Странными тропами переплетаются
дни наши в календаре.
Вечер кончается. Ночь зажигается.
Руки дрожат на бедре.
Звёзды безмолвные – наши свидетели.
Спрячут безумную страсть.
Губы мои Тебе* лаской ответили.
Я признаю Твою власть.
Губы мои продолжают движение
вниз по горячей плоти.
Ты уже понял, что я отражение
мыслей Твоих и любви.
Ты уже понял, что ночь беспризорная
будит во мне мой огонь.
Я же горячая… Нежная… Вздорная…
Если боишься – не тронь.
Незаметно пришла зима,
обнажила холодные плечи.
Вместо тапочек – кружева.
Вместо звёздочек – белые свечи.
Платье на пол, легла на кровать,
соблазняет волнительным жестом.
Предлагает себя целовать,
называть чёрно – белой невестой.
Ты не бойся её руки.
Мои губы вернут Тебе силу.
Ярко – красные каблуки
я надела. Бельё – забыла.
Чёрной тушью накрашу глаза,
И разрез на бедре до талии.
Что сумеет она мне сказать?
…И снега её рядом таяли.
Незаметно ушла зима.
Закрывает холодные плечи.
Вместо кружева вся в снегах.
Вместо свечек – погасшие печи.
Забирай моё тело в свой призрачный плен.
Обнажай без стыда беспокойные мысли.
Поцелуй Твой* касается голых колен.
Кожей чувствую, что я сегодня не высплюсь.
Разожги в моём сердце безумный огонь.
Твои пальцы горячие входят всё глубже.
Мои груди ласкает большая ладонь.
Ну пожалуйста… Господи… Как Ты мне нужен.
Потеряв свой контроль… я кричу без стыда.
Вырывается с криком горячая лава.
От любви моей станет вулканом вода.
А соседи за стенками шепчут: «Шалава».
Моим рукам покоя нет.
Они Твою* ласкают кожу.
Моим словам покоя нет.
Они нашли в тумане ложу.
И заняли свои места:
Кому-то боль, кому-то стужу.
А на другом конце моста
мне обнажают свою душу.
А руки грубую мнут ткань.
Рубашки рвут, срывают брюки.
Пересекаю плавно грань-
и поцелуй заглушит звуки.
И эти зрители: стена,
кровать, два кресла и фонарик…
…В окошке синяя Луна…
…На кухне громко стонет чайник…
Вот и пришло время отпустить. И я отпускаю тебя. Обида и боль в моём сердце утихли. Ярость, нет, ненависть (так правильно, а главное – правдиво) ушла.
Я не могу сказать, что полюбила тебя. И не уверена, что когда-нибудь полюблю. Но теперь мне стало легче признавать тот факт, что ты БЫЛ, ЕСТЬ и БУДЕШЬ в сердце моей матери на самом главном месте. Да что там – на главном. Ты – Единственный, кто поселился там, вытеснив меня навсегда. Про сестру не знаю. Ты же видишь, мы с ней не разговариваем и не поддерживаем даже видимых отношений. Наверное, так надо.
А раньше… Как же сильно я тебя тогда ненавидела. Всё, что было связано с тобой, я презирала и обещала себе – никогда я не буду такой как ты. А мать психовала, закатывала истерики после каждой моей выходки и всегда ставила тебя мне в пример. Она не понимала, что делает этим только хуже.
Я не назову тебя своим братом. Ты уж не обижайся, хорошо? Может это и звучит эгоистично с моей стороны, но ты мне чужой. А твои фото всего лишь твои фото.
Покойся с миром…
Ползу, усталая, к постели.
И вижу тридесятый сон.
А мозг… Зараза…«О, успели!»
и начинает снова он:
шальные песни, крики, танцы.
И что кому-то соврала.
И что пред ним ни грамма шанса.
И что его всегда ждала.
А тело сломлено покоем.
К подушке тянется рука.
Ну ё-моё? Ну что такое?
Когда заткнёшься, голова?
…Двенадцать ночи. Бродят психи
в натянутой моей душе.
Сжимаю нож. И голос тихий?
«Заснула, что ль, коза, уже?»
Я ненавижу эти танцы
в моей усталой голове!
А мозг поёт, а мозг романсы
и зажигает на волне…
И с нервным тиком я в постели.
И вижу тридесятый сон.
Шепчу сердито: «Офигели!»
А мозг смеётся. «Эй, динь-дон»
Она совсем не хотела романтики.
Прятала слёзы в чужих стихах.
Солнечный зайчик, косы и бантики.
След от помады – ожог на губах.
Стёртые руки под фартуком-прячутся.
