который Джимми нарек краеугольным камнем своего выздоровления.
Когда в комнате находились взрослые, Шеба могла болтать без умолку. Она сплетничала о разных знаменитостях и однажды долго жаловалась на какого-то режиссера, который требовал от нее снять блузку в сцене верховой езды, когда у героини – цитата – «не было ни малейшей причины скакать верхом на коне без блузки!». Все чаще она говорила о том, как намучалась с Джимми за прошлый год. Как, например, на вечеринке по случаю вручения «Оскара» он «переутомился» и заснул за столом лицом в тарелке; или как на званом ужине в доме известного продюсера он на два часа скрылся в ванной, а потом, спотыкаясь, вышел и заснул на диване, уронив голову на колени шестнадцатилетней дочери продюсера; или как его рвало в туалетах коммерческих и частных рейсов во время многочисленных перелетов, и как он мочился в штаны, а после приземления его приходилось выносить из самолета в бессознательном состоянии. Я удивлялась, как она терпела все это. И тогда мой сексуально озабоченный мозг начинал искать причину в физическом влечении, и я думала, что, возможно, она тоже оказалась сексуальной маньячкой, как я, и просто не могла отказаться от его тела. Джимми был мускулистым, поджарым. И от него так пахло, что иногда мне хотелось уткнуться лицом ему в грудь. Это был какой-то почти животный запах, но слаще, мягче.
Иногда Шеба рассказывала истории о зависимости Джимми прямо в присутствии Джимми. Когда это случалось, Джимми только пожимал плечами, просил прощения и смотрел на доктора Коуна, не в первый раз повторяя:
– Мне нужна ваша помощь, док.
Когда мы оставались втроем, Шеба сначала стихала, а потом сама засыпала нас с Иззи вопросами. Она относилась к нам как к пришельцам из другого мира. Шеба жила в лучах славы с тех пор, как ей исполнилось пять лет, так что, в каком-то смысле, мы действительно были для нее из другого мира, пришельцами из страны небогатых и незнаменитых.
Во второй понедельник с приезда Шебы и Джимми, Шеба сидела с Иззи на банкетке и раскрашивала с ней раскраски. Я стояла у плиты и готовила «птичек в гнездах», как учила меня мама. Перевернув пухлый блинчик, я (стаканом, так как у Коунов не было круглой формочки для печенья, которой мы с мамой пользовались дома) делала в его центре отверстие, в которое разбивала яйцо и зажаривала. Главной хитростью этого рецепта было смазать сковороду большим количеством сливочного масла и готовить на самом сильном огне, чтобы яйцо успело приготовиться до того, как подгорит блинчик. И обязательно щедро посолить: после добавления сливочного масла и сиропа получалось просто восхитительное сочетание сладкого и соленого.
– Кто раскрашивал этот пенис? – спросила Шеба.
Мое лицо запылало. Иззи склонилась над книжкой-раскраской, посмотрела на пенис и сдала меня с потрохами:
– Это Мэри Джейн!
– За что ты так ненавидишь пенисы? – спросила Шеба.
– Э-э… – Мне не хватало воздуха. – Ни за что. Я не ненавижу. Я даже не видела ни одного.
– А я видела! – Иззи сосредоточенно разрисовывала попугаев из раскраски про природу.
– Серьезно? – Я разложила по тарелкам три порции яичницы в «гнездах» из блинчиков. Сироп и масло уже стояли на столе, рядом лежали три комплекта столовых приборов и салфетки из батика, которые я нашла, когда мы с Иззи приводили в порядок кладовку.
– Да! ПОСТОЯННО вижу папин пенис! – воскликнула Иззи, не отрываясь от рисования.
Я успела узнать эту семью достаточно, чтобы понимать, что Иззи, скорее всего, видела пенис доктора Коуна, когда тот выходил из душа или спускался в бельевую комнату за чистой одеждой. Никто в этом доме не закрывал дверей, кроме Иззи, которая охраняла свою комнату от ведьмы. Даже я однажды чуть было не увидела пенис доктора Коуна. Он как раз проходил мимо открытой двери своей спальни в ванную, когда я вышла в коридор. Я поспешно отвернулась, но еще полчаса не могла прийти в себя, так как боялась, что доктор Коун заметил меня и решил, будто я намеренно смотрела в сторону их спальни, потому что, вполне вероятно, была сексоголичкой.
Шеба рассмеялась.
– Я никогда не видела пенис отца, а вот хозяйство своих братьев видела слишком часто. Мальчишки такие нелепые. Каждый уверен, что все на свете только о том и мечтают, как бы увидеть их пенис.
