– …Слушай, раз ты теперь там, – Родион осторожно постучал себя указательным пальцем по виску, – давай, что ли…пообщаемся. У меня все мысль одна в голове крутится, а я не ТП и не жопа ванильная, ну ты понимаешь, чтобы это в статусы там писать…
– Для этого я и здесь! – голос Евгении прозвенел с готовностью, Родион потер кончик носа и слегка поежился.
– Вот че это за лето?.. Но я про другое. Только ты не смейся.
– И не подумаю.
– Так вот, я раньше не замечал, а со временем, начал обращать внимание, – он снова потер нос, – вот, смотри, – автобус. – к остановке не спеша, разгоняя ленивые волны грязной воды, причаливал «четвертый», – я когда сюда только приехал, как на него смотрел? Ну, даже не на него, а вообще на какой-нибудь автобус. Вот, пялюсь на него и думаю: большой, желтый, с четвертым номером, как буханка по форме, только с острыми углами, с прямоугольными фарами, весь такой современный, не то, что у нас в Реченске, хотя ты и так это знаешь, да? – не дожидаясь ответа, он продолжил, – так вот, а сейчас на него разок глянул, а в голове уже на автомате – четверка, вечно забитый, едет медленно, на площади Революции стоит и набирается двадцать минут. Набираст, короче. Это я придумал. – Родион усмехнулся, – доехать можно, но осторожно, если спешишь хоть чуть-чуть, то лучше не пытаться. Но я не про это. Количество фигни, которая с тобой происходит в первый раз, уменьшается. А однажды такая фигня совсем закончится, вот что я хотел сказать, – Родион вскочил в открытую дверь автобуса прямо перед лицом морщинистого и непредставительного мужичка, одетого в потертую черную куртку с заметными следами грязи, не поднимая глаз, высыпал мелочь в ладонь кондукторше, прыгнул на свободное место возле окна и засмеялся, прикрывая лицо руками, – хотя есть и прикольные моменты. Ну вот, хотя бы этот щемер. – он специально сделал многозначительную паузу.
– Извини, кто? – переспросила Евгения, – в моей базе данных нет такого слова.
– И не только этого. – Родион получал искреннее удовольствие от возможности поделиться своими наблюдениями, – маршрут тут сплошная тоска: город, пригород, сосны, универ, а ехать час, и я как-то от нефиг делать изобрел классификацию пассажиров. – услышав смех за спиной, и, заподозрив, что смеяться могли над ним, Родион обернулся, и был прав – в самой глубине автобуса, на последнем сидении шептались два школьника, примерно шести-семиклассники, а один из них, в модной громоздкой кепке с плоским козырьком, показывал на него пальцем. Родион на секунду смутился, но, услышав в потоке буйной подростковой речи слово «окси», и увидев мельком свое отражение на стекле, он осознал истинную причину такого ажиотажа – со своим далеко не самым миниатюрным носом и практически полным отсутствием растительности на голове, он действительно напоминал одного из кумиров современной молодежи. Но Евгения не дала ему возможности углубиться в сравнительную физиогномику:
– Расскажи мне про свою классификацию.
– Ну… Со школотой все понятно – школозавр обыкновенный. Тупой, шумный, никогда не вымрет. Есть и поинтереснее: рюкзакеры, наушникеры и щемеры.
– Таки-таки-так.
– Что?..
– Что?
Родион снова смутился.
– Да нет, ничего, просто компьютеры не говорят «таки-так».
– А умные мужчины не задают глупых вопросов.
– О-кей! Рюкзакеры… Да, кстати! Тут весь зоопарк в сборе! Видишь того бородача, над которым глумится школота? – тем временем, юные рэперы переместились к выходу и, глумливо хихикая, засовывали фантики от шоколада, жвачки и прочий мусор в ими же, видимо, расстегнутый карман потрепанного рюкзака ненормальных размеров, который украшал собой спину субъекта неопределенного, от 25 до 45 лет, возраста, с неухоженной, висящей некрасивыми сосульками бородой и в красной шапке с белым помпоном на голове. Как Родион не сдерживался, но смех все-таки вырвался наружу в виде смачного «хрю», к счастью, шкворчание автобусного двигателя полностью нивелировало этот неловкий момент, – мгновенная карма. Если честно, я одобряю. Рюкзакеры цепляют себе на горб эту хрень, массируют ей окружающих и делают вид, что она никому не мешает. Едут себе спокойно, если только не попадется какая-нибудь заслуженная училка или типа того, и не организует бодрящую лекцию. А большинство, кстати, терпит. Пялятся все в свои гаджеты. Хорошо, что мой-то в голове.
