Леттристскийхор вступает за пять минут до возникающих на ярком фоне ЗАГЛАВНЫХ ТИТРОВ и сопровождает все представленные надписи.
ПЕЧАТНЫЙ ТЕКСТ
ASTORIA FILMS, разрешение на прокат № 11882
Марк-Жильбер Гийомен представляет1:
ТРАКТАТ О СЛЮНЕ И ВЕЧНОСТИ
Жана Исидора Изу
Фильм посвящается:
ГРИФФИТУ
ФЛАЭРТИ
ЧАПЛИНУ
БУНЮЭЛЮ
КЛЕРУ
КОКТО
ФОН ШТРОГЕЙМУ
и всем тем, кто привнёс нечто новое и личное в киноискусство.
С надеждой, что однажды они примут автора в свои ряды.
Этот фильм является частью полного собрания трудов, в которое сегодня верят – от силы – тридцать «молодых людей».
Леон Блуа2 некогда заметил, что раньше пятидесяти знаменитым стать невозможно. Экономист Кейнс3 писал, что должно пройти по меньшей мере двадцать пять лет, прежде чем система идей достигнет своей «аудитории».
Но и сам автор ещё слишком молод, а потому неудивительно, что его творчество обрывочно, а над опубликованными фрагментами смеются или же их вовсе не знают.
Публикации автора
Фотографии книг
1947 Введение в новую поэзию и новую музыку
1947 Соединение имени и мессии
1948 Размышления об Андре Бретоне
1949 Изу, или Механика женщин
1949 Трактат о ядерной экономике – Т. 1
1950 Уточнения о моей поэзии и обо мне
1950 Дневники богов
1950 Заметки о будущих силах изобразительных искусств и об их смерти
ПЕРВАЯ ГЛАВА
Принцип
Художник
Нат. Софер
Первоначальную запись звука на виниловые пластинки выполнили:
Робер Бове4
Жизель Парри
и Карон
Звукорежиссёр: М. Фарж
При перенесении звука с пластинок на плёнку сохранились некоторые шумы или «потрескивания», которые было решено оставить, поскольку они придают фильму более революционный – непроизвольный – вид.
В первом кадре камера направлена на табличку улицы Дантон. Второй кадр – крупный план объявления Киноклуба Сен-Жермен-де-Пре о показе «Парижанки» Чарльза Чаплина и о дискуссии после сеанса.
Голоса
Даниэль: Альбер Ж. Легро
Комментатор: Бернар Блен
А также: Серж5, Колетт, Вольман6, Марк,О, Жан-Л. Бро7, Морис Леметр8
Монтаж: Сюзанна Кабон9
Звукоинженеры: Марсель Ормансе, Жак Бутирон
Лаборатория C.T.M.10: Женвилье
Ассистент режиссёра: Морис Леметр
Сюжет, а также все имена и места действия, разумеется, вымышлены. Любое совпадение с реальными личностями или событиями – чистая случайность.
Даже квартал Сен-Жермен-де-Пре – всего лишь выдумка автора, призванная отобразить самый обыкновенный крестный путь героя.
Комментатор[8]
…Когда Даниэль вышел из Киноклуба, у него так звенело в ушах, будто из его черепа, как из стакана, пили каннибалы с Соломоновых Островов, будто его башкой почём зря чокались варвары.
После показа в Киноклубе, перекрикивая поднявшийся, как всегда, вместо дискуссии гвалт, он попытался высказать новые, оригинальные идеи об Искусстве кино, и его собственные слова, брошенные в зал, возвращались к нему проспиртованным, пьянящим эхом11.
Голос Даниэля
Меня занимают такие фильмы, в которых есть потенциал для открытий, для постоянного роста. Я люблю лишь дерзкое кино, делающее то, чего делать не должно.
Сегодня очередной фильм может войти в Историю Кино только из-за людей вроде Гриффита, которые – вместо того чтобы, как раньше, установить камеру на одном месте и заставить актёров перед ней вертеться – отважились показать крупный план, слёзы на лице героини, простую часть целого, что, разрастаясь до гигантских размеров, перекрывает всё остальное12.
Не люблю имитаторов!
Мне нравится новоявленная жестокость того же Эриха фон Штрогейма: когда он садистски выдавливает ногтями на своём жутком лице белый прыщ! Когда мы видим, как высокомерный офицер почему-то не спешит поднять упавшую дамскую сумочку, а позже на экране появляются его омерзительные изувеченные руки13. Но имитаторов я не люблю!
Мне нравится такое кино, в которое Эйзенштейн со своим «Броненосцем “Потёмкиным”» внедряет социальную символику. Толпа разбегается, люди давят друг друга на ступеньках под градом пуль, а армия неумолимо надвигается, точно бесчеловечная машина древнегреческой предрешённости.
Контраст между детской коляской, одиноко летящей прочь от трагедии, и чеканным шагом солдатских сапог обнажает всю суть революционной истории.
Не люблю имитаторов Эйзенштейна!
Нам известно, что Чаплин впервые использовал косвенную аллюзию в «Парижанке»: мы видим не сам отъезжающий поезд, а мелькание света из окон вагонов на лице женщины.
Я увлёкся кино из-за сюрреалистического образа в «Андалузском псе» Бунюэля: рассекающее Луну облако уподобляется бритве, которая разрезает глаз. А глазная орбита изрыгает тошнотворную радужку, словно каплю дождя.
Голоса вразнобой
Да знаем мы всё это! – Тоже мне! – Ай, браво! – Долой! – Ещё что расскажешь?
Голос Даниэля
Эй, там, в зале! Да заткнитесь вы, тетери! Я просто пытался сказать, что не хочу снимать фильмы, пользуясь чужими ошибками. Ради спасения собственной души я хочу преодолевать свои опасности. Мне нужен личный рай или ад.
Голоса вразнобой
Эгоист! – Ишь, буржуйчик какой!
Голос Даниэля
Во-первых, я считаю, что кинематограф слишком богат. Он ожирел. Он раздулся до предела, до максимума. При первой же попытке расширения кинематограф лопнет! От застоя эта набитая жиром свинья разлетится на тысячу кусочков. Я объявляю о разрушении кинематографа, о первом апокалиптическом предвестии расчленения, расщепления этого толстобрюхого и вспученного организма под названием фильм.
Свист и голоса вразнобой
Анархист!
Голос Даниэля
В сегодняшних фильмах есть что-то законченное, совершенное, умиротворённое. Причина тому – гармония элементов композиции, классическое единство составляющих: слова-изображения. Чтобы завоевать, нужно разбить. Необходимо отправить некоторых представителей этого семейства – самых молодых – в авангард, и пусть в движении за независимость они попытаются вспахать собственное поле.
