Она любила сидеть впереди, вытянув ноги. Но в такую глушь, видимо, кроме баклажановой четверки с крякающей подвеской никто бы не поехал. Хмурый среднеазиатский таксист со сдвинутыми у переносицы мохнатыми бровями, в тюбетейке поверх шапки, мог дать фору на кастинге любому актеру-разбойнику из фильма про Али-Бабу, подумала майор Лебедева. И напела под нос «хатуба-хатуу-уба, уу, хатуба». С заднего сидения Римма заметила в зеркале потеплевший взгляд водилы. Он медленно повернулся, расплывшись в золотозубой улыбке, покачивая головой и подвывая в такт мелодии. Римма умела подкупать людей, просчитывая их лакмусовые бумажки души на раз. Она попросила сдвинуть переднее сидение до упора. Никогда не видела, чтоб так старались даже за деньги угодить. Римма расслабилась и не смотря на дребезжание гниющего металла и воняющий бензином салон расслабилась. Ей главное – доехать до районного центра. А дальше на комфортабельной электричке – почти до подъезда.
⠀
При проверке билетов в электричке контролёр заметил красную корочку. Римма заметила, что он заметил. Глаза забегали. Майор Киборг терпеть не могла бегающий взгляд у людей, который она ловила не так уж и редко, особенно у людей профессии, вынужденных ходить по форме. Как говорила Зиночка, профайлер отдела, форма в подсознании – признак власти. И ты вроде бы с признаками, но без возможностей. А бегающий взгляд… Римма и без профайлер знала ответ. Человек по привычке растерялся, стушевался, это не всегда означает, что билетёру есть что скрывать. И вчера он зарубил топором старуху-процентщицу.
Римма достала из пакета тетрадь, когда проверяющий отошел, откинула пластиковый столик и открыла ее в том месте, где вырваны листы. Почувствовала едва уловимый запах, поднесла к носу: хлор, чернила, какой-то не резкий, но знакомый запах. Орех, что ли. И тут на колени упала шелуха тыквенной семечки.
– Едрит твое на коляске. Тыква. Семечки. Ищи, ищи, след, Римма.
– Ох, извините, это вам, – все тот же билетёр с бегающими глазами склонился перед женщиной с подносом. В чашке с серебряным подстаканником ржд дымился чай. Римма, которую коллеги иногда называли за острый нюх бигли, учуяла – услужил. Напиток не из пакетиков.
В бумажном конверте бутерброд с красной рыбой. Зачет, прям от души зачет. Подумала Римма и наградила мужчину слабым кивком головы.
– Вы меня не узнали?
– Нет, не так часто путешествую по жд, – Римма отвернулась к окну. Почему с ее нежеланием общаться все так и норовят завести с ней разговор. Проклятие какое-то.
– Спасибо за презент, неожиданно и все такое.
– Я Макс, авария, я тоже хотел бы ее забыть. Но не вас.
– Макс, это не ты меня, а я тебя должна благодарить, ядрена балалайка, даже имени не спросила. Ты ведь меня вытащил… Бляха-муха!
– Нет, вы меня вытащили, и потеряли сознание. Я оклемался и пытался оттащить вас с дороги. Битый небитого везет, одним словом, он криво улыбнулся, щека будто уползла за скулу и тут-то Римма поняла причину его бегающего взгляда. Неврология. Пригляделась внимательнее, парень когда-то был симпатичный, но не помню, чтоб я представлялась, или он называл имя. Интересное это состояние – между жизнью и смертью. То состояние, о котором долгие годы она пытается забыть. И вот опять. Задрожали руки, побежали черные круги перед глазами.
– Возьмите визитку, вдруг смогу быть полезным. У меня большая коллекция марок, редких, даже антикварных книг, старых журналов. Историков бывших тоже не бывает. Буду счастлив помочь, я уже давал вам визитку. Как еще могу отблагодарить, не знаю, – мужчина помялся, и опустив плечи, удалился.
⠀
Римма открыла тетрадь на произвольной странице, чтоб только отвлечься от назойливых воспоминаний.
⠀ «Я буду долго объяснять, что было. Важно, чтоб не закопали они вместе. Вместе с ними.