Автобус плавно затормозил. Заслуженный рюкзакер тряхнул бородой и бодро выскочил из салона.
– Шутку оценила. А остальные?
– Ну с наушникерами все просто. Напялят наушники и все. Не тронешь за руку – не очнется, а я не люблю трогать кого попало.
– И не говорите!
Родион обернулся, и едва сдержался от того, чтобы округлить глаза. Сидение позади заняла его «любимая» попутчица – женщина лет сорока, школьная учительница, вечный пассажир «четверки». Отправляясь на первую пару, Родион всегда знал заранее, кто займет сразу два места в восьмичасовом автобусе. На этот раз табло с бегущей строкой в салоне показывало 12:46, да и ехал автобус в другую сторону, но фортуна, видимо, приберегла свою улыбку для более важного случая. Безымянный педагог технически занимала только полтора места – но даже Родион с его скудной комплекцией не был достаточно субтилен, чтобы претендовать на оставшуюся половинку. Вдобавок к этому, надевала она каждый раз одну и ту же когда-то черную юбку, густо умащенную кошачьей шерстью всех мастей, что окончательно уничтожало и без того невеликое желание разделить с уважаемой дамой сидение. Вдобавок, у Родиона вызывало стойкое непонимание то, как можно уделять так мало времени своей внешности, и наоборот – такую его кучу «шлаку» вроде домашнего задания на выходные или вопроса о цвете рубашек у мальчиков на общей фотографии. Обсуждая это по телефону, конечно же. В общем, пришлось ему несколько остановок провести в молчании и размышлениях о том, что конкретно совпало там, на небе, чтобы суперстар школьного образования оказалась здесь и сейчас – попробуй, поговори сам с собой минутку-другую в ее присутствии, будешь потом доказывать в отделении, что ничего не нюхал.
Когда грузная классная дама наконец встала со своего места, Родион вздохнул с облегчением. Нежный звон серебряных бубенчиков разлетелся по его голове – Евгения смеялась.
– Как все, однако, у вас непросто.
Родион раздраженно посмотрел на закрывающиеся двери.
– Да теперь только надеяться, что сработает теория вероятности, и мы с ней встретимся еще нескоро.
– А кто такие щемеры, расскажешь?
– А?.. Да. Это самый грустный вид. – он осмотрелся. Жилые дома за окном закончились. Вовсю мелькали проходные складов и производств, изредка – столовые или бани. Автобус опустел. Прилив уже закончился, а до отлива было еще далеко – рабочий день кипел вовсю. Родион расслабился и заговорил почти в полный голос, – помнишь мужика, перед которым я проскочил?
– Да.
– Типичный представитель. Вроде как ничего такого, щемится себе прямой наводкой сквозь толпу как ракета класса «земля-земля-грязь на ботинках». Кроссовки они, кстати, оттаптывают безбожно. Но это фигня, мне другое интересно – они все одинаковые, в этих мужланских шапках с подвязанными сверху ушами, с одинаковыми черными сумками на лямке через плечо, на них даже надпись одинаковая, на этих сумках. Ботинки, опять же, эти размером с грузовик каждый. Усы. – Евгения слушала молча, как будто знала, а впрочем, она действительно знала, что соль своих наблюдений Родион изложит далее, – и самое странное не в том, что любой из них тебе с радостью отдавит ноги, а в том, что, если ты со щемером сделаешь то же самое, он и не заметит. Ему просто пофиг. Он ломится в автобус на своей остановке, ломится наружу, когда пора выходить. После работы делает то же самое, только наоборот, и все с такой рожей, что мем про лицо лягушки просто курит. Вот о чем он, с**а, думает? Про квартальную премию? Вечерний срач по ящику? Носки по акции?.. – автобус заходил на последний поворот перед пунктом назначения. Отвлекшись на короткое дежавю, Родион резюмировал, – я хэзэ. Но у нас, то есть у меня дома, в Реченске, они такие же. Когда я классе в пятом учился, боялся, что, когда мне стукнет сорокет, я без вариантов стану таким же. Свадьбу еще представлял со всей этой кунсткамерой и разбитыми лицами. Тьфу. Короче, нам сейчас выходить.
