Павлов думал о чём-то своём, я тоже помалкивал. Наблюдал за ним, изучал. А он всё смотрел прямо перед собой. Вроде как в окно на всю стену, но, уверен, видел не плавящийся под июльским солнцем город, а что-то своё. Хорошее, трогающее за живое, судя по тому, что впервые на моей памяти из выражения его лица и положения тела ушло чрезмерное напряжение.
Так ничего мне и не сказав, он вернул всё внимание телефону: набрал номер за пару касаний к экрану и приложил его к уху.
– Ну как ты, Мариш? Добралась? – сказал он непривычно мягким тоном, с нежностью и теплом в голосе. И я сразу же понял, кому он позвонил. Не любовнице, не жене, а той единственной, кого правда любил.
У его дочери оказался очень приятный голос: в меру звонкий, с хорошей дикцией, милый. Павлов, видно, считал точно так же – слушал её щебетанье, не перебивая и не поторапливая. О перелёте, пути в гостиницу, подружках, погоде. И только когда она прервала сама себя и задала вопрос, сказал:
– Не беспокойся обо мне. Конечно, я буду скучать, но ты хорошо поработала, сдала сессию на отлично и полностью заслужила этот отдых, в том числе от меня. Развлекайся и… – Он прикрыл глаза. – Считай, что я тебе этого не говорил, но с умом выбирай тех парней, с которыми захочешь потанцевать и так далее.
– Так далее? Па! Мне уже не пятнадцать, поздно рассказывать мне про поцелуй без любви.
Он по-доброму рассмеялся, и я поразился тому, как преобразилось его лицо, голос, весь он. Словно из-под панциря на свет выбрался совершенно другой человек, которого я до этой секунды не видел и о чьём существовании не подозревал. Удивительно, но железный Павлов умел быть и другим.
– И всё-таки это важно, Марина. Когда ты полюбишь всем сердцем, то будешь жалеть обо всех поцелуях, которые раздала не тем мужчинам. Так говорила твоя мама. И я рад, что ты помнишь тот наш разговор. Ты у меня умница, я знаю, что ты поведёшь себя правильно. Я в тебя верю.
– Но, па, зачем так серьёзно? Я словно опять дома, и вокруг камеры и охрана, – пожаловалась она. – Ты не мог бы верить в меня немножечко меньше? Когда ещё творить всякие глупости, как не сейчас?
– Нет, я так не могу, Маришка, и ты не сможешь. Я ведь знаю тебя. Ты моя девочка. Ты знаешь себе цену, и она достаточно высока, чтобы выбрать для себя самого-самого лучшего. Достойного человека, способного тебя оценить.
– Но, па!
– Будь с тем, кто полюбит тебя. На меньшее не соглашайся.
И это сказал человек, которые всего пару минут назад купил меня с потрохами для собственного развлечения!
Я резко выдохнул через нос, но Павлов, занятый разговором, этого не заметил. Он, похоже, вообще забыл про меня. А я сидел рядом, слушал каждое его слово, и с каждым мгновением у меня всё кислее становилось во рту. Вот с чего бы такая реакция? Я ж не его дочь, мне девственность до свадьбы не надо беречь. От парня такого не ждут. Да подняли бы на смех, если б узнали, что в двадцать плюс у меня вдруг никого. А ей – и её заботливому отцу – это важно.
Мне – точно нет.
А всё равно его слова уязвили. Будто для Павлова я, если и человек, то далеко не первого сорта.
Нет, зря это я. Что, двойных стандартов ни разу не видел? Хочешь посмотреть – возвращайся домой и наслаждайся вовсю: кому-то – любовь и забота, кому-то – презрение и злость. Но то моя родня, а то Павлов. И чего я так взъелся на мужика? Он мне кто, отец, что ли?
И тут меня осенила гениальная мысль. Простая, очевидная и при этом ломающая шаблон. Настолько переворачивающая фокус, что у меня буквально рот приоткрылся.
Если бы я носил фамилию Павлов, то с Кириллом мы бы были на равных, и мне не пришлось бы строить из себя чёрти кого, чтобы ему нравиться. Не пришлось бы унижаться и чувствовать себя приставшим к подошве дерьмом, от которого брезгливо избавились. Будь Павлов моим отцом, я бы стал королём этого мира! Или президентом компании – вместо Кирилла. А что, разве не справился бы, или он чем-то лучше меня?
