Осчастливить Вадима оказалось проще простого. Немного денег, и его настроение пошло резко в гору, да так высоко забралось, что он и правда стал напоминать воздушный шарик, рвущийся в небо – яркий и блестящий, купить такой в парке развлечений всегда просят дети.
И именно такого Вадима – не скрывающего чувств и эмоций – купил себе я. Поддался соблазну. Совсем съехал с катушек. От души тряхнул стариной. Мне сорок в этом году. Сейчас говорят: всего сорок, и я чувствую так же, но век-два назад считался бы уже стариком.
В голове всё крутилось: с сегодняшнего дня Олег становится дедом. И пусть он на десять лет старше меня, Маринка – ровесница его дочери-роженицы. А значит, и мне скоро внуков нянчить, я тоже почти уже дед.
И что в этот знаменательный день осознания скоротечности жизни делаю я? Правильно – покупаю себе молодого любовника, парня. Седина в бороду – бес в ребро, причём бес-извращенец.
Чистое безумие, но я уже это сделал. Вадим теперь мой. И с каждым следующим шагом доказывает, как он хорош, и что мой выбор при всей его абсурдности – верный.
Плечи Вадима широко расправлены, походка – пружинистая, взгляд прямой и открытый, белозубая улыбка, без сомнений, тянет на миллион. А ведь всего полчаса назад он стонал от боли, еле переставлял ноги и, упавший в кресло в моём кабинете, казался то ли раздавленным червяком, то ли размытым дождём акварельным наброском.
Вот поэтому молодость называют весной. То гроза налетит, то выглянет солнце и быстро осушит и непролазную грязь, и бездонные лужи. И будет казаться, что и не было ничего.
Как ему.
Вадим уже и забыл о прошлых проблемах. Шёл рядом со мной, улыбался во все тридцать два, весело шуршал пакетом, будто хотел напомнить себе, что это реальность, и все его денежные затруднения разрешены.
А я уже и не помнил, когда в моей жизни что-то существенное решалось деньгами. Миллионы приходили и оседали на банковских счетах или вкладывались в недвижимость, золото, акции, предприятия. Вот что смешно – кучи нулей на балансе радовали меня в разы меньше, чем Вадима те несколько пачек купюр, которые он получил.
Один взгляд на него, и всё в его состоянии ясно. Его счастье не наигранное, настоящее. Он улыбается так, что может осветить собой целый мир, и плевать ему на тех, кому его настроение или сам он не нравится.
Мне – нравится. В том числе за дерзость честно любить деньги и наслаждаться их обладанием. За открытый взгляд без желания угодить. За слова без всегда лживой лести.
С каждым мигом он нравился мне всё больше и больше. Мы были знакомы всего ничего, но он раз за разом дарил мне удивительные ощущения. Я и забыл, как это приятно, когда ты можешь изменить чью-то жизнь в лучшую сторону всего лишь щелчком пальцев, звонком, парой десятков тысяч.
Нет, я не жмот. Есть благотворительный фонд, в который я отправляю десятую часть дохода, но его работой занимаются специальные люди, не я. «Павлов дар» мой только именем и деньгами. Я проверяю, чтобы не воровали, а в остальном всё решается без меня. Это моя гарантия, чтобы правая рука не знала, что делает левая, чтобы в делах мне и дальше везло, и на больных детишек моей честной десятины хватало.
Таков закон денег: отдай и получишь. Больше отдашь – больше получишь, ничего не отдашь – лапу сосёшь. Ну или, как мой молодой любовник, сосёшь что-то другое.
Мы сели в машину. Вадим вёл себя непосредственно, просто. Не тушевался, не стеснялся. Улыбался так, что хотелось ему улыбнуться в ответ. Нет, это не актёрский талант. Такое свободное, искреннее поведение может идти лишь от сердца – большой плюс для Вадима.
