Разговор с совестью (Фантазия на темы морали)

Крокодилы тоже летают, но только низко-низко.

Дихамбай – неоперившийся птенец компании по продаже сотовой продукции – лежал на кровати, уткнувшись носом в подушку. Обуревающие его мысли витали далеко-далеко в заоблачных высях, не давая заснуть.

– Вот если бы стать богатым… и сразу. А не «когда-нибудь» и «может быть», – назойливой мухой теребило его внутренности. – Тогда в свои неполные двадцать пять и работать не надо. Одним махом – и в дамки. Друзья сочтут за честь руку подержать просто так, чтобы засвидетельствовать своё почтение, а потом ещё неделю не мыться. Да и девчата вьюнами закрутятся. О-бал-деть!

Дихамбай смял одеяло и нехотя перевернулся на спину. На потолке заиграли предутренние россыпи света, отчего затерявшиеся в минотавровом лабиринте извилины мозга стали лихорадочно искать пути к лаврам крутого воротилы.

– Разом опустошить закрома магазина чревато последствиями, – агонизировала мысль. – Посадят, как пить дать, и фамилию не спросят. Знамо, были случаи. Лучше уж понемногу, зато надёжнее. Вроде присвоил один, а делят на всех. Как в том анекдоте про среднее арифметическое: «Одни едят мясо, другие – капусту, а все вместе – голубцы». И вообще, много за это баловство не дадут, помилуют. Наконец, сошлются на молодость.

Дихамбай начал в уме подсчитывать выгоду от дивидендов предстоящего дела, но плохое знание арифметики вскоре заставило его прибегнуть к использованию рук. На изгибе среднего пальца, что означало продажу подарочного телефона по акции левому клиенту, снаружи к двери кто-то прочапал, нехотя поскрёб, а потом постучал.

«И кого это в ранний час нелёгкая принесла?» – подумал Дихамбай и шмыгнул под одеяло.

Однако закрытая на ключ дверь неожиданно распахнулась. Сквозь постельную щель он увидел, как в комнату ввалилось что-то непонятное: маленькое и серое.

– Вот тебе и на… – раскрыл скорее от ужаса, чем от удивления, рот Дихамбай, и по его коже побежали мурашки. – Никак домовой собственной персоной или сам чёрт пожаловал. Ты кто? – спросил он откуда-то снизу и трясущимися руками потянулся к тумбочке, аккурат на которой лежала недавно прихватизированная им новенькая сотка.

Ему тут же вспомнилась вывеска на соседской калитке, где рядом с рисунком лохматого пупсика большими буквами было старательно выведено: «Ахтунг! Ахтунг! Злюкен собакен! Яйцен клац-клац». Он вытер со лба пот, на всякий случай убедился в целостности своего наследства и стал набирать первый пришедший на ум номер телефона.

– Но, но! Не балуй. Давай лучше по душам говорить, – потребовал пришелец и вплотную приблизился к своему визави.

Его ершистая поза не предвещала ничего хорошего. Наоборот, от неё веяло холодом и подавленностью.

– Я твоя Совесть, – первым начал пришелец. – А чтобы ты не сомневался, загляни под майку и убедись сам.

Дихамбай лихорадочно задрал майку и увидел на груди небольшую дыру. На удивление, она не кровоточила и не болела. Он сунул в неё палец и не ощутил никакой плоти. Для убедительности он ещё глубже засунул в дыру палец, но результат оказался таким же. «Неужели все это мне снится?» – подумал Дихамбай и со всей силы ущипнул себя за ляжку. Пронизывающая боль содрогнула нервы и мгновенно растеклась по всему телу. В животе забулькало и потянуло на горшок. Возможная мистика улетучилась сама собой.

– Ну что? Убедился? – спросила Совесть.

В оцепенении Дихамбай не проронил ни слова. Облизывая засохшие от испуга губы, он вглядывался в пришельца и пытался вырвать из памяти хоть что-нибудь похожее на то, что видел ранее, а сейчас стояло перед ним и насквозь пронизывало всё его существо. Нет, такое он видел впервые.

– Вот что, милый друг! – продолжила Совесть. – Вспоминай, не вспоминай – всё равно не узнаешь. Меня потерять легко, а найти порой невозможно. Если ты думаешь, что я с тобой в доле, то глубоко ошибаешься. Немедля начинай меня экономить. Видишь, уже совсем маленькая и страшненькая стала. Скоро вовсе исчезну.

«А мне лишнего ничего не надо», – хотел было возразить Дихамбай и выдохнул из груди соответствующую порцию воздуха. Однако рот упорно молчал, а из отверстия в теле донесся зычный лай дворовой собаки. Дихамбай в ярости продолжил тираду своего недовольства под резонирующее от стен рычание и успокоился только тогда, когда понял всю тщетность своего поступка. Совесть всё это время молчала и вновь заговорила, когда в комнате опять стало тихо:

– Хочешь, я расскажу тебе одну байку? Если поймёшь её суть и распознаешь в ней себя, может быть, вернусь обратно. Если нет – пеняй на себя. Только сиди тихо и не тявкай, а не то всю округу разбудишь.

Дихамбай забился в угол кровати, поджал под себя ноги и закусил край одеяла, дабы не проронить ни слова. Убедившись, что её наконец-то слышат, Совесть продолжила:

– Приехал как-то Иван Петрович на праздники к старому другу – Юрию Тарасовичу, ветерану силовых структур. Пили чай с вареньем, Петрович играл на гитаре, а Тарасыч раз за разом наказывал в шахматы свою неугомонную внучку Милану. После очередного детского мата Милана надула губки и, чуть не плача, сказала: «Ну, деда, имей совесть…» И, слово за слово, друзья затеяли разговор именно об этом.

