Глава 8 Маша в смертельной опасности

Утром замок наполнился криками, ржанием лошадей, скрипом саней, грохотом и скрежетом вывозимой челядью утвари, подальше от вечно воюющих рысарей, которым в радость все разбить и разломать. Этот шум проник под крышку сундука, где спала Маша, закутавшись в старые шарфы. На этот раз, проснувшись, она сразу вспомнила, что находится в другом мире, и примерно минуту лежала, напряженно прислушиваясь, соображая, можно ли ей вылезти из своего убежища.

Выскочив из сундука, расправив затекшие плечи и спину, первым делом девочка подбежала к узкому окну – обзор был не очень хорош, но она увидела стену с застывшим на ней стрельцом, суету людей во дворе, упирающихся коз, ведомых к воротам гладких и сытых лошадей. И только за стеной, на стыке свинцового неба и белой земли, в снежной круговерти – словно лес вырос за одну ночь. Длинный зубчатый силуэт, вчера его не было.

– Что это может быть? – удивилась девочка. Кроме шарфов, в сундуке не оказалось никакой одежды, пришлось снова втискиваться в парчовое платье. Без посторонней помощи надеть его, как полагается, оказалось невозможным, оно спадало с плеч, крошились перламутровые пуговицы, отлетали мелкие камешки, неопрятно свисали какие-то шнурки и ленты. Еще хуже обстояло дело с волосами – заплетенная вчера коса рассыпалась на отдельные перепутанные прядки, кое-как сдерживаемые тяжелыми шпильками с каменными бусинами. Недолго думая, Маша задрапировалась в дырявые шарфы и поспешила наружу. На небольшом крыльце, у маленькой двери, ведущей в замок, стояла привениха и о чем-то сердито спорила со Старшим.

– Вы отправили коз, свиней, даже кур, как рысари будут сражаться на одной воде? Как мы переживем осаду?

– Некому будет ухаживать за животными, никто из челяди не желает оставаться в замке, – отвечала тетя Рыкоса. – Назначьте кашевара, пусть варит кашу, в амбарах достаточно овса, предназначенного для лошадей, а лошадей не будет…

– Никто из слуг не остается? – удивилась Маша. – Куда все бегут? И как же мы без них, замок большой!

Старшой неприязненно покосился на девочку, что-то прошипел сквозь зубы и отошел в сторону. Глаза Рыкосы вспыхнули гневом, она втолкнула Машу обратно в дверь замка. Девочка отлетела к стене коридора, схватилась за ушибленное плечо, скорее удивленная, чем испуганная, воскликнула:

– Что вы делаете?

– Как смеешь ты появляться в таком виде перед рысарями и челядью, да еще в такой момент! – чеканя каждое слово, произнесла привениха. Тут только девочка обратила внимание, что поверх обычного платья Рыкосы сверкала, словно отполированная, стальная кираса, косы были подобраны под круглый шлем с меховой опушкой.

– Ко мне не пришли служанки, мне не во что было одеться, и я не умею делать прическу…

Привениха выхватила кинжал, обкромсала свисающие ленты и завязочки, потом рванула девочку за волосы так, что шпильки рассыпались по полу. На глазах у Маши выступили слезы, но она стиснула зубы, чтобы не произнести ни звука…

– Не можешь надеть платье, иди в броне. Не можешь причесаться – иди простоволосой. Но держи себя с достоинством. Не показывай слабости, страха или иных чувств, помни, что ты венцесса!

– Я не венцесса, госпожа, позвольте мне уйти… – прошептала девочка.

Привениха неожиданно ударила ее по лицу – не сильно, но чувствительно – и сказала:

– Вчера я принесла первую жертву крови твоему титулу. Отныне ты венцесса, раз и навсегда, и другой не будет. Отработай свой долг перед Громовой грудой!