Разумеется, я знала ее братьев по их телешоу. Они запомнились мне рослыми и холеными парнями, с крупными белыми зубами и такими густыми волосами, что в них можно было заблудиться. Странно было представлять их с высунутыми из штанов пенисами.
Как заправская официантка, я отнесла все три тарелки к банкетке и уселась рядом с Иззи.
– Джимми тоже хочет, чтобы все на свете увидели его пенис? – спросила Иззи. Она склонилась над изображением попугая. Ее лицо застыло в трех дюймах от страницы, которую она увлеченно замазывала фиолетовым мелком.
– Джимми даже не нужно об этом задумываться, потому что, стоит ему войти в помещение, как женщины сами… – Шеба бросила взгляд на Иззи. Будто только сейчас спохватившись, что она разговаривает с пятилетним ребенком, Шеба резко выпрямила спину и плотно сжала губы.
Мне стало интересно, что же женщины делают сами, когда Джимми входит в помещение. Просят его показать им свой пенис?
Я встала и подошла к холодильнику. Вдруг перемена положения в пространстве помогла бы мне сменить тему. Я открыла дверцу и заглянула внутрь в поисках вдохновения.
– Кто будет апельсиновый сок? – Мы с Иззи покупали свежевыжатый сок в «Эддис». Когда я впервые его попробовала, то была ошеломлена его терпким вкусом и мягкой текстурой, и теперь не могла себе представить, как можно пить что-то другое.
– Я. – Шеба подняла руку.
– Я. – Иззи тоже подняла руку. Они все еще сидели, уставившись в раскраску.
– Но если у тебя нет братьев, – сказала Шеба, когда я протянула ей стакан сока, – тебе, наверное, никогда не приходилось иметь дело с мальчиками так, как мне.
– Не приходилось. – Я села на банкетку поближе к Шебе. – Но я всегда думала, что иметь братьев и сестер на самом деле классно. – В моих мечтах, мы с моими братьями и сестрами вместе пели и выступали, как Шеба со своими братьями по телевизору.
– Мы с Мэри Джейн – однушки, – сказала Иззи.
– Одняшки.
– Так это называется? – Шеба принялась уплетать яичницу.
– Ну, так меня называет мама двух моих лучших подруг, близняшек.
– Ее подружки сейчас в летнем лагере. – Иззи любила слушать мои рассказы о близнецах Келлог и о том, как мы втроем проводили время (они играли на пианино, я подпевала; мы проводили шахматные турниры на четверых – нас троих и миссис Келлог; мы ходили на ходулях; шили топики на завязках, которые моя мама запрещала мне носить; ездили на великах в библиотеку Роленд-Парка, или в «Эддис», и просто глазели по сторонам).
– Твои родители сильно над тобой трясутся? – спросила Шеба. – Ну, знаешь, раз ты единственный ребенок в семье?
– Да нет… – Можно ли было описать мамино отношение ко мне словом «трясется»? – Мой папа, скорее, не замечает меня; он редко со мной разговаривает. А моя мама не против, когда я помогаю ей по дому. Ну, там, с готовкой и всяким таким. – В моем представлении наша семья была такой же, как и все остальные семьи по соседству – за исключением, конечно, Коунов.
– Твой отец тебя игнорирует? Это же ужасно! Как тебя можно игнорировать, Мэри Джейн? Ты ведь такое очаровательное солнце! – Шеба продолжала рисовать, будто не перевернула сейчас мой мир. Но все, что она только что сказала, звучало для меня шокирующе и странно. Мне никогда не приходило в голову, что в безразличии моего отца было что-то ужасное. Я думала, именно так и должны вести себя отцы. И то, что Шеба считала меня очаровательной, тоже смущало и ошеломляло меня. Кроме как от учителей, которые хвалили меня за оценки, я редко получала комплименты.
– Э-э… – я не могла найти слов для ответа. В моей голове взрывались фейерверки.
– Тебе нравится ходить в церковь? – спросила Шеба, отвлекая меня от размышлений о моем потенциальном очаровании и моем потенциально ужасном отце.
– Обожаю церковь, – ответила я. – Я пою со своей мамой в воскресной школе, когда она занимается с малышами, и еще в хоре.
– Вот как! Обязательно приду послушать, как ты поешь, – сказала Шеба. – Люблю церковное пение. Я раньше тоже пела в церкви.
