Под конец моей первой недели мы с Хелен принялись преображать ее кабинет. Она верила во взаимосвязь между правильной рабочей обстановкой и продуктивностью. Позже она собиралась заняться и вестибюлем, но первым делом нужно было очистить кабинет от всяких следов ее предшественника и переделать по-новому, иначе она не сможет полностью сосредоточиться.
Так что исчезли ворсистый оранжевый ковер, тяжелая мебель и полосатые шторы, зато появились нежно-розовые обои и цветастые портьеры, а также плюшевый ковер оттенка сахарной ваты. И, хотя это не совсем сочеталось с розовой гаммой, она не устояла против настольных приборов леопардовой расцветки и подушек для новой софы с тем же орнаментом, что и оконные шторы. Добавился и новый туалетный столик, однако Хелен вела дела, сидя в креслице, которое смотрелось бы уместнее в кукольном домике, чем в кабинете начальника.
Когда я об этом спросила, она сказала:
– Ты понимаешь, очень важно, чтобы всякий, кто ко мне придет, чувствовал себя крупнее меня, – я рассмеялась, потому что почти все и так были крупнее Хелен. – Их ничто не должно подавлять. Когда они выйдут из моего кабинета, им надо считать, что все, о чем мы тут договорились, было, в первую очередь, их идеей, – сказала она с лукавой улыбкой.
Потратив столько времени на украшение ее кабинета, я обнаружила, что забросила свою основную работу. «Бернард Гайс и партнеры» начали пересылать в офис почту Хелен, тысячи писем в буро-серых почтовых мешках с грубыми веревками и металлическими стропами.
Что касалось писем от поклонниц, Хелен на них отвечала сама. К тому же, ей приходилось писать всевозможные благодарности за приглашения на ужины и обеды, и всем, кто присылал ей цветы и заносил вкусности и сладости, которых она, конечно, не ела. Главное, чтобы ни единый знак признательности не остался без благодарственной записки. Я совершенно не могла понять, как она находила время, но каждое утро меня ожидала свежая кипа написанных от руки записок и писем на ее розовом комоде (все адресованы и проштампованы розовой печатью с ее монограммой), которые мне нужно было отнести курьерам.
Приходила почта и другого рода – от злопыхателей. Ее Хелен оставляла на мое усмотрение. Она не желала иметь дела с «непрошеными затычками». Честно сказать, я удивлялась объему таких писем. У меня в голове не укладывалось, как столько человек не жалели времени, чтобы распекать ее, обвинять в аморальности и развращении невинных девушек. Я прочитала письмо от одной матери, обнаружившей в столе у дочери «Секс и одинокую девушку».
«Ей пятнадцать лет, а вы добились того, что она красится и пихает в лифчик бумагу».
Я не знала, что на такое ответить, поэтому просто отложила в сторону и принялась за рекомендательное письмо первого нового кандидата в редакторы Хелен. Некто Уолтер Мид претендовал на освободившуюся должность редактора статей. Когда-то он работал рекламным агентом, возглавлял отдел подготовки текстов в рекламном агентстве «ББДО» и, как и Хелен, ничего не смыслил в журналах. Но, как почти у каждого рекламщика с Мэдисон-авеню, у Мида в долгом ящике лежал роман. Несколько рассказов он сумел продать Биллу Гаю – этим он, в первую очередь, и привлек внимание Хелен.
Коротко говоря, Уолтер Мид был мужчина хоть куда. Высокий брюнет, стройный, темноглазый, с ямочками на щеках и улыбкой, словно для рекламы зубной пасты. Когда он выходил из кабинета Хелен, ей было достаточно одного взгляда на меня, чтобы прошептать:
– Забудь, дорогуша. Он голубой.
Я вставила бумагу в пишущую машинку, повернула валик и заскользила пальцами по клавишам. Закончив с письмом Мида, я подняла взгляд от стола и увидела, что почти все уже разошлись. Настольные лампы были выключены, машинки – накрыты, на спинках стульев – ни одного свитера. Был вечер пятницы, и все спешили на выходные. Даже Хелен собралась уходить.
– Чао-какао, – сказала она, защелкивая свою плетеную сумочку. – Отчаливаю встречаться с Дэвидом в «Трейдер Вик». Не засиживайся допоздна. Кстати, давно хотела сказать: замечательный у тебя лак. Весь день восхищаюсь.
