Десяти минут хватило на то, чтобы малыши наелись. Еще столько же мы потратили на умывания, переодевания, а затем карапузики уснули, каждый на своей отдельной кроватке.
Поправив на Поле съехавшее одеялко, погладила по маленькой ещё по детски пухлой ручке, уютно покоящейся на подушке, словно пригретая солнцем задремавшая ящерка.
Выдохнула, чувствуя, как боль за все пережитое вновь протягивает свои когтистые лапы к моим внутренностям, готовясь терзать все, что есть внутри меня, в попытке добраться до самой сути и уничтожить, а если нет – то хотя бы покалечить.
Невидящими от накативших слез глазами оглядела комнату. Просторная, к этому я уже успела привыкнуть. Дарклай дал мне многое, но больше он забрал, шагнув в эту проклятую чёрную дыру…
Опустилась на ковёр, расстеленный на полу, и, свернувшись калачиком, уткнулась в подтянутые к груди колени. Было так больно, что на мгновение промелькнула мысль… желание, чтоб вовсе не было той встречи на зеленом поле Стадиона… Но мгновение пролетело, а я осталась с пустотой в груди, которую медленно пожирало гудящее синее пламя…
Космический придурок…
Сейчас бы я с удовольствием зарыдала в голос, хотелось выплеснуть все это из себя, потому что столько живое существо не может в себя вместить – столько ненависти, боли, отчаяния, сожаления, страха, надежды и любви… Это все разрывало на части.
Открыла рот, в беззвучном крике. Слезы, сопли… насколько же все плохо, если я себе позволяю такое?
Я лежала, безвольно раскинув руки, и рассматривала замысловатые узоры, вырезанные неизвестным умельцем на камне высокого потолка. Желание рвать и метать давно сошло на нет, так же, как и мои беззвучные рыдания в коленку. Теперь даже как-то стало спокойнее что ли. И я просто лежала на полу, почти не чувствуя своего тела. Просто рассматривала этот потолок, позволяя мыслям течь по давно уже заученному кругу, постоянно спотыкаясь на Дарклае, замирая и начиная вновь:
Что вообще нужно кошаку?
Зачем ему я и дети?
Где мы и как отсюда выбраться?
Знает ли о случившемся Камэла?
Если знает, то все ли с ней в порядке?
И что нужно сделать, чтобы продержаться до возвращения Дарклая?
Дверь в комнату приоткрылась. Нет, я не увидела, почувствовала и тут же вскочила мягко на ноги. Благодаря эргокамере от знакомства с кевларой не осталось и следа, я снова обрела привычную свободу движений.
В комнату заглянул кошак. И я сделала шаг назад, но вспомнив, что за спиной дети и отступать некуда, остановилась, скрестив руки на груди и пытаясь не показывать страх, что шевелился внутри при одном только намеке на опасность, которая могла бы угрожать карапузам.
Но кентанец ничего не говорил. Словно вознамерился поиграть в гляделки, долго буравил меня своими желтыми глазами, потом распахнул дверь и кивнул, вроде «выходи».
Обернувшись, оценила обстановку. Малыши спали, мирно посапывая. Проспят ещё часа два, не меньше. Надеюсь, я успею вернуться. Вздохнула и вышла из комнаты, не зная, чего ждать, и мысленно готовясь ко всему сразу.
Кентанец прикрыл дверь. И коротко бросив – «пойдём», пересек игровую и вышел в коридор.
Поплелась следом. И дальше по коридору. Мимо портретов и высоких окон. На этот раз кентанец не тормозил, шёл быстро, поэтому на осмотреться времени почти не было.
Вот что странно, вроде замок, а как-то безлюдно.
Кошак открыл очередную дверь, как оказалось в какое-то подобие кабинета с космическими картами на стенах, большим столом, уже привычным высоченным окном, занавешенным глухой чёрной занавеской, и светонепронными лампами, парящими по углам комнаты. Не то чтобы темно, но как-то мрачновато. По сравнению с остальными помещениями, в которых мне уже пришлось побывать.