Голос
Как в эпоху массовых миграций или империалистических завоеваний!
Голос Даниэля
Да, нужно оторвать у кинематографа оба крыла – звук и визуальный образ.
Голос
Живодёр!
Голос Даниэля
Необходимо разрушить эту естественную связь, в которой слово – лишь соответствующая сторона взгляда, стихийный комментарий, порождённый кадром. Мне хочется отделить ухо от его кинематографического хозяина – гла2за.
Я хочу наложить на плёнку вой, не имеющий ничего общего со сценами на экране. Череду визуальных образов нужно обособить от дикой звуковой истории, которая влетит, ворвётся в темноту зала. Следует разрубить сцепление с последовательностью кадров, быть может, и согласованных между собой, но так или иначе противоречащих звуковой теме.
Свист
Голос
Ерунда!
Комментатор (на фоне шума)
…Интеллектуалы – те, что крепки умом лишь на хорошо знакомой территории, – замкнуты в собственных привычках и условностях, точно жвачные животные, не ведающие ничего, кроме мелких естественных нужд. Слова Даниэля потонули в возмущённом шуме зала…
Голос Даниэля
Если до сих пор слова были лишь комментарием к плёнке, то теперь плёнка станет всего-навсего дополнением – обязательным, а может, и ненужным – к крику!
Голос
Это не крик, это скрип, это карк, это кряк, это криминал…
Другой голос
Тихо! Дайте ему договорить, дураки!
Голос Даниэля
Если проанализировать композицию любого фильма, то можно заметить, что он состоит из последовательности кадров, в которых речь, диалог молниями пронзают движения героев.
Недавно я видел подобный диалог; ведь так же дело обстоит и с титрами, которые раньше, в немых фильмах, были вставлены между эпизодами: если читать их отдельно, то ровным счётом ничего не понятно.
Я хочу, чтобы отныне сама по себе говорящая масса14 превратилась в чёткий и прочный слой, наносящий ущерб изображению. Разрушить кадр ради речи, совершить противоположное тому, что было сделано в этой области, обратное тому, что мы называем кинематографом. Кто сказал, что кино, вся суть которого сводится к движению, обязательно должно быть движением изображения, а не движением слова?
Голос
Сопляк! И что ты собираешься делать с изображением?
Голос Даниэля
Изображение в кино меня не устраивает (свист одного из зрителей) по многим причинам, да, представьте себе, вы, кучка недоумков! Изображение слишком избито! Все перепробованные сочетания ракурса, светотени, наложений и нерезкости лишь доказывают, что необходимо сделать следующий шаг, выйти за пределы изображения, преодолеть его. Теперь нужно взяться за плёнку.
Голос
Смех да и только!
Голос Даниэля
Для начала нужно испортить изображение!
Комментатор
…В зале воцарилась тишина. В общем-то Даниэль выглядел совсем неглупо, даже с точки зрения тех, кому не нравилась его внешность.
Даниэль
Тот факт, что изображение перешло от первичного точного воспроизведения к эффектам, то есть от фотографии, от предполагаемой копии действительности к художественной съёмке, от реальности к чудовищной ирреальности, от отчётливости к игре светотени, доказывает неуклонное обесценивание изображения, его деградацию и бессмысленность. Когда мы начинаем мусолить какую-нибудь вещь, чтобы получить из неё нечто иное, мы выжимаем из неё всё внутреннее обаяние, мы её убиваем!
Голос
Такое с жёнушкой твоей случится, если будешь слишком часто её мусолить!
Даниэль
Вот именно! Вспомните хотя бы маркиза де Сада и его отношения со слабым полом. Божественный маркиз познал столько «цыпочек», что в погоне за неизведанным пришёл к особому виду любви – к извращению. Чем более опустившейся была женщина – страшной, беззубой, отвратительной, – тем больше она заводила его, и тем больше удовольствия он получал от любви. Кино сейчас достигло той же стадии, на которой остановилась живопись с импрессионистами и кубистами, а также поэзия от Бодлера до леттристов и даже современная музыка. Чем более извращённой, испорченной, прогнившей кажется их сущность, тем они прекраснее. И чем сильнее плёнка будет замусолена, поражена гангреной, обезображена, тем ценнее она для кинематографиста. Творца занимает лишь новизна творения! Вот почему его привлекает уродство нашего времени – потому что оно, как и красота, ново.
Голоса вразнобой
Чтобы смотреть на уродство, в кино-то тебе зачем идти? В зеркало на свою рожу взгляни и всё! – Тихо! – Да пошёл ты! – Тихо! Дайте ему договорить.
Даниэль
Не собираюсь я свою биографию рассказывать! Тут вам не исповедальня. Помнится, когда я был мальчишкой, в бакалею моего отца приходила дочь какого-то посла и покупала рокфор, камамбер и ливаро. Меня мутило при одной мысли о том, что она ест вонючие сыры. Чем дольше хранились упаковки сыра, чем сильнее сыр был изъеден червями, тем охотнее она, казалось, его приобретала. Все в округе считали её сумасшедшей; и, пожалуй, было в её серьёзном, благородном и светлом лице нечто ангельское, что лишь усиливало сложившееся впечатление. С возрастом, развив, так сказать, чувствительность вкусовых рецепторов, я тоже научился предпочитать камамбер, рокфор и ливаро, например, творогу. Я понял, что человек должен очень хорошо разбираться в сырах и любить их, чтобы ценить вонючие сыры! Этот пример подходит и для кино. Я всю молодость промотал в тёмных залах, в этих современных опиумных курильнях. Я мог бы придумать тысячи реалистичных, фантастических и шуточных историй. Но требуются огромная любовь к фильму и огромное потребление плёнки…
Голос
Ну и много ты плёнок сожрал?..
Даниэль
До тошноты. Но уж лучше новое ощущение тошноты, чем прежний тошнотворный вкус…
Голос
Да это ж проще простого!..
Даниэль
…И в то же время сложно. Это извращение языка или извращение вкуса? Быть может, я и не прав, но и остальные вскоре попадут впросак. Я лишь раньше них исчерпал все возможности в поисках обновления! И пока остальные всё ещё исследуют потенциал изображения, мне больше это изображение ни к чему, я принимаюсь прямо за плёнку, я разрушаю её и наслаждаюсь её безумием куда больше, чем её логикой. Садизм в изображении, вот ведь в чём штука!
Голос
Декадентство!
Даниэль
Пошёл ты, придурок! Эволюция искусства и материи не имеет ничего общего с эволюцией общества. Маркиз де Сад создавал свои произведения во времена Французской революции: это всё-таки не декадентская пора, а, наоборот, момент рождения народа.
