Глава седьмая, в которой мы наблюдаем свидание на кладбище

На следующий день, срезав ветку с ивы в саду, я отправилась в деревню, на могилу Элиота.

Заключение стражи было быстрым и гласило, что покойного убил крупный волк. На похороны я не успела: матушка была против того, чтобы я ехала куда-либо – вот ещё придумала, портить себе настроение, когда надо готовиться к вечернему балу в Грейфилде! – но отец решительно пресёк её возражения. Та уступила и даже не особо ворчала. Похоже, вчерашний разговор с Томом действительно её умилостивил.

Конечно, непутёвая дочь ведь оказалась не так безнадёжна, как она думала.

Кладбище располагалось за околицей деревни, некогда названной Хэйл, неподалёку от храма Великой Богини. Мне пришлось немало поплутать между мшистых покосившихся памятников, чтобы найти свежую могилу. Небольшой курган из камней высился подле самой кладбищенской ограды, за которой расстилались вересковые поля вокруг Хэйла, рядом с памятником, украшенным короткой надписью: имя Элиота, годы жизни и подпись: «Верный и преданный слуга». Буквы обрамлял орнамент из листьев бузины, символа смерти и нового рождения, а на кургане лежали ветви ивы, первого дерева творения, и листья плюща.

Мне с детства казалось забавным и немного жутким, что плющ украшал как похороны, так и свадьбы. Всегда зелёный, он символизировал бессмертие природы и человеческой души и одновременно – вечную любовь.

Возложив свою ветку на грубые серые камни, я сомкнула опущенные руки, молча глядя на надгробие.

Возможно, всё дело было в том, что я не видела тела Элиота, – но мне трудно было поверить в его смерть. Казалось, старый конюх уехал куда-то, а этот камень с его именем – простой памятник, напоминающий о том, что он когда-то жил в этих краях.

Что ж, в каком-то смысле он действительно уехал.

Путь до потустороннего мира недолгий, но неблизкий.

– А, мисс Лочестер!

Вздрогнув, я подняла голову.

Неторопливо подъезжая к ограде со стороны полей, под серым небом, вновь грозившим надвигающимся дождём, мистер Форбиден смотрел на меня с насмешкой и любопытством. Чёрная лента в его волосах вилась на ветру, не по-весеннему холодном.

– Кого навещаете? – осадив коня, осведомился он.

– Элиота. Наш конюх. – Я сглотнула ком, внезапно приглушивший мой голос. – Он умер… вчера.

Мистер Форбиден, спрыгнув наземь, похлопал коня по боку. Спокойно перешагнув через низкую ограду, сложенную из неотёсанных булыжников, встал рядом со мной.

Рассеянно поигрывая хлыстом в руке, посмотрел на памятник.

– Соболезную, – сказал он просто.

Сморгнув так и не пролившиеся слёзы, я искоса посмотрела на него. Ни во взгляде, ни в лице, ни в голосе «корсара» не было насмешки: зрелище, которое я видела, наверное, впервые.

Что он здесь делает? Просто ехал мимо, направляясь в Хэйл? Или сделал то, о чём я не раз читала: поддался частому желанию убийцы навестить могилу собственной жертвы?

– Как вы? – помолчав, осведомился мистер Форбиден. – Поздравить вас с тем, что вы успешно увеличили свои шансы остаться старой девой, или посочувствовать по поводу скорой свадьбы?

Привычные язвительные нотки, вновь скользнувшие в его интонации, почти успокоили меня – в отличие от их исчезновения до того.

Я не ответила. И не столько потому, что мне казалось неприличным вести подобные разговоры над могилой Элиота – я предпочитала думать о Томе и нашей мнимой помолвке, нежели о том, что лежит под камнями передо мной, – сколько ввиду ожидаемой реакции на правдивый ответ.

Но он, конечно же, угадал этот ответ и без моей помощи.