Сева плохой.
Оля плохая.
Сева ходил в лес и приводил их
Я всегда следил. Но не мог терпеть криков. Эти крики невозможно помнить, слушать, терпеть. Молчать.
Остановить.
Терпеть немного могу.
Сева ставит новые опыты и запирает меня. Я гнию как и они.
Они заставляли я тапмил этих людей.
Все закончилось.
Это прочитают важные люди.
Тогда узнают Сева кто…».
***
За размышлениями о записках сумасшедшего Римма не заметила, как добралась до своей станции. Выходя из электрички, она в нагрудном внутреннем кармане еще раз проверила наличие тыквенной шелухи в полиэтилене. Выдохнула случайную встречу. Тряхнула проволокой тёмных волос, будто можно избавиться от будоражащих подкорку воспоминаний. И вышла в прохладу подмосковного вечера. Картинка в ее голове становилась все выпуклее, и даже если не прислушиваться к чуйке, выстраивалась логическая цепочка событий. Или нет? Два маньяка на пенсии, которым пару понедельников осталось, в уединенном частном секторе измывались над людьми. Родственник укокошил родню, возможно, у него были свои планы на домик. Который не светил. Надо, кстати, пробить по другим прописанным. Тут цветочек аленький тоже не выходит… Так. Если он псих, ему положен опекун. Отпадает версия: убийство из-за хаты. Хм-м-м, возможно, лютые старики издевались над пареньком. И это слово «тапмил». Жаргон? Домой? Или на такси прокатиться, ведь местечко, означенное в газетах не так далеко. Если позвоню Зотову или Павлинскому – они приедут, но сколько придется слушать ненужной инфы.
⠀Римма посмотрела на резко потемневшее небо. Тучи, словно орда печенегов в мохнатых меховых шапках с косматыми бородами пленили солнышко. Накинув на него кучевую иссиня-черную тряпицу. И поволокли за горизонт. Тут же над строем деревьев в зелёных кафтанах вспыхнул кровавый закат. Римма вспомнила четверостишье Цветаевой и пробубнила под нос:
«В вечную ночь пропадет – погонюсь по следам…
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!», засмотревшись на чудо- солнце уже которое тысячелетие всходит и восходит. А у человечка такая короткая жизнь. Нет, откладывать не буду. Погонюсь по следам. Ядрена балалайка. Римма подождала пока поток людей с поезда растворится за турникетами и вышла со станции последней.
⠀
Настырно под куртку лезла сентябрьская наглая прохлада, пахнуло осенью, слежавшимися листьями. Те, как письма, выброшенные из окна разочарованной в любви дамой, падали на остывающую землю. И Римма почувствовала себя ею. Разочарованной в любви. Так долго возводить посмертно из умершего отца идола. По кирпичику создавать его образ, неживой, но монументальный, который как памятник вырос в сознании до циклопических размеров, и не было ему замены. Ни в мыслях, ни в мире живых. Она не представляла мужчину лучше его, умнее, благороднее. Пока не встретила ЕГО. Он безжалостно расправился с памятником. Убедил Римму, что отец ее живой человек. Был живым. Он мог ошибаться, иметь изъяны, и в конце концов умер. Как и все мы. Римма, отпусти его, сказал Он. И она отпустила. Влюбилась как кошка, единственный раз, скорее миг. Ведь, будучи потомственным следователем, девушка быстро раскусила статус «любимого». Он был отправлен дальний «на хутор». А беременность успешно закончилась после той самой стрельбы, аварии, комы.
Почему снова все эти воспоминания? Римма давно так не колебалась, значит, дело сложное. Если пробило на мокруху. Так Римма называла редкие моменты плаксивости. Ввела точку местоположения в приложение такси, которую прислал Зотов.
***
Машина подъехала минут через пять. Водитель был хмур, усат и одутловат лицом. Римма мысленно таксиста поблагодарила за редкую для его профессии молчаливость. Он даже не задал вопросов, из чего майор сделала вывод – частный сектор жилой. Каково было ее удивление, когда вместо покосившихся заборов и расхристанных домов, она увидела большое бело-серое здание. В несколько корпусов.