– Долг? – переспросила девочка. Но Рыкоса Гривастая повернулась и вышла за дверь, оставив Машу в темноте, недоумевающую. «Может, я не венцесса, а самозванка. Может, я не вполне понимаю, какой у меня долг перед этой крепостью, но я человек, у меня тоже есть гордость, я не хочу, чтобы со мной так обращались», – решила девочка, вытерла слезы, как могла, привела себя в порядок, заплела простую косу, накрепко застегнула куртку и вышла за дверь. Молча встала рядом с теткой, не глядя на нее. Мимо, поскрипывая, визжа полозьями по неплотно покрытому снегом камню, медленно двигались сани. Маша заметила заплаканную Авдуську, прижимающую к себе пеструю курицу, укутанную в шаль, и бросилась к ней:

– Пожалуйста, возьмите меня с собой! – попросила она.

– Нельзя, Калиночка, войско Зазубрины не пропустит, убьет прямо по дороге, – шмыгнула носом молодая служанка.

– Войско? Где? За что убьет? – напрасно спрашивала Маша, от саней ее оттеснил дядька Завояка.

– Вот что, барышня, не рвите сердце людям. Их Зазубрина пропустит, а ваше чистопородие – нет. Вон они, ждут за стенами, когда челядь вывезут, чтобы начать войну за Громовую груду…

– Но я не… – начала Маша и оглянулась на Рыкосу. Та не сводила с нее кошачьих глаз, брови были нахмурены, лицо бледно.

– Назвался груздем, полезай в кузов, – без сожаления шепнул дядька Завояка и отошел в сторонку.

Маше казалось, что весь мир, все люди против нее. Чтобы скрыть слезы, она взбежала на замковую стену, встала рядом со стрельцом, якобы посмотреть на войско Зазубрины. Так и есть – смутные тени выступали из тумана, в том леске, что она заметила утром, теперь ясно угадывались силуэты людей, коней, копий. Неотвратимая опасность, сдавленные рыдания, тихий, какой-то обреченный скрип саней, низкое небо над головой, все в сизых лохмотьях, словно по нему распустилась чья-то неопрятная борода. Жгучая обида на тетку, на рысарей, даже на Авдуську, а особенно на злой рок, что закинул ее в этот замок – все переполняло грудь, жгло слезами, рвало душу на части.

Маша поняла, что ей нужно что-то сделать, как-то выплеснуть глухое отчаянье и безнадежность. Но что? Не со стены же вниз головой…

– Я бы не попала в этот мир Сквозняком, если бы не могла справиться, – напомнила себе Маша. – Я обязательно вернусь домой, когда найду, для чего же я переместилась в этот мир.

При слове «домой» ей стало немножко легче, там мама и папа. Подумав о родителях, Маша вспомнила мамин любимый романс – он, как ничто другое, подходил сейчас, чтобы хоть немного облегчить сердце…

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые…

Да, это было то самое седое утро, печальная равнина с покидающими замок людьми… Маша пела, потому что не могла иначе, потому что сердце ее раскололось бы без этих слов, этой музыки. Она не думала о том, что ее слышат, но пела все громче и громче, чтобы не расплакаться, голос ее разносился над притихшим каменным двором, усиливался горным эхом, и девочка не сразу поняла, что последние две строки неуверенно подтянули простые люди в санях – слуги, кухарка, дворник, а за ними стрельцы и даже некоторые рысари.

– Душевно получилось, – тихо обратился к Маше стрелец. А та уже заметила, что рысари смотрят на нее более ласково, чем утром. Даже Старшой вдруг кивнул ей ободряюще. Словно разжалась ледяная рука, которая сжимала сердце. И уже почти неважно было, что при последних звуках песни тетка повернулась и ушла в замок, никак не выразив приемной племяннице ни свое одобрение, ни порицание…

Едва за последними санями захлопнули ворота, люди во дворе замка пришли в движение. Прикатили огромные котлы, разожгли костры, наверх стали поднимать длиннющие деревянные щиты. Маша присела за одним из зубцов, с интересом следя за приготовлениями. Снаружи замка тоже произошли изменения. Пропустив обоз, вперед коней вышли стрельцы – с луками и арбалетами, зачем-то вынули стрелы из колчанов и воткнули их перед собой в снег.

– Зачем это? – спросила Маша у стоящего рядом стрельца, того, который похвалил девочку за песню.

– Ты все еще тут?! – рявкнул он. – А ну в замок! Пошла, быстро!

