На творческом пути семейства Марч встречалось немало приятных сюрпризов, но величайший из них заключался в том, что однажды гадкий утенок превратился если не в прекрасного лебедя, то, по крайней мере, в курочку, несущую золотые яйца. Причем имеющие на литературном рынке столь неожиданный успех, что через десять лет дерзкая заветная мечта Джо наконец осуществилась. Как и почему – этого она толком не поняла, просто в один прекрасный день приобрела небольшую славу, а главное – неплохой запас денег, способный преодолеть кое-какие финансовые препятствия в настоящем и обеспечить мальчикам будущее.
Началась история в неудачный для Пламфилда год, когда все пошло наперекосяк – времена выпали тяжелые, школа пришла в упадок, Джо слегла с долгой болезнью из-за бесконечной работы, Лори с Эми были за границей, и гордость не позволяла Баэрам просить о помощи даже у близких, хотя щедрая пара помогла бы им с удовольствием. Прикованная к постели, Джо совсем отчаялась из-за такого положения дел, а потом вдруг решила обратиться к давно забытому перу – единственному способу залатать дыры в бюджете. Одному издателю нужна была книга для девочек, и Джо наспех сочинила короткий рассказ о своих с сестрами приключениях, хотя больше любила писать о мальчиках, – и решила попытать счастья, пусть и без особых надежд.
Жизнь Джо вообще не отличалась предсказуемостью. Чему и удивляться, что первая книга, в которую она вложила много лет упорного труда, больших надежд и упований юности, на пути к успеху затонула, хотя обломки еще долго держались на плаву и принесли кое-какую прибыль если не автору, то хотя бы издателю. А вот наспех сочиненный рассказ, отосланный в издательство со слабой надеждой на несколько долларов, нежданно-негаданно поймал попутный ветер, обзавелся мудрым рулевым, доплыл до гавани всеобщего одобрения и вернулся домой груженный золотом и славой.
Мир не видывал более изумленной женщины, чем Джозефина Баэр в тот день, когда ее маленький кораблик вошел в порт с поднятым флагом, громогласно салютуя из прежде молчавших пушек; лучшим подарком ей послужили радостные лица близких, праздновавших с ней, и дружеские рукопожатия после искренних поздравлений. С тех пор корабли Джо плавали безмятежно – ей оставалось только нагружать их да отправлять в успешные рейсы, а затем раздавать добытые сокровища родным, ради которых она и трудилась.
Слава ее не слишком прельщала, ибо в наши дни больно много дыма идет от маленьких костерков, да и известность еще не значит почет. Вот доход – другое дело, его Джо приняла с благодарностью, пусть он был и куда меньше, чем считала щедрая публика. Поднявшись, волна вздымалась все выше и мягко принесла семейство в уютную гавань, где старшие члены могли отдохнуть от бурь, а младшие – приготовить лодки к плаванию по морю жизни.
За эти годы судьба щедро одарила счастьем, покоем и достатком терпеливых и неунывающих тружеников, свято верящих в мудрость и справедливость. Окружающие заметили процветание семьи, и добрые души возрадовались, что судьба ее членов переменилась к лучшему, – но лишь немногие знали о самом ценном достижении Джо и о радости, которую невозможно ни омрачить, ни отнять.
А радость заключалась в том, что Джо теперь могла обеспечить матери счастье и покой на склоне лет, дать ее натруженным рукам отдохнуть, снять с ее плеч груз забот, а с дорогого лица – печать тревог и позволить наконец доброму сердцу вволю помогать другим – ведь в том заключалась для него самая большая радость. Еще девочкой Джо мечтала подарить матери комнату, где та могла бы спокойно отдыхать от тягот героической жизни. Мечта эта стала чудесной явью, и мамочка Марч сидела в своем уютном уголке, наслаждаясь удобством и роскошью; любимые дочери ухаживали за ней в ее немощи, верный муж не покидал, а внуки озаряли сумерки жизни светом нежной заботы. То было бесценное время для всех, ибо мамочка радовалась счастью своих дочерей, как могут только матери. Ей удалось пожать посеянные когда-то плоды, молитвы ее были услышаны, надежды воплотились в жизнь, а за старания судьба отплатила ей сторицей, и на семейный очаг снизошли благополучие и покой – и тогда она, подобно храброму терпеливому ангелу, с чувством выполненного долга обратила взор к небу и безмятежно уснула.