– Спасибо, – сказала я, слегка озадаченная, и опустила взгляд на свои ногти.
Самый обычный розовый лак.
Хелен улыбнулась и зашагала по коридору в оранжевом платье от «Руди Гернрайха» и цветочной косынке, концы которой спадали вдоль шеи. Дойдя до конца коридора, она обернулась и сказала мне:
– Чудесных выходных, киса.
Я никого по-настоящему не знала в городе, да и сам город тоже, так что все мои планы на выходные сводились к прогулке с Труди в воскресенье, поэтому я предпочитала засиживаться на работе.
Я взялась печатать записку Хелен Айре Лансингу, начальнику отдела реализации и рекламы «Космополитена»: «Я бы хотела видеть больше рекламы женской продукции. Как у нас дела с „Мэйбеллин“, „Ревлон“, „Макс Фактор“, „Мидол“ и „Котекс“?» Она писала, что волнуется насчет отдельных клиентов «Проктер и Гэмбл»: «Вы же согласны, Айра, что „Криско“, „Оксидол“[2] и туалетная бумага „Шармин“ – это не сексуально…»
Закончив печатать, я услышала, что кто-то разговаривает в коридоре, и подняла взгляд. В дверях кабинета Билла Гая стоял Эрик Мастерсон. Я видела его на этаже несколько раз за эту неделю, вместе с Диком Димсом. Кое-кто из девушек говорил, что Эрик – самый молодой управленец Хёрста за всю историю.
Я вернулась к записке, проверить, все ли в порядке, чтобы первым делом заняться ею в понедельник с утра. Периодически я поглядывала в коридор, убеждаясь, что Эрик все еще там, стоит, касаясь стены у кабинета Билла Гая – без обручального кольца – галстук свободно висит. Разделавшись с запиской, я решила разобраться с горой злопыхательских писем. Первое письмо было от некой Гретхен Хиллс из Индианаполиса, которая вняла совету Хелен, сделала пластику носа и теперь не могла дышать одной ноздрей.
– Она на месте?
Подняв взгляд, я увидела перед собой Эрика Мастерсона. Я впервые видела его так близко и поняла, почему другие девушки беззастенчиво с ним флиртовали. Любая женщина готова была бы убить за такие ресницы. Плюс у него были темные глаза, прекрасные зубы, элегантный прямой нос и густая шевелюра. Он сознавал свою привлекательность и наверняка любил смотреться в зеркало.
– Ну? – он взглянул мимо меня, в сторону кабинета Хелен. – Она на месте?
– Ой, нет, извините. Боюсь, она уже ушла сегодня. Вы с ней разминулись.
Он сложил руки и сложил губы, словно собираясь свистнуть. Из-за угла показалась уборщица с мусорным контейнером и принялась ссыпать туда пепельницы и мусорные корзины. Я увидела, что в кабинете Билла Гая уже темно, а вслед за тем звякнул лифт. Должно быть, это он направлялся домой. Уборщица удалилась по коридору, и я поняла, что на всем этаже остались только мы с Эриком.
Он посмотрел на меня. Повисло молчание, и мне захотелось прервать его.
– Я передам ей, что вы заглядывали.
– Вообще-то, Элис… Вы ведь Элис, верно?
Я кивнула, удивившись, что он знает мое имя.
Он сдвинул бумаги и присел на край моего стола.
– Я думал поговорить с вами. Я просматривал ваши бумаги.
– Да?
– Видел ваше резюме.
– Что ж, там особо не на что смотреть.
Он так улыбнулся, словно заглянул не в мои бумаги, а мне под юбку.
– Это неслабое достижение – получить здесь должность секретарши без всякого опыта работы в журнале. В чем ваш секрет?
– Печатаю с олимпийской скоростью, – сказала я, пошевелив пальцами. – Да, и кое-кто замолвил за меня словечко.
Он мягко хохотнул и взглянул на часы. Я сразу поняла, что у него не «Таймекс», даже до того, как увидела логотип «Патек Филипп».
– Поздновато уже, – сказал он, поглаживая подбородок. – Вы, наверно, с голоду умираете. Я-то точно. Что скажете насчет пойти перекусить? Тут неподалеку «Чайная».