И синяки на горячих плечах.
Это-Его. Но только не плачется.
Это-Любовь при горящих свечах.
Грубо и больно. Толчки ускоряются.
Плётка впивается в нежную плоть.
Сколько свидания их продолжаются?
Год? Может больше? И как побороть?
Если не хочется ласки и нежности?
Если пожар вызывает лишь боль?
…Слёзы глотать, застывать от небрежности
и подчиняться Тебе*, мой Король…
Глаза под чёлкой колдовского цвета.
Смеются губы – сладкие уста!
Ты* из огня, Тебе не надо света.
И без Тебя я вся внутри пуста.
Глаза смеются, завлекают в омут.
Там черти правят свой роскошный бал.
И сколько душ в пучине их утонут?
И сколько душ впустил на карнавал?
Тебя боюсь, Тебя я и желаю.
Опасный тигр, завлекаешь в сеть.
И сколько раз в огне Твоем растаю?
И сколько раз позволишь умереть?
Глаза смеются, понимая чувства.
И губы манят – сладкие уста!
И тает ведьма в пламени безумства.
И без Тебя она внутри пуста.
Море внутри заливает, борется с берегом.
Задыхаюсь…
Тону и каюсь…
Проклинаю…
Снова сражаюсь…
Море внутри обнимает меня так бережно.
Тёмные воды уносят раненый разум мой
и дарят желанный покой…
Где-то на берегу
чайки кричат неумело.
Верь мне, что я смогу
счастье укрыть снегом белым.
Волки поют в ночи.
Если услышишь – не надо,
просто прошу – молчи.
Счастье укроют от ада.
Где-то на берегу
я расплетаю косы.
Знаешь, я всё смогу.
Я уже стала взрослой.
Имею свойство исчезать.
Не появляться и не верить.
Когда рыдают ночью звери-
имею свойство забывать.
Имею свойство умирать.
Не превращаться в лёд и пламя.
И разрывать на части память,
пытаясь вспомнить всё опять.
Имею свойство уходить
и закрывать плотнее двери.
Когда мне больно от потери,
имею свойство всех простить…
Имею свойство всех прощать…
…Я – сердца своего вампир.
Я разучился улыбаться,
Хотя способен целый мир
Заставить над собой смеяться…«Шарль Бодлер. Цветы зла»
***
Я боль собираю в ладони.
Отдай мне – я всё стерплю.
Никто твоё сердце не тронет.
Я рядом с тобой стою.
Беду отведу руками.
Да только холоден лоб.
Ты сердце моё изранил.
И ждёт меня утром гроб.
Но рядом с тобою даже
не страшно идти мне в ад.
Не важно кто, что мне скажет.
Я в вены впустила яд.
И сердце своей рукою
тебе отдала. Бери!
Течет моя кровь рекою,
рекою в твоей груди.
Я боль собираю в ладони
и боль отдаю Луне.
Никто твое сердце не тронет.
Никто не сожжет в огне.
Смейся, мой маленький мальчик,
старик с голубыми глазами.
Девочка стала вдруг старше.
В небе родном с облаками.
Смейся, капризный, любимый.
Девочка стала умнее.
Мимо проходят все зимы.
Девочка стала сильнее.
Девочка может рукою
горы повергнуть в смятенье.
Только всегда бы с Тобою,
рядом с Тобою – мгновенье.
Рядом с Тобою не страшно
музыкой литься – сольной.
Смейся, любимый, отважно
стало мне в небе вольном.
Я самый печальный клоун.
И слёзы мои все – черны.
И тот, кто мне сердце тронул,
прокрался, не ласковый, в сны.
Слёзы мои чёрной тушью
стекают по белым щекам.
Горло стянуло удушье.
Опять разболелся шрам.
А вы насмехайтесь смело,
и тыкайте наугад.
Изранено это тело,
в душе же кровавый ад.
Я молча стерплю насмешки
и выпью холодный яд.…
Качает меня норвежский
и мой персональный ад.
Стали дети на год взрослее.
Стали зимы чуть чуть холодней.
Мы с Тобою вдвоём по аллее.
Слышишь, Дейзи? Вдвоём веселей!
Ты сердито нахмуришь брови.
Скажешь грустно: «Достала зима».
И до боли Ты руки, до крови
вдруг сожмёшь… А за окнами тьма.
Смотрят сотни простуженных окон
как гуляем вдвоём в тишине.
Из под шапки кудрявый Твой локон-
был он или всё только во сне?
Я Тебя обнимаю за плечи
и вдыхаю норвежский туман.
Верь мне, девочка. Станет легче.
