– И вот, девчонки, представляете! – почти кричала Ольга. – Прихожу к Асылкужину, а у него уже сидит Юля-пиздуля!
– Что за пиздуля? – спросила Валя.
– И почему такое прозвище? – добавил я.
Асылкужин был начальником одного из цехов – видимо, того, где наша староста работала бригадиром.
– Да есть у нас одна, – Ольга махнула рукой. – А пиздуля – потому что такая и есть.
– Не выношу имя «Юлия», – заявила Татьяна. – Все, кого знаю, последние…
– Пиздули? – подсказала Валя.
– Ну да.
– Алеся – еще более противное, – вступила Алена. – Меня все время путают, терпеть не могу.
– А вот мой дядя Фарит говорил… – продолжила Валя.
– Подожди со своим дядей Фаридом, про него уже слышали, – оборвала Ирина. – Девчонки, у кого на мобильнике есть диктофон со всеми функциями?
– А зачем он тебе? – поинтересовалась Марина Геннадьевна.
– Надо.
Все замолчали.
Ирина сделала паузу, дожидаясь высшей точки внимания.
– Поставить на таймер, положить под кровать, все записать, потом дома дать послушать…
Взяв Верину недопитую стопку, она вылила в себя стерлитамакскую жижу и произнесла несколько фамилий, из которых мне была известна только «Завадский».
Главного технолога комбината не мог не знать даже водитель складского погрузчика.
– Что записать? – переспросила староста, не поняв сути.
– Твои оргастические вопли, – невозмутимо пояснила Ирина. – Говоря сермяжным языком, дать всем послушать, как ты кончаешь. Будет интересно.
Ольга вздрогнула, словно деревянная табуретка превратилась в алюминиевую на стальном полу и ударила током.
Никогда – даже в армии, где жизнь порой летела на грани смерти – я не видел, чтобы состояние человека менялось с такой быстротой.
Сначала староста побледнела.
Потом покраснела, по лбу потек пот, на меня пыхнуло жаром.
Затем краска схлынула, глаза провалились, Ольга повернулась к Вале и, не разжимая невидимых губ, выдохнула:
– Убью.
Я подумал о том, что в жизни этих женщин – развратных внутри, порядочных снаружи – все сложно.
Их мужья, любовники и партнеры не являлись дураками и прекрасно знали повадки своих подруг. В последних не содержалось ничего из ряда вон выходящего: если женщина не ограничивается одним мужчиной, то их круг неизбежно расширяется.
Но в игре изо всех сил поддерживается хорошая мина: все делают вид, что никто не знает о том, что все знают, что они делают вид, что не знают… И так до бесконечности, как в зеркальном лабиринте.
Зеркала все прятали, но легко бились.
Нескольких точных слов, брошенных где и кому надо, могли обвально разрушить все, что угодно.
– Не надо Вальку трогать, – на Иринином лице засветилась нехорошая ухмылка. – Убить тебе стоит себя. Она ничего лишнего не распиздела.
– А как…
– Ты не только блядь, но и дура. Думаешь, хоть кто-то, кроме Верки, поверил, что квартира была занята и вы с Юркой три дня кантовались на вокзале? Причем на разных: ты на авто, он на ЖД?
– Постой, Ира, – встряла в разговор Татьяна. – Разве…
– Не разве. А ты такая же дура, хоть и двух дочек родила…
–…Сыновей…
– Какая разница.
Ирина перевела дух, посмотрела на старосту и укоризненно покачала головой.
– Вы хотя бы перед нашим приездом распаковали Юркину раскладушку! А то как бросили в передней, так и проеблись тут три дня, о ней не вспомнили. И белье с кровати, которое можно сдать в донорский пункт, ты бы хоть в тазу замочила, а не оставляла на всеобщее оборзение!
– Я и не оставляла, – огрызнулась Ольга. – Это ты сучка недотраханная, обожаешь копаться в чужом белье, потому что своего нет.
– Я-то недотраханная, – с холодным ядом в голосе ответила Ирина. – А вот ты, перетраханная пизда, доживаешь последние дни своей жизни. Вернешься домой – все всё про тебя узнают. И муж и на комбинате. Прилетят пиздарики на воздушном шарике.