Он схватил ее за руку, намереваясь не то помочь спуститься, не то вообще сбросить, для скорости, но в этот момент нарастающий тихий гул прервался короткими всхлипами. Стрелы посыпались градом на тех, кто не успел укрыться за зубцами стены. От Машиной брони из драконьей стали стрела отскочила, а вот спасавшему ее стрельцу пронзило руку. Он осел в снег, со свистом выдыхая сквозь зубы воздух…

Маша смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах сдвинуться с места. Сказочный рысарский мир вдруг словно раскрылся перед ней, стал реальным, опасным, пугающим – и все из-за боли другого человека.

– Иди отсюда, – повторил стрелец.

Маша едва ли не кубарем скатилась по лестнице, и только у подножья вспомнила про старьевщика. Ведь он же обещал взять ее с собой, значит, знал, как спрятать ее от тетки или от Зазубрины!

Сани, полные барахла, по-прежнему сиротливо стояли у ворот. Старьевщик не покидал замка. Девочка побежала к кузнецу, пригибаясь к земле, когда раздавался уже знакомый страшный гул. Дядька Степан раздувал горн, на его лице плясали отсветы пламени, к нему страшно было подступиться, но Машу это не испугало:

– Дядь Степан, а где ваш друг, старьевщик? – попыталась она перекричать ревущее пламя.

– Вали отсюда! – рявкнул кузнец, от его былого добродушия не осталось и следа.

– Где он? Его сани во дворе.

Кузнец ничего не ответил, но так жахнул молотом по наковальне, что расплавленное железо только всхлипнуло. Больше спрашивать Маша не решалась.

На очереди был барак – девочка подумала, что раз все рысари у стен, там никого не осталось, можно его обследовать, а заодно посмотреть на таинственного обледеневшего больного. Снаружи дверь в барак подпиралась палкой, которую девочка вытащила не без труда, пришлось хорошенько попинать по ней.

Дверь распахнулась. Внутри было сумрачно и тепло. В бараке никого не было. Уже повернувшись к двери, девочка столкнулась с молодым, безусым рысарем, шапка все время спадала ему на лоб. Он нес мешок с крупой, который свалил на пол при виде девочки.

– Ты чего тут забыла? Вали, пока Старшой не видел!

– Я искала того, кто звал меня сюда пару дней назад…

– Чего? Вали, пока не получила! – молодой рысарь, очевидно, получил блестящее рысарское воспитание.

– Ну хорошо, – на всякий случай отбежав поближе к двери, сказала Маша. – Хоть кто-нибудь необычный или не рысарь в бараке был? Например, с проклятьем ледяной кости!

– Был, – неожиданно мирно ответил парнишка. – Увезли его, вчера. Повезут по деревням, в поисках звездных лекарей. Иди, а? По-хорошему!

Маша ушла по-хорошему. Пробралась на кухню, отпилила от буханки на столе кусок, съела его с солью, запила водой с медом. Потом вернулась в свою комнату, села поближе к окну, смотреть, как идет осада. «Неизвестно, сколько дней они будут сражаться, стены крепкие, может, еще все обойдется», – утешала себя девочка. Бой изнутри казался совсем не страшным, просто несколько человек выполняли бессмысленную, тяжелую работу – носили на стену ведра с чем-то жидким и дымящимся, прятались от стрел, потом собирали их, стрельцы сидели за зубцами стены – так проходил день, от скуки Маша даже начала распускать один из найденных шарфов. Но едва небо тронула вечерняя синева, по двору замка раздался крик:

– Катапульты подошли…

– Ну и что, – пропела в ответ девочка весьма легкомысленно. И вдруг от страшного удара как будто закачались стены… Маша выглянула в окно – часть башни, на которой минуту назад стоял человек с арбалетом, медленно начала оседать.

– Они прорываются в замок! – девочка вскочила на ноги. – Они скоро будут здесь!

Лихорадочно осмотрела комнату, взгляд остановился на сундуке. Глупая затея! Ворвавшись в крепость, рысари наверняка первым делом все сундуки перевернут в поисках богатств! Что же делать?