Даже странно, что с такой энергетикой он позволил своей судьбе развалиться. И как у него это вообще получилось, с таким-то умением радоваться жизни и всем её проявлениям? Вспомнить хоть тот секс на видео, его способность полностью отдаваться партнёру. Или вот деньги – его естественный талант их честно и откровенно любить.
Значит, что-то в нём есть другое – отравленное, несчастное, злое – что блокирует всё то хорошее, что в нём тоже есть, и это более чем очевидно.
Так сказал бы мой коуч, но я и сам это видел. За годы научился в души людям смотреть.
Вадим с интересом взглянул на перегородку, отделяющую салон от водителя и охраны.
– А там вообще слышно, что тут происходит?
Он улыбался, будто мальчишка, задумавший шалость. И чёрт подери, я почти со стопроцентной вероятностью знал, что пришло ему на ум.
Разочарование в нём оказалось более сильным, чем я мог представить даже минуту назад. Я заплатил за его благосклонность, но покупал я не шлюху. Загадал, что если Вадим прямо сейчас, в машине, по собственной инициативе опустится на колени и возьмёт у меня в рот или ещё как-то инициирует близость, то мне следует признать себя идиотом, позарившемся на красивое личико, напридумавшем себе сказок про сорокалетних дурачков-миллионеров и притворяющихся невинными шлюх.
– Ты спрашиваешь с какой-то целью? – Я постарался не показать напряжение в голосе.
Вадим отвёл взгляд. Его щёки чуть заметно порозовели, и я сжал кулак. А нечего было заглядываться на солнечную улыбку и видеть честность в лукавых глазах.
– Всего лишь хочу понять, может ли водитель точно знать, что тут происходит, – уклончиво ответил Вадим, не глядя на меня.
– И ещё раз: зачем тебе это? Говори честно. Ты не собака, чтобы всем хвостом вилять.
Щелчка по гордости Вадиму хватило. Он вскинул на меня острый взгляд исподлобья.
– Когда они будут говорить, что вы прямо в машине меня оприходовали, я хочу знать, имею ли я право свернуть болтунам нос, или тишина здесь, между нами, ничего не доказывает.
– А ты хочешь биться за свою честь?
Он хмыкнул.
– Вообще-то за вашу. С меня-то какой спрос, я свою ориентацию не скрываю. А вот вы – дело другое. Быть открытым геем – непопулярный в нашем народе образ. Уверен, вы наняли меня не для того, чтобы прослыть голубком среди друзей, знакомых, сотрудников или охраны. Не зря ведь представили меня личным помощником – отличная, кстати, идея, и спасибо за повышение. И кстати, значит ли это, что завтра я вместе с вами поеду на работу? И какие у меня там будут обязанности?
Он смотрел на меня прямым взглядом. Говорил, особо не выбирая слова. Я ошибся в нём, недооценил. А ещё недооценил собственную заинтересованность в этом парне, выросшее как на дрожжах желание видеть его таким, каким я его придумал себе – открытым и честным, запутавшимся в жизненных обстоятельствах, попавшим в ловушку, нормальным, не скурвившимся, не шлюховатым.
Вадим прошёл свой тест безукоризненно. А я проиграл. Вспышка радости, которую я испытал, показалась мне чрезмерной. Что-то я чересчур увлёкся, слишком заинтересовался. И это неправильно.
Ничего, секс всё исправит. Я получу его и быстро потеряю к нему интерес. Ничего такого уж особенно в нём нет и быть не может.
– Если будешь в состоянии завтра пойти на работу, тогда этот вопрос и обговорим.
Вадим нахмурился.
– Звучит пугающе.
Испуганным он не выглядел.
– Не знаю, не знаю. – Он прищурился, разглядывая меня. Наклонил голову на бок. – Чтобы заездить меня, нужно очень долго и очень сильно стараться. И если вы будете один, а я, напомню, заключал договор с одним человеком…
– Я буду один.