– Я знаю. – Одной из причин, по которой мне разрешали смотреть передачу Шебы, было то, что в заключение каждого выпуска они с братьями пели религиозную песню. Зрителям говорили, что песня была написана в церкви их родного города в Оклахоме. Меня всегда интересовало, когда они успели пожить в Оклахоме. Их родители, насколько я знала, тоже жили в Лос-Анджелесе.
– Я могу надеть парик, – продолжала Шеба. – Я привезла с собой штук семь.
– Я тоже хочу пойти в церковь в парике, – подала голос Иззи.
Разговор прервался, когда в кухню вошла миссис Коун, одетая в какие-то шаровары и красный кружевной лифчик.
– Мэри Джейн, ты не знаешь, где моя розовая блузка? – спросила она.
– Мы с Иззи ее погладили. – Я слезла с банкетки и направилась в зал с телевизором, где оставила всю выглаженную одежду двумя аккуратными стопками.
– Мы все погладили! – прокричала Иззи.
Глажка стала одним из наших традиционных пятничных занятий. Иззи включалась в домашние дела с таким же удовольствием, с каким включалась в любые игры, поэтому выходило так, что я одним выстрелом убивала двух, а то и трех, зайцев: занимала Иззи увлекательной и развивающей активностью, учила ее заботиться о доме и семье, и наводила порядок в доме Коунов.
Когда я вернулась с блузкой, Шеба разговаривала с миссис Коун о женщине, которую назвала не иначе как «эта дрянь».
– …снабжать человека наркотой, зная, что он наркоман! – воскликнула Шеба.
– Какой кошмар. – Миссис Коун сидела на моем месте и доедала остатки яичницы с моей тарелки. Она неотрывно смотрела на Шебу.
– А он просто не может сказать «нет». Он стремится угождать всем женщинам в зоне его досягаемости, будто каждая из них – его мать. Которой он не мог угодить примерно никогда.
– Я понимаю, о чем ты. – Миссис Коун доела мой завтрак.
Я протянула ей блузку, подошла к плите и спросила:
– Кто-нибудь еще хочет «птичку в гнезде»?
– Ох, Мэри Джейн, солнышко, я съела твою! – Миссис Коун так мило расстроилась из-за этого, что я не могла на нее злиться. – Ты не откажешься сделать еще парочку? Одну для себя и одну для меня.
– И одну для меня, – сказала Шеба.
– Мне можно только гнездышко, – добавила Иззи, яростно раскрашивая картинку с подсолнухами.
Я чувствовала гордость за то, что могу накормить их всех. Дома я готовила только под присмотром мамы и не осознавала, как много могу сделать сама, пока не попала сюда и не узнала это опытным путем. В последние дни меня одолевало желание однажды взять и приготовить Коунам ужин, чтобы избавить их от необходимости есть еду навынос или то, что я покупала для них в кулинарии «Эддис». Но я боялась, что мое предложение прозвучит нелепо: как это, четырнадцатилетняя девочка – и готовит семейный ужин? Тем не менее, завтрак произвел фурор, поэтому я рискнула и спросила:
– Если хотите, я могу приготовить ужин сегодня вечером, чтобы вы не ели магазинную еду.
– О, Мэри Джейн, я была бы счастлива, если бы ты приготовила ужин, – ответила Шеба, как будто решение зависело только от нее.
– Да, было бы просто супер! – Миссис Коун надела блузку и начала застегивать пуговки снизу вверх, в противоположность тому, как учила меня мама («Начинай сверху, чтобы сохранить благопристойный вид, а затем спускайся вниз»).
– Ты ведь останешься и поужинаешь с нами, да, Мэри Джейн? Я скучаю по тебе за ужином!
– Конечно, она поужинает с нами. – Миссис Коун застегнула последнюю пуговку. – Ты точно хочешь с этим возиться?
– Честное слово, я с удовольствием! Правда, сначала нам с Иззи придется разобрать холодильник, но как только мы это сделаем, я пойму, что у вас есть, и тогда точно смогу что-нибудь придумать.
– Как было бы здорово, если бы ты могла готовить все лето, – протянула Шеба. – Я абсолютно убеждена, что Джимми нужны свежие овощи и мясо, не жареное на гриле или в воке.
– Вы все еще вегетарианка? – спросила я миссис Коун.
Недавно мы добавили вяленые колбаски к нашему ежедневному списку покупок в «Эддис». Джимми обожал их и как-то сказал, что предпочитает чередовать сладкие лакомства с соленым мясом. Миссис Коун, услышав это, вскрыла пакет колбасок, а затем шоколадный батончик с арахисом, и стала их поглощать, поочередно кусая. Я точно не знала, считались ли такие закуски мясом или нет. С виду они напоминали мясо не больше, чем желтый попкорн напоминал кукурузу.
