Лили, хоть и не задумывалась, как лучше упасть: на спину или на живот, – и глазом не моргнула, как уже лежала ничком, вытянув руки вперёд. Волчок – небольшая собака, но его зубы, клацающие совсем рядом, будто в замедленной съёмке, казались огромными. Такие запросто оставят без пальцев, носа, глаза. Удивительно, как молниеносно работал мозг, как машинально она принимала решения, как привыкала к опасности. И это был Волчок, который её любил.
Перед глазами что-то мелькнуло, блеснул на свету металл, и Мышонок неожиданно запрыгнул ей на нос, а Волчок с воем отступил, на белом линолеуме краснели капли крови, и пёс неуклюже возил лапой по морде.
– Лишился меча! – сообщил Мышонок. – Похоже, в шерсти застрял! Зато не зря!
Лили встала и заскользила к дырке в двери. Мышонок спрыгнул на пол. Пёс выл от боли, скулил, лаял.
– Надо уходить, – решила Лили. – Столько шума.
Сейчас явятся призраки. Двойники её родителей. Сердце стучало словно заведённый до предела метроном, с бегунком в верхней половине, тикающий очень быстро, слишком быстро.
Лили играла на рояле в оркестре, там же выступала Скарлетт, а Руби была на подпевках, отчего страшно расстраивалась.
«Но, слава богу, не солисткой, – всегда думала Лили, – а то бы расстраивалась публика».
Всё это, казалось, происходило давным-давно, ещё до того, как подруги начали буквально шарахаться от неё как от чумной.
Она выбиралась почти на ощупь, боясь того, что может увидеть, пока не добралась до дверцы и толкнула её. К счастью, та взлетела в ночь, потому что замок работал только в одну сторону – не важно, кто выходил из дома, важно не впустить никого снаружи, – и Лили ощутила холодный ветер, дувший в лицо.
И тут она вспомнила.
– Записка!
– Что? – спросил Мышонок у неё за спиной.
– Мамина записка, – шепнула она. – Я хотела её найти.
– Где она?
– Бабуля говорила, что на кухне. На столе.
– Ладно, – сказал Мышонок. – Пойду добуду или погибну.
Он отдал ей лапкой честь – и был таков, проносясь по полу к двери.
– Погоди, – сказала она вслед. – А что, другого выбора нет?
Но её голос затих, и предложение погасло, словно свеча на сквозняке, когда из прихожей раздался звук.
– Что-то собака разошлась не на шутку.
Голос был отцовский. Сердце Лили словно раскололось пополам: и хотелось обнять отца, и убежать куда глаза глядят.
– Может, опять девчонка пытается войти, – сказала за дверью мать. – Если так, поймай её.
– Ладно, поймаю.
Вроде отцовский голос. Но нет, непохоже. Холодный и плоский, как керамическая плитка.
Лили, кряхтя, нырнула сквозь дверцу, оцарапав себе живот, и приземлилась на сырой гравий снаружи. Она отошла в сторону и спряталась в темноте за бочкой для дождевой воды.
Мышонок остался в доме. Внутри. И это беспокоило Лили. Хотя познакомились они совсем недавно, ей не хотелось, чтобы с ним что-то случилось.
Она ждала, что вот-вот в кладовке загорится свет, что окно над головой станет ярко-оранжевым прямоугольником во тьме, однако ничего такого не случилось. Только слышала, как двойник отца вошёл в комнату, звук открывающейся двери и его шаги по керамической плитке, но, похоже, света ему не требовалось. Он и так всё видел.
– Беги, Мышонок, беги, – сказал стоявший на карнизе Ворон, наблюдая за тем, что происходит внутри.
Лили прижалась к стене.
– Ой, только не это! – воскликнул Ворон, переминаясь с ноги на ногу.
Шаркающий звук.
– Нет, нет, только не веник, – взмолился Ворон.
Внутри кто-то пронзительно взвизгнул, должно быть, от страха.
– Беги в другую сторону, – велел Ворон Мышонку.
Можно подумать, что тот слышит. Это было похоже на то, как папа Лили разговаривает с футболистами во время матча, транслируемого по телевизору.
Нет, она этого не вынесет. Лили расслабилась, разогнула колени и подняла голову, стараясь заглянуть в нижнюю часть окна. Она увидела отца или двойника, похожего на отца, танцующей походкой двигающегося по кладовке. Он крутил обеими руками веник на длинной ручке и яростно подметал пол, а там – маленького суетливого Мышонка, пытающегося увернуться от щетины.
Но этот папа был проворнее, быстрее, чем её настоящий, который время от времени по воскресеньям ездил на велосипеде в булочную за круассанами и называл это зарядкой. Веник метался и мотался, гоняя Мышонка по полу, как заколдованная метла из сказки. Чёрные глаза призрачного отца тускло мерцали, будто гранёные, а не круглые. Тут Лили поняла: это угольки. Глаза снеговика.