– Ты сука, – безнадежно повторила староста.
Мне стало ее жаль.
В личной жизни все ходили на лезвии ножа.
Понятие «женской солидарности» являлось мифом.
Впрочем, то же относилось к «мужской»: в армии я понял много и не узнал ничего хорошего.
– Конечно, а ты сомневалась? Причем такая, какой ты даже не представить не можешь. Но скоро представишь. Доживи до конца сессии, потом заказывай отходную.
– Девочки, вы уж слишком, – вступилась Марина Геннадьевна. – Все под богом ходим и никто не знает, как жизнь завтра повернется.
– Вот именно, – Ольга обрадовалась, ожила. – Весь гвоздь в том, что мы с Юркой приехали первыми.
– Бельгийскую женщину спросили, какую ночь она любит больше: новогоднюю или ночь с мужчиной, – задумчиво проговорила Валя. – Она ответила: «Конечно, новогоднюю, ведь она бывает чаще!»
– Ты это к чему? – меланхолично поинтересовалась Алена.
– Ни к чему, Так, вспомнился анекдот из французского фильма.
– А если бы на моем месте оказалась ты – точно так же трахалась бы с ним, – никого не слушая, продолжала Ольга. – И что бы ты сказала, если бы я потом настучала твоему бесценному Анатолию?
– Но оказалась не я, а ты, – парировала Ирина. – И, в отличие от тебя, я бы не упала на этот ходячий член без копейки за душой!
– А твой Анатолий, хоть ходячий – но без члена, – в голосе старосты звучало глубоко прочувствованное торжество.
– А то ты знаешь?
– Знаю. Все знаю. Как и то, что ему твоя пизда велика.
Удары наносимые женщинами друг другу ниже пояса, показались бы убийственными для слушательниц уровня школьных училок.
В нашем кругу это не выходило из нормы. Город был небольшим, хлебокомбинат – еще меньше, и там шла циркуляция интимных связей с периодическими возвратами на точку старта.
Но все-таки внешне все пряталось под тиной целомудрия.
Публичное заявление о знании относительно чужого любовника не могло остаться без ответа.
– Ты… – Ольга открыла рот и набрала побольше воздуха.
На следующие несколько минут все оглохли.
Стены грязной кухни дрожали от залпов еще более грязной брани. Отдельные слова разбирались с трудом; ругань шла огненным шквалом, как удар батареи реактивных минометов.
Староста сквернословила хлеще любого грузчика, Ирина – ядовито спокойная –вклинивала отдельные реплики и огонь вздымался с новой силой.
– Все, брэк! – в конце концов крикнула Валя, поднявшись за столом. – Ничья.
Активный ход со стороны серенькой мышки ошеломил соперниц, обе замолкли.
– В самом деле, девочки, хватит, – Алена помахала перед собой ладонью. – Голова лопнет от ваших споров.
– Математик нас сегодня укатал, вы решили до смерти доконать? – добавила Татьяна.
– Идите вон на улицу разбирайтесь, – подытожила Марина Геннадьевна. – Мы устали слушать.
Вера молча хлопала очень большими и очень глупыми глазами.
Она не успевала следить за диалогом.
Впрочем, даже я понимал не все Ольгины обороты.
– А что мне с ней разбираться? – староста провела рукой по лицу, стирая эмоции. – Вон сейчас нож возьму…
Она кивнула туда, где над плитой на грязной магнитной вешалке блестел мясницкий тесак.
–…Сделаю ей сиккир-башка, и вся недолга. Нет человека – нет проблем.
– Все-таки ты редкостная дура, – ласково сказала Ирина. – Хоть Юрка тебя и трахал тут, как Робинзон Пятницу.
– Почему Пятницу? – спросила Алена. – Разве Робинзон был геем?
– Ты бы тоже стала геем, когда прожила двадцать лет на острове среди одних мужиков, – ответила Валя. – Вопрос в другом: почему Ольга – дура?
– Да, почему? – с вызовом спросила староста.
