Мой коуч говорит, что полагаться на память нельзя. Сегодня мы помним о событиях прошлого одно, завтра – другое. Подстраиваем воспоминания под текущие интересы. И первый из них – комфорт восприятия собственной личности. Все мы хотим быть хорошими, даже если ели младенцев на завтрак когда-то там, в давнем прошлом. Мы не склеротики и не психи, когда стираем из памяти вкус их плоти и хруст их костей.
Некоторые наши секреты омерзительны настолько, что думаешь: разве человек мог пойти на такое? Правдивый ответ – да, конечно. Удобный – разумеется, нет. Со временем факты искажаются, забываются, переписываются, и вот ты уже вполне нормальный, как все, господин, а не изверг, убийца, насильник.
Я, кстати, тесно общался с такими. Ни один не был виновен. Каждого вынудили обстоятельства, каждого оболгали, не так поняли, и, вообще, «всё было не так».
Все совершают ошибки. Нет чистеньких, без скелетов в шкафу. Есть хорошо позабывшие и потому возомнившие себя святыми. С возрастом это получается особенно хорошо. На деле все люди способны на всё. Даже детсадовцы могут покаяться в краже конфет или попытке убийства ровесника игрушечной лопаткой. Но виновным почти никто себя не признаёт. А со временем стирает и память, что сделал что-то не так.
Это абсолютно нормально, как сказали мне весьма авторитетные в теме люди. Так работает встроенная защита нашей психики. Чтобы справиться с травмами, мы переписываем события нашей жизни. Не замечая того, обеляем себя. Старательно натягиваем социально одобряемую овечью шкуру на волчий хребет, срастаемся с ней и среди овец чувствуем себя комфортно. Тем и живём – привычной ложью, в которую свято верим.
За попытку сломать выстраиваемую годами, удобную для нас картину реальности можем не только в лоб дать, но и убить. Зависит от того, насколько глубока пропасть, из которой нашей психике пришлось выбираться. Сколько усилий понадобилось, чтобы забыть то, что бросило на самое дно, и что там, на дне, ты с этим делал, каким был, выбираясь наверх, топчась по чужим головам.
Не только я – Николай Николаевич Павлов – так делаю. Так поступают все люди без исключений.
Правды нет. Особенно нет её в нашем прошлом. Там есть только запертые на замок двери, и где ключи к ним – ты уже позабыл. Как и желания, которые туда заточил.
И вдруг как из ниоткуда появляется ключ. Идеально входит в заржавелый замок и выпускает засидевшихся в неволе монстров.
Мой ключ – Вадим Хотов. Двадцать три года, недоучившийся студент, кстати, психолог. Не скрывающий ориентации гей. Стройный, высокий, умеренно мускулистый, привлекательный, сексуальный. С ищущим взглядом, с руками, которые никогда не знали тяжёлой работы. С мягкими губами и открытым эмоциональным лицом. Во время секса умеющий стонать так, что не реагировать невозможно. Прогибающийся так, принимающий в себя так, с таким наслаждением, что на это невозможно спокойно смотреть.
С одной стороны, Вадим сделал для меня хорошее, нужное и важное дело. Принёс доказательства, причём с собой в главной роли, что Кирилл Лазаренко – беспринципный мудак, скрывающий от меня и моей дочери, что предпочитает парней.
Неожиданная информация, я о Кирилле думал совершенно иначе. На вшивость ещё проверить хотел, девочек к нему подсылал, чтобы посмотреть, насколько он падок на свежее мясо. В итоге сыграл круглого дурака. Для Маринки старался и разочаровался ужасно, но не потому, что Кирилл, дорвавшись до власти, быстро организовал себе целый гарем.
Глупо получилось, но да, набросился я с кулаками не на виновника, а на гонца, принесшего чёрные вести. Признаю, что ужасно вспылил. Из-за Маринки, жениховства Кирилла, лжи этой многолетней. Не верю, кстати, что Олег был не в курсе. Какой отец не знает предпочтения сына? А ведь тоже хотел брака наших детей. Тот ещё жук навозный.
Ну это ладно. И до Олега дойдёт очередь. Разберёмся.
Сейчас важнее другое. Понять и признать, что Вадиму тогда больше досталось из-за того, что встало у меня на него – распалённого, насаженного на член, сладко, ой как сладко стонущего на той короткой записи.