– Второе, судя по вашему виду и молчанию, – безжалостно заключил мистер Форбиден. – Значит, вас всё же подкупили. Прискорбно. Позвольте угадать: трагические намёки на то, что без вас счастливый жених не сможет жить? Обещания, что даже в браке вас ни в чём не будут неволить и дадут развод по первому требованию?

Я изумлённо посмотрела на него:

– Вы…

– Откуда я это знаю, хотите спросить? – Он иронично подпёр подбородок рукоятью хлыста. – Если б мне захотелось расставить силок дикой птичке вроде вас, я говорил бы ровно то же самое.

Я опустила голову, вспоминая мысли, посетившие меня во время вчерашнего разговора с Томом.

Смешно, но когда я думала, что сказал бы о моём согласии мистер Форбиден, я предполагала именно это. Ведь то же самое твердил мне мой собственный разум.

Нет, я не должна сомневаться в Томе. Сомневаться в друзьях – предавать не только их, но и себя.

– Ваш отец заезжал ко мне вчера. Благодарил за то, что я спас вас от ливня и помог доставить домой, – не дождавшись моего ответа, отвлечённо заметил хозяин Хепберн-парка. Краем глаза я видела, как его конь смиренно жуёт что-то за оградой. – Славный человек. Наверное, мне было бы стыдно его обманывать, не считай я ложь во спасение безусловным благом, которого не стоит стыдиться. Но, боюсь, теперь мне всё же не отвертеться от ужина.

– Праздничного, полагаю?

– Да, я почту своим присутствием сегодняшний бал в Грейфилде. Воспользуюсь прекрасной возможностью познакомиться со всеми дражайшими соседями разом. Надеюсь, не слишком испорчу тем самым праздник вашей сестрице… Судя по тому, что рассказывал ваш отец, её последний день рождения под родным кровом постараются сделать незабываемым.

– Мы даём балы каждый год, – зачем-то заметила я, не зная, правильно ли истолковала его слова, но сочтя за нужное опровергнуть намёк, который мог в них прозвучать. – Наш доход не так скромен, чтобы мы не могли себе этого позволить.

– Рад это слышать, – невозмутимо откликнулся «корсар». – Уверен, жизнь без них казалась бы вашей сестре совсем невыносимой. Надеюсь, её избранник привезёт её в Ландэн. Она немало позабавит тамошних дам своим провинциальным шармом.

– Если вы так презираете провинцию, мистер Форбиден, зачем же вы купили Хепберн-парк?

Это было до безобразия непристойно, но я чувствовала, что моя грусть развеивается, уступая место уже знакомому веселью.

Мы стояли над могилой человека, чья смерть глубоко меня опечалила: я, которую этим вечером во всеуслышание нарекут невестой лорда, и чужак, сыпавший в адрес моих родных остротами, неподобающими джентльмену. Чужак, которого я подозревала в странных и страшных вещах, чужак, который мог быть повинен в смерти Элиота. Однако каждая наша встреча, каждое его слово заставляли меня чувствовать себя так, будто в затхлый склеп, которым пытались обернуть мою жизнь, ворвался свежий ветер, пьянящий нотками морского бриза.

Аромат свободы.

– Презираю? Отнюдь. В определённых обстоятельствах приятно насладиться чистыми, незамутнёнными вещами, как раз такими, как местные пейзажи или чей-то девственный ум. Да и истинные сокровища, нежданно обнаруженные там, где ты не думал их найти, радуют вдвойне. – Он с улыбкой легонько ударил хлыстом по своей ладони, снова скрытой чёрной перчаткой. – Зато вы, полагаю, с большой радостью променяли бы все танцы на компанию ещё одной интересной книги, и общество вашего коня да ветра в поле вам предпочтительнее того блестящего собрания, что предстоит сегодня.

– Почему вы так думаете? – спросила я, уже не удивляясь его безусловной правоте.

– Ибо я предпочёл бы его же. Боги, к их чести, сотворили коней так, что от тех не услышишь ни глупостей, ни фальшивых любезностей. Жаль, что их предусмотрительности не хватило на подобную щедрость по отношению к людям.

