Афганыч

Первым появился электрик Веня из Москвы. На безгрешной земле он был единственным, словно ветхозаветный Адам. Имя его было довольно редким, а уж отчество, доставшееся от отца, звучало пожарным колоколом в ночи – Афганыч! Оно вызывало у людей невольный авторитет. По этой причине Афганыч и стал стихийным вождем «аграрного движения».

Афганыч был скор на поступки и соображал резво, но один недостаток всё же имел: эмоции вождя часто опережали словарный запас, и для равновесия он заполнял пробелы перчеными словечками. Недостаток воспринимался соседями спокойно, как смена дня и ночи. Делу он не мешал. К тому же время от времени в рутину дачной борьбы подмешивались вихри таких внезапных председательских увлечений, что всё незначительное блекло.

Сначала был масштабный картофельный флешмоб. В него с помощью кнута и пряника была загнана вся семья. Двадцать соток, отведенные под сельскохозяйственный экстаз, были заполнены упирающимися домочадцами. Воодушевленный Афганыч радовался затее, как дитя, и в состоянии эйфории проморгал зреющий бунт.

Первой взбеленилась разряженная в пух и прах дочь Лёля. Характер у Лёльки был отцовский, и психологический реквизит в виде кнута и пряника превратился в хлам. Все споры отца с дочерью напоминали тушение пожара бензином. Лёлька саботировала всё и кричала, что молодость дана ей не для этого дерьма! И хотя других аргументов у нее не было, через неделю отец устал спорить и сдался.

Правда, воспитательная битва была проиграна не полностью: сын Афганыча, Демьян, пошел в мать. Он был так же терпелив и доверчив, и поэтому остался в огородном окопе.

Будущий офицер УБЭПа Демьян Райков с лютой ненавистью окучивал гряды под присмотром папаши. Его кислая физиономия, висевшая над черенком лопаты, выражала острое недовольство, но попытки побега регулярно тормозило непреодолимое препятствие – грозная фигура отца в выгоревшем брезентовом плаще.

– Давай, давай! Окучивай! Нехрен нос морщить! – звонко щелкал «кнутом» папаня.

Взмокшее дитя смотрело на стройные ножки проезжающих мимо юных велосипедисток и с пронзительной грустью думало: «Копай, блин, копай! Крот я ему, что ли? На золотые посулы повелся! Вот я имбецил…».

Огородная ловушка всякий раз мастерски захлопывалась перед носом у доверчивого Демьяна: папаша так изобретательно сочинял новые заманухи, что сын неизменно покупался. Картофельный конфликт продолжался до тех пор, пока Демьян не встал на собственные ноги и не послал папаню на хрен.

На грядах остались лишь самые сознательные, то есть жена Ульяна. Изо дня в день ее яркий сарафан живописно обрамляла картофельная ботва. Ульяна была ответственной до крайней степени. Помимо огородных дел каждое воскресение она бросала всё и ехала в ближайшую церковь – на всякий случай отмаливать грешного мужа. Довольный муж, улыбаясь, объяснял: «Улька мне комфорт на том свете обустраивает! Ждет меня там полная дольче вита!».

Какая именно вита ждала Афганыча на том свете, было неизвестно, но на этом она крутила им в хвост и в гриву. Афганыч давно бросил пить, но почему-то был единственным, кто с завидным постоянством видел на дачном небосводе неопознанные летающие объекты. Видел в основном ночью, когда выходил покурить на крыльцо. По его словам, «небо манило его до обмирания». Однажды, в момент очередного перекура, перед ним, сотканный из облаков, возник облик распятого Христа. Афганыч бросился за телефоном. Ему хотелось запечатлеть необычное явление и утром предъявить соседям веские доказательства. Но за это время Христос, не дождавшись Афганыча, уже вознесся и оставил его на крыльце в трусах и тапочках.