– Значит, и беспокоиться не о чем. – Он откинулся на спинку сидения, закинул ногу на ногу. – А раз так, пока едем, давайте обсудим, чем мне как вашему личному помощнику предстоит заниматься.
Этот наглец диктовал мне, что делать, провоцировал, сомневался в моих постельных талантах. Нравился мне всё сильней и сильней. Проходил тест за тестом, играючи. Я смотрел на него, вернувшего самоуверенность, ярко улыбающегося, и у меня крепло в паху, а в груди разгорался азарт.
Если всё так пойдёт и дальше, Вадим – моё лучшее приобретение за последние годы. Да ещё и по низкой цене.
* * *
Когда-то у меня был пёс – обычный беспородный дворняга. Золотое сердце, преданность, настоящая любовь к нам, его хозяевам, стае. Ричи давно уже нет с нами, а я всё ещё скучаю по холодному носу, тычущемуся в ладонь, клыкастой улыбке – самой светлой, искренней, неподдельной.
Вадим своим поведением напомнил мне одно качество Ричи: умение ходить на поводке и без него с одинаковым удовольствием и чётким ощущением внутренней свободы вне зависимости от того, есть на шее ошейник или его нет.
Собаки обычно рвутся погулять, потом не хотят возвращаться домой, приходится гоняться за ними, повышать голос. А вот Ричи был не такой. Он чётко знал, что и с поводком на шее, и без него он в полной безопасности, его никто не обидит. Он послушно шёл рядом со мной, выполнял команды, как мне казалось, всегда по собственной воле – потому что ему хотелось мне угодить. Он играл в послушного пса. И погиб именно по этой причине. Когда пришёл миг меня защитить, его не удержал ни поводок, ни строгий ошейник, ни окрик, ни смертельная опасность извне. Он вцепился зубами в руку киллера, и пуля прошла мимо меня. Следующая попала точно в цель – моего четвероногого друга.
Кажется, я тогда плакал в последний раз. И собак больше не заводил. Словно пустое место – святое место – рядом со мной могло вернуть мне любимых.
Вадим улыбался так же искренне, вёл себя раскованно и спокойно, выглядел человеком, находящимся рядом со мной по собственной воле, развлекающимся, в том числе за мой счёт. Он посматривал на меня точь-в-точь как Ричи. Будто спрашивал: «Эй, друг, ты ещё не наигрался в хозяина?» И это казалось таким свежим и непривычным, как глоток холодного воздуха в знойный июльский полдень.
Меня обычно побаивались. И Вадим тоже боялся. Он мне в этом даже признался. Прошло полчаса, и от его страха не осталось даже следа.
Я любовался тем, какой он. Внешность – ладно, красивых людей хватает, за их общество обычно не возникает желания платить. То, каким Вадим оказался внутри, как повёл себя со мной – почти завораживало. Его дерзость, смех в глазах, его откровенные попытки манипулировать мной, но не скрытные, а словно спрашивающие: «Эй, дядя, и это всё, что ты можешь мне предложить? Как-то слабовато».
Девушки, согласные исполнять ту же роль, которую взял на себя Вадим, с самого начала вели себя совершенно иначе. Они сразу же признавали мою полную власть над ними, прогибались под мою волю и никогда не пытались дерзить или отстаивать своё мнение. Со мной их личность будто уходила на второй план, мне доставалось прекрасное тело, тепло и нежность, вечное «да» на всё и сразу. И ноль борьбы, ноль желания показать своё «я» или разговаривать на равных и спорить.
И вот Вадим на фоне прекрасных женщин – вроде бы так же послушен желаниям, но явно задумал свою игру. Я говорю одно, а он ищет лазейки, чтобы вывернуть всё в свою пользу. Он смотрит, слушает, и кажется, что всё его внимание, весь интерес прикованы только к тебе. И ты становишься центром всего его мира, но подчиняется он не тебе, а собственным желаниям и целям. И именно это так влечёт к нему, заставляет желать его приручить, покорить, сделать своим безраздельно.