– А потому что дело не во мне, – Ирина повела головой. – Я вообще останусь ни при чем.
– Как это – «ни при чем»?! А кто начал разговор? Не ты, что ли? Все остальным было пофигу, что я тут делала, с кем трахалась, а с кем не трахалась! Кто тогда при чем?
– Да, – едко усмехнулась Ирина. – Начала я, потому что другим дела не было. Но процесс пошел. Интерес к твоей эротической жизни возник. Я вообще буду молчать в тряпочку, о тебе по всему городу распиздят другие!
– Другие?
– Да, другие.
Ирина обвела сидящих нежным взором.
– Валька ввернет куда-нибудь ради красного словца, ей такое сболтнуть легче, чем пописить под кустом. Танька расскажет мужу, какая ты блядь, он погонит дальше.
– Не расскажу и муж не погонит! – возмущенно вскинулась Татьяна.
– Расскажешь, и еще как. Когда он тебя спросит, как прошла сессия, ты ответишь, что Ольга трахалась на потолке, а ты себя блюла. А когда мужик узнаёт, что какую-то женщину трахал кто-то, но не он – от зависти разнесет всем.
Я молча восхитился.
Эта женщина, конечно, была стервой, но мужскую психологию знала на «пять» с плюсом.
– Идем дальше по списку, – продолжала Ирина. – Аленка холодна, как белый амур, и поделится с кем-нибудь, что есть женщины, которые месяц не проживут без ебли. Дальше ниточка потянется, сама не заметит, как тебя сдаст.
– А я? – с непонятной улыбкой спросила Геннадьевна.
– А вы будете учить Борьку, ну то есть вашего сына, что такое хорошо и что такое плохо. И туманно намекнете на развратную Ольгу. А поскольку он учится в нашей же говённой академии, ему ничего не стоит из спортивного интереса разузнать, с кем вы жили на сессии. А потом методом исключения: не вы, не я, не Валька, и тэдэ, и уж точно не Верка. Все сойдется в точку.
Вера хлопнула ресницами. Она все еще не въехала в тему.
Одарив ее презрительным взглядом, Ирина завершила:
– А эта дура разболтает кому ни попадя просто так, потому что дура и этим все сказано.
Все молчали.
Каждая женщина примеряла сказанное на себя и, похоже, не находила возражений.
– В общем, сама видишь, Оленька, куда ни кинь, везде клин. Так что тебе самой надо делать сиккир-башка. Потому что дома это тебе сделают другие. Причем все по очереди.
Ольга не ответила.
– Выхода у тебя нет. Дверца захлопнулась. Копай могилу.
– Выход есть, – взглянув на меня, возразила Валя. – Но он единственный.
– Какой? – тускло спросила староста.
– Вы вообще детективы читаете? – вместо ответа спросила серая мышка.
– По телевизору смотрим, – сказала Марина Геннадьевна. – По кабельному.
– А при чем тут детективы? – поинтересовалась Алена.
– При том. Вы знаете, что такое круговая порука?
– Ну… – Татьяна пожала плечами. – Когда воруют друг у друга.
– Нет. Когда преследуют общую выгоду, убивают все вместе. Ну, то есть один берет нож и наносит первый удар, а все остальные бьют еще и еще. И никто никого не сдаст, потому что в убийстве участвовали все.
– И какое отношение это имеет к нам? – скептически поморщилась мать двоих сыновей. – Кого мы собрались убивать все вместе одним ножом?
– Робинзон трахал Пятницу по пятницам, – не обращая внимания на вопрос, продолжала Валя. – Потому что никого другого у него не было…
Похоже, она впервые вырвалась из своей лаборатории на оперативный простор, где все ее слушали.
И не собиралась отвлекаться по мелочам, слышала только себя.
–…А у Белоснежки было семь гномов. Ее трахал Понедельник в понедельник, Вторник во вторник, и так далее. Когда заканчивал работу Воскресенье, приступал Понедельник, и так текло неделю за неделей, месяц за месяцем. При полном удовольствии всех сторон.
– Хватит говорить загадками! – Татьяна взглянула раздраженно. – К чему все это – убийство и какие-то гномы?