– Что такое совесть и зачем она нужна? – терзался неизвестностью Петрович. – Человечество существует уже многие тысячелетия и само без жалости отбрасывает то, что ему не нужно или перестало быть нужным в хозяйстве. А вот совесть почему-то сохраняет и культивирует. Складывается мнение, что иметь совесть – это удачная стратегия выживания семьи, клана, деревни или целой страны. Но тогда что заставляет каждого отдельного её члена поступать по совести, когда за ним никто не следит? Ведь это же ему абсолютно невыгодно. Всякий знает, что своя рубашка ближе к телу.

Юрий Тарасович, чтобы отделаться от шахмат, согласился на ничью, почесал затылок и крепко задумался. До этого у него обычно находились ответы на самые заковыристые вопросы. Этот тоже не стал исключением, и уже через минуту он с радостью поделился своими мыслями:

– Есть у меня один приятель. Вроде не олигарх, но не из бедных. Чтобы было понятно, скажу так: когда у него настроение хорошее, он покупает телеканал или радиостанцию, а когда хандра – угольную шахту в Норвегии. Словом, человек настроения. Однажды он поведал мне незамысловатую историю о себе. Сорок лет тому назад он был бедным, но весёлым и беззаботным студентом. Как-то летом в шесть утра возвращался с железнодорожной станции, где подрабатывал грузчиком, чтобы купить магнитофон. Был тогда выходной день. На остановке пусто. Он ждал первый автобус. Подошла старушка с большой авоськой и села рядом на скамейку. Подъехал автобус, бабушка поднялась, неловко взяла сумку, и из неё вывалился толстенный кошелёк.

Как он говорил, умом он понимал, что бабульку нужно окликнуть и потерю немедленно вернуть, но продолжал сидеть как заколдованный. Уж больно хотелось ему магнитофон купить, а тут судьба сама фартит. В общем, автобус вместе со старушкой уехал, он выждал немного, сунул кошелёк в карман и пошёл пешком. Дома пересчитал содержимое, там оказалось шестьдесят рублей с копейками (видимо, вся бабкина пенсия) и толстая пачка проездных билетов в придачу. В тот же день он купил свой первый магнитофон, но радости не было – вроде не грабил, а нашёл, но совесть потерял навсегда. Видимо, совесть – это не просто красивое слово, а лакмусовая бумажка, признак того, что живёшь в этом мире с некоторым запасом прочности. Если бы тогда не позарился, сберёг бы ощущение этого запаса. Это как со старенькими родителями: пока они живы, ты считаешь себя защищённым человеком, как умирают – ты моментально превращаешься в дряхлого старика, ожидающего своей смерти.

Юрий Тарасович хитро прищурился.

– А теперь представь, что ты спецназовец и сдаёшь свой самый главный экзамен. Ты лез в огонь, дрался и в конце торжественно получил краповый берет. Но будет ли приятно его носить, если на самом деле ты срезал угол и пробежал дистанцию несколько меньшую, чем другие? Пусть это всего лишь игра, формальность, да и не заметил никто, но осадок останется с тобой на всю жизнь…

– Да-а-а! – тяжело вздохнул Иван Петрович. – Совесть – штука одноразовая, как балласт на воздушном шаре. Сбросил, и всё: второй не будет. А если не дай бог попробовал в лютый голод человечину, до конца своих дней о гуманности рассуждать не сможешь. Конечно, говорить-то ты будешь, но себя не обманешь. И нет на свете ни одного упыря, который внутри себя не жалел бы о своём навсегда потерянном балласте.

– Кстати, тот олигарх оказался вовсе не конченым человеком, хотя не был святым и наделал в жизни кучу разного дерьма, – заключил Юрий Тарасович. – Как-то при встрече он излил мне боль своего сердца. Говорил, мол, если бы я смог найти хотя бы внука или правнука той бабки, в тот же день купил бы ему квартиру в центре столицы. Хотя знаю, что легче от этого мне всё равно не станет. Нельзя воздушному шару без балласта.

Гипнотизируя пришельца, Дихамбай не проронил ни слова. Он жадно слушал всё, что говорили ему, а перед глазами чередой бежали его престарелая бабушка, почему-то похожая на ту, что обронила кошелёк на остановке; седовласый прадед, переживший голодомор; занятия на уроке физкультуры, где он частенько филонил и прятался за спинами своих одноклассников; родной магазин, в котором нередко прокручивал свои тёмные делишки, обманывая коллег и руководство компании.

– Да что же я делаю? – вдруг вырвалось у него из груди нормальным человеческим голосом. – Как я могу смотреть людям в глаза, обманывая их? Неужели мать родила и воспитала меня убогим? Почему в голову вместо хорошего лезет одна чушь? Нет, так жить нельзя, так жить невозможно…

Дихамбай мучительно перевёл взгляд туда, где только что стоял пришелец, но его уже не было. На груди под майкой ликовала здоровая грудь без единого намёка на шрам. Дверь была плотно прикрыта. За окном весело смеялись птицы. Как ужаленный, он соскочил с кровати, включил музыку и стал торопливо собираться на работу.

Но что это? Словно в напоминание о себе в зеркале умывальника мельком отразился знакомый облик пришельца, хотя теперь он был несколько больше и светлее прежнего. Дихамбай улыбнулся, выбежал на улицу и, прыгая через лужи, побежал навстречу своему счастью. Пожелаем же ему больше не оступаться на жизненном пути…

А к вам Совесть, случаем, не заглядывала?

Загрузка...