Автобус остановился у хорошо знакомой вереницы ангаров. На выходе из салона Родиону почудилось, что кто-то смотрит на него и улыбается. И, как ни странно, это не пугало, скорее даже согревало, что ли.
Преодолевая закоулки между скучными постройками, Родион, и не думал, что и на этот раз кто-то его подстерегает, но все равно пару раз обернулся, даже один раз, перед самым входом, посмотрел наверх, и, потянув за ручку двери под включенной несмотря на светлое время и мерцающей бледными огнями вывеской «Интернет-магазин аксессуаров и гаджетов «Инспектор» с довольно схоже оформленным из неоновых трубок силуэтом небезызвестного персонажа, вошел внутрь.
Сначала он оказался в тесном предбаннике из пенобетона, дешево и наспех пристроенного к металлическому телу ангара, зато обвешанном изнутри рекламой модных смартфонов, причиндалов к ним и прочего хлама. Родион толкнул еще одну дверь. Зазвеневшие под потолком колокольчики активировали в его сознании очередное, совсем юное дежа вю. Впрочем, стеклянные колокольчики действительно были, а вот потолка как раз не было. Точнее сказать, его не было у магазинчика, – были только стены, сделанные наподобие офисных перегородок, над которыми возвышались своды ангара с шеренгой работающих через один прожекторов. В воздухе гуляло мощное эхо из обрывков фраз, доносящихся из контор и конторок, ютящихся по соседству, наполненное словами Родиону не то, чтобы совсем понятными: «накладные», «дебет», «оприходовал»…
Он, наверное, так и стоял бы, созерцая своды рукотворного грота и внимая отголоскам микроскопически малого бизнеса, но Евгения вдруг повела себя совсем бесцеремонным образом:
– Эй! Очнись!
Родион вздрогнул и сразу почувствовал себя неловко, но совсем ненадолго – перед ним, за прилавком, в кресле, скрестив на груди руки, расположился, по всей видимости, продавец – долговязый парень среднестуденческого возраста, пожалуй, что, ровесник, со взъерошенными русыми волосами, сильно выпирающим кадыком и лицом, изношенным не по годам. Его чертами он был дико похож на героя латиноамериканского сериала, от которого фанатела старшая сестра Родиона, однако, романтизма его физиономии порядком недоставало, а шрамов, оставленных суровой действительностью, наоборот, было в избытке. Парень спал. Бросив взгляд на его подбородок, Родион не смог сдержать улыбки – оттуда произрастала бороденка, скорее даже косичка, сантиметров тридцать длиной, но такой скромной толщины, что при наличии желания можно было бы сосчитать в ней волосы. Но Родиона забавляло немного другое: он представил себе этот экспонат спящим в жестком кресле «четверки» и гнусавое хихиканье школьников, лишающих его предмета гордости посредством ножниц.
– Как тебе не стыдно. А если ему лысые кажутся смешными? – Родион встрепенулся и начал оправдываться, – блин, да ладно тебе, я просто про тех школьников подумал. Это так мило, что от тебя ничего не скроешь. И еще кое-что… – он задумчиво оперся на прилавок. Хотя нет, чушь полная.
– Нет, говори.
– Ну ОК, ОК. Там, в автобусе висела цирковая афиша, реклама вроде рекламой, а в самом низу надпись: взр. 150, дет. 100. И я такой смотрю и вижу, что взр – это взрыв, а дет – детонатор. И только потом подумал про взрослые и детские билеты, я не знаю, может это супергеройское кино так разжижает мозги.
– Тогда ты срочно перестаешь его смотреть, потому в луже жидких мозгов я существовать отказываюсь!
Родион сначала расхохотался, потом спохватился, но было уже поздно: парень за прилавком вздрогнул, увидел покупателя, быстро протер глаза, вскочил, и, наподобие колодезного журавля, перегнулся через прилавок и принялся жать Родионову руку обеими своими лапищами, размером с экскаваторный ковш каждая.