Я замялась от неожиданности.
– Ну, не упрямьтесь; терпеть не могу есть один. Идемте?
Это сказал человек, явно не испытывающий недостатка в желающих составить ему компанию. Встав со стола, он махнул рукой в сторону коридора.
Дверь под красным навесом нам открыл человек в полном казацком облачении, приветствуя нас в русской «Чайной».
– Очень хорошо, что вы снова к нам заглянули, мистер Мастерсон, – сказал он, коснувшись своей папахи.
Едва мы вошли и сдали пальто, я почувствовала себя не в своей тарелке. Не то чтобы другие женщины были в бальных платьях с тиарами, но они держались с определенной элегантностью, которой мне еще предстояло научиться. Некоторых отличала от меня лишь нитка жемчуга или вечернее кольцо и шарф «Эрмес», но они чувствовали, что это их место, тогда как я казалась посторонней. Мужчины тоже были ухожены и одеты со вкусом. Симпатичные костюмы, шелковые галстуки, запонки с драгоценными камнями. Эти изысканные франты выстроились шеренгой вдоль бара, а над ними клубился сигаретный дым, смешиваясь с запахом духов. Туда-сюда сновали официанты в казачьем наряде, обслуживая гостей в красных кабинках.
Я уже подумала, что ждать столика мы будем не меньше часа, но тут к Эрику приблизился метрдотель.
– Мистер Мастерсон? Извольте следовать за мной с юной леди, сэр.
И он повел нас, лавируя в толпе с грациозностью тропической рыбы, плывущей по аквариуму. Я же, скорее, напоминала форель, движущуюся против течения, то и дело натыкаясь на людей, чуть не проливавших свои напитки.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж, где перед входом в зал высился стеклянный русский медведь, похожий на гигантскую ледяную скульптуру. Я никогда еще не была в таком нарядном ресторане: витражный потолок, золотое дерево, растущее из красного ковра, увешанное цветными стеклянными шарами, декоративные зеркала вдоль стен, над красными скамьями, перемежаемыми золотыми самоварами. Люди кучковались в центре комнаты, как на коктейльной вечеринке.
Пока метрдотель вел нас к столику, Эрик то и дело останавливался, пожимая руки и целуя женщин в щеки.
– Вы очень популярны, – сказала я.
– До офиса рукой подать. Многие ребята Хёрста заходят сюда после работы, – пояснил он прозаично, когда мы уселись на одну из скамей.
Я оглядела помещение, отмечая прекрасно одетых женщин, то, как элегантно они держат сигареты и бокалы с коктейлями, какие стильные ридикюли болтаются у них на запястье или засунуты под руку. Я была так захвачена всем этим, что не заметила, как Эрик заказал мне мартини с водкой. Я не любительница спиртного, но смотрела, как завороженная на возникший передо мной большущий, под стать городу, красивый бокал с блестящими кубиками льда и двумя оливками на шпажках.
– За вас, – сказал он. – Добро пожаловать на борт.
– Поднять якорь!
Я так сильно чокнулась бокалом, что там все смешалось. Моя реплика в таком оформлении прозвучала невпопад, словно шляпа, которую не добросили до вешалки. Я пыталась держаться так, словно для меня было в порядке вещей бывать в таких ресторанах с мужчиной, который, вероятно, возглавлял команду гребцов в Гарварде или Йеле. Не приходилось сомневаться, что у него годичный абонемент на бейсбол и летний фамильный дом в Хэмптонсе.
– Ну, что скажете о «Чайной»? – спросил он, ставя бокал.
– Ничего так, – я напустила на себя вид светской львицы. – Но, честно говоря, в подметки не годится обжорке на 74-й и Третьей авеню.
Он свободно рассмеялся, впервые за все время. Мне приоткрылась другая его сторона, более непринужденная, но он быстро взял себя в руки.
– И как дела на новой работе?
– Дела – отлично, – сказала я. – Лучше некуда.
– Правда? – он склонил голову, так что прядь волос свесилась на лоб. – Значит, вам нравится работать на новую начальницу?
– Я тут пока недолго, но – да, – сказала я. – Она замечательная. И, к тому же, она ведь не просто начальница.
Он загадочно улыбнулся и убрал на место непослушную прядь.