Вот так ключ вошёл в замок, и моё надёжно запертое и крепко забытое прошлое вырвалось на свободу. Я правда пытался бороться с собой. Но тело вспомнило и захотело повторить тот давний опыт с красивым, податливым, явно любящим такой секс молодым парнем.
Чёртова запись стала причиной, что во мне как плотину прорвало. Вадим оставил у меня свой телефон. Я пересматривал то видео множество раз, и каждый раз приходило желание в реальности услышать эти стоны и крики.
«Нельзя, – говорил я себе. – Это путь в ад. У тебя есть опыт, ты знаешь».
Думаю, я перетерпел бы соблазн. Видел его иногда, но всегда отворачивался, уходил. Старался забыть, шёл привычной схемой. А когда уставал, расслаблялся – находил себя за просмотром того самого видео, и эта бесконтрольность собственного поведения начала всерьёз беспокоить.
Человек, у которого я иногда консультируюсь, в ответ на мои осторожные расспросы сказал так:
– Сначала надо разобраться, истинное это желание или ситуативное, наведённое. Проживите ситуацию в воображении, мысленно прокрутите несколько раз. Если это ложная тема, влечение к этой девушке быстро пройдёт, как если бы вы получили её в реальности. Если желание истинное, оно лишь возрастёт. Но вы хотя бы будете точно знать, что добиваться её важно для общей успешности вашей жизни. Истинные желания всегда надо реализовывать, иначе начнёте проваливаться и по другим направлениям, и это непременно скажется на благополучии вашего бизнеса и отношений в семье.
Как бы бредово это ни звучало для обычного человека, я знал, что коуч прав. Когда идёшь к истинным целям, весь мир работает на тебя. Когда идёшь против течения своей жизни – за деньги работая на чужих дядь, обдуренный или из чувства долга – итог рано или поздно получаешь плачевный.
Я делаю только то, что хочу – главный принцип моей жизни. С тех пор, как открыл его, он меня ни разу не подводил. А до того чего только со мной ни случалось, о чём не хотелось бы вспоминать.
И когда я увидел Вадима, упавшего с лестницы, лежащего между этажами. Когда услышал его голос, то дрожащий, то дерзкий, его приглушенные охи из-за боли, сдавленные стоны, так напоминающие те, другие. Когда прикоснулся к нему, повёл к себе – вот тогда всё решилось. А может, это случилось и раньше. В тот миг, когда он протянул телефон и предложил просмотреть короткую запись. Две минуты двенадцать секунд, перевернувшие мою устоявшуюся, абсолютно нормальную жизнь.
Я остановился рядом с ним, безвольно сидящим в кресле.
– Почему вы так смотрите на меня?
У него губы дрожали. Он старался показать себя храбрым и стойким, настоящим мужчиной, но выглядел как пион под дождём. Послушно прогибался даже под взглядом.
– Что вы хотите от меня? Зачем это всё?
Я присел на край журнального столика, наклонился к Вадиму, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Он едва мог смотреть мне в глаза. Его взгляд испуганно бегал, дыхание с приоткрытых губ вырывалось со свистом.
– Ты здесь, потому что я хочу этого. Мне приятно смотреть на тебя. И я хочу большего. Думаю, ты понимаешь чего.
Он попытался встать, и я накрыл ладонью его руку, вынуждая или остаться на месте, или вступить в физическое противоборство со мной.
– Я хочу уйти, – твёрдо сказал он, так и не решившись действовать силой.
– Не спеши. Ты ещё можешь захотеть остаться рядом со мной. Обсудим условия?
Вадим смотрел куда угодно, но не на меня. Его взгляд бегал, скулы порозовели, и уши приобрели приятный красноватый оттенок. Одно топорщилось чуть больше другого, являясь единственным несовершенством в его гармоничном лице.
Столь явное смущение добавляло ему привлекательности. Смягчало черты лица и характер, уподобляло юной девушке, хотя в излишней наивности, судя по видеозаписи, его не следовало подозревать.
Меня заводила вся эта ситуация. Он заводил. Вадим прекрасно знал, что я хочу от него. И я не чувствовал настоящего сопротивления. Его поза выражала неуверенность, сомнения, слабость, желание сдаться – что угодно, кроме готовности бороться за свою, так сказать, честь.
Кирилл назвал его шлюхой. Доказательство ошибочности этого мнения находились прямо передо мной. Алело ушами, розовело щеками, кусало пересохшие губы, дрожало ресницами. Прожжённый циник, в сотый раз продающий себя по сходной цене, вёл бы себя совершенно иначе.