– Ты вегетарианка? – возмутилась Шеба. – Ну уж нет. Завязывай. Сейчас не время быть вегетарианкой.
– Ладно! Меня легко уломать! – рассмеялась миссис Коун.
Джимми вошел в комнату в одних боксерах.
– Всем привет. – Он запустил пятерню в лохматую шевелюру. На внутренней стороне его бедра я заметила татуировку с дятлом Вуди. Она располагалась слишком близко к его паху, и я изо всех сил старалась не пялиться.
Шеба встала, подошла к нему, обняла и поцеловала так, словно не видела его целый месяц.
– Привет, детка, как ты? Мэри Джейн может приготовить тебе яичницу в тесте…
– «Птичку в гнезде»! – крикнула Иззи.
– Да, да, конечно, – сказал Джимми. – А попкорн еще остался?
Я бросилась в кладовку и достала оттуда непочатую коробку сладкой воздушной кукурузы.
Джимми сел на место, которое освободила Шеба. Я протянула ему попкорн. Шеба втиснулась на банкетку с ним рядом, так что Иззи тоже пришлось подвинуться. Я вернулась к плите, перевернула блинчики и у трех из них вырезала серединку. Джимми наблюдал за мной, пока я разбивала яйца в лунки. Я нервно улыбнулась ему, стараясь не смотреть на его мохнатую грудь и узорчатую татуировку, целиком покрывшую одну его руку.
– А кофе есть? – спросил Джимми.
– Ага, сейчас.
Я обнаружила кофеварку, когда мы с Иззи наводили порядок в кладовке, и теперь каждое утро заваривала свежий кофе на всех. В первый день, когда я это сделала, я еще не знала, пьют ли в этом доме кофе, но поскольку к полудню кофейник почти опустел, я решила, что дело стоило затраченных на него сил. Я наполнила чашку Джимми и поставила перед ним на стол.
– Ты просто чудо, ты знаешь об этом? – Джимми впился в меня взглядом, так, что я на секунду лишилась дара речи. Его глаза словно стреляли электрическими разрядами.
– Мэри Джейн Чудо, – вздохнула Иззи, увлеченно рисуя.
– Кто-нибудь еще хочет кофе? – Я оторвала взгляд от Джимми. Может, я правда страдала сексоголизмом? И поэтому продолжала поглядывать на его полуголое тело?
В комнату вошел доктор Коун.
– Так это ты варишь кофе?
– Я перестала пить кофе, когда перестала есть мясо, – сказала миссис Коун.
– Ну, хватит. – Шеба ткнула в миссис Коун пальцем. – С этого момента ты пьешь кофе и ешь мясо. Слышишь меня? Ноль алкоголя и наркотиков, много кофе и мяса.
– И сахара, – добавил Джимми.
– Ну ладно, ладно! – миссис Коун снова рассмеялась. – Буду есть мясо и пить кофе!
– УР-РА! – воскликнула Иззи, вскинув в воздух два цветных мелка.
После того как доктор Коун и Джимми удалились в кабинет, а миссис Коун и Шеба поднялись наверх, мы с Иззи занялись холодильником.
– Я буду говорить «да» или «нет», – сказала я. – Если скажу «нет» – клади в мешок для мусора. Если «да» – клади на стол.
Мы обе посмотрели на стол. На нем в жутком беспорядке валялись раскраски, мелки, стояли тарелки и кофейные чашки. Иззи все поняла по моему лицу и, подойдя к столу, начала собирать раскраски в стопки. Я присоединилась к ней.
– Быстрая перемотка! – Я хотела как можно скорее покончить с уборкой, чтобы добраться до холодильника, решить, что готовить на ужин, а потом сходить в «Эддис» и купить все необходимое.
Иззи рассмеялась и, ускорившись, стала совать цветные мелки в коробку. Посуду я загрузила в посудомоечную машину, которую освободила не далее, как сегодня утром. На столе лежали еще и книги: «Толкование сновидений» Фрейда и дневники Анаис Нин в пяти изданиях, все в обложках разного цвета. Я сгребла книги и отнесла их в гостиную, где встроенные полки уже были забиты до отказа. Последние несколько недель я собирала книги по всему дому и составляла их перед полками, планируя в дальнейшем рассортировать их по алфавиту вместе с Иззи. Я подумала, что работа с алфавитом немного подготовит Иззи к детскому саду, куда она должна была пойти уже осенью.
