Что же ты, сын, наделал?
Что же ты натворил?
Ангел твой, будто демон,
Даже не поднял крыл.
Даже не попытался
Предотвратить беду.
Где он там прохлаждался
В райском своем саду?
Господи, Ты прости мне
Горькую эту речь.
Что ж не помог ты Диме
Жизнь свою уберечь?
Чем я Тебя прогневал,
Если в потоке зла
Эта немилость Неба
Душу мою сожгла?
Душа моя —
Как тонущая лодка.
Вычерпываю боль,
А боль не убывает.
Наверное, со всеми так бывает,
Когда в судьбу нежданно
Входит смерть.
Я живу вне пространства.
Вне времени, вне адресов.
Я живу в бесконечности
Горя и боли.
Потому и не слышу родных голосов,
Вызволяющих душу мою из неволи.
Я пока эту боль побороть не могу
И, наверно, уже никогда не сумею.
Как пустынно теперь на моем берегу,
Навсегда разлученному с жизнью твоею.
Он тебе напоследок признался в любви.
Не словами, не взглядом,
А пулей шальною.
С этой жуткой минуты
Все будни твои
Поплывут по душе бесконечной виною.
Он обидой своей зарядил пистолет.
Ты не знала, что слово страшней пистолета.
И оно сорвалось…
И прощения нет.
И прощенья не будет на многие лета.
А в душе моей все еще горько звучит
Эхо выстрела,
Что прозвучал в вашем доме.
И я слышу, как внук мой
Негромко кричит,
Сиротливо к глазам прижимая ладони.
Я живу, как в тяжелом сне.
Вот очнусь, будет все иначе.
И вернется та жизнь ко мне,
Где тебя я с восторгом нянчил.
А когда ты чуть-чуть подрос,
Я придумывал на ночь сказки,
Чтобы слаще тебе спалось
От веселой отцовской ласки.
Помню первое сентября —
Школьный двор, твой огромный ранец.
Было внове все для тебя,
Мой растерянный «новобранец».
Годы шли… И уже твой сын
Пошагал в ту же школу с нами.
Так и дожил я до седин,
Не догадываясь о драме.
Ты не очень-то был открыт.
Потому в те крутые годы
Я не спас тебя от обид
И, наверно, любви недо́дал.
Когда в сердцах нажал ты на курок,
Быть может, тут же пожалел об этом.
Но было поздно…
Черным пистолетом
Уже владел неумолимый рок.
Тем выстрелом я тоже был убит.
Хотя живу
И, словно старый аист,
К высотам давним
Все взлететь пытаюсь,
Где жизнь твоя не ведала обид.
А здесь цветами убрана земля.
С портрета смотришь ты
Печальным взглядом.
Придет мой день —
Я в землю лягу рядом.
И лишь тогда
Отпустит боль меня.
Как же я не почувствовал,
Не уловил,
Что душа твоя медленно
Падала в пропасть.
Что в тебе не осталось
Ни веры, ни сил…
Лишь обида осталась
Да детская робость.
И в последние дни
Своей горькой любви,
Когда ты уходил в себя,
Словно в подполье,
Ты воздвиг себе храм
На грядущей крови,
Символический храм
Из надежды и боли.
Но молитвы твои
Не дошли до Небес.
Не услышало их
Равнодушное сердце.
Чтоб все разом решить,
Ты навеки исчез,
Ничего не нашел ты
Надежнее смерти.
Прости меня, что в тот безумный миг
Я не был рядом, не вмешался круто.
И с ночи той мой запоздалый крик
Во мне не затихал ни на минуту.
Я пережил тебя на сорок лет.
Зачем… Как это все несправедливо.
Я плачу и смотрю на твой портрет.
На тот портрет, где ты такой счастливый.
Вновь без тебя здесь началась весна.
Все без тебя теперь на этом свете,
И пенье птиц, и легкий взмах весла,
И тихая рыбалка на рассвете.
Печален сад, где рухнул твой шалаш.
И старый домик, возведенный дедом,
Стал одинок, как и родной пейзаж,
Что оживал с твоим веселым детством.
