Аслан еще раз перечитал сообщение.
«НАМ НАДО ПОГОВОРИТЬ»
И о чем? Чего Жанке еще надо? Разошлись, значит все. Он бы и не стал отвечать, если бы не Локотькова. Верная подруга, приперла его к стене в школе и давай стыдить. Дескать, он поговорить с девушкой боится.
Времени просто жалко. Но если Жанке уж так приперло…
«Вернуться хочет, – подумал Аслан. – Поняла, что потеряла, дура».
Аслан оглянулся. Никого. Дружинники прошли десять минут назад, а казачьих разъездов здесь не бывает. Он вытянул из кармана сигаретницу. Вынул сигарету, сорвал обертку. На воздухе сработал самоподжиг, вверх потянулся тонкий дымок.
Юноша с удовольствием втянул запах. Настоящий табак, никакой искусственной дряни вроде сладкодыма. Он бы курил трубку, но это слишком дорого. К тому же отец почует.
А эти почти без запаха.
«И где Жанку носит?» – он раздраженно оглядел пустой вечерний парк.
И чего она тут встречу назначила? По набережной могли бы пройтись, например.
Аслан потер ноющее плечо – москвич хорошо ногой влепил. Молодец, выкрутился. Все честно – продержался с мячом на брусьях до конца «тихого часа», они его так оттуда снять и не смогли. А за полминуты до конца Денис просто отправил мяч в кольцо – и попал!
Аслан потянулся. На борцовском ковре он бы показал этому прыгуну.
– Привет.
Жанка стояла у качелей, смотрела темными глазами. Первое, что заметил Аслан с самого начала, с первой их встречи – эти глаза. Они тревожили и притягивали, хотелось смотреть на них постоянно. Крупные, темные, блестящие как вишни, он мог взять карандаш и, не глядя на ее лицо, начертить по памяти идеальный, как миндальное зерно, контур.
– Опаздываешь, – хмуро заметил юноша. – Чего хотела?
Жанка села в качели – старые качели на двоих, такой сварной барабан из труб, подвешенный на ободе, в нем две скамейки. Жанка забилась на одну, как птица в скворечник, сжалась.
– Чего молчишь?
Аслан вздохнул, залез на качели, сел напротив. На таких качелях они в первый раз поцеловались. И что, она думает, это что-нибудь изменит?
– Эй, так и будешь молчать? – он шутливо стукнул ее по коленке. – Зачем позвала?
Плечи ее дернулись, она повернула лицо в синюю темноту. Аслан покусал губу, потянулся, провел по волосам. Черные, блестящие, искрятся при свете фонарей, прилипают к ладони. Он пробежал пальцами по ее лицу – легко, раз-два-три, как будто отрабатывал гаммы на пианино. Растер влагу между пальцами.
– Вот ты глупая, да? – сказал Аслан. – Позвала, а сама сидишь, ревешь и сказать ничего не можешь. Я тебе говорил, что так будет? Что ты гордая слишком? А ты…
– Я беременна, – глухо сказала Жанна. Рука у Аслана будто онемела.
– Уверена?
Жанка кивнула.
Аслан соскочил с качелей, заходил по площадке.
– Погоди, погоди, – забормотал он. – Погоди, как беременна…
У него было странное чувство, что ничего не изменилось, а мир перевернулся. Словно где-то в горах прорвало плотину, и к ним несется поток грязи и камней, и убежать невозможно, и она вот-вот накроет, совсем близко, а здесь тишина, здесь все как обычно. Но на самом деле ничего уже нет, все сметено, все живет в долг.
– Ты точно уверена?
– Я три раза проверяла, – шмыгнула носом девушка.
– А как? – тупо спросил Аслан. – Ты что, пошла в лечебницу?!
– Для этого тесты есть, – сказала Жанка. – Так их не купить, но достать можно.
– А… – Аслан потер затылок, потом решился.
– А срок какой?
– Какой надо срок, – Жанна утерла глаза, посмотрела на него. – Боишься, что не твой?
– Я боюсь? Я ничего не боюсь! – разозлился Аслан. – Язык прикуси, да? Откуда я знаю, с кем ты гуляла после меня?