Переругивающиеся голоса
Скажите пожалуйста, демократ нашёлся! – Да заткнись ты! – Наверняка еврей! – Антисемитская рожа! – Чтоб тебя! – Фашист! – Коммуняка! – К Сталину тебя надо! – Трумэна на тебя нет!
Даниэль
К этому кинематографическому взрыву меня привело само кино! Я понял, что слова со всеми их оттенками и значениями выявляют ограниченность и бессилие изображения! Я понял, что, отвергнув изображение, текст расширит возможности изображения, введёт под кожу кино сыворотку Богомольца15. Сломав границы кинематографического визуального образа, я его уничтожил, точь-в-точь как если бы мне удалось сделать из лягушки быка. Перед этим-то быком мы все и окажемся.
Голоса
Вот уж не думал, что раньше ты был лягушкой! – В морду ему дать и вышвырнуть отсюда!
Даниэль
В моих фильмах речь прежде всего станет настоящим дополнительным элементом изображения – так, чтобы звук приходил извне, а не возникал, как это было вплоть до сегодняшнего дня, из внутренней потребности, из глубины, из чрева изображения. Звук не шёл бы от экрана и не соответствовал бы очерёдности кадров, а формировался бы всегда снаружи, словно некий видимый и осязаемый придаток, не имеющий отношения к организму, словно галстук из слюны, свисающий со слоновьего бивня. Как если бы изображение постоянно блуждало по какому-то невидимому, сверхъестественному, нечеловеческому пространству, и оттуда бы доносился безучастный к человеку голос, изрекающий предсказания! То есть изображение приобрело бы четвёртое измерение, но это четвёртое измерение обладало бы такой силой, что подчинило бы себе остальные три, притеснило бы их, раздавило, разрушило! Стало быть, чтобы обогатить изображение, я его раскрошил, разгрыз…
Голос
Не смеши, смышлёна мышь, а то сейчас раз – и крыса в глотку запрыгнет.
<Даниэль>
Плёнку я высвечу искрами, чтобы ослепить молнией, спалить сетчатку зрителей…
Голос
Ах, спасибо, вот подарочек!
Даниэль
Пусть люди выходят из кино с мигренью! Каждую неделю показывают столько фильмов, а выходишь из зала в очередной раз таким же тупицей, каким вошёл. Лучше уж я вам подарю невралгию, чем вообще ничего!
Окулисты не платят мне, чтобы я приводил к ним клиентов, но лучше уж испорченные глаза, чем безразличие!
И в этом визуальном тарараме голос будет единственной слитной и мощной силой до тех пор, пока следующие изыскания и творения не превратят его в бессвязного уродца!
Нужно, чтобы зритель выходил из зала слепым, безухим, четвертованным в этой раздробленности слова и изображения; уничтоженным отдельно в каждой сфере. Разрыв между словами и кадрами образует то, что я называю ДИСКРЕПАНТНЫМ16 КИНО.
Я провозглашаю манифест дискрепантного кино! Я призываю кинематографистов рвать или разделывать плёнку, как им вздумается, я призываю к вырезанной плёнке.
Голос
Да ты осточертеешь зрителям!
Даниэль
Вряд ли. Хотя я зрителям уже осточертел! (Свист. Аплодисменты.) А вообще-то я знаю! Больше всех мой фильм возненавидят операторы, профессиональные киношники, для которых кино всегда было не творчеством, а промышленностью с профсоюзом для защиты существующей продукции. (Свист.) Но, опять же, кто сказал, что кино – это искусство съёмки? (Свист.)
Более спокойный голос
Но если изображение больше не важно, то получается уже не кино, а радио, чтение в кресле.
Даниэль
А почему бы и нет? Благодаря телевидению радио стало некой разновидностью кино. Почему бы кино в свою очередь не стать разновидностью радио?
Голос Иностранца
Вы правы, месье. Мы наблюдаем постоянное смещение видов искусства (поэзия и живопись стали музыкой), смещение, которое, по сути, означает обогащение одного вида искусства за счёт другого или же отказ от определённых художественных свойств в пользу других.
Комментатор
…Даниэлю всегда нравилось делать что-то другое: музыку в поэзии, живопись в романе, а теперь – роман в кино, роман, который бы какая-нибудь компаньонка читала зрителям вслух, а те сидели бы перед горящим камином экрана и смотрели бы, как разрозненные кадры, словно поленья, осыпаются, превращаясь из раскалённых углей в пепел.
Даниэль
Необходимо состарить публику и убаюкать её голосом, воодушевить её рассказом или же усыпить её.
Иностранец
Эй вы, кучка придурков, молодой человек, между прочим, прав!.. Если материя искусства прогнила, то всё, что бы мы ни создавали из этой материи, изначально будет гнилым. Все наши чувства, наша оригинальность – ничто в сравнении с игом заурядности выразительных и определяющих средств! Нужно преобразить материю, нужно разрушить её, если мы хотим высказать новые, оригинальные чувства.
Голос
Зачем защищать этого типа, который только и умеет, что ковыряться в трупах старых фильмов? Да-да, тебе говорю, собиратель обрезков, коллекционер всего, что упало да пропало! Выпадения волос, падения давления и Ниагарского водопада тебе не хватает, а? Киношный Фигаро?
Друг Даниэля
Но-но, стадо баранов, неужели непонятно: мой друг Даниэль – привет, Даниэль, это я, Пьер! – хочет сказать, что в кино уже созданы все шедевры и что нам лишь остаётся эти шедевры прожевать, переварить и отрыгнуть. Отрыжка прежних шедевров – единственная возможность оригинального самовыражения; только сплюнув старые шедевры, мы обретаем уникальную возможность создать в кино собственные шедевры. В живописи именно это и сделал Пикассо – виртуоз поглощения и сплёвывания старых, хорошо переваренных полотен!
Свист. Аплодисменты.
Даниэль
Поэтому изображение в кино должно перейти к инфернальной фазе, к фазе Зла!
Нередко меня пьянила и будоражила мысль о той высшей изощрённости, которой маркиз де Сад – как сам он с гордостью рассказывал – достиг, поедая фекальные массы своих любовниц, набрасываясь на их экскременты с большей страстью, чем на самих женщин. (Свист. «О-о-о! Садист!») До этой вершины мне, увы, ещё далеко.
Но я знаю, что кинематографу придётся пожирать экскременты собственных кадров, иначе он увязнет в академической помпезности под названием Голливуд, СССР или Италия.
Голос
Иностранный шпион!