То была приятная, драгоценная для Джо сторона произошедшей в ее жизни перемены, однако присутствовала и другая – нелепая, тягостная; так уж устроен наш непостижимый мир. Когда удивление, неверие и радость Джо прошли, она со свойственной человеку неблагодарностью стала тяготиться славой и тосковать по утраченной свободе. Внезапно и она сама, и вся ее жизнь, прошлое и будущее очутились во власти восторженных поклонников. Незнакомцы жаждали посмотреть на нее, порасспрашивать, пораздавать советы, упреждения и поздравления и сводили с ума своим доброжелательным, но весьма утомительным вниманием. Если она отказывалась раскрыть свое сердце, ее ждали упреки; если не хотела жертвовать на благотворительность, удовлетворять чужие нужды и сочувствовать каждой неурядице на белом свете, ее звали жестокосердной, самолюбивой и заносчивой; если не могла ответить на кипы посланий от преданных читателей, ее обвиняли в неисполнении писательских обязанностей, а если предпочитала домашнее уединение пьедесталу, на который ее против воли пытались водрузить, слышала неприкрытые упреки в сторону «чванства известных литераторов».
Ради детей Джо выбивалась из сил, ибо писала в первую очередь для них, и своим упорным трудом старалась исполнить жадное требование: «Еще рассказов! Еще, сейчас же!» Домашние возмущались, когда работа начала отнимать у них Джо и подрывать ее здоровье, и все же на какое-то время она с готовностью возложила себя на алтарь юношеской литературы – в конце концов, она была в долгу у маленьких друзей, что принесли ей славу после двадцати лет стараний.
Однако со временем терпение иссякло, и Джо, устав быть львицей, превратилась в настоящую медведицу, вернулась в свою берлогу и, грозно рыча, отказывалась покидать убежище. Домашние только забавлялись и мало сочувствовали ее невзгодам, зато для Джо обретенная известность стала худшей передрягой в жизни: свободу она ценила превыше всего, а теперь неуклонно теряла ее. Жизнь под пристальными взглядами быстро утрачивает свою прелесть, Джо была слишком немолода, слишком устала и занята, чтобы ей радоваться. Она считала, что оправдала все разумные ожидания, когда ее автографы, биографии и автобиографические наброски разошлись по стране; когда художники нарисовали ее дом во всевозможных видах, а репортеры – сфотографировали ее саму в виде крайне угрюмом (а иного в эти трудные времена у нее и не бывало); когда лавина восторженных школьников-пансионеров разорила ее владения в поисках трофеев, а нескончаемый поток доброжелательных паломников стер ступени ее лестницы своими благоговейными стопами; когда слуги, не выдержав бесконечного трезвона дверного колокольчика, начали увольняться через неделю; когда мужу пришлось охранять ее за столом, а мальчикам – прикрывать ее бегство через окно, если любопытные гости врывались в самую неподходящую минуту.
Наверное, краткое описание одного дня лучше объяснит положение дел, оправдает нелюдимость бедной женщины и даст намек злодеям-биографам, наводнившим в последнее время страну, – ибо история эта совершенно правдива.
– Надо принять закон, который защищал бы несчастных писателей, – заявила миссис Джо однажды утром после приезда Эмиля; почтальон принес ей необычайно огромную кипу самых разных писем. – Для меня это куда важнее международных авторских прав, ибо время – деньги, покой – здоровье, а я теряю и то и другое, а вместе с ними – уважение к себе подобным и все сильнее жажду сбежать в дикий лес, раз уж нет мне покоя в свободолюбивой Америке.
– Охотники за львами страшны в своих происках. Поменять бы вас местами – поняли бы, как докучливы, когда «берут на себя смелость нанести визит, дабы выразить восхищение вашими замечательными произведениями», – процитировал Тед и поклонился родительнице, которая хмуро разглядывала двенадцать просьб дать автограф.