Последний раз мы были здесь с тобой,
Когда уже за речкой жито жали.
Вбежали ели на обрыв крутой,
Которые с Мариной вы сажали.
О, как я счастлив был и горд —
Судьба мне подарила сына…
Сегодня исполнился год,
Как ты эту землю покинул.
В какой из космических сфер
Душа твоя тихо блуждает?
А жизнь – лишь обидный пример,
Что зло на земле побеждает.
Тебе еще жить бы да жить,
В походы ходить и на танцы.
И дружбой в беде дорожить.
И сына растить.
И влюбляться.
Устав от семейных невзгод,
Сказал ты в разгар своих тягот:
– Не очень в любви мне везет…
Так пусть повезет ей хотя бы.
Остались фотографии.
Кассета.
Два-три письма.
И больше ничего.
Последний день
Безжалостного лета.
Стою у гроба сына моего.
Смотрю сквозь слезы.
Не могу смириться,
Что это правда,
А не страшный сон.
Ему хватило мужества решиться
Уйти,
Когда он был так искренне влюблен.
И, не простив и не успев проститься,
Из жизни, как из дома, вышел он.
И кажется – его душа, как птица,
Влетает слепо в колокольный звон.
Когда луна свой занимает пост
И тишина весь Божий мир объемлет,
Я чувствую, как под присмотром звезд
Душа твоя торопится на землю.
А сын твой спит и ничего не знает,
Что дух отца над ним всю ночь парит,
Надеясь, что судьба его земная
Твоих обид и бед не повторит…
Я чувствую, что где-то близко ты,
Далеким взором смотришь из былого.
Но не постичь твоей мне высоты,
Как и тебе не слышать это слово.
Я даже подумать не мог,
Когда был намного моложе,
Что будет печальным итог,
Хотя еще рано итожить.
Но ты все решил за меня
И смертью своей опрокинул
Всю жизнь мою – с первого дня
До дня, когда ты нас покинул.
И боль эта вечно со мной…
Гадаю, бессонницей мучась:
Что значил тот выстрел ночной?
Случайность?
Иль горькая участь?
Я так без тебя одинок!
И дом твой навеки печален.
Подвел ты двум жизням итог.
Одна была в самом начале.
Каждый день я помню о тебе.
С каждым днем все на душе тоскливей.
Помню, в том далеком декабре
Над Москвою разразился ливень.
Боже мой, ты был еще так мал!
Тяжело, когда болеют дети…
Может, нас Господь предупреждал,
Что слезами жизнь твою пометил.
Ты не плакал – не хватало сил.
Плакал я
Сквозь боль твою и муки.
Бога я отчаянно просил,
Чтобы он не допустил разлуки.
В тот декабрь тебя спасла любовь.
Мальчик мой – единственный на свете.
Помню все…
Переживаю вновь,
Что слезами Бог
Твой путь отметил.
Я молюсь о тебе в Иудейской стране.
Я молюсь за тебя на земле Иисуса.
Но от этих молитв
Только горестней мне,
Не сниму я с души
Непосильного груза.
Я в одном виноват —
Что в тяжелые дни,
Когда ты в моем слове
И в дружбе нуждался,
Твоя жизнь для меня
Оказалась в тени
И понять ее издали
Я не пытался.
Мне казалось,
Что все образуется вновь,
Как уже не однажды бывало с любовью.
Я иду за тобою в ту страшную ночь…
И склонилась звезда к твоему изголовью.
На Святую землю опустилась ночь.
Небо звезды уронило в город.
Я услышал голос:
– Чем тебе помочь?
Ты уже не так силен и молод. —
Я ответил:
– Мне помочь нельзя.
Оборвались все дороги к сыну.
И, когда меня возьмет земля,
Я без грусти этот мир покину.
Не могу я без его любви.
Он всю жизнь мою собою занял. —
Тот же голос мне сказал:
– Живи… —
Принял я и это наказанье.
Мне Героя Соцтруда
Вождь не вешал.
Но взошла моя звезда
В небе вешнем.
Дали имя ей мое
И фамилью.
Жизнь промчалась без нее
Звездной пылью.
И нисходит к нам, дрожа,
Ливень света.