Комментатор
…Даниэль думал о том, что французская культура чужда идиотам и что для всех идиотов мира он так и останется метеком, иностранцем, ему как будто слышалось: «Идиоты всех стран, соединяйтесь, порвите цепи и убейте этого иностранного шпиона, ведь, в сущности, у него нет Родины»…
Даниэль
Все вы – кучка недоумков, но, может быть, среди вас есть хоть один человек, который в состоянии меня понять, перед ним-то я и распинаюсь! Если же говорить об изображении, я взорву плёнку солнечными лучами, я возьму обрезки старых фильмов и исполосую их, расцарапаю, вытащу на свет невиданные красоты, я высеку цветы на плёнке, пусть даже завтра этот беспорядок станет новым порядком, точно так же, как импрессионизм Сезанна превратился сейчас в музейное искусство.
Я хочу снять такой фильм, от которого бы у вас заболели глаза, по-настоящему, как если бы плёнка старого фильма оборвалась, загорелась, и с огромной скоростью замелькали номера 1, 3, 5, 7. Мне всегда безумно нравился отсчёт кадров на катушках плёнки; может, потому что эти цифры были на прекрасных старых классических фильмах, и моё пристрастие перенеслось с того, что я любил, на то, что сопутствовало этой любви!..
Голос
Только ведь все Ваши планы – никакой это не кинематограф!
Даниэль
Ну конечно, ведь если бы мои планы можно было назвать кинематографом ещё до того, как я их реализую, то не получилось бы никакого развития; не было бы тогда и завоевания земель, которых нет! Если бы мы всегда равнялись только на то, что уже существует, то прогресс бы никогда не наступил! Если то, что я создаю, изначально воспринималось бы как кино, то в чём тогда моя заслуга? Ведь это всё уже было! А смысл моих действий именно в том, что мои достижения раньше не были кинематографом, и лишь отныне благодаря мне они им стали, они преобразовались в кино.
Голос итальянца
Моменто, синьор, зачем вообще нужно это развитие?
Даниэль
Суть ведь не в том, чтобы снять фильм, пользуясь заведомо действенным методом, а в том, чтобы заставить кино преодолеть сегодняшние границы, чтобы проложить для фильма новую дорогу, по которой он пойдёт дальше.
Суть не только в том, чтобы привнести нечто новое в фильм, но и в том, чтобы открыть новый путь перед кино.
Всё прежнее было плохим, иначе бы мы не затевали войн и революций, чтобы перебороть существовавший строй; всё нынешнее – плохо! Нам осталось лишь будущее, лишь открытия, да, друзья мои, в горе и в радости, к худу ли, к добру ли; но в новом худого нет…
Я могу ещё тысячу раз перевернуть вверх дном экранное искусство, я способен и на большее (голос: «Ой… Да ладно!..»), но для первого фильма этого хватит…
Аплодисменты, свист, удары, драка…
Комментатор
…Даниэль вышел из зала. Он думал:
Даниэль
…Нужно использовать мои разглагольствования в Киноклубе и реакции остальных, этих неизлечимых плебеев, – всё это нужно использовать в фильме! Впервые сюжетом фильма станет вечность кинематографа, кинематографа как размышления о нём же, кинематографа как производства оригинальных шедевров, без каких-либо «уловок». Впервые будет создан манифест кино в кино.
Впервые Киноклуб станет частью кино, то есть будет представлена кинодискуссия о кино вместо обычного кино как такового.
Комментатор
…Даниэль подходил к Сен-Жермен-де-Пре. В тот вечер, 29 сентября 1950 года, его переполняла радость и мучил страх, поскольку оставшийся после дискуссии осадок увеличил, обработал и проявил плёнку его будущего фильма. Весь фильм целиком стоял у него перед глазами, от заглавных титров до самого конца.
ТРАКТАТ[9]
О СЛЮНЕ
И
ВЕЧНОСТИ
в ролях17
Марсель Ашар
Ж.-Л. Барро
Бланшет Брюнуа
Блез Сандрар
Жан Кокто
Даниэль Делорм
Эд. Дермит
Даниэль Желен
Андре Моруа
Арман Салакру
Родика Валеану
«…К тому же впервые титры не только появятся в середине фильма, но и будут идти в течение всего фильма», – размышлял Даниэль…
Таков конец первой части. Надеюсь, вторая часть придётся вам больше по вкусу…[10]
ГЛАВА II
Развитие темы
Дополнительные голоса
Ева: Колетт ГАРРИГ
Дениз: МИРЬЯМ
«Коммерческая» музыка, сочинённая и исполненная под управлением Даниэля Гаррига.
ПЕЧАТНЫЙ ТЕКСТ[11]
Считается, что публика глупа. Вот почему те, кто её презирает, никогда не решаются предложить ей что-нибудь оригинальное и приводят её к наименьшему общему знаменателю.
В следующей части действа автор попытается найти применение идеям из первой главы.
Дорогие незнакомцы!
Обычные фильмы показывают семь дней в неделю в кинотеатре у вашего дома. Я надеюсь, что вы будете соблюдать спокойствие во время просмотра этого фильма, который по крайней мере стоит внимания.
Этот «трактат» – нарочитое скопление ошибок, своего рода антиграмматика кино (ведь существует же «Грамматика кино» господина Бертомье18).
Пока все вокруг упражняются в красивой съёмке, мы разрушим изображение. Также и Пикассо, разрушая предмет живописи, наделил живопись новым предметом, и авторы открыток (пусть даже в тонах «техниколор») на такое не способны. Уродство в этом могут усмотреть лишь те люди, у которых ни на что, даже на самих себя, не хватает терпения.
Впервые в истории кино мы могли работать над сценарием как таковым, отдельно, без необходимости резать его в угоду «визуальным элементам», и потому внимательным зрителям предстоит услышать по меньшей мере величайший сценарий в истории кино.
Дорогие зрители, ваш свист и возмущённые возгласы не произведут на меня ни малейшего впечатления, поскольку всё, что я любил, всегда встречали свистом и шиканьем. Начиная с «Эрнани» Виктора Гюго и заканчивая «Золотым веком» Бунюэля, недавно получившим гран-при в Канне.
На премьере «Золотого века» зрители ломали кресла в зале.
Хуже этого не будет, да и какая мне разница, учитывая, что и стулья-то не мои.
Автор.
Комментатор[12]
…Перед клубом Сен-Жермен близорукие глаза Даниэля искали хоть какое-нибудь приключение, которое бы вдохновило и раскрыло его душу. Дискуссия, вечно шумное непонимание (тогда как понимание обычно бархатистое, немое и потому менее ощутимое), крики присутствующих – от всего этого мурашки бежали по спине, как будто поры кожи разъедала чесотка. Порыскав в темноте бара, скорее чтобы показать себя, чем чтобы кого-нибудь увидеть, он вышел на улицу и отправился к «Бонапарту», как вдруг ему послышался чей-то голос:
Голос
Даниэль! Даниэль…
Комментатор
Он обернулся.
