Время сессии устанавливалось строго, но приезжали все в разное время.
Кого-то задерживала «производственная необходимость», у кого-то возникали проблемы в семье: внезапно болели дети или загружали родители. А еще чаще до последнего момента отъезду препятствовали супруги.
Ведь все знали, с какой целью некоторые студенты уезжают из дома на целый месяц, когда можно явиться в «академию» на два дня в конце курса и купить все результаты разом.
Многих парней не отпускали девушки, потом внезапно появлялись, чтобы уличить избранников в неверности, словно это могло помочь.
Я не имел ни семьи, ни постоянной подруги, на родителей не обращал внимания.
За нынешний год я понял, до какой степени надоели мне мать с отцом своими садами-огородами, картошкой и яблоками, мечтал ограбить банк, чтобы купить себе квартиру и видеть их не чаще раза в год.
Но банки слишком надежно охранялись, имело смысл получить диплом и найти работу в областном центре.
Во всяком случае, меня ничто не держало, я намеревался прибыть к началу сессии.
Но так получилось, что я отбыл даже раньше.
Примерно за неделю до срока на складе неожиданно появилась Ольга, дождалась перерыва в моей погрузке, подошла и объявила:
– Все люди – говно, даже если кажутся шоколадом.
С утверждением я был согласен, жизнь давно убедила, что шоколада нет.
Но все-таки спросил, в каком контексте оно звучит именно сейчас.
Улыбнувшись ласково, староста пояснила свою мысль.
В столице области обосновалась тьма контор типа нашей шарашки, съемные квартиры повышенной дешевизны пользовались большим спросом. Несмотря на договоренность, хозяйка запросто могла сдать ее кому-то другому, предложившему на пару тысяч больше. Поэтому стоило появиться в городе до начала массового приезда на сессию и «застолбить» жилье за собой.
Не вдаваясь в глубокие причины, Ольга добавила, что занимать квартиру лучше вдвоем, и предложила ехать вместе.
Я подумал чуть-чуть и согласился.
Мне предстояло обустроить спальное место, этим лучше было заняться в тишине и покое.
Вопрос я обдумал заранее: штору, толстую леску, забивные дюбеля и даже молоток решил прихватить из дома, а раскладушку купить на месте. В нашем городе наверняка можно было найти дешевле, чем в столице, но мне не хотелось везти ее на автобусе через пол-области, а потом еще на трамвае.
Но в любом случае процесс требовал времени и не терпел суеты.
На складе меня не пинали ногами, но и не считали незаменимым, без проблем отпустили на один день раньше обозначенного в «учебном» отпуске..
В академию мы с Ольгой ехали почти весело – как, вероятно, едут все современные студенты, знающие, что предстоит оторваться в большом городе без особых забот.
Наше веселье время от времени прерывалось прогнозами насчет нынешних расценок.
Я знал, что они поднялись в сравнении с моим первым курсом. Староста полагала, что весной они могут подняться и над осенними: после нового года повысилась коммуналка, а преподаватели были людьми, им приходилось платить за воду и за тепло без повышения зарплаты.
Но все-таки это нас не слишком омрачало, мы были молоды.
Правда, реально молодым из нас был только я.
Про Ольгу я знал, что она старше лет на десять, слышал краем уха, что у нее есть муж где-то на стороне и несколько любовников на комбинате. Один из них был главным технологом и сильно ей покровительствовал. Но это меня не интересовало.
Внешне Ольга была средней. Я не мог сказать, что она мне нравится, но и сказать, что не нравится, тоже не мог.
Впрочем, «нравится – не нравится» в отношении нас со старостой было неприменимо.
В обычной жизни я бы абстрактно хотел ее, как любое существо, обладающее нужными признаками.
А в учебной различия между полами стирались, нами двигала общая цель.
И не как мужчина и женщина, а как боевые товарищи три часа дороги мы провели в полном согласии. На самой большой станции, где автобус стоял двадцать минут, я даже угостил Ольгу пирожками с вишней.
Прибыв в областной центр и выгрузившись на автовокзале, мы не пошли на остановку муниципального транспорта, а взяли такси.
Это получилось само собой: мы были нагружены, как ослы, сумками с припасами, экономить несколько сот рублей на своих руках и ногах не хотелось.
Сессионное бытие в отрыве от привычного быта охмелило с первых минут, мы не сговариваясь решили чуть-чуть пошиковать.
Не мелочась, по пути на точку мы заехали в гипермаркет «Чудодом» и купили раскладушку. Выбирала ее Ольга – с таким видом, словно ищет нам двуспальную кровать.
Я смотрел на нее, мне было смешно, но мыслей не возникало.
Квартира, которую никто не успел занять, оказалась страшнее страха.
Та, которую я снимал на первой сессии, была чистенькой, с только что сделанным евроремонтом, располагала к размягчению души.
А глядя на эту обитель, я не представлял, как в такой грязи, в закопченной тесноте на облупленных половицах среди отваливающихся обоев, восемь человек смогут прожить целый месяц.
Ольга оставалась безмятежной. Вероятно, она живала и не в таких условиях.
Правда, квартира имела одно достоинство: в ней было тепло. То ли из-за того, что весна, придя по календарю, не успела прийти по-настоящему, март трещал морозами и ТЭЦ держала высокую температуру на подаче, то ли здесь недавно поменяли батареи – но войдя, я испытал желание раздеться.