– Ни с кем я не гуляла, сам знаешь! – завелась Жанка. – Дома сидела, блевала. Понять ничего не могла, пока Катька тесты не принесла.
– Она что, знает? – Аслан замер. – Ты кому еще растрезвонила, дура?!
– Вот ты задергался. Боишься, папа твой узнает?
– Слушай, женщина, замолчи, – взвился Аслан. – Иначе плохо тебе будет, клянусь.
Жанна замолчала, но все смотрела на него своими оленьими глазами, лицо ее белым овалом таяло в сумерках – Аслан подошел, запрокинул голову и поцеловал ее.
– Не волнуйся, – шепнул он. – Разберемся. Не бойся. Может быть…
– Что?
– Ну, ты знаешь… можно… говорят… можно убрать его. За деньги. Я узнаю…
Жанка прижалась к нему лицом, заплакала.
– Я не хочу. Не хочу.
Она подняла лицо, потянулась к нему.
– Он маленький, мне его жалко. Он же твой…
– О чем ты вообще? – Аслан оттолкнул ее. – Вас не разберешь. Чего тебе надо? Это все просто, говорят, зуб вырвать больнее. Главное, деньги достать.
– Он не зуб, он твой ребенок, – глухо сказала Жанка. – Не буду.
– Совсем дура, да?! – Мацуев чувствовал, как внутри разгорается злость – на эту бестолковую Жанку, на этого ребенка. Откуда он взялся, почему сейчас?
Отец… если отец узнает. Нет, не узнает.
Аслан шагнул к ней, крепко взял за руки.
– Не буду, не хочу, не буду, – повторяла она. – Не буду. Он мой, ясно? Мой!
– Тихо, тихо!
– Скажи это.
Аслан не понял.
– Скажи, – повторила она. – Ходишь кругами, а сказать боишься. Скажи, чего хочешь. Скажи!
Он отшатнулся, поглядел бешеными глазами на светлое небо, на чаек, кружащих над ними. Их дальние крики надорвали облака и оттуда начал сыпаться мелкий дождь.
– Вот дура!
– Это ведь не страшно, не тебе же делать, – она усмехнулась. – Просто скажи – аборт. Ведь просто, да?
Аслан отвернулся, сцепил руки за спиной, потянул – на разрыв, до боли в пальцах. Отвернулся, чтобы не смотреть на нее, на ее лицо, белой свечой плавящееся в сумерках. Чего ей надо?!
Он вздохнул. Успокоился немного. И начал говорить, как вколачивать гвозди – чтобы поняла, чтобы до ее кучерявой головы дошло.
– Жанн, ты подумай. Вот ты его оставишь. И что будет? Ты же несовершеннолетняя. Это значит, тебе сразу красную метку в личное дело. Ребенка в приют, а тебя в работный дом – отрабатывать его содержание. А меня из гимнасия отчислят и тоже дело закраснят.
Аслан тут палку перегнул, отец его от красной метки отмазал бы. Но вот из гимнасия он бы точно вылетел. Но страшнее всякой кары ПОРБ то, что с ним сделает Хаджи Мацуев, десятник береговой дружины Особого приказа, если узнает о Жанке. Аслану уже три года как невесту сосватали, из хорошего тейпа, отец уже и выкуп почти выплатил, а тут такое…
– А мы с мамой будем его воспитывать, – вскинула глаза Жанна. – Она опеку выхлопочет.
Аслан усмехнулся.
– Не потянете вы. Семья неполная, дольники, на счету полторы копейки. Какая опека? Нет, ребенка в приют, тебя в работный дом.
Жанка не ответила, опустила голову. Она плакала.
Аслан вздохнул, присел рядом, прижался губами к макушке. Ее волосы пахли розовым маслом, как всегда, и у него перехватило дыхание.
– Ты не бойся, заяц, не бойся, – прошептал он. – Есть у меня заначка, и на Новый год отец подкинет еще. Надо только узнать, где плод правильно вытравляют, чтобы без вреда. Только ты глупостей не делай, как ты любишь. Хорошо?
Жанка слабо кивнула.
– Вот молодец, – обрадовался Аслан. – А теперь давай домой.