Он не притворялся – я чуял его страх, возмущение, стыд. Капельки испарины появились на висках и над верхней губой, так он разнервничался. Кисловатый запах его волнения стал ещё одним поводом желать его завалить.
Вадим всё не находил слов, а шлюхи на то и шлюхи, чтобы чётко знать себе цену и быть готовыми торговать собой в любых обстоятельствах. Нет, он не такой. И, конечно же, не актёр, играющий в невинность – его реакция честная на все сто, комплиментарная для него.
– Я вас не понимаю, – сказал он, не глядя на меня. Его лицо стало маково-алым, а голос прозвучал неуверенно.
– Лжёшь. – Я усмехнулся. – Ты понял, что я хочу от тебя получить. Мне понравилось, как ты стонал на записи. Хочу повторить это в реальности.
Он набрал воздуха в грудь.
– Вы смеётесь надо мной! Издеваетесь, да? Я вам не…
– Дешёвая шлюха? – Я подвинулся к нему, наклонился вперёд и накрыл его ладони своими.
Забавно. Он был так напряжён, так вцепился в подлокотники кресла, будто пол качался под ним, словно бурное море. С чего бы ему так волноваться? С такой красотой и нескрываемой ориентацией к нему должны были регулярно подкатывать с подобными предложениями.
Или он боялся конкретно меня? Я, конечно, тогда вспылил и ударил его, но уже прошло столько времени. Он наверняка давным-давно позабыл обо всём. А если нет – ну даже не знаю. Что он за мужчина, если пара ударов по рёбрам для него – событие века?
– Вадим, не придумывай того, чего нет. Я тебя не считаю ни дешёвым, ни шлюхой. Отношусь к тебе с достаточным уважением, чтобы предложить конкретные деньги за конкретные услуги. Знаешь, как японцы говорят? «Я не настолько богат, чтобы покупать дешёвые вещи». Ты парень умный, сообрази-ка сам, о чём сейчас идёт речь.
Он наконец поднял голову, взглянул мне в лицо ищущим, встревоженным взглядом. Настолько открытым и уязвимым, что мне стало не по себе. Я не стал играть с ним в гляделки. Его руки показались мне даже горячими. Кожа – тонкой и нежной. Длинные пальцы, аккуратный маникюр. Вадим красил ногти бесцветным лаком. Я переплёл наши пальцы, и он вырвал руку.
Его дыхание стало поверхностным, быстрым, как у пойманной птицы. Таким же стал и его взгляд – как у попавшей в силки синицы.
– Послушайте, то, что я пришёл к вам с этой записью, не значит, что я торгую собой. Я… – Он прерывисто вздохнул. – Я был вынужден это сделать, меня заставили.
Ну конечно. Я не я, ну и так далее.
– За сколько она купила тебя?
Он отпрянул вглубь кресла, и я отпустил его руки. Не хотелось случайно передавить. Кто б мог подумать, что он окажется настолько ранимым?
– Я не…
– Ты – да, несомненно. Ты продал свою интимность Лидии Лазаренко, и неважно, что она не брала тебя в свою постель. Мне всего лишь любопытно – сколько она заплатила тебе за услуги: запись, где ты занимаешься сексом, и то, как именно ты мне её презентовал?
Он прикрыл руками лицо, нервно рассмеялся. Длинные пальцы запутались в упавших на лоб прядях светло-русых волос. Левая рука пострадала при падении больше правой. Ребро ладони покраснело и казалось припухшим. Я заметил царапины и засохшую кровь.
– Нищим не подаю, – спародировал он её голос. – С тебя толку ноль. Иди, мальчик, отсюда.
Вадим отнял руки от лица, взглянул на меня с обидой, даже ненавистью, словно это я кинул его на деньги.
– Хватит, наторговался уже, на всю жизнь хватит.
Надолго его не хватило. Линия рта смягчилась, из выражения глаз ушёл праведный гнев. Даже моя дочь умела злиться подольше. Демонстрировать обиду – уж точно. Так что буду считать, Вадим не лучший актёр, что для моих целей, скорей, хорошо.
– Сколько она тебе не заплатила за эти два месяца, которые ты честно ходил на работу и выполнил всё, о чём вы договорились?
– Тридцать тысяч. – Он сжал губы и уточнил: – В валюте!
Словно я мог подумать иначе. М-да, удивительно, что настолько привлекательный парень так низко ценит себя.