Подошел официант, принять наш заказ, но Эрик отослал его. Я еще не заглядывала в меню, а когда заглянула, на меня нашла оторопь; там было карпаччо из говяжьей вырезки с винегретом, уйма видов икры, перепел, дикий кабан, омар, варенный в масле.
– Вам нравится семга? – спросил Эрик, почуяв мою растерянность.
– Да, нравится.
– Ну, отлично, – он закрыл свое меню и кивнул официанту. – Мы возьмем две кулебяки с семгой.
Эрик ненадолго отлучился, и я смотрела, как он идет по залу, то и дело с кем-нибудь здороваясь и прикладываясь к щекам женщин. Я ощутила укол – не то чтобы ревности – соперничества. Разумеется, не за внимание Эрика. Дело было исключительно в моей самооценке. Я сознавала свою привлекательность. Мне говорили, что я похожа на маму, и я отмечала наше сходство, разглядывая ее старые фотографии. У меня были ее синие глаза и темные волосы, такой же подбородок сердечком, высокие скулы и хорошая, чистая кожа. Но даже с мамиными генами я была далеко не столь изысканна и ухожена, как женщины в этом зале. Я спрашивала себя: что я здесь делаю – да к тому же пятничным вечером – с Эриком Мастерсоном.
Последний раз меня приглашал на ужин Майкл. Это был мой двадцатый день рождения, и он повел меня в итальянскую закусочную. Мы стояли в очереди с тарелками в руках перед металлическими емкостями со спагетти и тефтелями, курицей в золотистой подливе и баклажанами пармиджано. Пока я под пение официантов задувала свечку на торте-мороженом и загадывала желание, я и понятия не имела, что это был последний раз, когда мы с Майклом сидели за одним столом. Месяц спустя он набрался храбрости сказать, что не хочет на мне жениться.
Нам принесли кулебяки с семгой – это оказался слоеный пирог на горячем блюде – и мы стали молча есть. Каждый раз, как Эрик отправлял кусок в рот, я слышала, как его зубы задевают вилку. Весьма нетипично для представителя высшего общества. Это чуть заземлило его в моих глазах, и мне стало как-то легче.
Семга была восхитительна, и я еще не доела, когда Эрик отодвинул свое блюдо и подался в мою сторону. Он поставил локти на стол, переплел пальцы с безупречным маникюром и сказал:
– Могу я быть с вами предельно откровенным?
– Звучит жутковато. Уж не хотите ли вы сказать, что вам не нравится, как уложены мои волосы?
– Вообще-то, нет, – он взглянул на меня со значением. – Ваши волосы мне нравятся. Даже очень.
– Ну, тогда давайте, – сказала я, ухмыльнувшись, – сразите меня своей предельной откровенностью.
Он придвинулся еще ближе, чуть не касаясь локтем моей руки.
– Что ж, я уверен, вы все это уже слышали, – сказал он, – но в незапамятные времена «Космополитен» был одним из самых уважаемых журналов. Это был любимый проект Уильяма Рэндольфа Хёрста. Если хотите, его детище. Пока кому-то не пришла в голову блестящая идея – превратить его в журнал для пригородных домохозяек. Так началось его падение. И с тех пор он падает все ниже. И, если «Космополитен» должен умереть, не следует ли проводить его в последний путь с достоинством?
– О чем вы говорите? – я отпила мартини. – Вы даете журналу новый старт, обновляете его. За этим вы и наняли миссис Браун, – пока я говорила это, брови Эрика все дальше лезли на лоб. – Разве не так?
– Слушайте, не секрет, что «Космополитен» на последнем издыхании. Все это понимают. Тираж упал ниже восьмисот тысяч, и мистер Берлин с советом директоров был готов совсем закрыть его. Наверно, мне не следует говорить вам этого, но, – он метнул взгляд по сторонам, намекая на конфиденциальность, – мы намеренно почти не стараемся увеличить число подписчиков. Мы почти не давали рекламы. Даже урезали персонал. «Космополитен» работает в аварийном режиме.
– Так, значит, вы хотели, чтобы журнал закрылся?
Он улыбнулся, словно радуясь, что я решила загадку.
– Таков был план.
– Но почему?