Несмотря на все попытки сохранить внешнюю невозмутимость, уголки моих губ всё-таки дрогнули в предательском намёке на сдерживаемый смех.

– Боюсь, мистер Форбиден, тогда бы вы лишились сейчас и возможности, и повода излить свой яд в беседе, после и ради которой я готова вытерпеть куда более скучные разговоры, предстоящие мне сегодня вечером.

Хлыст застыл в мужской руке – и, глядя на меня, хозяин Хепберн-парка сжал в пальцах чёрную кожаную бляшку на его конце. Чуть сощурился.

– А вас, гляжу, мой яд скорее привлекает, чем отпугивает, – бесстрастно проговорил он.

От выражения его разноцветных глаз моя улыбка погасла, а веселье растворилось во внезапном, непонятно с чего зародившемся волнении. Мне нестерпимо захотелось отвести взгляд – но я не отвела, несмотря на жар, вдруг приливший к щекам. Наверное, больше из упрямства, чем из чего-либо ещё.

Пару секунд мы смотрели друг на друга. Затем мистер Форбиден воздел палец к небу: не то назидательным, не то предостерегающим жестом.

– Осторожнее, мисс Лочестер. – Он резко опустил хлыст, и его мягкий голос окрасили странные низкие нотки. – Аромат ядовитых цветов пьянит, однако, если чересчур ими увлечься, последствия будут плачевны. – Отвернув голову, он кивнул на могилу; когда перекрестье наших взглядов разорвалось, я испытала странную смесь облегчения и разочарования. – Так что стряслось с бедным стариком?

Вопрос резко меня отрезвил.

– На него напал волк, – медленно произнесла я, пытливо вглядываясь в лицо собеседника, стараясь уловить в нём подозрительную перемену.

Он вскинул бровь:

– Волк?

В этом движении не читалось ничего, кроме вежливого удивления.

Впрочем, если бы он, будучи оборотнем, не умел притворяться, Инквизиция явилась бы по его душу давным-давно.

– Да, – подтвердила я. – Большой волк.

Глядя на могилу, мистер Форбиден коснулся хлыстом надгробия.

– Как удивительна и внезапна жизнь, не правда ли, мисс Лочестер? – отстранённо молвил он. – Ещё совсем недавно этот старый добрый малый дышал и, полагаю, даже не думал умирать, а сегодня лежит тут и, вероятно, немало веселит богов удивлением по поводу данного факта. Люди такие смешные в своём вечном наивном эгоцентризме. – Концом хлыста он обвёл один из бузинных листьев, высеченных на камне. – Вы ни разу не пытались представить мир, в котором нет и никогда не было вас?

Вопрос был неожиданным и внезапным. Таким внезапным, что я почти помимо воли тут же попыталась это вообразить. Что я никогда не рождалась, что сейчас меня нет там, где я стою, – а между тем всё идёт своим чередом: солнце, вставшее утром, пробивает сквозь тучи свой угрюмый свинцовый свет, ветер ластится меж могил, оглаживая серебристые листья ивы, а мой собеседник смотрит на существующую вместо меня пустоту.

У меня получилось всего на один миг.

Ощущение было настолько странным, что у меня закружилась голова.

– Любопытный опыт. – Конечно, мистер Форбиден наблюдал за мной, и моя попытка не укрылась от его пугающей проницательности. – В сравнении с масштабами Вселенной люди немногим больше бабочек-однодневок, однако в своих головах они – её неизменный центр. Весь мир вертится вокруг них, солнце и луна сопровождают их по небосводу. В нас природой заложено поразительное самомнение, наше сознание устроено абсолютно эгоцентрично, но гордыню почему-то считают грехом. – Он пожал плечами: – Забавно, что ни говори.