– Одно знаю точно, – решительно заявила миссис Джо, – на такие письма я отвечать не собираюсь. Я этому мальчику уже послала шесть штук, не меньше, – похоже, он ими торгует. А эта девочка пишет из пансиона – ответь ей, и все остальные тоже попросят автограф. Все они сначала извиняются за беспокойство – мне ведь наверняка постоянно докучают подобными просьбами, – а после все же рискуют спросить, потому что мне нравятся мальчики или потому что они любят все мои книги либо только одну… Эмерсон и Уиттьер[24] такое швыряют в корзину для бумаг, и пусть я всего лишь литературная нянька, которая кормит юношество нравоучительной кашкой, я последую их наглядному примеру, иначе не видать мне ни сна ни отдыха – только и буду утолять желания ненасытных детей, – заявила миссис Джо и со вздохом облегчения смела письма на пол.
– Я открою остальные, а ты пока завтракай спокойно, liebe Mutter[25], – предложил Роб, часто бравший на себя секретарские обязанности. – Вот письмо с юга. – Сломав внушительную печать, он принялся за чтение:
«Мадам!
Коль скоро Господь решил вознаградить вас за труды немалым богатством, я без колебаний попрошу вас о финансовой помощи в покупке нового потира[26] для нашей церкви. Уверена, к какой бы конфессии вы ни принадлежали, вы ответите согласием на подобную просьбу.
С уважением, миссис Э. Ю. Явьер».
– Отправь вежливый отказ, милый. Деньги, отложенные на помощь, уходят на одежду и еду беднякам, что приходят к моим воротам. Так я воздаю Господу за успех. Дальше, – попросила мать, с благодарностью оглядев свой счастливый дом.
– Литературно одаренный юноша восемнадцати лет предлагает тебе поместить свое имя на обложку его романа, а после первого издания твое имя уберут и заменят на его. Скажи, выгодное предложение? Подозреваю, ты откажешься, хотя и питаешь сентиментальную привязанность к юным писакам.
– Вот уж чему не бывать! Так и ответь, только помягче, и не давай прислать рукопись. У меня их уже семь, свои читать некогда. – Миссис Джо задумчиво выудила из горсти писем маленькое письмецо и открыла бережнее, чем прочие, – криво-косо начертанный адрес подсказывал, что написал его ребенок. – На это отвечу сама. Девочка заболела и хочет книжку… Будет книжка, но продолжения ко всем прочим книгам ради ее удовольствия сочинять не стану. Я так ни одного сюжета не доведу до конца, если возьмусь потакать всем прожорливым Оливерам Твистам, которым то и дело подавай добавки. Кто дальше, Робин?
– А вот это премиленькое. Слушай:
«Дорогая миссис Баэр!
Я сейчас вам скажу свое мнение о ваших книжках. Я их все много раз читал, они у вас первоклассные. Пожалуйста, пишите еще.
Преданный читатель,
Билли Бабкок».
– Вот это другое дело! Билли – разумный мальчик и стоящий критик, ведь сначала перечитал мои книги много раз, а уж потом выразил мнение. Ответа не просит, поэтому пошли ему благодарность и добрые пожелания.
– А вот дама-англичанка, мать семерых дочерей, хочет знать твои взгляды на образование. И спрашивает, какое поприще им выбрать, если старшей исполнилось двенадцать. Да уж, понимаю ее тревогу, – засмеялся Роб.
– Попробую ответить. Только дочерей у меня нет, поэтому от моего мнения мало будет проку, а возможно, я ее даже ошарашу, и все же совет таков: пусть бегают, играют и окрепнут как следует, а потом уж можно начинать разговоры о поприще. Они сами вскоре скажут, чего хотят, если им предоставить чуть-чуть свободы и не кроить всех по одной мерке.
– А вот джентльмен спрашивает, на какой девушке ему следует жениться и найдутся ли у тебя среди знакомых барышни, похожие на твоих героинь.
– Дай ему адрес Нэн, там и поглядим, – предложил Тед, сам тайком решивший так поступить, если получится.
– А тут женщина хочет, чтобы ты приняла ее дочь в свою семью и дала ей денег на несколько лет обучения искусству за рубежом. Соглашайся, мама, хоть потренируешься на девочке.
– Нет уж, спасибо, у меня другое призвание. А это что такое, все в кляксах? – спросила миссис Джо. Дабы скрасить эту докучливую обязанность, она пыталась по конверту понять, что кроется внутри. Оказалось, ей пришло стихотворение от безумного поклонника – безумного, судя по несвязному стилю.