Единственный свидетель нежданного явления – верный пес Цитрус, отожравшаяся бойцовая псина – не мог сказать ни слова. Надежды на свидетеля не было никакой. Более того, пес регулярно вызывал у хозяина досаду. Несмотря на устрашающий вид, душа Цитруса была нежна, как лепесток розы. Пес любил всю планету. Хозяин пресекал любвеобильные попытки облизать соседей суровой командой: «Сидеть, блин! Не радоваться!».

Цитрус покорно принимал свою зоологическую судьбу. Он нехотя усаживался возле хозяйской ступни, открывшей ему дорогу в неведомый мир астрономии.

Как-то в очередной раз выйдя раскурить бычок, Афганыч снова лицом к лицу встретился с НЛО. Он тут же позвонил соседу Филе. «Вот, вышел во двор и заснял на телефон косяк инопланетян, – возбужденно сообщил Афганыч. – Выйди посмотри, сейчас назад полетят!»

Сосед пил на кухне пиво и выходить хрен знает зачем отказался. Но после, поддавшись на уговоры: «Смотри, смотри, щас над Геркой полетят», всё же вышел, шлепая вьетнамками, и стал напряженно всматриваться в небо.

– Долго пялиться-то? – спросил сосед.



– Жди, ща на спуск пойдут, – убежденно сказал Афганыч.

Но косяк подкузьмил. Он выбрал обходной маршрут и больше над поселком не обозначился. Дачники, уставшие от эзотерической осведомленности Афганыча, подшучивали над ним изо всех сил. И только трепетная художница Алина, жившая за соседним забором, защищала председателя от человеческого бездушия. «Вы не понимаете поэта, – горячилась Алина. – Он наш Есенин. Да, выражается… Но всё же – талант и провидец!»

Действительно, талантам Афганыча не было износа. Следующей страстью стали пчелы, которые пережалили всё живое и мертвое на соседних участках. Время от времени Афганыч выходил к своим любимицам в белом защитном костюме и в задрапированной сеткой шляпе, напоминая высадившегося на Луне американского астронавта. Увидев ряженого Афганыча, сосед Филя всплескивал руками и иронично кричал через забор: «Батюшки! Никак приземлились?!».

Ульи размещались вдоль дорожки, ведущей к реке. Чтобы искупаться жарким полднем, всем членам семьи Афганыча, включая собак, приходилось пробираться к калитке под «снайперским огнем». Пчелы держали под прицелом всех входящих и выходящих. Лучшей охраны невозможно было придумать. Но если собаки умели различать своих и чужих, то пчелам это было по барабану. Их охранная деятельность распространялась на всех без разбора – как на соседей, так и на членов семьи. И в первую очередь на самого Афганыча. Табличка со страшной оскаленной собачьей мордой на заборе, в сравнении с эффективностью пчелиного роя, была глупой фитюлькой. Ближайший сосед Афганыча, Филя, после каждого вылета пчелиной эскадрильи напоминал накачанную силиконом фотомодель и, стоя у зеркала, изрыгал свирепые ругательства.

– Овчарки афганские! – еле открывая разбухший рот, мычал Филя. – Падлы летучие! Рефлексотерапия драная, блин! Жгут по полной, твари!

– Браво! – услышав ругательства, отзывалась жена. – Неподражаемо! – и, увидев Филино лицо, подбавляла: – Вылитый Мао Цзэдун. С товарищами на отдыхе!

У Фили была жесточайшая аллергия на пчелиный яд, но приструнить рой было невозможно и, каждый раз выезжая из города, Филя тревожно спрашивал жену:

– Барышня! Супрастин на даче имеется?

– А ты выпей пачку заранее. Так сказать, превентивно! – смеялась супруга.

– Ха-ха-ха! Обхохочешься! – язвительно передразнивал жену Филя, проклиная про себя злобных афганских пчел.