– Амир Вагапович! Здравствуйте! Я тут задремал немножко, вы по поводу аренды? – Родион от удивления поднял левую бровь, и раскрыл рот. Он набрал было воздуха в легкие и поднял руку, но жидкобородый парень побледнел и запричитал. Голос у него был своеобразный, с какой-то встроенной на стадии программирования робостью, будто бы он заведомо извинялся, что вообще открыл рот. Но при этом настолько оглушительный, что дрожали стеклянные полки за его спиной, – вы же обещали, что подождете до пятнадцатого! Я говорил с Кругелем, не нужна ему эта площадь! Я вас прошу, не выселяйте меня, я рассчитаюсь!..
Родион наконец вырвался из его ручищ и бросил с досадой, обращаясь то ли к Евгении, то ли к себе, то ли вообще ни к кому:
– Че-то часто меня в последнее время за кого-нибудь принимают. – а про себя подумал, – да сам ты Ваганыч! Спасибо, что не Кругель.
Евгения прыснула, рассыпав в его ушах целый букет серебряных колокольчиков. Парня парализовало, но ненадолго – как оказалось, он исчерпал не все запасы природного гигантизма. Перегнувшись через прилавок еще сильнее, он пристально посмотрел на Родиона в упор несколько секунд и с облегчением выдохнул, обдав несвежим дыханием.
– Ууух, вы извините меня – он опустился было обратно в кресло, но ненадолго, – думал, выселять пришли. – он пошарил своей клешней под прилавком и извлек оттуда очки с упитанными линзами, – е-мое, вот я попутал. Вы вообще на него не похожи. Ну если только носом… – Родион вздохнул. От своего носа он никогда не был в восторге. Продавец обиженно пробубнил, – чтоб его… Этот май…
Родиону не терпелось разбить неловкость, повисшую в воздухе, и он поддержал разговор:
– У меня он тоже так себе получился…
– Да дерьмо, а не месяц! – горе-бизнесмен так расчувствовался, встретив понимание, что чуть не снес Родиона ударной волной. «Умные» часы, колонки, флешки и прочая дребедень, пылившаяся на полочках за его спиной, вздрогнула в унисон, – с праздниками этими вообще продаж нет! Если б один чувак не заказал уши за двадцатку в предоплату, тогда вообще не знаю… А вас что интересует?
– Ну вот за ними я и пришел…
Обратно Родион шел в каком-то странном смущении. И почву из-под ног выбило даже не то, что единственная камера наблюдения была внутри магазина, да и та оказалась муляжом. И не то, как долго этот несостоявшийся баскетболист благодарил его, своего спасителя, чуть не плача, пытаясь всучить какую-нибудь безделушку в подарок.
А он ведь действительно мог стать баскетболистом, и выселять его собирались в самом, что ни на есть, прямом смысле. Променять паркет на библиотеку, поступить против желания родителей в торгово-промышленное училище, закончить его, рассориться с родителями окончательно, открыть интернет-магазин на окраине города, жить в нем же, – любой бы посмеялся над такой историей, но только не Родион. Насколько хорошо он понимал, что хоть мечты и бывают порой сделаны из такого барахла, такого дерьма, это не делает их сколько-нибудь менее ценными, ровно настолько же он завидовал этому чудаку, не пожалевшему ни зрения, ни нервов, ни своих, ни родительских на пути к возможности крепко держать эту самую мечту в своих руках.
Сам Родион сжимал вспотевшими пальцами ручки пакета, в котором рядом с заветными наушниками подпрыгивал подарок, от которого он все же не смог отказаться – белая кружка с надписью газетными шрифтом: MUSIC MATTERS. Глубоко задумавшись, он пробормотал:
– Пожалуй, действительно matters. Да и не только music…
– А что еще? – Евгения неожиданно дала о себе знать.
Родион вздрогнул и едва не ударил пакетом о бордюр:
– Если уж ты читаешь мои мысли, тогда хотя бы… Хотя бы не пугай так, что ли?
– Хорошо.
Стриженые под ноль тополя грустно смотрели Родиону вслед. Им, лишенным не только привычного тепла в унисон со всей природой, но и самой даже привычной своей формы было неуютно вдвойне.
Родион не стал садиться ни на какой автобус. Он намеренно петлял незнакомыми переулками, натыкался на огромные, многометровые лужи, как будто специально, медлил, ломая голову над тем, как их обойти. Забредал во дворы геттообразных двухэтажных деревянных домов, где невидимые грустные люди жили своей невидимой и грустной жизнью.