Римма оглядела железобетонную махину, сфотографировала вывеску на центральном здании. Увеличила снимок на телефоне. Хм-м, «НИИ реабилитологии и протезирования». Вот те на. Нет чтоб у мистера Гугла выяснить, приперлась не сотрешь. Она прошла к центральному входу в больницу. Проникла сквозь железную калитку, позвонив по домофону. В камеру показала короче у и моментально щелкнул электрозамок. Территория оказалась огромной, ухоженной, напичканной клумбами и скамейками. Главную аллею перегородил монументальный фонтан. Римма свернула с центральной дороги и решила обогнуть здание. В надежде, что на местности обнаружатся какие-то признаки бывшего частного сектора. Что называется поводить носом. Ищейка она или кто.
За больничными корпусами оказался смешанный лес. Преимущественно сосновый. Женщина вгляделась в темень, фонарей тут не было, как и тропинок, лишь сетка-рабица дребезжала на ветру. Она включила фонарик на телефоне, оглянулась на освещенную территорию. Никого. И пошла вдоль решетчатого забора, пока не наткнулась на дыру между покосившимися столбами. Нырнула, посветила внутрь, в чащу. На мгновение показалась корявая тень среди силуэтов деревьев, мотнула головой, яростно растерла лоб, чтоб хоть чуточку унять нарастающую боль. И тревожность. На хрена вот лезу, нет чтоб дождаться утра, вернуться с мужиками. Нет, азартен Парамоша.
Порыв ветра и падающие с треском поломанные ветки отвлекли от пустых размышлений. Застыла, прислушалась. Холодок промчался по спине, вспорхнула птица, шумно шлепая крыльями, зашуршали опадающие листья. Кинула луч света в сторону шорохов. Ш-ш-ш, зашумел лес. Зашумело в голове и резко выключились звуки. Римма знала, ей абсолютно нельзя нервничать. Иначе приступ неминуем. А если она не дома, последствия непредсказуемы. Римма попыталась взять себя в руки, всегда помогала дурацкая считалочка: «Аз, буки, бураки,
Печёная кваша,
Собирайтесь вместе,
Вся братия наша».
Ее она повторяла безостановочно, пока хватало дыхания. Вдох. Кружится голова. Ш-ш-ш-уу-шур-ш. Закрыла глаза, присела на корни. Мутило. «Аз, буки, бураки,
Печёная кваша,
Собирайтесь вместе,
Вся братия наша».
Вспышка яркая перед глазами, словно кто-то резко включил лампу дневного света перед носом в темной комнате. Щелк. Отключилась. Ни тепла, ни холода. Шур-шур-шу… Шаги шелестящие, прерывистое дыхание. Не мое. Яркий солнечный свет, смешанный лес сменился сосновым, запахло смолой. Кто-то коснулся плеча. Отпрянула. Обернулась. Заплаканная девушка. В распахнутом зеленом суконном кафтане, в груботканом платье, оборванном внизу. Лицо, руки в крови.
– Что случилось? Ты кто?
– Išsaugoti!
– Да что случилось? – девушка приблизилась, упала на колени, вцепилась в джинсы Риммы с такой силой, что штанина надорвалась. Римма откинула незнакомку. – Говори по-человечески…– она не успела договорить, послышались надрывные мужские голоса, топот копыт. Их окружили всадники, у некоторых были кольчуги, поверх странных костюмов, подобные видела на картинках в книгах о крестоносцах.
Один заорал на неизвестном языке так, что лошадь под ним встала на дыбы. Он замахнулся кнутом на женщин. Трое всадников спешились, набросили мешковину на беглянку, кинули на круп коня одного из них. Римма последнее, что помнила – взгляд черных узких глаз из-под мохнатой шапки. Наемник, догадалась, взмах руки, теплая струйка побежала по лбу, когда почувствовала удар по голове массивной рукояткой кнута. Такую боль она испытала лишь однажды: догоняя преступника на чердаке новостройки в темноте с размаху врезалась головой в бетонное перекрытие. Она отчетливо услышала, как захрустели позвонки и кости черепа. И потеряла сознание.