– Ты что же, всё это время здесь сидел?
Я настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как Павлов завершил разговор. Вскинул голову на его голос, а он смотрел на меня с обычным выражением лица – недовольным, напряжённым, злым даже. Забрало опустилось, и я вновь видел перед собой человека, способного закатать любого в асфальт.
Не слышал бы его разговор с дочерью, не поверил бы, что он способен быть любящим и даже милым. Не со мной, разумеется. Я ж не Мариша и не Кирюша. Я Вадим Хотов, любовник по найму, который, кстати, пока не получил обещанных денег. Но ничего, учитывая разговор Павлова с Лазаренко, мои шансы разбогатеть существенно возросли.
– А ты умеешь быть незаметным, Вадим, – Павлов сказал это тихо, но словно холодный ветер коснулся моего лица.
– Мне следовало уйти? – уточнил я.
– Это было бы правильно. Но я тебе этого не сказал, значит, твоя ошибка – моя ответственность. В будущем мы обговорим эти вещи. А пока скажи мне номер своей банковской карты.
– М-м? – я откровенно ступил, хотя карта у меня имелась и не одна.
Павлов не стал ждать, пока я переключусь на новую тему.
– Хотя нет, твоя карта мне не нужна. Сделаем по-другому.
Он встал с дивана и вышел из кабинета, больше ничего мне не сказав. Вернулся Павлов буквально через пару минут. Прошёл мимо меня, сел за стол. Достал ежедневник, начал там что-то писать.
Я помалкивал, на нервы давило моментом.
Минут через пять-десять дверь открылась, и в кабинет зашёл сухонький человек с въедливым цепким взглядом. Поздоровался, ни к кому конкретно не обращаясь, открыл чемоданчик, с которым пришёл, и по приказу хозяина кабинета выдал мне под подпись тридцать тысяч – новенькими, свеженькими, вкусно хрустящими иностранными бумажками.
Пока деньги считали, мне пришлось раз пять сглотнуть. Как же я изголодался по возможности больше не чувствовать себя нищим.
– Тимофей, ещё десять кусков сверху добавь, – приказал Павлов, отрываясь от записей. – Без подписи, десятку запиши на меня. Тридцать – в расходы Олега.
Тимофей, не моргнув глазом, ещё десяточку тысяч мне отсчитал. Не только сотенными, там и другие купюры имелись. Некоторые – в банковских пачках.
Я взглянул на лежащую передо мной кучу денег, поднял взгляд на Павлова. Он смотрел на меня, а я, вот уж глупость, вместо того чтобы прыгать от радости до потолка, думал о том, что Павлов сказал Лазаренко: как душу за деньги продал. И дочери тоже – про не дай поцелуй без любви, и что на меньшее она не должна соглашаться.
Сомневаться я сомневался, но самую малость. Деньги получил, так что идти на попятную совесть бы всё равно не позволила. А если посмотреть с другой стороны – чего сомневаться? Сорок тысяч уже на руках и горячий мужик, на которого у меня крепко стоит. И обещано ещё двадцать тысяч за два месяца того, что даже работой нельзя называть. Если забыть о предрассудках и всякой высокодуховной фигне, которую так любят втирать внучкам-дурачкам бабушки у подъездов – и с какой стороны это плохо, а?
Ну уж нет. Хватит с меня. Пусть осуждают, если им нечего делать, а я не стану. Это мой шанс выбраться, зажить, наконец!
– Сделано, Николай Николаевич, – отчитался перед боссом Тимофей. – Всё записал, всё как в аптеке. Ещё что-нибудь?
– Не сегодня, – ответил Павлов. – С отчётом придёшь ко мне уже в начале недели. Просчитай заранее, на что мы выходим за месяц.
– Будет сделано. Запишусь у девочек к вам на десять часов в понедельник. В прошлый раз за три часа справились.
– В этот раз тоже справимся, не сомневаюсь.