– Да вот хотя бы. – Родион прикончил затянувшуюся паузу, – чтоб, когда утром в ванной открываешь воду, уже знал, что сегодня поплывешь в правильном направлении. Блин. Сказанул же. Вот мне вроде не на что жаловаться. – он в самый последний момент заметил под ногами кирпич и успел перешагнуть, не оставив на кроссовке вмятины, – мой батя… Кстати, я тебе рассказывал про своих родителей? А-а-а, ты ведь и так…
– А я разве не говорила тебе, что не могу получить личную информацию без твоего согласия?
– А, да… Ну, вот, смотри, то есть слушай. Батя в Нижнереченске, как говорит местное быдло, вроде смотрящего. Но это фигня, с криминалом он никак не связан, зато все что есть интересного в нашей дыре – все его. Магазины, киоски, кафе, деревообрабатывающий цех, заправка, еще какая-то хрень. По сельским меркам он олигарх. – Родион ухмыльнулся, – естественно, он хочет, чтоб я здесь отучился, вернулся домой, а потом принял семейный бизнес. А мне это не надо. – Родион не стал тянуть с признанием, удивив самого себя. Он, слегка замедлив шаг, некоторое время рассматривал изрядно измазавшихся грязью и мазутом, но с виду вполне счастливых детей, играющих внутри кузова брошенного раритетного «Москвича», – я уже давно понял, что вариться в своем соку – это ни о чем. Не в том смысле, что мне настолько противен мой родной город, что я хочу бежать, не оглядываясь. Нет, я даже не против там жить, но не так как мой батя – он пашет день и ночь, бывает, даже товар сам развозит по точкам, да какое… Он даже фуру сам иногда гонит. А на заработанное открывает новый ларек или еще что-то, а ходит который год в одной и той же одежде. Семейных отдых у нас только один раз был – в Турцию всей семьей когда-то давно летали, и то он весь отдых дергался, как там дома, не разорили ли его и все такое… – Родион остановился во дворе старого двухэтажного дома, свежевыкрашенного в бледно-желтый и присел на скамейку посреди молодых порослей вечной мальвы, – и мама. Они с отцом, конечно, любят друг друга и все такое… – он извлек из пакета и повертел в руках кружку, – но я всегда замечал, что у них что-то не так. Мама училась на археологическом, закончила аспирантуру в ВГУ, хотела писать диссертацию, ездить на раскопки, но отец сказал – «На фига тебе это?», а на его языке это означает «Не будешь ты ничего писать, сиди дома, воспитывай детей». Мама если рассказывала про учебу или практику, то всегда спокойно. Но блин, чтоб я не догадался, что мама грустит? И отца вроде не в чем упрекнуть, он человек жесткий, но ни разу не жестокий – у мамы есть своя машина, деньги, салон красоты он, по-моему, вообще только из-за нее открыл, но это все не то… Тебе это точно интересно?..
– Мне интересно все, что касается тебя.
Уверенность, прозвучавшая в словах Евгении, передалась и Родиону.
– ОК, тогда я закончу. В этом плане я похож на маму, мне может и по кайфу было бы идти по накатанной, когда нет острых углов, трасса проложена за тебя, но как говорит Альтах, препод по вышке, важнее всего – самореализация. Разница только в том, что мама всегда знала, что ей по душе, а я нет. – какое-то время он сидел молча, слушая, как с одним и тем же скучным звуком пролетают по свежезалатанной дороге машины, – после одного случая я до сих пор не могу успокоиться. Как-то отец взял меня с собой, когда отвозил лопаты, грабли, ну всякую такую хрень в одно село в жопе мира, только по кочкам ехали километров, наверное, сто пятьдесят, ладно еще батя для таких случаев прикупил внедорожник, не наш хлам, что-то импортное. Короче, в этой деревне живут то ли ашкеназы, то ли амиши, то ли мизрахи, забыл, как они называются. Так мало, что они живут на отшибе цивилизации, в одинаковых халупах, без электричества, так они еще женятся и выходят замуж только за своих, и у них такие рожи, что смотреть без слез нельзя, я даже не знаю, как тебе описать… Один страшнее другого. А кто от них уезжает в город, с ними больше не общаются, они для них предатели. Батя у них эти лопаты обменял на сыр, вяленое мясо, короче то, что можно толкнуть втридорога как экзотику. На обратном пути отец мне про них много рассказывал, а потом добавил: «Вот, Родя, что такое Традиции. Живут люди на земле, всего добиваются своим трудом. Природа, свежий воздух, красота!» Я хотел сказать: «Ага, на мордах у них сплошная красота». Но с батей спорить это понт, особенно если вопрос касается его убеждений. Кстати, если хочешь, поройся у меня в памяти, я эту красоту хорошо запомнил.