Голос
Даниэль! Тебя искала Ева.
Даниэль
Какая такая Ева?19
Комментатор
…И тут он вспомнил. Перед ним вновь возник образ Евы, её походка гневной императрицы, мраморная холодность, похожая на скульптурную аллегорию войны, и зелёные водоросли зелёных глаз, и необъятная копна волос – такая светлая, будто морская её голова впитала в себя целое солнце. Мысли об этой девушке неотступно преследовали Даниэля с той первой встречи на вернисаже, где он начал было произносить речь, но его выставили за дверь, потому что он когда-то оскорбил «в прессе» распорядительницу (sic). Ева не давала ему покоя до вечера 23 августа, когда он, проспав в очередной раз целую вечность, вышел из своей комнаты с твёрдым намерением увязаться за первой попавшейся девушкой («Вы или любая другая», – сказал он в пылу пренебрежения одной из своих партнёрш на танцах), за первой попавшейся девушкой, способной его встряхнуть и развеселить. В тот вечер 23 августа его взгляд зацепился за светлую копну волос, а та отвернулась от него так, словно его зацепившийся взгляд был всего лишь ленточкой.
Даниэль
Не хотите ли потанцевать? Вы, похоже, одна.
Комментатор
Не оборачиваясь:
Ева
Да, одна, и меня это совершенно устраивает.
Комментатор
Он проглотил кулёк аспирина с начинкой из мочи, а вокруг резко почувствовался привкус пепла, и танцующие люди как будто увязли в грязи. Он ушёл оттуда, как уходят из профессии, и отправился пытать счастья в другом месте.
Даниэль
…Вы или любая другая…
Комментатор
…С тех пор он часто встречал Еву в этом квартале города, но ощущения его размылись, поблекли; он растранжирил образ девушки, догадавшись о тоске, которую та каждый день выгуливала от бара к бару, от бистро к кабаре; эта юная особа подражала высокомерию киноактрис и каждый вечер ждала, что с ней, как с героиней фильма, приключится нечто особенное, а ведь в кино показывают только единственные в своем роде события, истории, происходящие в жизни персонажа по чистой случайности, как крупный выигрыш, который никогда не выпадает дважды.
…С вечера 23 августа прошло несколько недель, и в тот же день, когда какой-то смутный силуэт окликнул его, напомнив о Еве, она вдруг сама подошла к нему на улице, где он разговаривал с приятелем.
Ева
Это Вы тогда, вечером 23 августа, пригласили меня танцевать на улице?
Комментатор
Даниэль замялся в нерешительности. Невесть почему, должно быть, в нём заговорила память предков – он боялся схлопотать пощёчину.
Даниэль
Не натворил ли я чего? Эти девки такие обидчивые…
Комментатор
Оттого он так неуверенно ответил:
Даниэль
Э-э-э… да…
Комментатор
Она быстро выпалила заранее заготовленную фразу:
Ева
Я как раз хотела извиниться, мне очень жаль, я вела себя так невежливо…
Даниэль
Да ну?.. А что?..
Ева
Я готова искупить вину; я хочу искупить свою вину.
Комментатор
Слово искупить перекатывалось у неё во рту, где за решительностью тона и мыслей скрывался иностранный акцент, кощунственные шероховатости слов.
Её внезапное появление хоть и впечатлило, но ничуть не удивило Даниэля: уже не первый раз на танцах и в клубах девушки, сначала отказавшиеся с ним танцевать по определённым (из-за его самодовольного вида, из-за друга рядом и т. д.) или неопределённым причинам, позже возвращались к нему, и с чем это было связано, он не знал.
…Потому он всегда как будто ждал чего-то: наверное, в каждом мужчине живёт надежда на второй шанс…
Еве же он только и смог сказать:
Даниэль
Ну что Вы, пустяки какие…
Комментатор
…и повернулся к другу, на лице которого светилась похабная улыбочка… Ева зашагала прочь, и её полная, округлая походка была похожа на блюдо, над которым трудились искусные повара, она шла, покачиваясь так, словно бёдра её плели паутину20.
…И вот теперь он стоял перед Евой, моргая глазами, а она смотрела на него со странной, смущённой улыбкой.
Ева
Почитайте мне что-нибудь из Ваших стихов.
Комментатор
Даниэля передёрнуло.
…Так эта сучка всё знает! Ведь молодой человек, пригласивший её танцевать, и тот, к кому она пришла с извинениями, были совершенно разными людьми: очередной местный хулиган и скандальный поэт, о котором газеты… ну, конечно же! И потом, это ж надо так по-идиотски подступиться к теме, терпеть не могу разговоры о моей поэзии или беседы о моей иудейской вере с испанской княжной, которой я, помнится, прочитал целую антисемитскую лекцию, потому что об определённых вещах должно быть запрещено говорить без соответствующей серьёзности. Впрочем, с Реми или с раввином я охотно обсуждал Каббалу; для других же я хочу быть простым студентом, неотёсанным юнцом, у которого на уме одни женщины, танцульки да кинозвёзды и который целыми днями валяет дурака. А что, прямо-таки идеальный вариант: обаятельный и сильный мужчина, каких не сыщешь в обществе, ему и навредить-то ничем нельзя, потому что он всё отрицает…
…Но с Евой уже ничего не поделаешь, она знает, с кем связалась, и понимает все тонкости положения.
Даниэль
Может, лучше прогуляемся по набережной Сены?21
Комментатор
«Вообще-то не нравятся мне безымянные отношения с людьми, – думал он. – Все вокруг прикрываются словами и позами, и окончательно сорвать эту маску способен лишь любовный стон. Вот почему я ненавижу отношения, которые строятся на всяких: “Здравствуйте, как Вы? Как Ваши дела?” Мерилом человека может стать только испытание страсти, и только в нём подлинная женщина, сотканная из грёз, нерассказанных снов и ночной откровенности, обнаруживает своё настоящее – красивое или безразличное – лицо. В итоге все наши отношения скрепляются именно в этой точке искренности.
На таком фундаменте можно выстроить повседневную жизнь, поскольку понятно, чего друг от друга ждать. Любовь, точно так же, как великие книги или большие опасности, проверяет наши жизни на прочность. И я ненавижу вести беседы с женщинами, с которыми не был в постели, именно потому, что не признаю мухлёж. “Что можем мы сказать друг другу, мадам? Я Вас не знаю”. Мужчин я по большому счёту не люблю, но единственное, что меня ещё с ними связывает, – это любовь к их женщинам».