Пролетело года два и, к радости соседей, пчеловодство схлопнулось в голове Афганыча в легкое воспоминание. Возникли яростные гонки на всем, включая садовые тачки. А попутно из-под тяжелого груза идей вырвалась неожиданная страсть с фермерским обертонам – разведению элитных кур. Между ними были кролики, но Афганыч не вынес двух вещей: кроличьей прожорливости и сексуальной распущенности без мгновенного экономического результата. Кролики мелькнули в ряду азартных игр неназванной кометой. «Ну что ж, – с досадой думал Афганыч, – шакал я последний, провалил задание! Ну ладно, раз так, буду из пеструх жар-птиц делать…»

Птичья экспозиция собиралась с учетом мировых стандартов. Афганычу не нужны были рядовые несушки. Ему нужны были живописные красавицы, несущие золотые яйца. А по праздникам – яйца Фаберже.

– Глянь, какие у меня крали, – хвастался Афганыч соседке Неле.

– Вау! Секс-символы! – восхищалась Неля. – Может, щелкнуть их для журнала Playboy?

– Валяй! – сдержанно отвечал Афганыч.

К бизнесу он относился без сантиментов: насыпал зерна, дал пинка под зад, и чтоб через час – яйца в корзину!

Но куры Афганыча любили красивую жизнь. Они с удовольствием позировали перед Нелиной камерой и вальяжно расхаживали по двору. С яйцами же возникла проблема. Несмотря на жилье повышенной комфортности, они не собирались оправдывать ничьих надежд. Они вели паразитический образ жизни. «Да что ж такое! – эмоционально думал Афганыч. – Я этим нафуфыренным паразиткам – всё, а они только хвостами вертят?! Где же, едренть, гармония?»

Гармония ждать себя не заставила. Дом Афганыча находился вблизи леса, и упитанность нафуфыренных паразиток однажды отметила лисица. Проблема начала наращивать нервные обороты. Сначала, не понимая куда деваются куры, Афганыч ставил к стенке бедного Цитруса. «Где куры, я спрашиваю, оболдос?!» – грозно изобличал Афганыч пса, всеми способами унижая его собачье самолюбие.

Пес виновато поджимал уши и хвост, но никак не мог въехать в суть скандала. Но как-то в очередной раз выйдя покурить, Афганыч застукал рыжую сволочь на своей территории. Схватив дрын и перемежая свой бег отборными выкриками, он ринулся наперерез воровке. Но в народе недаром существует поговорка: «Хитрая как лисица». Именно эту черту характера и применила лиса к простодушному Афганычу. Последнее, по чему он попытался долбануть березовым дрыном, был кусок облезлого хвоста, мелькнувшего в дыре под глухим забором.

Афганыч вернулся к курятнику, посмотрел на безмятежно кудахтавших птиц и, яростно плюнув, презрительно припечатал кур: «Дуры, вашу мать!».

С этого момента Афганыч к курам охладел.

– Забирай мой яйценосный бизнес! – как-то сказал он жене. – Не могу я с идиотками дело иметь!

– Yes, sir… – вздохнула Ульяна, приложив руку к козырьку бейсболки.

Бизнес она вела образцово. Лечила квочкам насморк, выводила блох, стряпала какую-то экологическую бурду, а потом садилась рядом на корточки и долго уговаривала поесть Христа ради. В общем, делала всё то, что Афганычу было что совой об пень. В итоге куриный бизнес начал медленно «расправлять крылья». Пока жена торговала яйцами – по цене и вправду золотыми, – муж вынашивал в голове бальзаминовские проекты.

И однажды, на фоне невозможных разочарований, суровая мужская мечта услышала зов председателя. На шинах с красноречивым названием «Болотная Ведьма» в его бурную жизнь въехал брутальный раскосый друг – японский квадроцикл, деловые отношения с которым заполнили сердце хозяина. «Японец» давал всё, что нужно настоящему сельскому альфа-самцу: скорость, адреналин и авантюру. Афганыч даже записался в местную команду первопроходцев.

– Мой конь! – хлопая по железной заднице, радовался Афганыч. – Из села Кукуево.

Зимой он приспосабливал к любимцу бульдозерную лопату и с громким стрекотом рассекал засыпанные дачные дороги, не забывая взимать гонорар за выполненную работу. За ним кружевным веером взметался снег. «Эх! Наступит лето, прилажу к днищу баскетбольные мячи. Будет упоительно! Поплывет моя железяка, как утица!» – радостно говорил Афганыч, видимо, вспомнив рифму к селу Кукуево.