Всего пара слов, насмешливая улыбка, ирония в глазах, и он показался мне таким живым, настоящим, что в какой-то миг я пожалел, что оплатил его внимание деньгами. Мне стало до крайности любопытно, какой он, когда сам, по своей инициативе проявляет интерес.
А затем я вспомнил, сколько мне лет, а сколько – ему, и пожелал себе воспользоваться губозакаточной машинкой. Она мне сейчас очень бы не помешала, как и холодный душ – распалённому телу.
Я и так уже достаточно влип в этого человека. Пообещал взять его на работу, не имея изначально такого желания. Уж очень мне понравилось то, как Вадим меня уговаривал. И ведь смог, уболтал, заворожил нескучной, острой игрой слов и смыслов.
Давно я не получал такого глубокого удовольствия от общения с другим человеком. И кем – любовником по контракту, двадцатитрёхлетним мальчишкой, неудачником, позволившим себя обмануть, не боящимся показать боль и слабость или выставить себя нелепым, смешным. Очаровательным, красивым, желанным.
– Ничего себе у вас домик! – Вадим прилип к боковому стеклу, разглядывая приближающийся особняк. – Да это же замок. Точно! У вас там и флаги есть.
Его искренний восторг доставил мне на удивление острое удовольствие. Я отлично понимал, что со мной происходит. Такое в моей жизни уже было, давно, правда, и я не думал вновь это испытать. Мне следовало быть осторожней с Вадимом, но я уже вышел из люка этого самолёта и летел вниз, надеясь, что когда придёт время спасаться, парашют разума раскроется и убережёт меня от превращения в мокрое пятно. А пока я мог наслаждаться полётом. Хотя бы сегодня дать себе волю побыть дурачком, падким на свежее мясо и яркие эмоции.
– Пойдём.
Я вышел из машины у главного входа. Пользовался им нечасто – захотел прихвастнуть, удивить, поразить неискушённое воображение Вадима. Повёл его за собой по лестнице, украшенной скульптурами и цветами.
Высокая резная дверь открылась сама, постаралась прислуга.
– Мария, это Вадим, мой личный помощник. Он у нас поживёт какое-то время. Приготовьте ему голубую спальню на втором этаже.
Мы с Марией обсудили пару вопросов: когда и где подавать обед, и прочее, что она захотела у меня уточнить. Краем глаза я наблюдал за реакцией Вадима. Его слегка приоткрытый рот и частое дыхание, сушащее мягкие губы. Его лицо выглядело настолько сексуальным, что у меня потяжелело в паху.
– Пойдём. – Я взял его за руку. В этом не было необходимости, но я захотел ощутить его вспотевшую ладонь в своей руке. Коснуться хотя бы так, пока на нас всё ещё оставалась одежда.
Он повернул ко мне лицо, в котором легко читался восторг, изумление, потрясение.
– У вас охренительный дом, – сказал он и смутился. – Простите. Здесь очень красиво… – Долго в рамках приличий он не смог находиться, честно выпалил то, что у него вертелось на кончике языка: – А вы на порядок богаче, чем я думал. Верней, я и не думал, что у нас бывают такие дома…
Вадим умел доставлять удовольствие своим ртом. Всего лишь слова, но у меня почти сорвалось дыхание.
– Именно у нас, – сказал я, – и бывают такие дома. Чтобы любой входящий сразу же понимал, с кем имеет дело.
– О да. – У Вадима сияли глаза. – Я понимаю. – Он облизнулся. Его дыхание было частым, словно мы уже занимались любовью. – А где эта голубая спальня? Где я теперь буду жить?
– Подожди немного, тебе её приготовят. Освежиться перед обедом сможешь пока у меня, в моих комнатах.
Сжимая его ладонь, я повёл Вадима за собой. Как мальчишка, горел нетерпением развернуть уже наконец столь многообещающий подарок Вселенной.