Приняв у Ольги почти новую дубленку и определив на проволочную вешалку в передней, я осмотрел место, предназначенное мне.
Закуток налево от входной двери напомнил строчки из русской классики про комнату для слуги.
Узкую, темную, душную, заваленную какими-то картонными коробками.
– С этим что делать? – спросил я, без радости глядя на кучу хлама. – Это чье вообще? Хозяйское, или как?
– А черт его знает, – ответила староста, оказавшаяся довольно привлекательной в черном брючном костюме. – Не думаю, что хозяйкино, тут ее вообще ничего нет, кроме мебели и посуды. Наверно, жильцы накидали. В прошлый раз тоже лежало, мы собирались вынести на помойку. Хотели освободить место и перетащить платяной шкаф из комнаты, а то там воздуха мало. Только тронули – он развалился на куски. Сложили обратно кое-как, больше не двигали, до мусора дело не дошло.
– Тогда я все это выброшу, – сказал я. – А то сюда раскладушка не войдет.
– Выбрось, я пока тут приберусь, разложусь. Потом вымою пол, повесим занавеску, будет у тебя личная комната.
Вынос мусора занял гораздо больше времени, чем ожидалось.
Коробки разваливались точно так же, как шкаф, куда Ольга раскладывала свой сессионный гардероб. Из них что-то падало на ходу, сыпалась какая-то дрянь. Мне пришлось сходить на помойку три раза, потом еще прибрать на площадке: в самом подъезде, в отличие от вонючей берлоги, было довольно чисто.
Когда я совсем вернулся, Ольга уже переоделась из брючного в домашнее.
Теперь на ней красовался наряд «Кавказской пленницы».
Сам фильм я помнил плохо: он казался слишком наивным – но был солидарен с людьми из поколения родителей. А они – если верить россказням – ходили в кино по пять раз лишь для того, чтобы полюбоваться ляжками Натальи Варлей в фиолетовых колготках.
Правда, Ольгины, сияющие из-под клетчатой рубашки, были черными, но части тела, на которые она их натянула, могли дать сто очков форы легендарной актрисе.
Определенно, старостой стоило полюбоваться.
– Погоди ты со своей раскладушкой, – остановила она, когда я взялся за сверток, прислоненный к стене. – Успеешь, я еще в твоем бомбоубежище пол не помыла.
– Подожди мыть, – я поднял руку. – Сначала повешу занавеску. Эта квартира такая, что когда стану забивать дюбели, может отвалиться штукатурка.
– Тогда давай сначала чаю выпьем. Я что-то устала.
Ольга сдула со лба пепельную прядь.
Перебивая застарелую вонь разнообразной дешевой еды, въевшуюся в стены, от нее пахло свежим потом, хорошим дезодорантом и – сильнее всего – просто женским телом.
– А я кофе взял. Причем хороший, – сказал я. – Может, его, чтобы взбодриться?
– И его тоже. Только подожди еще минутку, я не все свое доразложила. Пока пиздюшки не приехали, надо занять козырные полки.
Кивнув согласно, я прошел в комнату – еще более ужасную, чем мой отсек. Там не было дневного света и убожество не било по глазам. А тут в окно ломилось морозное солнце, от него жилище казалось еще более неприглядным.
Подъезд выходил на улицу, помойка пряталась во дворе, с коробками приходилось обходить полдома, я тоже приустал.
И теперь с удовольствием сел отдохнуть.
Диван подо мной чуть не опрокинулся, заскрипел, воткнул какую-то пружину. Заскрипев сам, я передвинулся и посочувствовал женщинам. Моя раскладушка все-таки была новой.
Но сидеть оказалась лучше, чем стоять или мотаться взад-вперед.
Обшарпанная комната была пустой, не считая спальных мест и гробоподобного шкафа. Столов для занятий тут не имелось: заочники приезжали на сессию не с учебниками, а с деньгами, в свободное время не занимались, а развлекались.
Ольга возилась с нарядами, двигалась передо мной, как на сцене.
Я не знал, чем она тут занималась, пока я курсировал между квартирой и помойкой, но работы у нее осталось невпроворот. Никуда не спеша, она выкладывала в шкаф трусики и блузки, за каждым предметом нагибаясь к сумке, стоящей на полу.
Круглый зад, то и дело показываясь из-под рубашки, наполнял душу невнятной радостью.
Женщина, оставшаяся в одних колготках, не могла не казаться прекрасной.
А я был мужчиной, прежде всего им, а уже после – всеми прочими.
– Послушай, Ольга… – заговорил я, слегка отдышавшись.
– Слушаю, – ответила она, наклонившись еще ниже и сияя черным светом ярче солнца.
– Жопа у тебя классная.
– Только она?
– Не только. Еще ляжки.
– А еще?
– Больше ничего не вижу.
– Так посмотри.
– Посмотрю.
– Только я сначала губы сотру.
– Сотри.
Мы поднялись одновременно – Ольга распрямилась, я встал с дивана и шагнул к ней.
Под рубашкой подалось упруго, дразнило невидимыми кружевами.
– Только не рви, – сказала она, когда мои пальцы ощутили ее напрягшееся тело. – Лифчик совсем новый.
– Не буду.
– Просто расстегни.
– Расстегну.
– И еще у меня есть разные места. Говорят, хорошие.
– Тоже посмотрим, – пообещал я.
Будучи разумным, я не был дураком, который отказывается от того, что само падает в руки.