– Я уже порылась. Лучше бы воздержалась.
Родион засмеялся, ему тут же вторили серебряные колокольчики.
… – Стряхнуть с себя пепел, который ронял догорающий день… Жека. Что за фигня, у меня какие-то стихи в голове творятся. – День, действительно, подходил к концу, Родион приближался к перекрестку улиц Маркса и Энгельса, совсем недалеко от дома, когда ему показалось, что девушка, стоящая там, впереди, на остановке с соответствующим поэтичным названием «Перекресток улиц Маркса и Энгельса», попала в беду. Она отчаянно размахивала руками и что-то кричала, срывалась с места, бежала к дороге и снова кричала.
– Отложим твои гекзаметры, поможем ей!
Родион согласился с невидимой спутницей и бегом рванул к остановке.
– Ксенон, аргон, модный покемон!… – Не добежав до цели шагов тридцать, Родион растерянно остановился. В общем-то милая, опрятная девушка, в джинсовой куртке, с черными волосами, собранными в аккуратный хвостик, вела себя как-то странно, – Розовый гонщик! Вот тебе! – она подскочила к поребрику и показала кому-то в потоке машин средний палец.
Сначала Родион решил, что девушка пьяна или чем-то расстроена, но вскоре сообразил, в чем дело. Едва с ней поравнялся школьник в спортивном костюме и портативной колонкой, пачкающей городской воздух музыкальными отбросами откуда-то из недр рюкзака, то сразу услышал в свой адрес:
– Масенька-адидасенька! На концерт собрасенька?
Каждый из редких прохожих, рискнувших пройти мимо странной девушки, не ожидая подвоха, получал порцию своеобразных комментариев, причем преимущественно в околостихотворной форме:
– Ты слышь! Борода не согреет в холода, шапку одень – это да. – на этот раз досталось хипстеру в клетчатых брюках.
Родион разочарованно вздохнул. Ему было как-то неловко.
– У них там, в психушке, день сурка совпал с днем открытых дверей, что ли? Или просто мне на них везет?
– Ты потише давай, а то и тебя с покемоном зарифму…
Родион, не имея намерений оставлять свой след в поэтических анналах города, обходил остановку с обратной стороны, но маневр, казавшийся безупречным, не спас его. Любительница спонтанного стихосложения выскочила из-за остановочного павильона и загородила ему путь. Девушка точно была чем-то больна. Ее большие карие глаза держали Родиона «в таргете» как в онлайн-игре, но в тоже время, она смотрела как будто сквозь него.
– На свидание собрался, да?! – приятный, в общем-то по своему тембру голос портили нездоровость и нервозность, равно как и совсем юное, с правильными чертами личико производило совсем не тот эффект, какой могло бы, – придешь лысый и вдвоем, что тебе скажут? На дверь покажут?!
Родиону неожиданно стало странно и смешно. Необязательная встреча уже состоялась и «давить кисляк» как он говорил в таком случае было уже совсем необязательно, он поднял голову и обратился к девушке:
– Это вопрос или утверждение?
Внезапно, одним прыжком, та преодолела разделявшие их полтора метра и уставилась Родиону прямиком в глаза, бесцеремонно упершись своим аккуратным носиком в добротный Родионов и зашептала:
– Иди, так надо! В королевстве красного твоя награда! – и так же резко отскочила в сторону, пропуская парня.
Погрузиться в себя в поисках ответа Родиону помешало одно обстоятельство, – едва он сделал шагов двадцать, как в глаза ему бросился вычурный билборд Кафе «Пельменное царство» – монархия вкуса с торжественного вида пельменем, украшенным короной, вокруг которого полукругом наподобие августейшего семейства расположились еще с десяток ему подобных с регалиями попроще. На плакате в соответствии с его идеей преобладал красный цвет. Родиону было настолько смешно, что он даже не обратил внимания на тот факт, что находилось кафе по адресу ул. Коммунистическая, 17б.