К Д. М. Б.
Был бы я гелиотроп,
Я б сыграл в поэта,
Тебе дал бы аромат
Втайне от всего света.
Станом ты как стройный вяз,
Фебом озаренный,
Щеки твои – розы цвет
В океане темном.
Мудрость есть в твоих словах,
Слава их нетленна.
Очутясь на небесах,
Будь благословенна!
Уста мои похвалы расточают,
И все печали пропадают,
И в глуши лесной, и в толчее городской
Ты в душе всегда со мной.
Взгляни на лилии, они
Забот не знают искони.
Жемчужина, прелестный цветок,
Соломона печать.
Герань мира – Баэр Джозефина.
Джеймс.
Пока мальчики хохотали над этим душевным излиянием – иначе не назовешь, – их мать успела прочесть несколько писем: из недавно открывшихся журналов (они великодушно предлагали редактировать их статьи на безвозмездной основе); от безутешной барышни, что умоляла «дорогую миссис Баэр, пожалуйста-пожалуйста, переписать рассказ, чтобы все хорошо кончалось»; еще одно – от сердитого юноши, которому миссис Джо отказала в автографе (он мрачно грозил ей бедностью и забвением, если только не пришлет ему и его приятелям автографы, фотографии и истории из жизни); другое – от священника, который желал знать, к какой конфессии она принадлежит; последнее – от нерешительной барышни, которая не могла определиться между двумя кавалерами. Эти письма красноречиво объясняют, на что занятой женщине приходилось тратить время, и, надеюсь, теперь читатели не станут осуждать миссис Джо за пренебрежение к некоторым из них.
– Дело сделано. Вытру пока пыль, а потом возьмусь за работу. Я немного отстаю, а книжные серии не терпят промедления, поэтому всем говори, что меня нет дома, Мэри. Приди ко мне хоть королева Виктория собственной персоной – не приму!
Миссис Баэр швырнула салфетку на стол, будто приготовилась бороться с целым светом.
– Надеюсь, день твой пройдет плодотворно, дорогая, – отозвался ее супруг, тоже занятый своей внушительной корреспонденцией. – Пообедаю в колледже с профессором Плоком – он к нам сегодня заглянет. Молодежь поест в Парнасе, а ты посидишь в тишине.
Разгладив поцелуем встревоженные морщинки на ее лбу, этот замечательный человек удалился – карманы набиты книгами, в одной руке – зонт, в другой – мешочек с камнями для урока геологии.
– Будь у всех писательниц такие ангельские мужья, они жили бы дольше и писали больше. Хотя кто знает… Может, оно и к лучшему, а то слишком много мы стали писать. – Миссис Джо махнула мужу перьевой метелкой, а он галантно взметнул зонтик и пошел дальше.
Роб в тот час собирался в школу и до того походил на отца со своими книгами, сумкой, широкими плечами и серьезным видом, что мать невольно рассмеялась.
«Благослови Господь обоих моих профессоров – нет и не было на свете лучше людей!» – горячо сказала она про себя.
Эмиль уже вернулся в город к своему кораблю, а Тед околачивался в комнате, втайне мечтая раздобыть вожделенный адрес, опустошал сахарницу и болтал с «мамулей» – они превесело проводили время вдвоем. Миссис Джо всегда сама убиралась в гостиной, меняла воду в вазах и занималась другими мелочами, чтобы все выглядело красиво и опрятно. Намереваясь опустить штору, она вдруг увидела на лужайке художника, досадливо простонала и тотчас метнулась к заднему окну отряхнуть метелку.
В тот же миг звякнул дверной колокольчик, и на подъездной дорожке зашуршали колеса.
– Я пойду, пусть Мэри сама заведет гостей. – Тед пригладил волосы и направился в холл.
– Я никого не приму! Дай мне минутку, я сбегу наверх, – прошептала миссис Джо, готовясь улизнуть.
Не успела она сдвинуться с места, как в проходе появился мужчина с карточкой в руке. Тед встретил его испытующим взглядом, а мать тем временем юркнула за штору, пытаясь выгадать время.