– Я вообще считала, что все гномы – педерасты, – Алена выдала сдержанную улыбку.
– Ну да, а Белоснежка была лесбиянкой, – добавила Ирина.
– К тому, что у нас тоже семь гномов, только без пиписек. И чтобы не произошло убийство, мы должны устроить круговую поруку.
– Это как? – спросила Алена. – Говори яснее.
– Это так, что наша Белоснежка… ну, то есть Белоснежец должен трахать нас всех.
– Как в чешской порнухе, что ли? Ляжет на пол, мы будем по очереди садиться ему на член?
– И делать ставки друг на друга, – подхватила Ольга.
– Какие… ставки? – Марина Геннадьевна взглянула удивленно.
– В которую спустит.
– А что? – в Татьянином взгляде стояло еще большее удивление. – Разве в порнухе кончают?
– А разве нет? – Ирина усмехнулась. – Зачем тогда сниматься в порнухе вообще?
– Я думала, там не занимаются сексом, а только имитируют.
– Удивительно, что ты об этом думала, – язвительно сказала Ольга. – Мать Тереза, пальцем деланная! Ты наверняка и своих дочек …
–…Сыновей…
–…Таких же бесполых, как и ты! Родила непорочным зачатием!
– Хватит, девчонки, в самом деле! – Валя подняла худую бледную руку. – Галдите все разом, не даете договорить. А я хотела сказать, что сейчас придумала. Все устроим культурно, без порнушечных излишеств. Установим график. Юра будет иметь нас по очереди. Меня в понедельник, Ольку во вторник, Ирку в среду, Таньку в четверг…
– Белены объелась, – перебила Татьяна. – И башню у тебя снесло.
– Не снесло. Это единственный выход. Если мы все перетрахаемся, ни одна не разболтает про другую, потому что будет связана круговой порукой.
– Девочки, а ведь это идея! – Алена взглянула ясными глазами.
– Снесло, и еще как, – повторила мать двоих детей. – Выходит, по Валькиной указке я буду ложиться под этого еблана в день, когда назначат?!
– Будешь.
– Не буду.
– Будешь! – в Иринином голосе звякнул металл. – И еще как будешь. Откажешься – мы тебя свяжем и будем держать за руки и за ноги.
– Я уйду на другую квартиру.
– Не уйдешь, – холодно сказала Ольга. – Нам придется убить тебя. Ты все про всех знаешь и если останешься незамазанной, будешь представлять опасность. Уходить надо было раньше, а сейчас поезд уехал. Так что выбирай: четыре траха с Юркой или смерть. Правда, мы тебя пожалеем, убьем без мучений.
– Вы… – Татьяна задохнулась, не найдя слов.
– На самом деле Валя права, – опять заговорила Алена. – Ситуация зашла в тупик. И то, что она предложила – это единственный способ нам всем сохранить лицо, как говорят китайцы.
– Вообще-то японцы, – впервые за всю перепалку вступил я. – Но это неважно. Идея мне нравится.
– Еще бы тебе не нравилась, едрила с Нижнего Тагила! – со злостью сказала Татьяна.
На эпитеты в отношении меня она не скупилась, Валина идея не пришлась ей по душе.
Хотя говорить можно было о чем угодно, никто не собирался воплощать сказанное в жизнь.
– Я… – заговорила Вера и тут же смолкла.
– Что «ты»? – вскинулась Ирина. – Тоже не хочешь трахаться?
– Хочу. Но не могу. Я девственница.
– В чем тебе и соболезную, – комментировала Ольга. – В восемнадцать лет быть девственницей – лучше не быть вовсе.
– Ну и в чем проблема? – Ирина состроила кривую гримасу. – У тебя есть второй вариант.
– Какой?
– Все молодые татарки трахаются анальным способом. Куча удовольствий и девственны до замужества.
– Но это же, наверное, больно? – Марина Геннадьевна сдвинула брови.
– Больно без привычки. А потом хорошо.
– И даже лучше, – добавила Ольга. – Кончаешь быстрее и залёт не страшен.
– А что… – Вера потупилась. – Этим местом тоже… можно?