Кошак закрыл дверь и, пройдя к столу, опустился в тёмное с высокой спинкой деревянное кресло. Иноземец с его белыми волосами и бледной кожей казался в этом обиталище теней и мрака каким-то чужеродным объектом. Лишенным жизни и тепла. Понятно, почему везде так светло и столько красок…
Поправив на себе балахон, который, кстати сказать, был темно-красного цвета крови. Мне не нравилось, но я многое могу вытерпеть, так что неприятный цвет в одежде – пфф…
Кентанец все также молчал, и от этого становилось крайне не по себе. Сам же настаивал на разговоре.
– Что с Пиксли? – не дожидаясь пока мне предложат присесть, прошла пару шагов и опустилась в громоздкое мягкое кресло, стоящее у стены недалеко от входной двери.
– Спит, – не отводя желтых глаз, ответил иноземец.
– Что с ним было?
– Акклиматизация, стресс и ломка.
На последнем кентанец как-то криво усмехнулся, а я не поняла, поэтому переспросила:
– В смысле ломка?
– Гебронец вступил в симбиоз с тадакамом. Долгое отсутствие контакта привело к перегрузке нервной системы и сбою в работе пары жизненно важных органов.
– Как? А почему… что случилось с тадакамом? – наконец определившись, задала свой следующий вопрос. Бедный Пиксли. В такое тяжелое время лишился своей отдушины. Вспомнив то, как иноземное растение заботливо укрывало спящего гебронца своими листьями, захотелось залепить невозмутимому кентанцу в лоб каким-нибудь достаточно увесистым предметом. Чем ему безобидное растение помешало?
– То есть такой вид зависимости тебя, тренер Свон, не возмущает, – помрачнев, выдавил белобрысый.
– Что ты несёшь? – не сдержавшись, прошипела я. Сразу вспомнился эта наша стычка в коридоре Стадиона по поводу розового сахара и моих детей, едва не лишившихся из-за этого жизней. – Как ты можешь сравнивать, ради этого никто не умирает!
– Так сказал Дарклай, – усмехнувшись, прервал меня кентанец.
Я задержала дыхание, стараясь не скрючиться на глазах у этой сволочи от боли, что живым огнём разлилась в груди в ответ на прозвучавшее имя.
– Конечно, ты же веришь всему, что он говорит. Но знай, на Гвео эти твари живут в симбиозе с капонаку, милыми аборигенами, населяющими эту зеленую планету. Такое поведение обусловлено особенностью развития гвеонцев, которые, к сожалению, не могут самостоятельно контролировать психологические процессы своего недоразвитого тела. Едва капонаку рождается, ему выбирают тадакама, и этот союз должен продлиться всю жизнь, ведь тело гвеонца не примет нового тадакама. Когда среди многочисленных рас стало известно об удивительных способностях растения, многие стали охотиться за ними. И вскоре этих паразитов стало настолько мало, что сейчас гвеонцы с трудом находят тадакама для очередного новорождённого. Раса капонаку на грани вымирания. Поэтому, Иль, – кентанец протянул мое имя, с каким-то особым извращенным удовольствием, – Наличие здесь свободного тадакама означает лишь одно, что на далёкой Гвео погиб ещё один капонака.
– А кто сказал, что он погиб из-за Пиксли или… Дарклая? Наверняка Дар конфисковал это растение у очередных контрабандистов…
– Хватит, – огрызнулся кентанец. Даже по столу рукой ударил, и я очень понадеялась, что не без последствий. Хочу, чтобы ему было очень долго и очень больно.
Я поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее. Мягко, но сидеть крайне неудобно. Такое ощущение, будто сейчас провалишься в это кресло и там же задохнешься. Может это просто нервы…
Кентанец же встал из-за стола и, обогнув его, уселся на столешницу, скрестив руки на груди, и теперь сверлил меня своими светящимися в полумраке комнаты желтыми глазами.