Когда со стола было убрано, я вернулась к холодильнику. Иззи стояла рядом, обеими руками держа объемный мешок для мусора.
Первым делом я вытащила на божий свет завернутое в фольгу толстое, студенистое коричневое нечто.
– Нет. – Я бросила сверток в мешок.
Иззи сунула туда голову.
– Нет.
Затем я вытащила тарелку, на которой всеми цветами радуги переливался кусок того, что изначально могло быть мясом, но теперь покрылось зеленым мшистым пушком.
– Нет.
– Нет, – повторила Иззи.
Я перескочила к ящику для овощей, так как он был меньше в объеме, и с ним я бы скорее смогла разделаться и испытать чувство удовлетворения от выполненной работы. Там лежало несколько луковиц без части кожуры, покрытые черными пятнами, крошками и мусором, въевшимися в обнажившуюся мякоть.
– Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
– Нетнетнетнетнет.
Большим и указательным пальцами я извлекла из ящика три разных пакета с раскисшим почти до состояния каши зеленым салатом.
– Нет. Нет. Нет.
– Не-е-е-ет! – провопила Иззи.
Апельсины были мягкими, как лизуны. На яблоках сморщилась кожура. Помимо этого, в ящике обнаружился пакет, хранивший в себе многомерную, буйно цветущую зеленую хтонь, идентифицировать которую не представлялось возможным.
Когда отсек опустел, я вернулась к основным полкам. Я достала засаленную стеклянную банку, где в мутной коричневатой жиже плавало что-то, подозрительно похожее на ампутированные и посеревшие фаланги пальцев.
– Что это? – спросила Иззи.
– Если мы не знаем, что это, это однозначное «нет». – Я вручила банку Иззи, чтобы та могла рассмотреть ее поближе.
– Похоже на пальцы ног.
– Ага! Мне напомнило фаланги больших пальцев. Но мне нравится твоя версия.
– Думаешь, это ведьма положила сюда пальцы?
– Нет.
– А я думаю, ведьма. – Иззи сунула банку в мешок.
– Нет. – Открытая плитка шоколада, покрытая белым как мел налетом.
– Нет. – Ломтик сыра чеддер, почти полностью позеленевший, за исключением одного уголка, самого удаленного от дыры, зияющей в пищевой пленке.
– Нет. – Морковь (должна была лежать в ящике для овощей), которая от времени стала рыхлой и квелой, как переваренные спагетти.
– Да. – Я схватила банку дижонской горчицы и протянула ее Иззи.
– УРА! – Иззи поставила отяжелевший пакет на пол и водрузила горчицу на стол.
– Нет. – Пустая коробка из-под апельсинового сока.
– Нет. – Нераспечатанный йогурт «Кнудсен», срок годности которого истек три месяца назад.
– Нет. – Недоеденный тако в фольге, с пятнами белой плесени, похожей на цветную капусту.
– Да. – Я показала Иззи банку вишни мараскино.
– Что это?
– Вишня мараскино. Очень сладкая.
– Можно мне попробовать?
– Да. – Я открыла банку и достала одну ягодку. – А знаешь, может, как раз ведьма и оставила вишню в холодильнике. Может, она добрая ведьма.
– А что, бывают добрые ведьмы?
– Конечно. – Я положила вишню в открытый рот Иззи. Она пожевала с задумчивым видом.
– Мне нравится.
– Добрым ведьмам тоже нравится. Они постоянно едят вишни мараскино.
– Откуда ты знаешь?
– Читала об этом в книжке.
– Можно еще одну?
– Последнюю. – Я положила ей в рот еще одну ягоду, а затем поставила банку на стол.
Вернувшись к холодильнику, я достала три контейнера из кулинарии с влажным месивом всех оттенков в гамме от зеленого до коричневого. Краска на ценниках с логотипом «Эддис» расплылась от жира и времени.
– Нет, нет, нет.
Иззи открыла один контейнер и принюхалась. Она отдернула голову, а потом принюхалась еще раз.
– Закрой, – сказала я. – Вся кухня провоняет.
Разило от них, как от рыбной требухи жарким летним только, только в сто раз сильнее.
Иззи еще раз втянула носом воздух, морщась, словно от боли.
– Мэри Джейн! Это так плохо, ЧТО Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ!
Мне было знакомо это чувство. Мы с близнецами часто брали друг друга на слабо, нюхая лимбургский сыр, который их мама обычно хранила в холодильнике. И все же я забрала контейнер у Иззи, захлопнула крышку и бросила в мешок.