Я задумчиво изучала взглядом его профиль: высокий чистый лоб, который редкими параллельными ниточками прорезали морщины, ироничный излом тёмных бровей, тонкий нос, самую капельку загнутый книзу, заставляющий вспомнить о хищных птицах. Морщины легли и вокруг этого носа, прочертив на лице две глубокие складки, убегавшие вниз к уголкам губ, и у разноцветных глаз, спрятавшись там тонкой сеточкой. Это было лицо человека, который действительно повидал очень и очень многое, и бо´льшая часть этого «многого» была тем, что не могло не оставить после себя хмурый морщинистый след.

Удивительно. Он не был молод. И совсем не походил ни на благородного рыцаря, ни на прекрасных принцев из сказок.

Тогда почему он кажется мне привлекательнее всех мужчин, что я видела в жизни, включая Тома, которого проще простого представить на белом коне, в золотой короне и сияющих доспехах?

– Вы совсем не любите людей, мистер Форбиден? – колко осведомилась я, отвлекаясь от странных смущающих мыслей.

– Скажем так: не дай боги, чтобы люди относились ко мне так же, как я к ним. Quod ab initio vitiosum est, tractu temporis convalescere non potest[13].

Sua cuique sunt vitia. Animus superiora capessat necesse est[14], – парировала я. – Жить мизантропом, должно быть, тяжело.

– Не тяжелее, чем юной свободолюбивой максималисткой с головой на плечах, да к тому же весьма привлекательной. – Не глядя на меня, мистер Форбиден усмехнулся: – Сделав вас своей любимицей, ваш отец оказал вам дурную услугу. Он воспитывал вас так же, как воспитывал бы сына, с небольшими поправками на то, что вы всё-таки девочка. В итоге он сделал вашу жизнь куда сложнее, чем если б был к вам столь же равнодушен, сколь к вашей сестрице. Позвольте угадать: с его тайного позволения вы с детства таскали у него газеты, а из библиотеки – «мужественную литературу» вроде Шекспира? Читали запретные для хрупких трепетных дев новости о политике, скандальных разводах и кровавых убийствах, проливали слёзы над историей Ромео и Джульетты?

– Нет. Не проливала, – произнесла я. Даже не комментируя остальное, испытывая забавное удовлетворение от того, что он ошибся хоть в чём-то. – Я плакала о судьбе короля Лира, мне было жаль Макбета, но Ромео и Джульетта оставили меня равнодушной.

Это заставило его снова взглянуть на меня:

– Почему же?

– Я считаю, им повезло, что их история закончилась именно так. Лишь благодаря печальному концу она останется в людской памяти великой историей любви. Если б ничто не мешало им быть вместе… – Я рассеянно повела рукой, пытаясь не выказывать волнения, снова охватившего меня под его пристальным взглядом. – Ромео был ветреным юношей. На тот бал, где они повстречались с Джульеттой, он пришёл, будучи влюблённым в другую девушку, но мигом позабыл о ней, увидев новое хорошенькое личико. Заполучив Джульетту в законные супруги, очень скоро Ромео остыл бы и к ней, и вместо трагической поэмы о несчастных влюблённых мы получили бы весьма некрасивую историю о бедной жене гуляющего повесы.

Он расхохотался, запрокинув голову, но не отводя глаз.

– Вы уверены, что вашей достопочтенной матушке вас не подкинули? Фоморски забавно слышать подобные рассуждения из уст дочери кого-то вроде неё. – Даже когда мистер Форбиден перестал смеяться, широкая улыбка не исчезла с его губ. – Значит, история влюблённых голубков не вызвала у вас особых переживаний, но вы сочувствовали предателю и убийце Макбету?

– Ромео тоже убивал. А Макбет – несчастный человек. Он попался в ловушку пророчества и собственной жены, которая была куда более алчной и властолюбивой, чем её супруг. При других обстоятельствах он мог остаться верным подданным и блестящим полководцем, прославившим своё имя в веках, а не запятнавшим его.

– Как интересно. – Наконец выпустив меня из незримых пут своего взгляда, мистер Форбиден отвернулся, с улыбкой посмотрев на дорогу, по которой к Хэйлу стремительно приближался всадник на каурой лошади. – А что же вы скажете…

Вопрос неожиданно оборвался.

