Я уселась напротив стола и уставилась на Саныча изумленным взглядом. Вот, уж, заинтриговал, так заинтриговал. Раньше я за ним подобного не наблюдала. Он всегда был сдержан и строг. К чему его, собственно, обязывала его должность лесничего. А тут предстоит узнать что-то новенькое, как об окружающем мире, так и о самом Саныче. Он под моим взглядом слегка смутился, что тоже меня слегка удивило. И через пару минут, наконец, заговорил.
– Знаешь, место там чудное. Люди пропадали. – Он выпалил торопливо эти слова и уставился на меня, видимо, ожидая моей реакции.
Я все еще пребывала в недоумении.
– Саныч… – Ласково проговорила я. – В тайге люди часто пропадают. Кто заблудится и дороги не найдет, кто в болоте утопнет, а кто и на беглых зэков нарвется. Вон, тут кругом зоны за колючей проволокой. Это все нам известно и не в новинку, так сказать. Не мог бы ты поконкретней, что ли, объяснить, о чем ты, собственно, меня предупредить хочешь?
Лесничий тяжело вздохнул и посмотрел со значением, а потом заговорил шепотом, косясь на дверь.
– Место там дурное!! Люди не просто там пропадали, а СОВСЕМ.
Я все еще таращилась молча на Саныча, пытаясь понять, что он имеет ввиду. Мой взгляд его доконал. Он как-то безнадежно махнул рукой, видимо отчаявшись объяснить мне, что он имеет ввиду. В этот момент, двери без стука распахнулись, и вошла пожилая, пышнотелая женщина с румянцем во всю щеку и лучистыми синими глазами. Очки, в которых она, по-видимому, печатала, были сдвинуты на лоб. По-девичьи тугая коса в несколько раз обвивала ее голову, напоминая золотистую корону. А у меня в голове сразу всплыли Некрасовские строки. «Есть женщины в русских селеньях…» С тети Шуры можно было смело рисовать иллюстрацию к великой поэме.
В руках у нее был простенький поднос, на котором тихонько и мелодично бренчали чайными ложками две разномастные чашки, разрисованные листиками земляники, блюдечко с маковыми сушками, кусочками сахара-рафинада, и пузатый чайник, от которого шел умопомрачительный запах летней душицы и земляники. Тетя Шура прошествовала от дверей к столу, и водрузила поднос перед Санычем. Потом улыбнулась мне и ласково спросила:
– Катюх, ты может голодная? А то у меня есть пирог картофельный?
Я отчаянно замотала головой.
– Теть Шур, спасибо. Я не голодная. У меня еще дел по горло, а дома у меня Василич ждет с тушеной картошкой. Так что, сейчас вашего ароматного чайку хлебану, да дальше поскачу.
Тетя Шура неодобрительно покачала головой, но ничего больше не сказала, с достоинством удалилась, прикрыв за собой дверь. А я, по-видимому, заразившись от Саныча непонятной конспирацией, громко зашептала:
– Ты можешь толком сказать, что там такое, в этом самом Медвежьем Яру?
Саныч, деловито разливая чай по чашкам, с досадой проговорил:
– Да, я и сам толком не знаю. Только, иногда там люди исчезали, иногда странные вещи там происходили. А один раз, я сам видел, над Медвежьим Яром ночью свечение какое-то было. Словно радуга там переливалась. Ты же знаешь, места у нас на грибы-ягоды богатые. А в том месте, так от ягоды красно все. Только никто из местных туда за ягодой не ходит. Там менгиры2 стоят, прямо посередине большой поляны. То ли поселение в старые времена было какое, то ли храм. Старики разное бают. Я-то сам в бабкины сказки не очень и верю. А в тот яр у меня желания ходить нет. У нас лет шесть назад, еще, когда ты в наших краях и не работала, была лесоустроительная экспедиция. Так вот, два таксатора3, которые там пробные площади закладывали, пропали. Тогда даже военных из части привозили лес прочесывать. Так вот, не то, что самих людей, даже их следа не нашли. А инструменты и рюкзаки так на поляне аккуратненько и лежали недалеко от этих самых менгиров. Правда, в рюкзаке уже зверье похозяйничало, консервы медведь, видать, раздавил. Так вот, месяца через два, один таксатор объявился. Правда не у нас, а в Поспелихе, это километров за двести от нас на север будет. Я-то сам его не видел, а наш участковый рассказывал, что он белый весь, словно старик, волосы, значит, поседели. И безъязыкий стал. Его в психушку увезли. Вот такие дела. – Вздохнул он тяжело, макая кусочек рафинада себе в чай. – У тебя там недалеко деляна будет. Уже давненько отводы у меня в столе лежат. Никто туда ехать не хотел из местных. Потому и говорю, что поосторожней там, и мужикам накажи.