Может, Димина душа
Рядом где-то…
Обласкай ее теплом
В райских кущах…
Мы расстались с ней в былом
И в грядущем.
И, когда настанет час
Новой встречи,
Пусть Звезда проводит нас
В Вечность.
Не знаю, встретимся ли мы
За той таинственной чертой,
Где нет ни лета, ни зимы,
Где ты навеки молодой.
А может, нету ничего,
А только ужас пустоты?
И ожиданья моего,
Увы, принять не сможешь ты?
Нет ничего…
Лишь горький след
Да память в сердце.
И гранит,
Где жизнь твоя под ним лежит.
И продолжения ей нет
Ни в небесах, ни в миражах,
Что душу бередят мою.
И боль, она – грядущий прах.
И я уже вблизи стою.
Несправедливо мир устроен:
Он то жесток, то суетлив.
И так мне не везло порою!
Но ты был жив…
Решив уехать из России
В край Откровений и олив,
Я знал: замучит ностальгия.
Но ты был жив…
Но ты был жив,
И мне казалось,
Я слышу голос твой: «Держись…»
А год иль два – такая малость,
Когда была в запасе жизнь.
Но ты не знал, и я не думал,
Что рано кончится запас.
И, как пылинку, ветер сдунул
Надежду, что роднила нас.
И жизнь моя осталась в прошлом,
Где мы с тобой наедине…
И не в Кабуле, и не в Грозном —
Погиб ты в собственной войне.
И, проиграв ценою жизни
И победив ценой любви,
Ты был, наверно, Богом призван
На все сражения свои.
Как много нас – людей одной судьбы.
Одной беды…
Мы все похожи взглядом.
Я узнаю среди любой толпы
Тех,
С кем в несчастье
Мне стоять бы рядом.
К твоей могиле ходит чья-то мать.
Она, как я, похоронила сына.
Наверно, в одиночку ей страдать
Уже невыносимо.
Но я ничем помочь ей не могу,
Как и она ничем мне не поможет.
Стоим мы на нездешнем берегу,
На двух печальных призраков похожи.
Как меня тревожила в тебе
Эта обнаженная ранимость!
Потому, наверно, и не вынес
Горьких перемен в своей судьбе.
Ты хотел забыть все – и не смог.
Все простить, чтобы вернуть былое.
Вас всего-то в жизни было трое:
Ты, она и сын.
Еще – курок…
Надо мне с тобой поговорить,
Многое сказать мы не успели.
И откуда в юных эта прыть?
Вы хотите сразу быть у цели.
Ну а если на пути стена
Или ложь в неодолимом чине —
К сердцу подступает слабина…
Впрочем, это не твоя вина.
Это мы вас жить не научили.
Я думал, на Святой земле
Я легче боль свою осилю.
Но сердце просится в Россию,
И так здесь одиноко мне!
Перед глазами – твой портрет
Своим молчанием нас судит.
В Святой земле покоя нет…
И на родной его не будет.
Я возвращаюсь из поездок
В пустоту.
Хотя есть дом,
И дочери, и внуки…
Но я живу в тисках
Такой разлуки,
Что ей любую гибель
Предпочту.
Перебираю в памяти те дни,
Когда ушла любовь
И ты был на пределе.
При встрече я сказал:
– Повремени.
Все обойдется.
Что ты, в самом деле…
– Вот только жаль —
Потеряны года. —
Ты мне ответил непривычно резко.
О, если б только мог я знать тогда,
Что нас ждала последняя поездка.
Мы собрались Андрюшку повидать.
В то утро птицам безмятежно пелось.
Кругом была такая благодать,
Что говорить о грустном не хотелось.
Вы оба были счастливы в тот день.
И, сына посадив себе на плечи,
Вы с ним ушли в березовую тень.
Я вдруг поверил – сын тебя излечит.
Но, видно, сердце выбилось из сил,
Хотя и не показывал ты вида.
Ты ничего у жизни не просил,
Все заслонила горькая обида.
Мы долго после ехали домой
И слов необходимых не искали.
Но я тогда подумал – «Боже мой,
Как сын мой одинок и неприкаян».