– Я пишу статьи для «Субботнего сплетника» и первым делом решил заглянуть к миссис Баэр, – объяснил гость вкрадчивым тоном, свойственным его племени, а сам шарил по дому быстрым взглядом – опыт научил его не упускать ни мгновения, так как визиты редко отличались продолжительностью.
– Миссис Баэр не общается с репортерами, сэр.
– Прошу всего несколько минут. – Мужчина двинулся чуть дальше.
– Это невозможно, ее нет дома, – сказал Тедди: он краем глаза заметил, что бедная родительница выскользнула на улицу – судя по всему, через окно, как ей обычно приходилось делать в крайних случаях.
– Очень жаль. Я загляну еще раз. Это ее кабинет? Очаровательно! – Незваный гость метнулся вперед в надежде что-нибудь пронюхать, пусть даже ценой жизни.
– Нет. – Тедди вежливо, но решительно подтолкнул его обратно в холл, от души надеясь, что мать успела спрятаться за углом дома.
– Буду весьма благодарен, если вы сообщите возраст, место рождения, дату бракосочетания и количество детей миссис Баэр, – как ни в чем не бывало продолжил гость, споткнувшись о коврик у двери.
– Ей под шестьдесят, родом она из Тимбукту, сегодня как раз сорокалетняя годовщина ее свадьбы, и у нее одиннадцать дочерей. Еще чем-то помочь, сэр?
Честная физиономия Тедди настолько не вязалась с несуразным ответом, что репортер вынужденно признал поражение и со смехом удалился. Его тут же сменила дама в компании трех сияющих от счастья дочерей.
– Мы приехали из самого Ошкоша и никуда не уйдем, пока не увидим дорогую тетю Джо. Мои девочки души не чают в ее книгах, мечтали с ней повидаться. Понимаю, час пока ранний, но мы еще хотим увидеть Холмса, Лонгфелло[27] и прочих знаменитостей, поэтому первым делом помчались сюда. Вы ей доложите – приехала миссис Эрастус Кингсбери Пармали из Ошкоша. Ежели придется ждать, то ничего – мы пока оглядимся, а она пускай собирается, сколько надо.
Эта речь была протараторена столь быстро, что бедному Тедди оставалось лишь изумленно разглядывать пышнотелых юных дам, а те устремили на него шесть голубых глаз – с такой мольбой, что природная галантность принуждала его хотя бы к учтивому ответу.
– Миссис Баэр сегодня нет – если не ошибаюсь, только-только ушла. Но вы осмотрите дом и сад, если угодно, – пробормотал он, вынужденный отступить под напором этой четверки, восторженно разглядывающей все вокруг.
– О, благодарю вас! Очаровательное, славное местечко! Здесь она пишет, так ведь? А вот ее портрет, верно? Я так ее себе и представляла!
Под эти восклицания дамы остановились перед гравюрой, в точности изображавшей достопочтенную миссис Нортон[28] с пером в руке и вдохновением на лице, в диадеме и нитью жемчуга на шее.
С трудом сохраняя серьезную мину, Тедди показал на прескверный портрет миссис Джо, висевший за дверью, – он отменно забавлял хозяйку своей бездарностью, от которой не спасали даже любопытная игра света на кончике носа и щеки столь же красные, сколь кресло под натурщицей.
– Вот здесь запечатлели мою мать, правда не слишком удачно… – объявил Тедди и с удовольствием отметил, как девицы безуспешно стараются скрыть разочарование – до того печальна оказалась разница между идеалом и действительностью. Младшая, двенадцати лет, не удержалась и отвела глаза – всем знакомо чувство, когда наши кумиры оказываются простыми смертными.
– Я думала, ей лет шестнадцать, а волосы у нее заплетены в две косы. А теперь не хочу на нее смотреть. – Расстроенное честное дитя направилось к дверям в холл, оставив матушку извиняться, а сестер – уверять, что злосчастный портрет «просто чудесен, очень выразителен и поэтичен, особенно, знаете ли, лоб».
– Пойдемте, девочки, не то опоздаем. Оставьте альбомы, миссис Баэр вам пришлет их обратно, когда напишет в них какую-нибудь мудрую мысль. Премного вам благодарны. Выразите матушке наше почтение и сожаление, что не удалось свидеться.