Вскоре мешок для мусора был почти полон, а холодильник – почти пуст.
Ранее на неделе я купила все необходимые чистящие средства и перчатки. Мама во время уборки надевала перчатки, чтобы сохранить маникюр. Ни у меня, ни у Иззи не было маникюра, но наводить чистоту в перчатках казалось веселее. Мы оттирали опустевшие полки и выдвижные ящики, пока внутренняя часть холодильника не стала выглядеть почти как новенькая. А потом мы отступили назад, открыв дверцу холодильника нараспашку, и с удовольствием разглядывали результаты своих трудов.
На кухню вошли миссис Коун и Шеба. На Шебе был короткий светлый парик и огромные солнцезащитные очки. В приталенном комбинезоне в цветочек она выглядела одновременно стройной и фигуристой. Я никогда не видела, чтобы в Балтиморе так одевались. Если она хотела остаться незамеченной, ее ждало разочарование.
– Мне кажется, я никогда не видела наш холодильник таким чистым, – улыбнулась Миссис Коун, стоя в дверях. На ней была розовая блузка и шаровары, вокруг головы она повязала розовый шарф в цветочек, и теперь немного напоминала танцовщицу.
– Вы обе такие красивые.
– Спасибо, солнце. – Миссис Коун наклонилась и чмокнула меня в макушку. Никто и никогда не целовал меня в макушку. Ни мама, ни папа. Мама могла иногда похлопать меня по спине или слегка сжать мои плечи, что могло сойти за объятие. Но поцелуй в макушку оказался совершенно новым для меня опытом. Как я должна была реагировать на такое? Просто стоять? Сказать спасибо? Я покраснела, затем схватила Иззи и притянула ее к себе, потому что мне внезапно понадобилось чем-то занять руки.
– Мы идем на ланч, – объявила Шеба. – Думаешь, меня кто-нибудь узнает?
– Сомневаюсь, что кому-то даже в самых безумных фантазиях придет в голову, что вы можете оказаться в Балтиморе, так что, скорее всего, никто вас не узнает. Но я вам гарантирую, что они будут на вас пялиться во все глаза, просто потому, что… – Я смутилась и не смогла продолжать.
– А мы будем готовить ужин! – вмешалась Иззи.
– Я знаю. – Миссис Коун склонилась над Иззи и трижды чмокнула ее в макушку, после чего подняла ее лицо к себе и расцеловала в пухлые щечки.
В самый разгар этого поцелуйного безумия на кухню ворвался доктор Коун с еще более растрепанными, чем обычно, волосами. Он оставил дверь открытой, и я наблюдала в окно, как Джимми пересекает лужайку, на ходу поглощая желтый попкорн из коробки.
– По телевизору показывают стыковку «Аполлона» и «Союза»! – Доктор Коун вышел в гостиную как раз, когда Джимми вошел на кухню.
– Говорю вам, это нужно видеть, – пробубнил Джимми с набитым ртом. – Россия и США объединяются в космосе. Гребаная история пишется на наших глазах.
Не сбавляя шаг, Джимми направился к телевизору, а Шеба, миссис Коун и Иззи последовали за ним. Я задержалась на пороге кухни, выглядывая оттуда в общую комнату.
– Что такое «гребанаяистория»? – Иззи забралась к отцу на колени. Никто из взрослых не обратил внимания, что она только что сказала матерное слово.
Доктор Коун щелкнул толстым, размером с кирпич, пультом дистанционного управления и прибавил громкость. Миссис Коун опустилась на диван рядом с мужем. Джимми сидел по другую сторону от него, соприкасаясь с ним плечами. Шеба уселась в ногах у Джимми и обхватила руками его икры. Вместе они были похожи на выводок щенков.
– Мэри Джейн! – позвал Джимми. – Тащи сюда свою задницу. Ис-то-ри-чес-ко-е событие, слышите!
– Садись, Мэри Джейн. – Шеба похлопала по ворсистому ковру рядом с собой.
Я вошла в комнату и села, оказавшись в опасной близости от икр доктора Коуна. Иззи слезла с колен отца и устроилась на моих; ее вес придавил мою спину к ногам доктора Коуна. Я подняла глаза и увидела, что миссис Коун закинула на себя руку мужа. Шеба положила руку мне на колено, и в этот момент все тела в комнате соединились в единое человеческое целое, переплетенное ногами и руками. Мы молча смотрели, как по телевизору американский астронавт высунулся из своего космического корабля и пожал руку русскому космонавту, который высунулся из своего.
