Глава восьмая

Комната вся белая. Простыни, стены, занавеска вокруг кровати, потолок. Не такая белая, как яичная скорлупа, а ослепительно-белая. Она смотрит на потолочный светильник, стараясь бодрствовать, но сил нет и хочется спать. Она щурится. Здесь только пол не белый. Неровная полоса между грязно-желтым и белым подсказывает ей, что она не мертва. Пока что. Светильник, на который она смотрит, не райское свечение.

Подушка под ее плечами комковатая, маленькие комки синтетической набивки впиваются в спину. Она медленно поворачивается, но движение посылает волну боли по тазовой области, и она морщится. Теперь она лежит в позе эмбриона и чувствует, как напряжен ее бок, но не осмеливается лечь обратно, опасаясь новой волны боли. Безболезненно шевелить она может лишь глазами и пальцами. Она отбивает медленную мелодию указательным и средним пальцами. Тихонько подпевает знакомой песне: «А за окном… кружатся листья…»

– Вот она. Никаких посетителей, никаких родных в Швеции. Ей очень больно.

Дорис бросает взгляд на дверь. Видит медсестру, а рядом с ней – мужчину в черном костюме. Они шепчутся, но она слышит каждое слово, будто они стоят возле нее. Они разговаривают о ней так, будто она скоро умрет. Мужчина кивает и поворачивается к ней. Его белый воротничок священника светится на фоне окружающей его черноты. Она сжимает глаза. Хочет, чтобы она не была такой одинокой, хочет, чтобы Дженни была здесь, держала ее за руку.

«Если Бог существует, пусть священник уйдет», – думает она.

– Здравствуйте, Дорис, как себя чувствуете?

Он придвигает стул и садится у ее кровати. Говорит громко и отчетливо. Когда она вздыхает, он накрывает ее руку своей. Она теплая и кажется тяжелой на ее холодной коже. Она смотрит на нее. Его вены кружат по морщинистой коже, словно черви. Как и ее. Но у него рука загорелая и с веснушками. И выглядит моложе. Интересно, куда он ездил и снимал ли на пляже воротничок. Она поднимает на него взгляд, проверяет, не видно ли белой полоски на шее. Но не может разглядеть.

– Сестра говорит, вам очень больно. Как ужасно, что вы так упали.

– Да, – шепчет она, но ее голос все еще срывается от усилий. Она пытается прочистить горло, но чувствует вибрацию в области таза и скулит.

– Все будет хорошо, вот увидите. Уверен, вы уже скоро встанете на ноги и сможете ходить.

– Я тогда-то не могла ходить, так что…

– Мы позаботимся, чтобы вы встали на ноги. Разве не так? Вам нужна какая-то помощь? Сестра сказала, у вас не было посетителей.

– Мой компьютер. Мне нужен компьютер, он в моей квартире. Вы поможете мне с этим?

– Ваш компьютер? Да, я могу это устроить. Если вы дадите мне ключи. Слышал, у вас в Швеции нет семьи. Есть кто-нибудь еще? Кому я могу позвонить?

Она фыркает и смотрит на него:

– Вы разве не видите, какая я старая? Мои друзья уже давно все умерли. Вы поймете, когда достигните моего возраста. Они все умирают, один за одним.

– Мне жаль это слышать.

Священник сочувственно кивает и смотрит прямо ей в глаза.

– Я несколько лет ходила на одни лишь похороны. Но теперь больше не хожу. Наверное, стоит задуматься о своих собственных.

– Мы все однажды умрем. Никто не сможет этого избежать.

Дорис молчит.

– И что вы думаете о своих похоронах?

– Что думаю? Думаю о музыке, наверное. И о том, кто будет. Если кто-то придет.

– Какую музыку вы хотите?

– Джаз. Мне нравится джаз, – улыбается она. – Будет здорово, если они сыграют жизнерадостный джаз. Чтобы все знали, что старая карга веселится на небесах со своими старыми приятелями.