– Почему ты не спрашиваешь?
– Что? – вяло изобразив удивление, переспросила я.
– Почему я убил Дарклая.
– Потому что ты его не убил, – рассматривая однотонную ткань балахона, отозвалась я. Просто смотреть на эту бледную рожу сил не было, особенно тогда, когда он сам напоминал о том, что сделал.
– Ты все ещё не поняла…
– Нет. Я все прекрасно понимаю. И ты дурак, если думаешь, что Дар перестал существовать только потому, что его больше нет в нашей Вселенной.
Пришлось вскочить, потому что кентанец бросился в мою сторону. Не знаю, на что он надеялся. Может не надо было восстанавливать меня в эргокамере, если были планы убить?
Перевернувшись в воздухе, приземлилась на стол и замерла, готовясь к тому, что предпримет поймавший пустое кресло взъерошенный кошак. Но тот встал, отряхнулся и, повернувшись в мою сторону, как ни в чем ни бывало улыбнулся.
– Прекрасно, тренер Свон. Ты не разочаровываешь.
Теперь иноземец опустился в то самое, неудобное излишне мягкое кресло, а я осталась стоять на столе, не зная, что вообще с этим делать и как относиться к тому, что случилось пару секунд назад.
Одно было понятно – расслабляться нельзя. Поэтому я быстро огляделась и, нащупав взглядом то самое кресло, в котором до этого сидел кентанец, прыгнула на него, а затем и уселась, оценив удобство в меру жёстких сиденья и спинки.
Ещё успела заметить довольное выражение морды лица, возникшее у кошака, а в следующую секунду на моих запястьях сомкнулись стальные браслеты, а амо-поле, загудевшее вокруг, обездвижило мое тело. Мышцы сокращались, пытаясь справиться с зарядом, струящимся по коже, и я вздрагивала не в силах даже слова сказать.
А кентанец поднялся и, преодолев расстояние, разделяющее нас, подошёл вплотную к столу и, опершись на него руками, скривился:
– Я не хотел, но так определенно будет лучше. Без лишних эпитетов, восхваляющих нашего почившего принца чёрной планеты, разговор будет намного плодотворнее и займёт меньше времени.
Я ещё раз попыталась пошевелиться, но осталась сидеть ровно и не моргая, словно манекен.
– Мы на Кентане. Но, я думаю, ты уже догадалась.
Произнося это, иноземец обошёл стол, присел на корточки передо мной и заглянул в глаза.
– Я наследный принц и я должен унаследовать Кентан. Но мой отец давным-давно заключил договор с отцом Дарклая о том, чтобы могущественный клан Лордока обеспечил охрану вымирающей расы. Понимаешь, мой отец хотел прожить свою жизнь тихо и максимально комфортно, а дальше… его мало волновало.
Замолчав, кошак потянулся и убрал прядь волос, которая упала мне на глаза. А я даже поморщиться не могла… он улыбнулся, как-то зло. А потом продолжил:
– Все бы ничего, но взамен за обеспеченный мир, отец пообещал весь Кентан, конечно, только после его смерти. И вот, милый папа лежит на смертном одре, а великий владыка Лордока уже решил кому из его чад отдать очередную ничего не значащую для него планетку. Иль, ты знаешь, что у Саркорая были ещё дети, помимо Дарклая. Точнее один…
Кентанец повёл носом, втягивая воздух, и скривился:
– Ты все ещё воняешь. Но запах скоро выветрится, – сообщил иноземец. Помолчал, а потом продолжил: – И все же, какая он мразь, когда ему что-то надо. Он же так и не сказал тебе, да, тренер Свон?
Не знаю, насколько мне хотелось знать, что же мне не сказал Дарклай. Из уст этой белобрысой сволочи все равно не услышу ничего хорошего. Но я все так же не могла двигаться, а кентанец наклонился ближе, провёл кончиками пальцев по моей щеке. Потом пальцы спустились по шее вниз к вырезу в балахоне и замерли, впиваясь в кожу и продавливая кость грудной клетки.