Не ропщу.
Ничего мне нельзя изменить.
Невозможно ничто возвратить
Из былого.
Прервалась эта еле заметная нить,
На которой держалось отцовское слово.
Днем и ночью я тебя зову.
Суеверно думаю о встрече.
Я не знаю – для чего живу,
Если жизнь порой заполнить нечем.
Все я жду, что ты приснишься мне.
Скажешь то, что не успел при жизни.
И, быть может, только в горьком сне
Я пойму нелепость этой тризны.
В то утро загорелась наша дача.
Я был в отъезде
И приехал днем.
А ты стоял поодаль, чуть не плача,
Впервые страшно встретившись с огнем.
Мы схоронили близ крыльца собаку.
Вы с ней дружили и росли вдвоем.
Впервые в жизни
Ты так долго плакал,
Что позабыл я про сгоревший дом.
И лишь в машине, успокоясь малость,
Ты рассказал, как прыгал из окна
И как матрас все вытащить пытались,
Чтоб мама прыгнуть на него смогла.
Тринадцать лет тебе в ту пору было.
Тринадцать – несчастливое число.
Через тринадцать лет тебя убило
Любовью притворившееся зло.
Третий год я на Святой земле.
Третий год покой твой непробуден.
Я все жду, что ты приснишься мне, —
Встреч иных у нас уже не будет.
Я все жду, что ты приснишься мне.
И когда Господь окажет милость, —
Я узнаю, что в ту ночь случилось,
Лишь бы нам побыть наедине.
Тайну смерти знаешь ты один.
Тайна жизни – тайной и осталась.
Ты меня не провожаешь в старость —
Я тебя в разлуку проводил.
Как я хотел бы в прошлое вернуться,
Проснуться вдруг
От раннего звонка.
Услышав голос сына,
Улыбнуться.
Поговорить…
Потом сказать – «Пока».
Не зная,
Что дорога коротка.
Мне очень тебя не хватает,
Но слышится голос в тиши.
И мысли мои улетают
На поиски бедной души.
Я вновь суеверно пытаюсь
Почувствовать в холоде звезд,
Что где-то там прячется аист,
Который мне сына принес.
Сегодня ты приснился мне.
И крикнул весело – «Есть повод…»
О, Господи! Хотя б во сне
Тебя увидел я живого.
Тебя увидел я таким,
Каким ты был на самом деле.
Любил футбол… Ходил в «Пекин»,
Где вы с ребятами «гудели».
Любил ты сына и жену,
Возил их в августе на Каспий.
И далеко бросал блесну,
И не любил ни ссор, ни распрей.
Ты был романтиком во всем.
Не жаловал житейских тягот.
И жизнь крутилась колесом.
И ты в нее был шумно втянут.
Красив, улыбчив и остер,
Ты был душой любых компаний,
И мог разжечь в грозу костер,
И дать взаймы, и правдой ранить.
Сегодня ты приснился мне.
И на какое-то мгновенье
Остались мы наедине…
И вдруг растаяло виденье.
Я в память собираю по крупицам
Подробности всех наших прошлых встреч.
Пускай в стихах твоя судьба продлится,
Коль жизнь тебе я не сумел сберечь.
Мы никогда не встретимся с тобою,
Мир рухнул вдруг на горьком рубеже.
И каждый день во мне наполнен болью,
И дней иных я не дождусь уже.
Но, может быть, кому-нибудь поможет
Страданьем напоенная строка.
И чей-то сын почувствует, быть может,
Что мать к нему уже не так строга.
И что отец теперь не сильно занят,
И время есть сходить в кино вдвоем…
Как часто наше невниманье ранит,
Как поздно это мы осознаем.
Пятый год как нет тебя со мною.
Только начал жить —
Уже итог.
Видно, суждено так…
А с судьбою
Безнадежны компромисс и торг.
Принимаю жизнь, как наказанье,
Как неискупленную вину…
Ни молитвами и ни слезами
Я былое наше не верну.
И чем больше времени проходит,
Тем необъяснимей твой уход…
Ничего вокруг не происходит.
Ничего не происходит – пятый год.