Я задумалась. За мужиков у меня душа не болела. Они у меня без дела по тайге не шастали. А самой мне стало очень интересно взглянуть, что там за менгиры такие. А кому было бы не интересно? Мы посидели немного в молчании. Саныч все на меня косился, видимо хотел удостовериться, что его сообщение произвело на меня должное впечатление. Я задумчиво помешивала ложечкой чай, в который и сахар то не клала. Потом спросила у Саныча что-то о работе в лесничестве. Он ответил, и стал сосредоточенно грызть сушку с маком. В общем, от темы пропажи людей мы ушли. Еще немного поговорили с ним о своих делах. Я посетовала, что трактора ломаются часто, а он пожаловался, что мужики у него пьют часто, причем, оба старались в разговоре больше не касаться темы загадок Медвежьего Яра. Выпив чай, и не найдя, о чем бы я еще могла его спросить, забрав свои документы, отправилась домой, на базу.
Работа там кипела вовсю. Василич с гордым видом начальника ходил по поляне, и покрикивал на мужиков.
– Сашка, тудыть твое в коромысло!! Кто ж так чокер4 цепляет?! Ща гляди, домушку с саней сдвинешь! Петро, а ты не газуй так! Помаленьку, помаленьку…
Не знаю, сколько бы это еще продолжалось, если бы Петро, огромный мужик, с трудом помещающийся в трактор, с большими пышными усами, делающими его похожим на рассерженного кота, не шуганул его. Высунувшись из трактора, он заорал:
– Шел бы ты лесом, Василич!! Изыдь отсель, пока под колеса не попал! У меня зеркал в тракторе нет! – Ну, и конечно, кое- что прибавил кустистое и забористое, так сказать, для ускорения процесса.
Василич что-то пробурчал себе под нос на тему «тоже мне, командир выискался», но опасливо в сторонку все же отошел. Я вышла из УАЗика, и с улыбкой наблюдала эту картину. Ну, чисто, малые дети! Тут Василич заметил меня и рысью рванул к УАЗу, на ходу размахивая руками, и вопя во все горло.
– Мать, мать…!! Все на месте!! Поставили все, как ты велела. – И с затаенной гордостью прибавил. – Я присматривал тут. – Словно ожидая похвалы.
Ну, как я могла промолчать? Конечно, сказала:
– Молодец, Василич!! Хвалю!!
Одну секунду я подумала, что он, вытянувшись во фрунт, гаркнет: «Рад стараться, ваше высокородие!!». Но, обошлось. Он расцвел улыбкой, став еще больше похожим на домовенка Кузю из известного мультика.
Весь оставшийся день я занималась нашим обустройством на новой базе. Работы хватило всем. Домики для каждой бригады расставили полукругом по краю поляны, чтобы окнами они смотрели на реку. Понятное дело, пейзажем никто любоваться бы не стал, но мне казалось, что так будет правильнее. Баньку воткнули на высоком берегу, от нее уже протоптали тропинку вниз, к самой речке, где из-под большого прибрежного камня тек с радостным журчанием родник. Мой, «командирский», как назвал его Василич, домик поставили недалеко от бани. Из окна и дверей открывался прекрасный вид на заливные луга, которые шли до самого горизонта пока не упирались в большую Реку. А позади плотной стеной стоял лес. Сосны-великаны окружали базу с трех сторон, словно стражи-великаны. А я подумала с улыбкой, что под такой надежной охраной база будет, как у Христа за пазухой. В вечернем воздухе звенели вездесущие комары, пахло нагретой смолой, и спелой земляникой, которая здесь росла повсюду. Солнце валилось к закату, плавно опускаясь за Реку. Маленькая Черемуха под прощальными лучами светила искрилась и переливалась, словно поток драгоценностей, просыпанных неосторожной красавицей -купчихой из заветного ларца.
Пока мы суетились с обустройством, Василич готовил ужин. Ворча себе под нос, что с таким «расточительством мы скоро по миру пойдем», достал из ледника, приготовленного заранее ранней весной, солонину, собираясь из нее варить щи. Когда вечером я зашла к себе в домик, у меня на столе стояла небольшая эмалированная миска, с оббитой кое-где эмалью в связи со своим почтенным возрастом, наполненная до самого края душистой земляникой. Я с благодарностью улыбнулась – «нянька» постаралась.