– Насколько быстро билось твое сердце, когда он касался тебя? – желтые по кошачьи сузившиеся глаза сосредоточились на моих губах, а мне стало настолько тошно, что в моих глазах потемнело. Неужели все так банально? Кошак просто хочет меня? Ненависть растворилась, оставив пустоту и почти физически ощутимое отвращение. Губы иноземца замерли в каком-то сантиметре от моих, а длинные волосы коснулись кожи, живо напомнив тот момент пробуждения в комнате Дарклая…
А может к гоби все это обдуманное поведение? В голове зашумело от возбуждения, накрывшего разум и тело. От одной только мысли, что не стоит сдерживаться, комната вокруг поехала по кругу и накренилась куда-то влево. Сердце в груди учащённо забилось, в ушах зашумело, а прикосновение амо-поля стали почти не ощутимыми, так что, наклонившись вперёд, я с наслаждением вцепилась зубами в губу кошака.
Иноземец отпрянул и зашипел, зажав повреждённую губу, по подбородку стекала струйка тёмной крови. От неловкого движения пострадавшего кошака кресло упало на бок, и я теперь созерцала кожаные сапоги, застывшие в метре от меня на тёмном ковре
К сожалению, мой восторг от содеянного почти мгновенно попритух, сметенный пришедшим пониманием того, что это такая мелочь, по сравнению с тем, что на самом деле покалеченная душа требовала сделать с этой белобрысой сволочью. Ах, эта сладкая горькая месть…
А потом родилось истинное понимание произошедшего, и я окаменела, не от поля, от мысли – что я натворила? Мои дети сейчас в руках этого повернутого на своём наследстве принца, а я такое себе позволяю!
Дохлый тухлый полуразложившийся…
– И амо-поле на тебя не действует. Следовало ожидать, – видимо, самому себе произнёс кентанец. – А знаешь, тренер Свон, откуда у тебя такая прекрасная приспособляемость абсолютно ко всему? Нет? Эта твоя скорость и живучесть? Мама ничего не рассказывала? Бедняжка Иль, никто не считает нужным говорить тебе правду. И сколько же у тебя друзей, Матильда Рогро Зе Гар? – подняв меня вместе с креслом с пола, прошептал подранный кошак. – А я тебе скажу…
– Не… хочу… знать… – выдавила я сквозь сжатые зубы.
– Ты – дочь Саркорая – правителя самого могущественного правящего клана бывшего ВКМС. Знаешь, что это значит? – сверкая глазами, прошипел кентанец.
Я закрыла глаза, благо и правда оцепенение, вызванное амополем, начинало сходить на нет. Что ещё придумал этот наследный принц? Я дочь Саркорая?!
– Ты его сестра, Иль. Ты спала со своим братцем.
– Бред.
– Нет, Иль. И он знал. Просто не сказал тебе. Как и о многом другом.
В желтых глазах плескалась злость. Иноземец бредил.
– Мне нет дела, до твоих извращённых фантазий, – на одном дыхании произнесла я.
– Спроси у гебронца. Он в курсе. Ты же сможешь понять, если он попытается соврать, – оскалившись, выдал кентанец и, резко выпрямившись, отошёл к стене. – Ты подумай, стоит ли так яро отстаивать светлую память почившего, хотя… вы же родственники…
Улыбка кошака стала шире, но порванная губа напомнила о себе, и кентанец зашипел, прижав пальцы к потревоженной ране.
– Ладно. Свободна. Надеюсь, дорогу запомнила.
Браслеты, отреагировав на голос кентанца, щелкнули, выпуская мои запястья. Я медленно поднялась и, слегка покачиваясь, неуверенно прошла мимо молчащего иноземца.
Я всем сердцем ненавидела кентанца, и не верила ни единому его слову, но…
Дохлый гоби…