– Я все еще не понимаю, что происходит, – сказала Иззи. – Они на Луне?
– Нет, они стыкуются, – объяснила Шеба. – Космические корабли объединились, и люди теперь тоже объединяются.
– Как мы, – прошептала я на ухо Иззи, и она кивнула и еще плотнее прижалась к моим коленям.
Никто не остался, чтобы послушать, как дикторы обсуждают этот исторический момент. Доктор Коун и Джимми вернулись в офис/гараж/сарай/; Шеба и миссис Коун уехали обедать в центр города. Мы с Иззи вернулись на кухню, где я сняла телефонную трубку и позвонила маме. Она ответила после первого же гудка. Я знала, что мама сейчас была на кухне – готовила ужин перед походом в загородный клуб.
– Мам, сегодня вечером мне нужно будет задержаться у Коунов.
– Но я готовлю мясной рулет с жареным картофелем.
– Они попросили, чтобы сегодня я приготовила ужин. Миссис Коун не может…
– Не может приготовить ужин?
– Да, она не сможет готовить все лето. Поэтому попросили меня.
На мгновение воцарилась тишина. Я не знала, сомневалась ли мама в моих словах, или сожалела, что меня не будет дома, чтобы помочь ей приготовить мясной рулет и жареный картофель. Или, может, она поняла, что ей будет не хватать моей компании за столом. В конце концов, с папой редко можно было поговорить.
Наконец мама сказала:
– Ты справишься? Ты сможешь сама приготовить ужин?
– Я думаю, что смогу, мам.
– Почему миссис Коун не может этого сделать?
– Болеет, – выпалила я. – Не знаю, чем именно. – Второй раз в жизни я лгала маме.
Мама охнула.
– Боже, надеюсь, это не рак. Может, для этого они тебя и наняли.
– Да. Может.
Я никогда не врала родителям, пока не начала работать у Коунов. И хотя в тот момент мне было стыдно за такую перемену в себе, и за то, что я стала человеком, который готов что-то скрывать от родителей, я не сомневалась, что игра стоила свеч. Зато каждый вечер я буду ужинать с Шебой и Джимми. И Иззи! Как я могла не солгать?
– Я приеду и помогу тебе.
– Нет, мам. Они никого не пускают в дом.
– О, вот оно как. Хорошо. Тогда позвони, если тебе понадобится помощь. Что она просила тебя приготовить сегодня?
– Она не уточнила. Cказала просто: «мясо и овощи».
– О, Мэри Джейн. Она, должно быть, очень больна.
– Давай, я просто приготовлю то, что готовишь ты? – быстро предложила я, чтобы отвлечь ее.
Это сработало.
– Мясной рулет, картофель, обжаренный на сковороде, и дольки салата айсберг с дольками помидоров и соусом ранч.
– Хорошо. А на десерт?
– Апельсиновый шербет. Одна ложка на порцию с тремя круглыми печеньями, каждое разломать пополам, а затем воткнуть в середину на манер распускающегося цветка.
– Это я могу.
– Не забудь пропассеровать начинку для мясного рулета, прежде чем добавлять в нее фарш и панировочные сухари. Так вкус будет более пикантным.
– Лук и… – Я попыталась вспомнить, что именно мы добавляли в фарш для мясного рулета.
– Лук, нарезанный кубиками сельдерей, сушеный чеснок, соль, перец.
– Хорошо, я все поняла.
– И картофель обжарь на растительном жире «Криско», а не на сливочном масле. С «Криско» получится вкуснее.
Иззи очень понравилось помогать мне с ужином. Она помешивала в сковороде начинку для мясного рулета, сидя на высоком кухонном табурете. Она взбивала пахту для салатной заправки и выкладывала нарезанные помидоры поверх долек салата айсберг. Она солила ломтики картофеля, когда мы обжаривали их в «Криско». И она же украшала лепестками из печенья шербет в креманках, который мы приготовили заранее и затем убрали в ставшую вдруг вместительной морозильную камеру.
Когда мясной рулет стоял в духовке, мы отправились в столовую накрывать на стол, которого даже не было видно под грудами барахла, занимавшего всю его поверхность.
– Обдумаем нашу стратегию, – сказала я.
– Что это значит? – спросила Иззи и уперла руки на бедра, вторя моей позе.
– Это значит, что мы должны с умом подойти к тому, как будем разгребать этот хлам.
– Может, снова поиграем в «да/нет»?