– Ахахах, в пельменную послала, не, ну хоть не в секс-шоп! – на перекрестке загорелся красный, и ему пришлось остановиться, – Фу-ух… – просмеявшись, он тяжело выдохнул, – не было печали, а теперь что ни день, то какая-нибудь е**анистика.
Совершенно внезапно в готовящийся ко сну город ворвался восторженный детский визг: – Ибани-и-и-фтика! – Родион резко обернулся. Рядом стояла молодая женщина, держащая за руку девочку лет трех-четырех в розовой курточке, – ибанифтика, ибанифтика! Так говорит ПАПА! – девочка радостно запрыгала, смеясь и хлопая в ладошки, женщина смутилась, а Родион и его невидимая спутница хохотали, не сдерживаясь…
… Слушай, а ты можешь поставить мне… какой-нибудь трек?
До дома оставалось всего ничего, а Родиона все сильнее тормошило подогретое недавними событиями желание сделать какую-нибудь безобидную глупость.
– А могу. – Евгения нисколько не смутилась, – но только из тех, что есть у меня или у тебя в памяти. Во втором случае – если ты прослушал трек от начала до конца. Желательно – несколько раз.
– А давай Morgana – Can I help you baby? Только не попсовую версию, а ремикс, не помню, как называется, олдскул микс или типа того.
Улица совсем опустела, движение, да и то скорее напоминавшее типичную сцену из фильмов про зомби, наблюдалось только у круглосуточной точки с разливным пивом, без излишнего лоска замаскированной под бар.
– Та-ак, сейчас поищем… – сказано это было таким тоном, как будто речь идет о пыльном стеллажике с дисками, – …Нашла! Не олдскул, а old stuff remix! Идеальное состояние! Сколько раз ты его прослушал? Сто? Двести? А название не запомнил. И вообще, твои вкусы весьма специфичны…
– Только не продолжай… – Родион не успевал удивляться и по инерции поднял правую руку, – а пофиг, сам знаю. Врубай. – и махнул рукой.
С первыми аккордами вступления знакомой песни он понял одну простую вещь – как одна на первый взгляд несущественная деталь перечеркивает черновой вариант действительности и творит свой – примерно так, как родинка на изначально простом девичьем лице делает его изысканным. Лейбл «Crazy shit inside» на рюкзаке пожилого преподавателя по «культуре речи», не знающего английского языка, позволяет скучной и унылой паре реинкарнировать в формате «стендап-шоу сидя». Как любимый трек, неведомым образом транслируемый сквозь твое сознание трансформирует тебя из припозднившегося пешехода в героя автобиографического фильма, а все, что вокруг – мерцающие витрины и вывески, картонный стаканчик с трубочкой, с остатками теплой газировки внутри, который грешно не отфутболить, собственное отражение в окнах редких автомобилей – в максимально реалистичные декорации. Даже допившиеся до беспомощного сидения на холодных ступеньках пивнушки пролетарии с тлеющими сигаретами в дрожащих губах оборачиваются кем-то вроде массовки из мюзикла.
Родион незаметно для самого себя начал подпевать (преимущественно в припев, а конкретно – «у-у-у-уееее»), ускорил шаг, совершал внезапные и неуклюжие па, показывал дерзкие жесты руками-пистолетами в адрес воображаемых зрителей, картинно подмигнул алкашам, которые были заняты традиционной забавой – не спеша отдирали черными от подсолнечной кожуры пальцами этикетки с бутылок и какого бы то ни было внимания на танцующего придурка не обращали, в общем, вел себя так, что натолкнись он на полицейский патруль, ночь выдалась бы чересчур томной. Но полиция занималась своими делами где-то далеко, поэтому трек был успешно дотанцован. Евгения хотела было сказать: «Вот бы мне увидеть это со стороны…». Но почему-то сдержалась.
По опустевшей дороге прогремел старый пустой тягач, запинаясь о тектонические разломы в толще асфальта и щедро роняя с прицепа куски сосновой коры. Обитатели близлежащих хрущевок еще отчетливо слышали, как его лязг фальшивой скрипкой врывался в симфонию ночного города, когда следом промчался всадник на мотоцикле, на такой скорости, что не разглядеть ни лица, ни масти «коня». На зеленый он, однако, не успел. Нехотя остановившись на светофоре, брутальный бородач поправил на кожаной куртке розовый значок с изображением белого кролика (или зайца) держащего в мягких лапах торт – дочкин подарок.