Однако когда женщина ему противостоит, сжигая мосты, что соединяют его с остальными мужчинами, он начинает её ненавидеть, её и всё человечество…
…А теперь Даниэль и Ева шли по набережной Сены, и Сена рядом с Евой походила на длинную похоронную процессию какого-нибудь важного чиновника, на всенародные – серебристо-чёрные – похороны мёртвого города, которого безмолвно провожают на кладбище, далеко-далеко… Свернувшись калачиком, Сена, как последний клошар, мирно спала под мостом.
…Жаль, что сейчас нет дождя, в дождь люди умнеют…
…Полуденное солнце склонялось к закату, и время повисло в бесконечности, в бесконечности этого воскресенья…
Даниэль произносил всё те же заранее обдуманные слова, которые всегда служили ему в разговорах семафорами, указателями, маяками, а между ними он вплетал мысли, возникающие на ходу, пропитанные, отравленные интеллектуальной сутью давно вызревших фраз.
Даниэль
Да, меня к Вам действительно влечёт. Но, боюсь, Вы всё усложните. Знаете ли, теперь психологические затруднения пришли на смену морали и общественным условностям. Мог бы я Вас просто купить… Получить от Вас удовольствие, не обязуясь предварительно проходить через все эти любезности, внимать Вашей индивидуальности. «Индивидуальности», «индивиды», что за чушь… Какая жалость, что рабство отменили. Человек никогда не свыкнется с тем, что у него в распоряжении, в личном пользовании больше нет людей – интереснейших мужчин (в античные времена можно было приобрести себе философа) и прекрасных женщин, которые бы день и ночь ублажали его разум и тело22.
Ева
А Вы не думаете, что рабы возьмут да и перебьют таких, как Вы?23
Комментатор
…Даниэль вспомнил, как его исключили из Коммунистической партии. В тот день ему казалось, что он сошёл, свернул, что его безжалостно прогнали с единственного возможного пути, что нет ему спасения, что его будто толкали на самоубийство. И как теперь быть? С каким удивлением на следующий день обнаруживаешь, что жизнь не кончилась!
Даниэль
Знаете, Ева, коммунисты меня просто смешат. Только бы посидели они тихонько ещё несколько лет. Мне больше и не нужно, вот создам несколько шедевров, может, фильм – что-нибудь, что спасёт меня от этой слюны, от предвыборного слюноотделения… А потом, знаешь… я с удовольствием проведу остаток жизни в тюрьме для политзаключённых… Буду читать детективы в тюремной библиотеке (этот жанр мне особенно по душе), буду мечтать… Книги, сон и мечты о женщинах – этого мне хватит до самой смерти. Если мне не дадут читать и мечтать, то я устрою голодовку и умру. В любом случае, я никогда, никогда не буду делать того, чего не хочу.
Ева
В любом случае, они тебя повяжут.
Голос
Невинный или виновный, антикоммунист или коммунист – всё одно, если человек не готов к насильственной смерти под пулями или в тюрьме, то он идиот! Никто сегодня не властен над своей судьбой.
Даниэль
Знаешь, умереть на двадцать или тридцать лет раньше времени… Правых в этом мире быть не может, пока все мы, справедливые и несправедливые, гниём в одной земле, пока нас всех мерзко гложут те же крысы, точат те же мокрицы и черви…
Ева
Вообще, хоть издалека ты и кажешься довольно сильным, ты очень уязвим.
Даниэль
Скажешь тоже… Вот, говорят: «Такова жизнь, нужно смело идти по жизни», и т. д… А на самом деле жизнь я не люблю. Я слишком её презираю, чтобы безропотно переносить какую бы то ни было боль. Это всё равно, что терпеть оскорбления консьержки или бакалейщика. Мне так и хочется сказать жизни: «Да за кого Вы себя принимаете, свинья, тупая тварь, как Вы смеете меня – это меня-то! – мучить?»
Комментатор
И он засмеялся.
Ева
Тебя все называют фашистом. Но, мне кажется, для фашиста ты слишком человечен.
Комментатор
…Кто же ему это говорил?
Слова окружающих по-своему складывались в его мыслях.
Даниэль
Я с ними плохо ладил, потому что не люблю лозунги. Политика – наверное, оттого, что она всегда живёт за счёт доктрины, – повторяет и пережёвывает определённые изречения так, словно люди – младенцы несмышлёные…
Может, меня просто всё начинает раздражать быстрее, чем остальных?
В детстве я каждый вечер придумывал молитвы. Мне всё время хотелось молиться как-нибудь по-новому.
Истины, которые приходится повторять слишком часто, перестают меня забавлять, а если истины меня больше не забавляют, значит, всё это вранье, значит, в них не осталось того огня, благодаря которому они казались новыми и пригодными для жизни! Ты знаешь, по правде говоря, я ведь никогда никому не причинял вреда, если не считать обычных детских и юношеских проказ; но сегодня мне хочется чего-то невообразимого – права думать как угодно и додумываться до чего угодно!
В семнадцать и в двадцать лет я верил, что смогу сделать что-нибудь для других, для человечества…
Но потом я понял, что ничего не могу – ничегошеньки, как бы я ни старался. Так оставьте же мою слабость в покое.
На самом деле, знаешь, я никогда не любил продавать партийные газеты… Мне было стыдно… Я с бо2льшим удовольствием гулял под дождём или возвращался домой и читал Андре Бретона или Кейзерлинга.
Даниэль
Когда меня исключили из партии из-за того, что я считал полной дурой мою прямую начальницу (девушку в очках и в вечных комплексах), я со злости хотел облить её серной кислотой. (Даже для группового изнасилования она была слишком страшной.) Тогда мы с приятелями начали издавать литературный журнал с таким лозунгом: «Мы, создатели этого журнала, три гения, предлагаем свои услуги тому, кто больше заплатит!..»24 Но никто к нам не обратился, потому что всем нужны не гении, а послушники.
Ещё в журнале мы написали: «Однажды мы прославимся, только нам надоело, что все нас подбадривают на словах, но никто и сантима из кармана не достанет. Мы хотим прославиться сейчас, а не через двадцать лет, когда состаримся. Все мы во всём опаздываем на двадцать лет, и тогда уже слишком поздно радоваться собственным дерзостям и смеяться над старшими».
Нас обзывали лакеями империализма, а потом нам предложили вернуться в партию, потому что партии нужны кадры; но к тому времени я уже пристрастился к тому, чтобы бороться за себя, а не за других, и больше не хотел возвращаться…
Ева
Обычно меня отталкивают мужчины, которые думают не так, как я. Но ты мне очень нравишься! А значит, наши взгляды не так уж сильно различаются.