Маша поступила так же, как любая девочка, окажись та на ее месте – побежала за защитой к единственному почти родному человеку, которого только могла вспомнить. К тетке Рыкосе, в тронный зал. Едва открыв тяжелую створку двери, она встретилась взглядом с глазами старьевщика. Он сидел, неловко скособочившись, смотря прямо на вошедшую девочку, на губах у него навеки осталась грустная, виноватая улыбка. Он был мертв. На его груди темнели пятна засохшей крови…

Рыкоса стояла, прямая и торжественная, у окна, следила за ходом битвы. Обернувшись на Машин всхлип, она дернула уголками губ, словно сдерживая улыбку, и произнесла:

– Не пугайся, это лишь первая жертва крови. Сколько их еще будет… Прими свою судьбу с достоинством и не моли о пощаде.

Маша попятилась и стукнулась затылком о край двери. Привениха продолжала как ни в чем не бывало:

– Зазубрина надеется прорваться внутрь. Не бойся, детка, я никому тебя не отдам. После всего, что я для тебя сделала… Я лучше сама убью тебя.

Девочка бросилась бежать. Она вернулась в свою спальню, упала на кровать прямо в обуви, броне и беличьем плаще, нащупала в кармане зеркало, взятое из дома, и заплакала, обращаясь неизвестно к кому:

– Заберите меня отсюда, я не хочу здесь больше оставаться!

От каждого нового грохота она вздрагивала всем телом.

И вдруг все прекратилось. Наступила тишина. Маша села, прислушиваясь и гадая, что бы это могло значить. Вдруг по коридору загремели рысарские валенки с набойками. Девочка до боли закусила губы. Больше всего ей хотелось, чтобы люди прошли мимо ее комнаты. Это не ее война! Оставьте ее в покое!

Но вот ковер у входа сорвали. В спальню вошли дядька Завояка, Старшой и дядя Степан.

– Что? – одними губами спросила девочка, голос у нее вдруг пропал.

– Тетка где? В зале? – отрывисто спросил Старшой и выглянул в коридор.

– Девочка, не бойся, только тихо, – мягко сказал кузнец, его почти белые глаза блуждали, борода была наполовину обгоревшей. – У меня дочка такая же, как ты, меньшая.

– У Зазубрины с Рыкосой личные счеты, – объяснил, вернувшись, Старшой. – Между собой они драться не будут, но ни один из них тебя не пощадит. Мы решили предать привениху, долго объяснять, почему, уверяю тебя, у нас есть на это причины. Через десять минут ворота откроются…

– А как же я?

– Ты не бойся! – кузнец поднял девочку на руки, та была слишком напугана, чтобы сопротивляться. – Рысари тебя пожалели, уж больно песня была душевная. Может, ты и не такая дурная, как привениха. Может, ты еще исправишься. Сплавим тебя по речке, в бочке, никто не узнает. Тихо только, помалкивай, пока старая ведьма не услышала…

Он отнес Машу на стену с восточной стороны, где девочка еще не была ни разу. Взглянув вниз, она увидела быструю горную речку – из тех, что не замерзают даже зимой, мелкие, быстрые, с чистой ледяной водой, бегут среди камней, чтобы потом низвергнуться водопадом. Память услужливо напомнила девочке урок географии – когда они с классом проходили Ниагарский водопад, учительница рассказывала о смельчаках, пытавшихся спуститься по нему в бочке. Из них мало кто выжил…

– Нет! – завопила девочка во все горло. – Нет, я не хочу! Я боюсь!

– Ты клубочком свернись, – посоветовал кузнец, с размаху сажая ее в бочку. – Бочка надежная, не развалится, не протечет. Вот я тебе подушечек подложу. И наковальню привяжу, чтобы не перевернулась. Как будто дочку провожаю. Ничего, Звезды на горе охранят бедняжку…

Невзирая на все ее мольбы, бочку наглухо запечатали. Потом девочка почувствовала, что отрывается от земли, и свернулась, как могла, клубочком, закрыв руками голову, прижав ее к коленям. В это время раздался скрежет – распахнулись ворота. И в тот же миг пространство расколол бешеный крик Рыкосы:

– Предатели! Вы думали, я вам позволю? Да я сама вас сожрууууууу!..

На последних словах ее крик перешел в рычание, от которого, казалось, завибрировала Гора Ледяной угрозы. Что было дальше, Маша не знала. Бочка полетела в воду…

Загрузка...