Кивнув, Тимофей ушёл, неслышно ступая, и унёс чемоданчик. Я прикинул высоту, ширину, длину денежной кучи, оставшейся лежать на журнальном столике рядом со мной, навскидку оценил, сколько налички могло находиться в распоряжении Тимофея. Гулко сглотнул. Вот же судьба. Многовато что-то в моей жизни стало встречаться миллионеров.
За пару месяцев беготни по поручениям Лидии я узнал в лицо всё руководство компании, но этого, несомненно, важного человека нигде ни разу не видел.
– Это бухгалтер? – спросил я у внимательно наблюдающего за мной Павлова.
– Тимофей Викторович – казначей. Запомнил его в лицо?
Я кивнул.
– А теперь забудь. Ты никогда с ним не встречался.
Я снова кивнул. Намёк мне был, в общем-то, ясен. Несложно догадаться, что миллионы в чемоданчике не относились к прозрачным для фискальных органов операциям компании. Такая махина, тендеры, строительная отрасль, где и украдёшь, и сэкономишь, и припишешь-отпишешь. Откаты, о существовании которых не знал только пришелец из космоса. У компании и крыша наверняка имелась, а может, и не одна.
А значит, кто-то в руководстве отвечал за теневые обороты. И что-то мне подсказывало, что я уже знал этого крайне важного для «Лазаренкобизнесгрупп» человека. Не Тимофея, конечно, ведь он всего навсего казначей, подотчётный Николаю Николаевичу Павлову, вице-президенту и одному из основных совладельцев.
Павлов убрал ежедневник, и на тёмной поверхности его стола не осталось вообще ничего, ни листа бумаги, ни перелистного календаря. Даже неотъемлемого атрибута для любого офиса – компьютера или ноутбука – в кабинете Павлова не имелось. Из-за затемнённых стёкол шкафов виднелись корешки книг с нечитаемыми названиями, да поблескивали металлические ручки в подставке из тёмного, в цвет стола дерева.
Так вот чем он целыми днями занимается, вот за что отвечает.
Я ещё раз присмотрелся к Павлову. Он был из тех людей, кого проще простого представить в компании криминального авторитета или коррумпированного чиновника высокого ранга. Рыбак рыбака, как говорится. А вот Кирилл, будь он хоть сто раз президентом компании, в мир таких людей просто так бы не попал, даже папа бы не поспособствовал. Кириллу ещё расти и расти до таких связей, или падать и падать – тут как посмотреть.
– Бери деньги, поехали.
– Но куда? – Я встал, так как Павлов тоже уже поднялся на ноги.
– Дочери месяц не будет, у меня поживёшь.
Я сглотнул.
– Но мы об этом не говорили. Я имею в виду, о переезде.
Никакого переезда он мне не предлагал.
– Так поговорим. – Павлов кивнул на лежащие передо мной деньги. – Пакет есть или у девочек попросить?..
Из офиса «Лазаренкобизнесгрупп» я выходил богаче на сорок тысяч. Нёс деньги в шуршащем пакете из-под какой-то доставки. Шаг в шаг следовал за Павловым – хозяином, которого приобрёл вместе с деньгами. Вернее, это он меня приобрёл, и я ещё не совсем понимал, куда ввязался и чем всё это для меня закончится.
К боковому выходу из здания Павлову подали машину. Сзади и спереди собиралось ехать сопровождение на не менее крутых быстрых тачках. Ни разу, кстати, не ездил кортежем, только на свадьбе друга однажды, да и то где-то в самом конце, в разбитой легковушке, сидя друг у друга на коленях, смеясь, закидываясь сладкой шипучкой.
Здесь так весело мне не будет, я это заведомо знал. Поправил душащий галстук, вдохнул нагревшийся хорошо за тридцать воздух. Подумал, что, добираясь сюда на маршрутке, не думал уезжать вот так, в крутой тачке большого босса на почётном заднем сидении. Да, я находился тут в роли не слишком почётной, но кого это, если честно, волнует?
Меня – точно нет. Пакет с валютой – чудесное средство, прочищает мозги, избавляет от лишних страхов и глупых сомнений.