– Очень практичное деловое решение. Журнал перестал приносить доход и стал тянуть средства из всей «Корпорации Хёрста», так что совет директоров принял решение отказаться от него; но, как я уже сказал, – он поднял палец, – мы хотели проводить его в последний путь достойно.
– Тогда зачем вы наняли миссис Браун?
– Давайте скажем так: ее муж делает чертову уйму продаж корпорации. Это он нанял ее. Дэвид Браун – чародей. Этот человек мог бы продать лед эскимосам, – он ненадолго умолк, поигрывая запонкой. – Вы очевидно умная девушка. Если правильно разыграете свои карты, я уверен, у Хёрста для вас найдется место получше.
При этих словах я осушила бокал. Ситуация принимала серьезный оборот. Несмотря на игривые взгляды и шутливый тон Эрика, это был не романтический ужин. Я почувствовала легкое разочарование, сродни тому, что чувствует ребенок, когда его породистая морская свинка оказываются обычным хомяком. Но, даже если отставить в сторону мои романтические ожидания, я была заинтригована местом получше.
– Вы говорите, что хотите меня перевести в другой отдел? В другой журнал Хёрста?
Он придвинулся ближе и сказал совсем тихо.
– Буду с вами предельно откровенным.
– Ой, еще более откровенным? Не уверена, что готова к такому.
– Элис, – сказал он, игнорируя мое кокетство, – все понимают, что Хелен – миссис Браун – эта работа не по плечу. Компания сильно рискует, привлекая ее, и, говоря начистоту, мы не думаем, что она справится.
У меня голова шла кругом от водки и замешательства.
– Зачем вы говорите мне это?
– Потому что мне нужна ваша помощь. Мне нужно, чтобы вы стали моими глазами и ушами.
– Как это понимать?
– Я бы хотел, чтобы вы кое-что отмечали для меня. Рассказывали мне, с какими писателями она общается, какими фотографами и иллюстраторами интересуется. Я хотел бы знать, с кем она обедает, кто ей звонит. Такого рода вещи.
– Вы просите меня шпионить за ней?
– Нет-нет-нет, ничего подобного. Ни в коем случае, – он отодвинулся и поправил галстук. – Я просто хочу убедиться, что журнал не уподобится в итоге ее книжке.
Теперь он говорил, как те девушки в офисе. Не приходилось сомневаться, что корпорация хотела подмять под себя Хелен Гёрли Браун, но я не собиралась участвовать в этом. Возможно, я была не согласна с отдельными ее идеями, но если я и раньше симпатизировала ей, теперь мне захотелось, чтобы она задала им жару, побила их в их же игре.
– Вы окажете мне и совету директоров большую услугу, – сказал он. – И услуга такого рода не останется незамеченной. Или неоплаченной.
– Простите, вы обратились не к той девушке для такой работы.
– Правда?
Он взглянул на меня тем особенным взглядом, и я подумала, что мало, какая девушка способна устоять перед его обволакивавшими сердце чарами. Возможно, он думал убедить меня, что небо зеленого цвета, а трава – голубого, и что это мой долг – шпионить за начальницей. Неожиданно мне расхотелось оставаться в этом сказочном ресторане.
– Извините, – сказала я и взяла свою сумочку. – Время уже позднее, и мне пора домой.
Он выдержал мой взгляд пару секунд, а затем сказал:
– Я понимаю, Элис. Пожалуй, мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
– Пожалуй, вряд ли, – я бросила на стол салфетку. – Спасибо за ужин и за то, что поставили меня в невозможное положение.
Я встала, спустилась на первый этаж и успела дойти до гардероба, когда поняла, что испортила отношения с управленцем Хёрста, и теперь меня, вероятно, уволят. Секунду я раздумывала, не вернуться ли с извинениями, но не смогла себя заставить.
Я стояла на тротуаре, под красным навесом «Чайной», пытаясь собраться с мыслями. Налетел порыв ветра, неся по улице скомканные газеты и прочий мусор. Я застегнула пальто и подняла воротник. Было почти десять вечера, но я решила дойти домой пешком, чтобы проветрить голову.
Проходя по 57-й улице, я подняла взгляд на дом 224 и заметила, что в окне Хелен на четвертом этаже горит свет. Должно быть, она вернулась на работу после ужина с Дэвидом, потому что я различила ее хрупкую фигурку, склоненную над столом, лихорадочно что-то печатавшую.