Мы допишем с Тобою роман.
Где-то в Лондоне ждёт Тебя Принц…
Проплывают туманы медленно…
Прячут сотни измученных лиц…
А в душе как обычно ветрено…
Перепрыгивать через мосты,
к фонарям на огонь – как бабочка.
В этом Лондоне есть только Ты.…
Он красивый, поверь мне, мамочка…
И натягивать шарф до ушей,
допоздна по промозглым улицам…
Только рядом с ним на душе
высыхают солёные лужицы…
Раскромсай мне душу надвое.
Хочешь – вдоль и поперёк.
Только надо, только надо ли
заучить мне Твой урок?
Если хочешь, Душу грешную
положу к Твоим ногам.
Я могу с Тобой быть нежною
и покорною рукам.
Если хочешь – поцелуями
прогоню во тьму тоску.
Голубое небо – струями,
пальцем тонким – по песку.
Раскромсай меня Ты на двое
и скорми своим Богам.
…Сердце дикое и рваное
никому я не отдам.
Сапогами да копытами
мне вбивали в сердце гвоздь,
чтобы, знаешь, сердцу дикому
улыбаться не пришлось.
Но оно не подчиняется.
…Знаешь, есть такая ложь:
если сильно улыбаешься,
то воткнули в спину нож.
Я свои ножи колючие
вынимаю из груди.
Слёзы чёрные и жгучие
остаются позади.
И пускай меня копытами
давят вдоль и поперёк.
Сердце гордое и дикое
отпускаю под залог.
Громко кличу в пустоту,
подставляю солнцу руки.
Лишь за то в аду горю,
что на дне – Твои все муки.
Не закусывала их,
хоть и жгли нещадно горло.
Жар в груди моей не стих.
Только слёзы я утёрла.
…А в аду горячем бал
правят демоны и черти.
Сколько раз Ты целовал?
Сколько раз ушёл от Смерти?
И к какой иконе Ты
преклонил свои колени?
…Я в Твои прокравшись сны
забрала чужие тени…
Я умею так любить,
что другим и не по нраву,
что сумел про всех забыть,
что глаза мои – отрава.
Что целуешь красный рот
и сгораешь от пожара.
Красный рот, бесстыжий рот.
На губах – две капли жара.
И молитвы при Луне
чёрной я шепчу Богине.
…Я люблю Тебя во сне
и Тебя я не покину.
Пусть наступает темнота,
пусть оголяет полночь плечи.
Я у проклятого креста
ждала Тебя не первый вечер.
И в мой горячий мокрый рот
вливала горечь и отраву.
В ногах кружится чёрный кот.
Я собираю ночью травы.
И собираю темноту
по каплям на свои ладони.
Лишь ночью быть с Тобой могу
не погибая от агоний.
Лишь ночью пью Тебя до дна
и разделяю Твою веру,
что я – холодная волна
и где-то в небе тёмном сфера.
…Пусть наступает темнота,
пусть оголяет полночь плечи.
Я у проклятого креста
ждала Его не первый вечер.
Тёмная, тёмная ночь
смотрит в твоё лицо.
Спой мне, Красавица-Дочь
как он взошёл на крыльцо.
Как целовала рот,
красная от стыда.
Я подожду у ворот
чтобы не шла беда.
И обниму за плечо
если на сердце грусть.
В сердце твоём горячо.
Бьётся норвежский пульс.
Так пусть ветрам назло
счастьем горят глаза.
Я подставляю крыло
чтобы не шла беда.
Это было или же небыль:
Сирин песню поёт о любви.
Где бы не был, где бы Ты не был
Ты со мною, прошу, говори.
Я услышу Твой нежный голос
через сотню далёких планет.
Расплетается рыжий волос,
из души изливается свет.
Ну а Сирин всего лишь птица.
Ей не ведома эта печаль:
в каждом видеть Твои лишь лица
и сгорая шептать «Мне не жаль».
Подставлять свои слабые руки,
обжигаться о холод и жар.
…В моём мире исчезли все звуки.
В Твоём мире бушует пожар.
…Это было или же небыль:
Сирин песню пропела свою.
Где бы не был, где бы ты не был
я Тебя удержу на краю.
Если слышишь что я зову,
значит где-то внутри, под кожей,
открывается дверь во тьму.
Клочья Тьмы мою Душу гложут.
Я не часто кричу во сне,
но сегодня такие ночи…
Моё тело горит в огне.
В зеркалах тёмный бес хохочет.
И ступая на скользкий лёд…
я к Тебе проложу дорогу.
Где-то в сердце так больно жжёт.
Где-то в сердце живёт тревога.