Он сдержал слово. Правда, транспорт часто опрокидывался, пытаясь утопить хозяина, но Афганыч, словно человек-амфибия, и на дне чувствовал себя прекрасно.

– Да там самое глубокое место – мне ровно по горло, – уверял Афганыч.

– Так ходи пешком, на фиг тебе железяка? – удивлялась соседка Соня.

– Дуры вы, бабы! – в свою очередь изумлялся председатель. – Вечно вы край теряете! Ощущение такое, что вы мозгом принципиально не пользуетесь. Вы для каких целей его бережете?

– Ну-ну! – обижалась Соня. – Ты прям у нас Понимало Великое! Прям так у вас у всех на лбу знак качества и стоит! Пойди, выпей валерьянки. И закуси! Может, успокоишься!

Афганыч безнадежно махнул рукой и поспешил в сторону квадроцикла. Отныне всё было заброшено, были заброшены даже намеки на замыслы, уводившие «друзей» с совместной непроходимой дороги. Теперь во всех делах равноправным напарником был его неказистый товарищ, его конёк-горбунок, на которого он буквально молился и от которого каждый день ждал чуда. И дождался…

В один замечательный солнечный день, прочесывая траву в непроходимых лесных чащах, Афганыч с командой таких же фанатов обнаружил «вход в четвертое измерение». Люди, жившие в затерянной деревне, никогда не ведали ни об электрификации всей страны, ни о газовых магистралях, ни о дорогах. Впрочем, последнее в России неудивительно. Озарение залпом рвануло в голове Афганыча – шины «Болотная Ведьма» преодолели барьер времени! «Тихо, мил-человек!» – ошалело одернул себя Афганыч, увидев метафизические домушки.

Механизированная команда во главе с Афганычем встала в колонну и дернула по болоту вокруг деревни. Квадроциклы рычали и увязали в хлюпающей топи.

– Стой! – вдруг резко крикнул Афганыч.

Со стороны «параллельного мира» на них плечом к плечу шли старушки с вилами в руках. Самая щуплая резво подбежала и двинула ближайшего первопроходца вилами по хребту. Такой прыти от «четвертого измерения» Афганыч не ожидал.

– За что, бабуль? – обиженно спросил он.

– Мальчик! – вежливо ответила старушка оторопевшему пятидесятисемилетнему мужику. – Вы тут играете, всё своими тракторами расхерачили, а мы живем. У нас тут клюковка растет. Валите-ка отсюдова, пожалуйста!

– Вот те на! Мы же с мирной миссией, – возмутился Афганыч, но квадроцикл развернул. – Во дела! Бабуля «из портала» вышибла! А ведь раньше я с кем угодно мог договориться!

И это была правда! Афганыч мог наладить диалог с реликтовыми гуманоидами, с человекообразными обезьянами, с дебилами и самодурами. Он никого не боялся.

Был только один человек, который умел скрутить в бараний рог любого. Прозвище человека было Барин. В момент, когда Барин уволил очередного таджикского «Тимура» со своей строительной командой, по инерции он решил сделать Афганыча недорогим холопом. Но не тут-то было! За каждый чих Афганыч выставлял Барину смету.

– Хрена с два! Чо за прыжки на батуте? – щурил глаз Афганыч. – Я все команды в блокнот записываю.

В этом блокноте зоркий барский глаз обязан был ставить виртуальную резолюцию. Проблема была в том, что в час расплаты Барина пробирала глубочайшая амнезия. Он уверял, что фронт выполненных работ всегда оказывался меньше глобальной картины в его воображении. Но сломить Афганыча было непросто, в деле бюрократии на посту председателя он съел не просто собаку, а породистую бойцовую стаю. Переломить Барина также не представлялось возможным. Барин командовал жизнью и понимал, что имеет на это полное право.

Загрузка...