Как и было предписано оккупационными властями, Виктор и его бригада, кроме Макара Мазая, появились на заводе на третий день к началу смены. Всего у цеховых ворот собралось пять или шесть бригад. Ворота цеха были закрыты, и люди толпились справа от входа.
Октябрьский день 1941 года выдался холодным, и бригада Виктора, ожидая новое начальство, изрядно промёрзла. Наконец, через час или полтора стали подъезжать автомобили немецких гауляйтеров. Сопровождали их автоматчики на мотоциклах с колясками.
– Видать, тузы едут, – негромко сказал Виктор.
– Бля, я такое в кино только видел, – промычал Маргела.
– Ты им только про будущее не ляпни и про свои галлюцинации о победе, а то нас вмиг порешат! – Виктор кивнул в сторону мотострелков.
Вся эта псевдорыцарская кавалькада поравнялась с толпой людей. Машины остановились. Водители, как обученные собачки, резво метнулись к дверям и открыли их. Из машин показались холёные, чисто выбритые и чисто одетые коменданты города разных уровней – их было семь человек, не считая водителей и автоматчиков. Последние по немому приказу встали перед металлургами, коменданты за ними. Сталеварам личности этих начальников, по понятным причинам, были не знакомы. Вперёд вышел невысокий немец с оспинами на лице, оставшимися от одноименной болезни.
– Руски! – обратился он к мартеновцам на плохом русском языке. – Ми к вам пришол з миром, чтобы ви послужить на благо великой Германии. Кто будет хорошо работать, тот будет хорошо кушать. Кто не будет – мы стрелять!
Внутри толпы раздался неодобрительный гул. Рябой немец поднял руку:
– Мольчать, сейчас фельдкомендант Гофман говорить будет!
Рослый, худощавый человек в серой шинели, перчатках и высокой фуражке с кокардой в виде орла вышел вперёд, широко расставил ноги и начал что-то говорить по-немецки. Рябой его время от времени переводил.
Из того, что удалось понять, выходило следующее. Если кто откажется работать, будет расстрелян, кто опоздает на смену, будет посажен в тюрьму, которую организуют здесь же, на территории цеха. Кто испортит печь – расстрел. Болеть запрещалось… Хлеб по спецкарточкам. Смена двенадцать часов, перерыв полчаса. Выходных нет. И всё в таком духе. Короче, ты не сталевар – ты раб великой Германии!
Потом рябой представил следующего немца по фамилии Хук. Тот тоже много говорил на своём языке, а рябой переводил. Речь Хука не сильно отличалась от речи фельдкоменданта, однако в конце он произнёс:
– Wir wissen, dass es einen Masai-Stahlarbeiter unter Ihnen gibt, der hier arbeitet. Wenn er unter Ihnen ist, machen Sie einen Schritt weiter.
Виктор отчетливо услышал слово «Мазай». Рябой тут же перевёл:
– Нам известно, что есть сталевар Мазай, который работать здесь. Если он среди вас, сделать шаг вперёд.
Оккупанты были наслышаны о талантливом мастере и планировали использовать сталь, которую варил передовик, для производства своих танков. Но для начала его следовало найти. А сделать это было непросто. В оккупированном городе никто не отказывал в помощи Макару, помогая ему укрываться от немцев.
Вот и сейчас из толпы металлургов никто не вышел. Рябой немец ещё раз повторил свои слова, но тщетно: Макара не было среди рабочих.
Рябой подошёл к одному из немецких начальников, внимательно выслушал, что тот ему сказал, и снова залепетал на ломаном русском:
– Кто есть начальник цеха? Выходить!
Вперёд выступил широкоплечий, приземистый мужчина лет сорока пяти.
– Где твой работник? – спросил рябой.
Начальник цеха пожал плечами:
– Мне неизвестно. С тех пор, как вы вошли в город, я его не видел.
– Где он жить?
Повисла немая пауза. Рябой исподлобья взглянул в сторону немецких офицеров. Один из них кивнул головой.
– Именем Германии, за отказ сотрудничать с солдатами Фюрера – расстрелять! – приказал рябой. После чего повернулся к мотострелкам и выдал им то же самое на немецком.
Два вооружённых солдата подошли к начальнику цеха. Не говоря ни слова, силой подтолкнули его к железным воротам, отступили на пару шагов и произвели короткую очередь из автоматов. Мужчина упал замертво.
И, тут из толпы раздался выкрик:
– Герр офицер, я знаю, он мой сосед по дому.
Виктор не мог поверить своим ушам! Кричал подручный Мазая – Маргела.
– Ты спятил?! – прошипел Виктор.
– Ага, я его подручный, я не хочу умирать, а так-то следующий был бы я! – пробормотал Алексей.
– Кто говорить? – спросил рябой.
Алексей сделал шаг вперед. Немец подошёл поближе, оценивающе взглянул на Алексея и спросил, как его зовут.
– Маргелюк, Алексей Тарасович, – ответил Маргела. – Подручный сталевара Мазая.
– Ну ты гнида! – вырвалось у Виктора.
Но Алексей настолько был возбуждён, что даже не услышал этого. Зато Виктора услышал рябой. Он приказал ему выйти из строя и представиться.
Виктор в свою очередь сделал шаг вперёд:
– Стасенко, Виктор Георгиевич.
В ту же минуту низкорослый рябой выхватил автомат у рядом стоящего мотострелка и что было силы ударил Виктора прикладом в голову. Виктор пошатнулся и рухнул, словно подкошенный пулей.
Рябой повернулся к начальству и объяснил свой поступок как необходимый акт устрашения недочеловека. Фельдкомендант Гофман в ответ даже вскинул руку в нацистском приветствии, остальные последовали его примеру, выкрикивая «Хайль Гитлер!» Затем фельдкомендант приказал двум подручным из толпы забрать Виктора и добавил, что если он выживет, то завтра должен быть на работе. Двое из бригады Виктора подхватили его на руки и внесли в строй, где остальные помогли уложить пострадавшего на лавочку, стоящую у ворот.
Маргела стоял по стойке «смирно». Он так плотно стиснул зубы, что казалось, они вот-вот превратятся в песок. В голове его творилось что-то невообразимое. Он десять раз себя похоронил. Рябой снова обратил на него свой взор:
– Ты говорить, где Мазай, мы тебе давать жить. Млеко, яйки, хлеб. Ты знать, где он?
– Он живет рядом со мной, в Талаковке, у Кузьмы.
– Ты нас водить туда, сечас?
– Да, могу, герр офицер.
Рябой отошёл к своим сослуживцам, они что-то бурно обсудили, потом расселись по машинам.
– Ты ехать с нами! – он указал жестом на мотоциклы, стоящие поодаль.
И добавил, обращаясь к толпе металлургов:
– Завтра всем работать! Я смотреть!