…Ты не слушай что я зову.
Просто ночью такие звёзды…
Отгоняю подальше Тьму
и сажаю под окна розы…
Поговори со мною… Просто
по-женски сядь со мною рядом.
Квартира наша – милый остров
и лечишь ты меня от яда.
Поговори со мною. Слышишь?
Забудь на сутки про морали.
И пусть Луна ползёт по крыше,
а мы с тобой чужими стали.
И не заметили что сердце
друг другу раним мы словами.
Поговори со мною… Дверцу
не закрывай перед глазами.
Поговори со мною… Просто
по-женски сядь со мною рядом.
Квартира наша – милый остров
и лечишь ты меня от яда?
В прошлом Тебя оставляю году
и говорю «Прощай».
В небо свою отпускаю звезду.
Только бы не скучать.
Небо Твоя закрывает ладонь…
Мне без Луны темно…
Если уходишь, то сердце не тронь…
Мне уже всё равно…
Я оставляю Тебя позади.
Мне не нужны слова.
Сердце опять разболелось в груди.
Где же моя весна?
Целый год по ночам зажигала огни,
чтоб ко мне отыскали дорогу.
Шепчешь с грустной улыбкой «Сейчас… Отдохни».
За сигарами прячешь тревогу.
Отпускаю серебряный шарик к Луне.
Зажигаю волшебные свечи.
Не могу отдыхать… Я на помощь весне
отпускаю таинственный вечер.
Заблудилась моя златокудрая Дочь.
Синий плащ обнимает за плечи.
А на помощь весне летит светлая ночь.
Напророчили ветры нам встречу.
Я иду по тропинкам и кочкам болот.
За спиной золотое сиянье.
Расцветает огнями седой небосвод.
Я тревоги сотру касаньем.
И пускай целый год я дарила огни
чтоб ко мне отыскали дорогу.
Для Тебя разжигала пожары вдали.
Ты прости меня… что я для многих.
Богом посланный, ветром хранимый,
разделите со мною печаль.
Богом посланный, мною любимый,
Вы поверьте, что мне очень жаль.
Разделяют холодные горы
и бушует морская волна.
Променяла свои просторы
на горячий костёр чужака.
Я свои подарила вам звёзды,
свежий воздух норвежской зимы.
Быть любимою Вашей так просто,
очень просто быть с Вами на «Ты».
Очень просто, но всё же тревожно
рядом с Вами стоять просто так.
…Вы простите, любимый, что можно,
что мне можно вернуться назад.
Богом посланный, мною хранимый
и любимый за свет Ваших глаз.
Вы простите мою мне ранимость.
Вы простите мне мой звёздный час.
Я вернулась домой после долгой зимы.
За окном завывали холодные ветры.
Мои руки замёрзли и в свете Луны
для меня существует одно только слово.
Я вернулась домой где твой ласковый свет
обнимает мои беспокойные мысли.
Где за окнами вьюга не прячет мой след
и под новой звездой в жизни станет всё новым.
Я вернулась домой где меня уже нет…
Знаешь, наверное верно:
это не детская сказка.
В сердце моём всё скверно
и не придумали смазку.
Прячут скрипящие ели
сердце в глубинах леса.
Сделать из них качели
или сдружиться с бесом.
Станут седыми туманы
и по ночам очень грустно.
Кто-то попался в капканы
что под названием «Чувство».
Прав Ты: любовь это шутка.
Только я не понимаю.
Если лишилась рассудка,
то не смотри… заклинаю.
Ты не знаешь какой страшный ад
растекается под моей кожей.
Приглашаешь меня в маскарад,
раздеваешь без ласки в прихожей.
В коридоре темно и огни
освещают ужасные раны.
Мне не больно. Спаси. Сохрани.
Мне не больно. То старые шрамы.
Поцелуем впиваешься в рот,
а цепочка врезается в спину.
Там за угол… второй поворот.
Загоняешь меня в паутину.
И жестоко кидаешь к ногам
без улыбки и без сожаленья.
Я не плачу, привыкла к рукам.
Так побей меня без промедленья.
Ты не знаешь какой страшный ад
я запрятала под бледной кожей.
Я открываю окна
в дымные города.
А подо мною гордо
серые провода.
А подо мною море
синих огней-витрин.
Я про Тебя забыла,
маленький Арлекин.
Я отпускаю Душу
в Твой беспокойный сон.
Хочешь понять? Так слушай:
в сердце моём огонь.
Просто я не способна
мучиться и страдать.
Я открываю окна
чтобы с Тобой летать.
Ты – старик мой, Ты мой старик.