– Да, отличная идея. Тащи мешок для мусора.
Иззи убежала на кухню. Я начинала ценить тот факт, что, когда рядом есть ребенок, его всегда можно отправить выполнять какое-то поручение, например, сбегать за мешком для мусора. Я делала это для своей мамы, теперь пришла очередь Иззи побыть у меня на побегушках.
Иззи вернулась с мешком для мусора и двумя парами перчаток.
– Не думаю, что нам нужны перчатки.
– А может, все-таки нужны? – Она сунула руки в резиновые перчатки. Они болтались на концах, и пальцы опадали, как восковые подтеки на свечке.
– Когда я буду подавать тебе книги, складывай их стопками перед книжными полками в гостиной. Посуда и кухонные принадлежности отправляются на кухонный стол.
– А мусор отправляется сюда. – Иззи потрясла мусорным мешком.
– Да. Но не нужно все время держать его в руках. Ты должна быть готова быстро разнести вещи по разным комнатам. Одежду можешь оставлять на ступеньках, отнесем наверх позже. Обувь тоже. Договорились?
– Договорились. – Иззи посмотрела на меня выжидающе. Как будто готовилась получать оценку за это задание.
Я обошла стол, собирая книги, которые передавала Иззи стопками по три-четыре штуки. Каждый раз, когда она возвращалась с пустыми руками, я давала ей новую стопку. Когда книги закончились, мы занялись мусором: пустыми контейнерами из-под готовой еды, магазинными чеками, обертками от конфет, старыми газетами, двумя пустыми коробками из-под пиццы и ворохом рекламной почты. Я нашла парный шлепанец к одному из двух, которые стояли в прихожей, а также оранжевый купальник Иззи, который она хотела надеть неделю назад, когда мы решили сходить в бассейн.
Наконец на столе не осталось ничего лишнего, кроме музыкального проигрывателя, выключенного из розетки, дюжины пластинок и обширной коллекции рисунков и поделок Иззи. Я просмотрела пластинки. Три из них оказались альбомами «Раннинг Уотер» с отпечатанными на конвертах фотографиями группы в полном составе, где Джимми всегда стоял в самом центре. На одной обложке он был в рубашке, расстегнутой до верхней пуговицы брюк. На другой рубашка отсутствовала вовсе, да и штаны, кажется, тоже, хотя фотографию обрезали так, что нельзя было сказать наверняка. Он смотрел на зрителя таким же пронзительным взглядом, каким смотрел на меня сегодня утром за завтраком. Будто приказывал тебе не отводить взгляд. Будто одними глазами задавал какой-то вопрос. Будто требовал от тебя догадаться, в чем заключался это вопрос, и дать на него ответ собственным взглядом. Но я не знала, как отвечать на вопросы взглядом. Я даже не знала, что люди умеют смотреть так громко. Пока я не встретила Джимми.
– Включим пластинку, пока мы тут убираемся? – предложила я.
– Давай. – Иззи поднесла кулак к подбородку, изображая микрофон, и запела какую-то песню на смутно знакомый мотив. Возможно, я когда-то слышала ее по радио в доме близнецов.
– Выбирай. – Я протянула ей пластинки «Раннинг Уотер». Иззи указала на снимок с голым Джимми.
– Пойду, разберусь с проигрывателем, а ты пока собери все свои художества и раздели их на две стопки: одну мы оставим в гостиной, а другая отправится на хранение в подвал.
Я не хотела намекать на то, что часть поделок Иззи вполне можно было отправить на свалку, хотя думала об этом. Уверена, одной-двух работ каждого вида творчества хватило бы за глаза. Так ли необходимо было хранить пять декоративных пиал, каждая из которых напоминала собой помятый панцирь моллюска из прибрежных вод, покрытый глазурью для керамики?
Иззи забралась на обеденный стул с решетчатой спинкой и сгребла к себе все свои рисунки, картины из фольги и макарон и пиалы из керамики. Я поставила проигрыватель на пол и вышла в зал с телевизором, где еще раньше приметила две отключенные колонки, каждая размером с кассовый аппарат. Я притащила колонки в столовую и подключила их к питанию и к проигрывателю. Пластинки я сложила стопкой между колонками, как книги между книжных держателей. Я натыкалась в доме и на другие пластинки. Возможно, завтра мы с Иззи отправимся на поиски остальных экспонатов музыкальной коллекции Коунов.
Я насадила отверстие пластинки на серебристую ось, опустила винил на диск проигрывателя и повернула колесо настройки на 33/3[12]