– Еще как. Можно и нужно.
– Но я не татарка, – возразила она почти жалобно. – И вообще.
– Что «вообще»?
– Ничего – запнувшись, Вера покраснела.
– Занимайся оральным, – посоветовала Ирина. – Чтобы не было проблем с тобой, мокрощелкой.
– Под номером «шестьдесят девять», – добавила Алена.
Вера уставилась непонимающе.
Как видно, ей не хватало словарного запаса.
– Оральный я люблю, – наконец ответила она. – Очень. Эту… в «Мартини» добавлять.
Татьяна бросила на Веру взгляд, полный уничтожающего осуждения.
Я подумал, что, вероятно, они с мужем занимаются сексом в пижамах, причем в позе миссионера.
– А у Юры хватит сил? – усомнилась Ольга. – Нас много, а он один.
– Что полностью соответствует российской демографии, – Валя усмехнулась. – На десять баб один мужик. Но никто еще не умер. Все здоровы и полны сил.
Меня за столом как будто и не было, это смешило.
– Будем по очереди покупать ему сметану, – сказала Ирина. – И кормить как следует, чтобы он не сидел на луковых колечках.
– Будем, – подтвердила Марина Геннадьевна. – Откормим так, что мама не узнает.
– Еще вопросы есть?
– Нет, – Алена покачала головой. – У матросов нет вопросов.
– Ну, так как мы все организуем? – спросила Ольга. – Ты там что-то про график сказала.
– Без графика никак, – ответила Валя. – Установим распорядок, очень жестко.
– Как в гареме, что ли? – подала голос Вера.
– Примерно так. Чтобы по справедливости, бросим жребий. Напишем список по номерам…
–…Вывесим на кухне, – подхватила Ирина. – И каждое утро будем записывать, сколько раз Юрка и сколько раз – его дежурная жена.
– Обойдемся без этого, – серьезно возразила староста. – Хватит распределения по номерам.
– А где мы… – Марина Геннадьевна осеклась и чуть порозовела. – Будем исполнять назначенную обязанность? В комнате на кровати?
– Нет, в коридоре на новой Юркиной раскладушке, – Ирина ухмыльнулась. – Херли он ее покупал!
– Но я ее обрушу!
То, что женщина, годящаяся мне в матери, не только без возражений согласилась на непристойный вариант, но и принялась выяснять подробности, удивило.
Но, судя по всему, тема «зашла» и мои сожительницы несли кто что ни попадя.
– Зачем на раскладушке? – возразила Валя. – Неудобно и скользит. Кровать большая, но диван поуже, его можно будет туда затолкать. И получится нормально.
– Мне кажется, не войдет, – сказала Ольга.
– А что гадать, надо измерить, – Алена пожала плечами. – У кого есть сантиметр?
– Откуда ему взяться?– с прежней злостью выпалила Татьяна. – Мы сюда не шить приехали!
– У меня у зарядки длинный шнур, можно им, – предложила Ирина.
– Зачем зарядка? – сообразил я. – У меня есть леска, на которую еще надо повесить занавеску.
– Леска – это самое то, – подтвердила Валя. – А занавески не надо. В этом застенке за ней задохнешься, а все равно все слышно.
– А новую раскладушку продадим на Авито, чтобы возместить Юрию убытки, – неожиданно предложила Вера.
– Ага, – Ирина согласно кивнула. – И ты будешь спать на полу.
– Почему на полу?
– Потому что нам надо восемь спальных мест. Те же кровать, два дивана, две раскладушки, как ни переставляй, – пояснила Марина Геннадьевна.
– Ух ты, а я и не сообразила…
– Потому что дура, – констатировала Ирина. – Поэтому и сидишь секретаршей у Мурсалимова. И то до тех пор, пока он не найдет более сговорчивую.
Алена нехорошо улыбнулась.
– Все, народ. Кончаем базар, – сказала Ольга и встала из-за стола. – Идем устраивать сексодром. Потом посчитаемся на график.
– Семь бельгийских женщин идут в новогоднюю ночь? – спросил я.
– Точно так, – Валя расплылась в улыбке и одарила меня теплым взглядом.