Комментатор
Даниэль решил, что в задуманном фильме не станет касаться политики, хоть он и собирался показать, что ничто ему не чуждо…
…А затем Даниэль с Евой заговорили о себе и о любви25.
…Придя потанцевать с Евой в кафе, Даниэль вспомнил слова Пьера:
Голос Друга
…Мелодия не обязательно должна напоминать тебе о красивой женщине. Может, ты услышал эту музыку, когда был рядом с человеком, до которого тебе нет дела. Но поскольку мелодия красива, тебе приходится придумывать соответствующую ей любовь, не существовавшую прежде ностальгию, пока ещё не испытанную грусть. И в итоге музыка создаёт воспоминание о чём-то незнакомом, но желанном, о приключении, созвучном этой мелодии26.
Комментатор
…Позже, во время медленного танца, Ева внезапно остановилась:
Ева
Я не могу больше с тобой танцевать. Я слишком волнуюсь…
Комментатор
Какими бы «искушёнными» ни казались «бабы», можно ещё встретить «юных девушек» в устаревшем смысле слова – такие души способны на сильные, пронзительные чувства, возникающие от простейших прикосновений, на очевидную робость вопреки доступности, которая теперь, после нынешних книг и фильмов, заменила былую наивную скромность и девственность, и эту «робость» они скрывают так же неистово, как вчера скрывали «вульгарность». Робость теперь зовётся старомодностью…
…Так на танцевальной площадке великосветская девица трепетала в привычных руках Даниэля (привычных к танцам и к девушкам), а он, не веря, что такая нескончаемая дрожь могла возникнуть от чувств, спросил:
«Господи, Вы вся дрожите! Что с Вами?»
Она ответила:
Голос девушки
Простите, месье, я, знаете ли, не привыкла танцевать….
Комментатор
…И тотчас же, как будто от этого признания ей стало легче, она перестала дрожать и, к огромному сожалению Даниэля, спокойно продолжила танец. Он страшно разозлился на неё и на себя, почувствовав её тягостную уверенность, как в тот день, когда он сказал какой-то девушке во время вальса:
Даниэль
Вы мне надоели, мадемуазель, мне с Вами очень скучно…
Комментатор
…Бросив её в той круговерти, одну среди пар, растерянную, мечтающую провалиться сквозь землю, ни дать ни взять – горбатая танцовщица в «Мулен Руж» (дикая сцена, если такую вообще можно себе представить), а ведь когда она сидела за столиком, то казалась обычной девушкой без изъянов, которую красивый молодой человек галантно пригласил на танец. Но лишь только она встала, как тотчас обнажилось всё её чудовищное уродство, это сплющенное, искорёженное тело. Она прошла к танцевальной площадке перед кавалером, тот, онемев от ужаса, следовал за ней, но, когда она обернулась, его уже не было рядом, он растворился в толпе, предпочтя мгновенную и болезненную казнь хамства нескончаемой пытке танца – трёх танцев подряд – под нестерпимой тяжестью безжалостных и презрительных взглядов, а горбатая девица осталась посреди танцующих – низкорослая, путающаяся между мужских штанин и женских юбок, ослепшая от стыда, не видящая, а, скорее, ощущающая на себе взгляды, раз и навсегда потерянная для Даниэля в толпе, – точь-в-точь, как и эта девушка, которую он решил потерять и которая, уняв дрожь и почувствовав уверенность в себе, услышала слова:
Даниэль
Вы были несравнимо лучше, когда дрожали. А сейчас у Вас такой нормально-тупой, неприятный вид, что я потерял к Вам всякий интерес…
Комментатор
…Оставив её одну среди танцующих, красную от стыда и… остального он не знает, поскольку люди редко видят последствия собственных поступков.
Так и с Евой: он уже собирался сбежать от неё, «ведь она, в общем-то, даже не красотка», как вдруг, когда они свернули в тёмную улочку, она остановилась – опять в ней оживала героиня «Чёрной серии»27 – и произнесла, с негодованием покачивая бёдрами:
Ева
Что, Даниэль, неужели я тебе не нравлюсь? Ты разве не хочешь заняться со мной любовью?
Даниэль (остолбенев)
Э-э-э, наверное, почему нет?.. Почему бы и нет?..28
Комментатор
…Ева тоже уже больше не верила в любовь. Но потом наступила ночь, сотканная из этой любви, как ткань, вышитая золотыми нитями и драгоценными камнями. Впрочем, в нашем кратком опусе нет места для подобных рассуждений. А наутро Даниэль так прочно поселился в сердце и в теле Евы, необузданный разум Даниэля, своевольный, совершенный даже в минуты жгучей страсти, казалось, так уверенно всё покорил, завоевал и так томился от скуки в мелочной суете, к которой он со своей жаждой бесконечности оказался прикован, что Ева умирала от счастья, если хоть что-то в её теле и в её душе могло доставлять Даниэлю удовольствие, если она могла служить хоть каким-то подспорьем в его радостях и мыслях.
Ева
…Я знаю, это звучит глупо, но, если хочешь, я могу остаться с тобой на всю жизнь! Моя жизнь тогда будет не в счёт, нет ничего важнее твоей!..
Комментатор
…Эта фраза, которая прозвучала однажды вечером, позже, за столом, когда он, наевшись до отвала, извинился за буржуазную отрыжку, подступившую к горлу:
Ева
Ах, милый, при мне ты можешь позволять себе любые непристойности, для меня в тебе нет ничего непристойного.
Комментатор
Но в то утро, после первого и, по сути, единственного совместного прошлого, когда физическое удовлетворение и любовь к Даниэлю враз укротили привычное буйство и порывистость этой девушки, когда она стала мягкой и покладистой, стараясь казаться незаметной, исчезнуть в его объятиях, когда она благодарно пристраивалась на прокрустовом ложе, которое Даниэль оставил ей возле себя, когда она даже задерживала дыхание, боясь нарушить отведённые ей границы, пределы этого крошечного приюта, наполненного необъятным сокровищем её зыбкого счастья, – тогда при виде Евы, ставшей идеальной, податливой, при виде этого тигра, превратившегося в прикроватный коврик, мысли Даниэля медленно, но верно уводили его к Дениз, той самой Дениз, которую он странным образом подцепил в новогоднюю ночь, сбежав из постели очередной захмелевшей Мими с бредовой мыслью о том, что, мол, вот уже новогодний вечер, и все лихорадочно проживают жизнь, а он довольствуется прошлогодними ошмётками, этой Мими, которую он знает как облупленную, в чьей постели он оказался из-за досадного недоразумения, после неудачного свидания с той бабой в «Кентукки», уверявшей, что она девственница (а, судя по её прыщам и обсыпанной чирьями шее, может, так оно и было), которую он по привычке проводил до дома и поэтому опоздал на встречу с Убертой (интересно, эта австрийка с глупыми красивыми глазами всё-таки пришла?), и тогда ему домой позвонила Мими и вовремя отвлекла его от жалкой мысли: «Новогодняя ночь, а так паршиво. В новогоднюю ночь всегда паршиво».