В следующий миг мой собеседник стремительно крутанулся на каблуках, развернувшись прочь от дороги. Я недоумённо посмотрела на него, пытаясь понять причину и этого действия, и его внезапного молчания. Смутно подозревая, в чём она может крыться, внимательнее присмотрелась к всаднику, который уже скакал мимо кладбищенской ограды.

Характерный чёрный плащ из плотного сукна – с длинными рукавами, узким стоячим воротником и отсутствием каких-либо украшений – был более чем узнаваем.

Я озадаченно следила, как незнакомый служитель Инквизиции, прорысив мимо храма, въезжает в Хэйл, чтобы исчезнуть за поворотом деревенской улочки. Вновь посмотрела на мистера Форбидена, который обернулся через плечо, вместе со мной провожая приезжего взглядом.

Недобрым, тяжёлым, почти пугающим взглядом.

– Служитель великого ордена в этом милом местечке, – протянул хозяин Хепберн-парка. – Как интересно.

Я сжала в пальцах тонкую ткань юбки, лихорадочно соображая, что может означать подобная реакция.

Инквизиция уже века хранила наши земли от тёмных сил. В неё входили Охотники, разбиравшиеся со всяческой нечистью, и непосредственно Инквизиторы, охотившиеся на магов-отступников. Форму они носили одну и ту же, но если Охотники всегда были магами, то Инквизиторы – нет: противомагическое оружие мог использовать лишь тот, кто сам не владел магическим даром.

Я не знала, кто сейчас проехал мимо нас, Инквизитор или Охотник.

Но если кто-то стремится скрыть своё лицо от служителя Инквизиции, это в любом случае говорит о многом.

– Вы имеете что-то против Инквизиции, мистер Форбиден? – невинно осведомилась я.

– Мне посчастливилось некогда иметь с ней слишком близкое знакомство. – Хозяин Хепберн-парка коротко поклонился: – Прошу меня простить, мисс Лочестер, но, пожалуй, продолжим беседу в другой раз. И мне, и вам пора готовиться к нашей вечерней танцевальной пытке.

Я наблюдала за тем, как он, вновь перешагнув через кладбищенскую ограду, ловко вспрыгивает на коня.

– Вы хорошо танцуете, мистер Форбиден? – подчиняясь какому-то азартному порыву, задорно спросила я.

Он развернул в мою сторону коня, уже нетерпеливо рывшего землю копытом: животному явно надоело ждать, пока хозяин соизволит продолжить путь.

Лёгкое удивление в разноцветных глазах было для меня лучшим подарком.

– Если хорошо, не танцуйте, – улыбаясь, продолжила я. – Рискуете изменить к лучшему мнение местных дам о вашей скромной персоне и, возможно, даже влюбить в себя парочку, а вы в этом явно не заинтересованы.

Удивление на его лице сменилось неким выражением, больше всего напоминавшим удовлетворение.

– О, не беспокойтесь, – учтиво откликнулся мистер Форбиден. – Если я и буду танцевать этим вечером, то лишь с одной дамой. Её, полагаю, мне можно не опасаться. – Уголок его тонких губ растянула усмешка. – До вечера, мисс Лочестер.

Хлестнул коня – и, сорвавшись с места, помчался по дороге, уводившей прочь от Хэйла.

Я смотрела ему вслед, пока он не исчез на горизонте. Потом, в последний раз взглянув на могилу Элиота, направилась к выходу с кладбища.

Всё любопытнее и любопытнее. Тайны множатся, в отличие от разгадок оных. И я слишком заинтересовалась ими, чтобы отступить.

Я разгадаю твои секреты, «корсар». Я узнаю, что ты скрываешь. Рано или поздно, так или иначе. Пусть это опасный путь – я не отступлюсь.

А пока нас ждёт ещё одна скорая встреча… и, если я правильно понимаю твой характер, этот бал определённо обещает быть интереснее предыдущих.

Загрузка...