Только миссис Эрастус Кингсбери Пармали закончила, как взгляд ее упал на женщину средних лет в большом клетчатом переднике и платке – она деловито вытирала пыль в дальней комнате, похожей на рабочий кабинет.
– Одним глазком поглядим на святилище, раз уж ее нет! – воскликнула неугомонная дама и решительно направилась по коридору вместе со своими птенчиками – Тедди даже не успел предупредить мать, окруженную со всех сторон: перед домом поджидал художник, за ним – репортер, который уходить не собирался, а в самом доме – эти дамы.
«Попалась! – подумал Тедди в комичном ужасе. – Чего толку изображать горничную, портрет-то они видели!»
Миссис Джо постаралась на славу и благодаря природному актерскому таланту могла бы и спастись, если бы не роковая картина. Миссис Пармали остановилась у стола и, не обратив внимания на пенковую трубку, мужские домашние туфли чуть поодаль и стопку писем, адресованных профессору Ф. Баэру, восхищенно всплеснула руками и воскликнула с чувством:
– Девочки, здесь она писала свои чудесные поучительные истории, так берущие за душу! Можно… Разрешите взять крохотный обрывок бумаги или старое перо, даже почтовая марка сгодится. На память об этой талантливой женщине!
– Извольте, мэм, – ответила служанка, покосившись мимоходом на юношу, чьи глаза выдавали неприкрытое веселье.
Старшая девочка это заметила и смекнула, что к чему, а быстрый взгляд на даму в переднике только подтвердил ее догадку.
– Ма, да это ж сама миссис Баэр! – прошептала она, потянув мать за рукав. – Точно говорю!
– Да ну? И правда! Вот славно вышло! – Дама ловко метнулась к несчастной писательнице, уже поспешившей к двери. – Не обращайте на нас внимания! Знаю, у вас уйма дел, позвольте только подержать вас за руку, а потом мы уйдем!
Признав поражение, миссис Джо развернулась и протянула длань, словно чайный поднос, покорно вытерпела горячее рукопожатие, а мать семейства предложила ей с прямо-таки угрожающим гостеприимством:
– Ежели заглянете к нам в Ошкош, ни минутки одна не останетесь – весь город вас на руках носить будет, вот до чего вас там любят!
Мысленно решив избегать столь восторженного местечка, Джо постаралась ответить как можно гостеприимнее, оставила подпись во всех альбомах, дала каждой по сувениру на память и подарила поцелуй на прощание, и четверка наконец ушла искать «Холмса, Лонгфелло и прочих знаменитостей» (Джо от души надеялась, что их нет дома).
– Бессовестный, что же ты не дал мне сбежать? А какую чепуху наплел тому мужчине! Надеюсь, нам простятся эти грехи. С другой стороны, без маленьких хитростей нам не выжить. Такой толпой на меня одну – это нечестно.
Миссис Джо повесила передник в шкаф в холле и вздохнула, сетуя на судьбу писателей.
– Опять идут! Беги, пока не поздно! Я их задержу! – воскликнул Тедди, оглянувшись через плечо на лестнице – он собирался в школу.
Миссис Джо пулей полетела наверх, заперла дверь и из своего укрытия спокойно взирала на учениц женского пансиона, сидящих на лужайке: в дом их не пустили, и теперь они радостно собирали цветы, делали прически, завтракали и без стеснения высказывались о доме и его обитателях, а затем ушли.
Последовало несколько часов тишины. Только миссис Джо приготовилась к долгим праведным трудам, как домой вернулся Роб и сообщил: в колледж решил наведаться Союз юных христиан, и двое-трое знакомых ей участников хотят заглянуть поздороваться лично.
– Ручаюсь, они не придут – дождь собирается, но отец сказал, что тебе лучше приготовиться. Мальчиков ты всегда соглашаешься принять, а для бедных девочек твое сердце закрыто, – упрекнул Роб, который уже слышал от брата об утренних посетителях.
– Мальчикам бурные восторги не свойственны, их еще можно терпеть. Помню, впустила компанию девиц, а одна упала мне на руки с возгласом: «Дорогая, обнимите меня!» Хотелось ее хорошенько встряхнуть. – Миссис Джо досадливо вытерла перо.