Мими купила бутылку шампанского и целую курицу на двоих.
Голос девушки
А я думала, что ты уже не придёшь, вот и напилась одна…
Комментатор
…И он тоже выпил, но в ту пору еда вызывала у него отвращение, он переедал, и ему казалось, что он загнивает от жира, что у него в животе и во рту кишат черви, да и отношения с Мими были скорее вялыми, между ними выкипело слишком много мыслей и нежности, они знали друг друга наизусть; поэтому в то воскресное утро, когда он увидел, как она храпит, точь-в-точь как в своё время храпела испанская княжна, а солнечные лучи пробивались сквозь занавески и освещали тяжёлое тело пьяной и бесполезной женщины, лежавшей рядом с ним, точно жвачное животное…
Даниэль
Как это меня занесло к этой женщине? А плечи у неё ещё ничего…
Комментатор
«Я хотела бы быть мальчиком, чтобы с восхищением ласкать собственное плечо», – сказала бы она, ай, да ладно…
…Смехом прикрываясь от близкой старости, так прикрывается она молоденькими девицами, таская их повсюду с собой для привлечения мужчин, которые (остатки которых) перепадают и ей, так прикрывалась она деньгами, пока всё не истратила (нет ничего безобразнее старости, если в ней нет даже богатства, чтобы хоть чем-то прикрыться, ведь сама старость и есть нищета)…
Даниэль
Я должен прославиться или заработать кучу денег, чтобы позже, когда мне будет сорок или пятьдесят лет, когда желание любви дойдёт до пика и начнёт, как у других мужчин, хлестать через край, – чтобы тогда я смог заменить молодость более метким оружием и чтобы мне не пришлось довольствоваться всякими отбросами и случайными добычами. Я буду ходить богачом в окружении десяти женщин, и если кто-нибудь захочет со мной заговорить, то он даже и не подступится ко мне, а если он захочет поговорить о литературе или о кино, то я скажу ему: «Даниэль? Писатель Даниэль? Не слыхал о таком», – с неизменным презрением, уничижением, высокомерием…
Комментатор
…В то мгновение он выскочил из постели:
«Что я забыл у этой обнищавшей пьяной княжны?»
Со жгучим желанием бежать что есть мочи, что есть силы. «Куда же ты, зайчик?» – пробормотала княжна сквозь сон.
Пойман с поличным…
Даниэль
Мне надо позвонить, я сейчас вернусь.
Комментатор
Как всегда, струсил. [Много же мужества нужно, чтобы быть трусом в наши дни, когда миром правят законы мужества.]
Голос Княжны
Возьми тогда ключи, зайчик.
Комментатор
Да-да, ключи он взял. «На кой чёрт мне ключи, если возвращаться я не собираюсь?»
«Как ей их вернуть? Вот ведь задача!» Сзади он почувствовал тревожный, острый, настороженный взгляд княжны, проснувшейся от его шагов и от чудовищного, жестокого предчувствия. Он стоял уже одетый в дверях и растерянно, боязливо мял в руках ключи под испепеляющим взглядом женщины, приподнявшейся на постели, как вдруг, решившись наконец, он резко открыл дверь, бросил ключи на столик с развязным «знаешь ли, дорогая… ключи мне не нужны…», захлопнул за собой дверь, пустился бегом через подъезд ко двору и, лишь когда оказался в ста метрах от дома, выдохнул с облегчением и перешёл на шаг, то и дело поглядывая на свои руки – нет ли на них крови после преступления, после этого убийства человеческих чувств! Так и на сей раз – он оставил храпевшую Мими с незапертой дверью, ведь не мог же он её закрыть снаружи… (а что если он никогда не вернётся?) и нащупал в кармане приглашение на вечер в доме сводницы, которая решила его женить и как-то раз, назвав его бедным мальчиком, показывала ему ванную комнату:
Голос женщины
Если Вы женитесь, у Вас тоже будет такая ванная.
Даниэль
Так и быть, я женюсь, если девушка принесёт мне десять миллионов франков в приданое.
Комментатор
…По дороге, возле издательства «Минюи»: «Hello, Даниэль», – его приятель Джимми. «Пойдём со мной на новогодний вечер к одной свахе, – сказал Даниэль. – Только сначала давай прогуляемся по Бульмишу29, мне нужно немного проветриться», – а на самом деле он всё ещё не терял надежды на бог весть какое новое приключение. И перед кафе «Дюпон-Латен» в толпе, где взгляд с трудом различал лица, он увидел высокую девушку с каштановыми волосами и со смеющимися голубыми или зелёными глазами – глазами такого цвета, который сулил наконец неизведанные края, и вот он уже бросил Джимми…
Даниэль
…Подожди немного, я сейчас вернусь…
Друг
Даниэль всегда сбегает к кому-нибудь другому! Когда же это прекратится? Настанет ли невообразимый миг покоя?
Комментатор
А затем, нагоняя девушку всё с той же глупой болтовнёй, превратившейся в дежурную церемонию, в нечто вроде «здравствуйте»:
Даниэль
Вечер добрый, мадемуазель… Все вокруг веселятся, а Вы идёте одна, среди бедняков…
Комментатор
Он уговорил её завернуть в «Кентукки»…
Друг
Почему ему всё удаётся? Может, потому что он мгновенно забывает о неудачах? Наши воспоминания состоят из побед. А поражения вплетаются в ту необъятную, как абсолют, не подвластную нам материю.
Комментатор
…Её звали Дениз – ту, к которой он собирался залезть под юбку. Ему она казалась худой, но у неё было плотное тело. В «Кентукки» во время танца к ним подошёл «стиляга».
Голос стиляги
Позволите ли Вас поцеловать, мадемуазель?
Комментатор
Она повернулась к Даниэлю и, видя его взгляд:
Дениз
…Нет, я здесь с тем, кого безумно люблю…
Комментатор
И она искренне в это верила, и Даниэль в это верил и, приведя её к себе, подумал: «Я хочу, чтобы тебе было приятно здесь (и он указал на её живот) и больно там (и он указал на сердце)». Они провели сказочную ночь вместе. Как он её любил, как растворялся в её теле! По щекам текли слёзы любви – у него, у чёрствого типа, у циника…