Раны в сердце покрою клевером.
А в груди замирает крик.
Я запрячу лицо за веером.
Ты узнаешь мои глаза
среди сотен на шумной улице.
Если в небе моём гроза,
значит сердце в груди волнуется.
Значит Ты перешёл черту
за которой танцуют демоны.
Знаешь, ангелы в пустоту
опускаются только временно.
Знаешь, ангелам в небесах
очень скучно и очень холодно.
Ты – старик и в Твойих волосах
прячут ангелы Неба золото.
Я не скажу что будет хорошо,
но я попробую, кромсая Душу
(свою!),
наколдовать, чтоб всё в огонь ушло.
А ты поверь! А Ты меня послушай!
Я попытаюсь…Руки на огне,
но не почувствую ни грамма боли.
(Боюсь…)
Скажи, что будет в этой тишине?
Какие им ты предписала роли?
Я не скажу что я хороший врач,
но для тебя я звёзды на ладони —
как головы к твоим ногам Палач —
смогу сложить… сдыхая от агоний…
Я не скажу что будет хорошо.
Но для тебя готова попытаться.
Якоря отменяются.
Ветер в моих парусах.
А глаза улыбаются.
Тают снежинки в глазах.
Непогода меняется:
штиль на холодный норд-вест.
А Душа растворяется
в небе где Северный Крест.
Голубые созвездия
тают в Твоих глазах.
А Душа ждёт возмездия.
Сердце на якорях.
Моё сердце стесняется,
ждёт Твоего тепла.
Якоря отменяются.
Жаждала и ждала.
Любили. И проклинали.
Душу топтали. И обнимали.
Страдали. И забывали.
В ночь прогоняли. И снова ждали.
Это ли Ты называешь любовью?
За окном завывали ветры.
Тени прятались по углам.
Мне сейчас не хватает веры
и родное Твоё «Не предам».
За окном завывала стужа.
Сотрясался мой ветхий Дом.
Мне сейчас очень сильно нужен
хриплый голос Твой за плечом.
За окном завывала злоба.
Свечи капали мне на плечо.
Ты же помнишь? Любовь – до гроба.
От неё мне всегда горячо.
За окном завывали… Хватит!
Не желаю я слышать слова.
Каждый в жизни за грех свой платит.
Я плачу за Твои глаза.
Твои глаза похожи на море.
Руки – изгибы крыши.
Я не знала что это такое:
сердце моё Ты слышишь.
Твои глаза завлекают внутрь.
Сердце из тела – выше.
Я не думала что с каждым вздохом
мы становимся ближе.
Мой голос звучит иначе.
Глаза никогда не плачут.
Я научилась жить.
Мой голос такой же хриплый.
А взгляд как обычно гиблый.
Молча умею выть.
…А вы словно чёрные тени
и вниз и наверх (по ступеням)
бежите вперёд – любить.
А я остаюсь у края.
Здесь холодно. Замерзаю.
Кто сможет меня убить?
Ты расстилаешь на небе свой плащ.
Синие звёзды летят с небосклона.
Помнишь? Когда-то кровавый палач
в сердце твоём уничтожил Дракона?
Были мгновенья и серые дни.
Ты словно тень в моей жизни мелькаешь.
Гаснут планеты и гаснут огни.
Но, как и прежде моё сердце знаешь.
Знаешь когда одиноко и Тьма
сзади меня обнимает за плечи.
Пусть за окошком бушует зима.
Нам же остался один только вечер.
Ты расстилаешь на небе свой плащ.
Синие звёзды летят с небосклона.
Помнишь? Когда-то кровавый палач
мне помолился как будто иконе?
По моими ногами разверзнулся ад.
Каждый шаг над могилами смерти подобен.
Но скажи, сколько будет ещё маскарад
продолжаться в агонии, смерти подобен.
А потом на костёр, наплевав на сомненья,
отпуская горячее сердце к Богам.
Эта жизнь словно сон, эти сны как мгновенья.
Это сердце в груди я бросаю к ногам.
А потом – в небеса, серым пеплом окутав
и пролившись на город небесным огнём.
Я на небе Тебе прочертила маршруты
для того чтобы в небе остались вдвоём.
Торонто простужен.
Дожди заливают город.
Снега заметают последний сегодня приют.
И мне он не нужен.
И я поднимаю ворот.
Сбегаю из снега в город, в котором меня все ждут.
Оставив канадцев,
оставив чужие лица.
Бегу в самолёт чтобы ввысь улететь к Небесам.
Торонто простужен.
Торонто мне будет сниться.
Ну всё, до свиданья. Мой рейс через пять минут.