– Ну, в этом смысле мальчиков можешь не бояться, зато они потребуют автографов. – Роб положил перед матерью стопку бумаги – он был юношей гостеприимным и благожелательно относился к поклонникам матери.
– Девочек им не затмить. Помню, в одном колледже пришлось оставить сотни три автографов, после меня на столе лежала целая куча карточек и альбомчиков. Какая-то бессмысленная, докучливая мания!
И все-таки миссис Джо с десяток раз написала свое имя, переоделась в черное шелковое платье и со вздохом приготовилась к неизбежному визиту, хотя за работой тайком молила о дожде.
В ответ на ее мольбы хлынул ливень, и миссис Джо со спокойной душой взъерошила волосы, сняла манжеты и поспешно взялась за новую главу – в день она писала тридцать страниц и хотела успеть до вечера. Джози принесла цветов, чтобы поставить в вазы, и уже почти закончила, как вдруг у холма замаячило несколько зонтиков.
– Идут, тетушка! Дядя бежит по полю их встречать! – крикнула она с подножия лестницы.
– Последи пока за ними и скажи мне, как войдут во двор. Я мигом приведу себя в порядок и спущусь, – ответила миссис Джо, отчаянно водя пером по бумаге, ибо книжные серии никого не ждут, даже Союза юных христиан в полном сборе.
– Их не двое-трое. Полдесятка, не меньше, – предупредила сестра Энн, стоя у двери в холл.
– Нет! Скорее десяток, тетушка, поглядите сами – идут! Что же делать? – Джози упала духом при мысли о такой страшной толпе.
– Матерь Божия, да их тут сотни! Сбегай поставь таз у черного хода, чтобы вода с их зонтиков не капала. Пусть оставят их и пройдут в холл, а шляпы положат на стол – на вешалку все не поместятся. Коврики стелить поздно… Бедные мои ковры! – Миссис Джо спустилась встречать нашествие, а Джози со служанками метались по дому, переполошенные мыслью о множестве грязных башмаков.
Череда зонтов тем временем все приближалась, а под ними топали по лужам ноги и виднелись румяные лица, ибо юные джентльмены прекрасно проводили время в городе и никакой дождь им не мешал. Профессор Баэр встретил гостей у ворот приветственной речью, а миссис Джо, растроганная замурзанным видом юношей, вышла на порог и подозвала их кивком головы. Те оставили хозяина дома ораторствовать под дождем и поспешили наверх – веселые, разгоряченные нетерпением, со шляпами в руках, – они долго провозились с зонтами, ибо получили приказ сложить оружие.
Топ-топ-топ – и семьдесят пять пар сапог прошли по холлу, и вскоре вода с семидесяти пяти зонтиков преспокойно капала в гостеприимный таз, пока их владельцы толпились на первом этаже, а хозяйка безропотно пожала семьдесят пять рук, хотя некоторые оказались мокрыми, некоторые – горячими и почти на всех остались следы веселой прогулки. Один увлеченный юноша размахивал черепашкой, здороваясь с миссис Джо, другой принес с собой палочки, собранные в разных достопримечательных местах, и все молили о сувенире на память о Пламфилде. На столе необъяснимым образом появилась стопка карточек с просьбами об автографе, и миссис Джо, невзирая на утреннюю клятву, подписала их все, пока муж показывал мальчикам дом.
Джози скрылась в дальней гостиной, но и там ее застигли любопытные гости – один даже смертельно ее обидел невинным вопросом, не она ли, случайно, миссис Баэр. Прием длился недолго, и закончилось все лучше, чем начиналось, ибо дождь прекратился и прекрасная радуга воссияла над милыми юношами, когда они выстроились на лужайке и посвятили миссис Джо прощальную песню. Благой знак – радостная цветная дуга над юными головами – всем будто говорил: сами небеса улыбаются их дружному единству, и даже над грязной землей и хмурыми тучами все еще сияет милостивое солнце. С троекратным «ура!» гости ушли, оставив доброе воспоминание о своем визите, и семейство опустошило таз, наполовину полный воды, и взялось лопатками счищать с ковров грязь.