Зажгла керосинку, стоявшую на столе, нужно было еще посмотреть кое-какие бумаги. Завтра бригады должны начать работу, и требовалось расставить их по делянам. Ночь повисла над тайгой, словно старый абажур с бахромой над круглым столом, превращая поляну в уютный дом. Я вышла наружу и присела на крыльцо прислушиваясь к звукам ночной тайги. За всеми хлопотами, мне некогда было подумать о таинственном месте. Но, решила, что в какой-нибудь из выходных дней надо взять в лесничестве лошадь (Саныч не откажет), и проехать в ту сторону, посмотреть, что там за страсти такие в этом Медвежьем Яру.
На следующий день навалилось столько работы, что всякие мысли о тайнах и чудесах меня совершенно оставили. В одной из бригад сломался трактор, в другой молодой вальщик, которого совсем недавно приняли на работу, умудрился за несколько часов измотать в лохмотья цепи на бензопиле. Да, еще Василич ходил за мной по пятам и гундел, что у нас заканчиваются макароны и сахар. В общем, назревала поездка в город. А это ни много ни мало триста километров в одну сторону. Как минимум шесть часов туда и столько же обратно. Дороги по тайге не имеют асфальтового покрытия, а в некоторых местах, где они проходили по краю болот, без трактора вообще проехать было затруднительно. Трактор с собой я брать не планировала, а вот пара домкратов, топор и бензопила, всегда лежали в моем багажнике.
Короче говоря, на следующее утро, пока еще солнце потягивалось где-то за горизонтом только готовясь осчастливить мир своим светом и теплом, я выехала с базы. За старшего я оставила мастера, молодого парня по имени Андрей. Богатырем его назвать было очень трудно. Среднего роста, со светлыми, коротко стриженными волосами, которые не скрывали торчащих, словно у Чебурашки, ушей, серьезными карими глазами, и застенчивой мальчишеской улыбкой, которая вводила в заблуждение многих людей, кто не знал его довольно близко. Но, я-то очень хорошо знала, на что этот невзрачный паренек способен. Со мной он работал уже три года, начав свою «карьеру» с простого сучкоруба. В лесу он был не новичок. Несмотря на свои двадцать восемь лет, умудрился уже отсидеть в тюрьме четыре года за разбойное нападение, повалить лес в тайге, и много чего еще повидать в этой жизни. А после выхода на волю, решив, что работа в лесу ему нравится, устроился ко мне сучкорубом. Был он младше меня всего-то лет на восемь, но, как и все мои мужики из бригад, называл меня «мать». Я не помню, кото первым стал так меня называть, но вскоре, никто из работников ко мне по-другому и не обращался. По первости меня это слегка смешило. Как тут не улыбнуться, когда дюжие мужики с седыми головами и бородами, против которых я выглядела щуплой пигалицей, годившейся им дочери, называют меня вполне серьезно и уважительно «мать». А потом, я привыкла, и перестала на это обращать внимание, принимая как должное. Прошлое Андрея, как, впрочем, и многих из моих работников, меня не особо волновало. В тайге было важно только одно – какой ты человек сейчас. Видит Бог, многие совершают ошибки в своей жизни, особенно по молодости и глупости. Но, кто-то это понимает и пытается исправить свою судьбу, а кто-то продолжает, сложив лапки катиться под горку колобком, не пытаясь бороться. Так ведь легче! Андрей относился к первой категории. Человеком он был хорошим, я бы даже сказала, душевным. К работе подходил с серьезной сосредоточенностью, любил лес по-настоящему, глубоко, и ценил в людях честность, несмотря на свое прошлое. И мне только оставалось гадать, какая нелегкая его занесла в неподходящую компанию, в результате дружбы с которой, он оказался в тюремном заключении. Но, в душу к парню я не лезла. Решив, если захочет поделиться, сам расскажет. Но, несмотря на его довольно дружелюбный и незлобивый характер, мужики его побаивались. Хотя, среди них были и такие, для которых четыре года были только малой частью времени, проведенного в зоне. Возможно, потому что Андрей не пил, к делу относился серьезно, разгильдяйства не терпел, и дело свое знал получше любого выпускника лесной академии. Рука у него, несмотря на весьма щуплый вид, была тяжела и стремительна, как копыто норовистого коня. И некоторые в полной мере успели это уже оценить. Но, так как я рукоприкладство не одобряла, прибегать к нему у Андрея случалось нечасто. Мужики на него обиды за это не держали, понимая, что получали за дело. А что самое важное, слово его было покрепче железа. Это качество в тайге ценилось превыше всего. Думаю, именно эта черта его характера заставляла относиться к нему с уважением и легкой опаской всех моих работников, что называется, от мала и до велика.
Так что, уезжала я, как говорится, со спокойной душой. Ну, или почти, со спокойной. Отдав последние распоряжения Андрею и Василичу, я села в УаЗик, коротко посигналив, а Василич украдкой перекрестил меня вслед.