Сорок, твою мать, кусков. Горяченный папик. Крутейшая тачка, охрана, кортеж. «Поживёшь в моём доме» – о, я представлял этот дом! И даже если в Павловской крепости живёт пресловутый золотой батон или сливной бачок с инкрустацией жемчугом – я хотел там побывать. Изнывал от любопытства. И хотел – это правда – оценить его кровать, испытать на прочность и получить удовольствие.
Секс – ну а что секс. Это ведь Павлов, он, как минимум, отлично владеет своим телом, чтобы очень больно бить. А значит, и трахать умеет. А если нет – разъясню, покажу, научу. И чего я недавно как флюгер туда-сюда, ну в самом деле?
Я расправил плечи, качнул пакетом, глубоко вдохнул. Эх, эйфория! В прямом смысле слова – мой мозг решил побаловать меня давно забытыми гормонами абсолютного счастья. Я уже и не помнил, когда чувствовал себя настолько на взлёте, входящим в штопор, только не падая вниз, а взмывая всё выше и выше. Запрокинул голову, глядя в небо – лазурное, будто море где-то там, далеко, где я ещё не был. В небе летел самолёт и пара чаек – а эти откуда здесь взялись?
Хорошая примета. Я её уже вечность знал. От неё веяло запахом моря, новых приключений и счастья, идущего в руки к тем, кто готов рисковать.
Это был тот самый момент, когда понимаешь, что избушка на курьих ножках повернулась к тебе передом, а не задом. Когда чувствуешь себя на коне. Да что там коне – на поверженном мамонте и с победно вскинутым вверх копьём.
Я взглянул на добытого мамонта. Павлов смотрел на меня как-то похоже: словно видел ценной добычей меня.
Он, разумеется, ошибался в ценности, которую приобрёл, а вот я – нет. Павлов вытащил пустышку, а вот я – выигрышный лотерейный билет. Никогда не покупал, кстати, выброшенные на ветер деньги. А тут выигрыш догнал меня сам, в грудь толкнул, чуть рёбра мне не сломал, чтобы я его наконец-то заметил.
У меня как открылись глаза. Я как прозрел. Быть любовником стыдно? Продать себя за сорок, а в целом – за шестьдесят тысяч отнюдь не фантиков – да это ж везение века!
Обладай я пятым размером груди, менее удачливые и ушлые претендентки на внимание босса мне бы стопроцентно завидовали и желали, чтобы я провалился в тартарары. Парней соответствующей ориентации я вокруг Павлова не наблюдал, так что завидовать мне было некому. Все охранники, как на подбор, относились к подвиду шкафы с антресолями. Гетеросексуальность в их лицах и позах читалась за километр. Мой гей-радар при виде их даже не пискнул. А вот их – в отношении меня – завизжал аварийной сиреной. Мне досталось немало неприязненных взглядов.
Ну и хер с ними. Мне и внимания Павлова хватит. Я здесь не для того, чтобы нравиться этим парням.
Их начальник – крутой мэн лет сорока, то есть ровесник Павлова – оглядел меня взглядом, явно излучающим радиоактивные изотопы. Всё обо мне сразу понял, всё в невидимую тетрадочку записал. Не осуждал, нос не кривил – вот и славно.
– Это Вадим Хотов, мой личный помощник. Присмотрите за ним, чтобы не попал в неприятности, – сказал Павлов. – Он поживёт у меня какое-то время.
У телохранителя не дёрнулся ни глаз, ни аккуратно подстриженный ус, когда я ему широко улыбнулся.
Мы сели в машину, и Павлов, взглянув на меня, поднял перегородку. Я такую роскошь видел только в кино. И почувствовал себя соответственно – героем порнотелеромана.
– Больше ты не хмуришься, – заметил Павлов. Сел удобно, вытянул ноги, и мне ещё до черта места оставил.
– Был глуп, признаю, – ответил я. Покрутил все ручки в пределах досягаемости и открыл бар. Содержимое сверкало хрусталём и пузатыми боками бутылок с дорогим, очевидно, бухлом.
– Выпьешь что-нибудь? – гостеприимно спросил Павлов.
Я покачал головой.
– Если мне станет ещё веселей, то я оторвусь от земли и полечу, как шар, наполненный гелием. А это не нужно. Мне ещё работать сегодня, ведь так?