– Славные, честные, трудолюбивые мальчики – на них совсем не жалко полчаса, но пора заканчивать работу, так что до вечера никого ко мне не пускайте, – попросила миссис Джо, предоставив Мэри запереть дом: отец семейства и сыновья ушли с гостями, а Джози убежала домой – рассказать матери, как весело было у тети Джо.
На час воцарился мир, потом снова звякнул колокольчик.
– Одна чудна́я дама спрашивает, можно ли поймать кузнечика в саду, – хихикая, сообщила Мэри.
– Что-что?! – Миссис Джо от удивления уронила перо и оставила кляксу: случалось ей слышать странные просьбы, но такие – никогда!
– Кузнечика, мэм. Я сказала, что вы заняты, и спросила, чего она хочет, а она мне: «У меня уже несколько кузнечиков из сада разных знаменитостей, хочу и пламфилдского забрать в коллекцию». В жизни не слыхала подобного! – Мэри снова хихикнула.
– Пусть хоть всех забирает. Мне только радость от них избавиться, вечно они прыгают на лицо и платье, – рассмеялась миссис Джо.
Мэри ушла, но почти сразу вернулась, с трудом выдавливая слова от смеха:
– Передает благодарность, мэм, а еще просит старое платье или пару чулок – говорит, плетет коврик. Сказала, уже взяла у Эмерсона жилетку, брюки у мистера Холмса и платье у миссис Стоу[29]. Похоже, не в своем уме!
– Отдай мою старую красную шаль, и я буду блистать среди великих. Охотники на львов все сумасброды, но эта, судя по всему, безобидная сумасшедшая – времени у меня не отнимает, да еще смешит. – Миссис Джо, прежде чем вернуться к работе, бросила взгляд в окно: там высокая тощая дама в потрепанном черном платье прыгала по лужайке в надежде поймать юркое насекомое.
До заката миссис Джо никто не тревожил, а затем Мэри снова заглянула в кабинет и сообщила, что к миссис Баэр посетитель и уходить он не собирается.
– Как знает. Я не спущусь, и все тут. День выдался тяжелый, больше отвлекаться не стану, – отрезала замученная писательница, которую прервали аккурат посреди работы над концовкой.
– Я так и сказала, мэм, а ему хоть бы что. Наверное, тоже умалишенный. По правде говоря, побаиваюсь я его – такой он большой, весь черный, ничем его не проймешь, хотя собой недурен, – признала Мэри с лукавой улыбкой – судя по всему, незнакомец пришелся ей по душе, несмотря на дерзость.
– Весь день пошел прахом, я за эти полчаса должна закончить. Скажи, пусть уходит, – ожесточенно велела миссис Джо.
Мэри сошла вниз, а хозяйка поневоле прислушалась и уловила сначала гул голосов, потом вскрик Мэри; памятуя о повадках репортеров и о том, какая у нее симпатичная и робкая служанка, миссис Баэр отбросила перо и поспешила на помощь. С царственным видом спускаясь по ступеням, она остановилась и увидела внизу разбойничьего вида незваного гостя, который пытался штурмом взять лестницу, а Мэри храбро преграждала ему путь.
– Кто смеет настаивать, хотя я отказала в визите? – грозно спросила миссис Джо.
– Вот уж не знаю, мэм! Имени назвать не хочет, говорит только, что вы расстроитесь, если его не увидите. – Мэри покинула свой пост, красная от возмущения.
– Расстроитесь ведь? – спросил незнакомец и поднял карие со смешинкой глаза; в его длинной бороде сверкнула улыбка, и он без малейшего страха с распростертыми объятиями двинулся к разгневанной хозяйке.
Миссис Джо присмотрелась повнимательнее, ибо его голос отозвался в памяти, а после окончательно удивила Мэри – крепко обняла разбойника обеими руками и радостно воскликнула:
– Мальчик мой дорогой, откуда приехал?
– Из Калифорнии – специально вас увидеть, миссис Баэр. Ну как, расстроитесь, если уйду? – спросил Дэн и сердечно поцеловал Джо.
– Чуть не выгнала тебя из дому, а сама целый год мечтала с тобой повидаться! – засмеялась та и спустилась, чтобы хорошенько обо всем поговорить со своим юным путешественником – а того, видимо, эта шутка здорово посмешила.