– Красавцы! – восторженно выдохнула я.
Запряженная в открытую коляску пара и впрямь была чудо как хороша!
– Удивительно… – зачарованно выдохнула я, не сводя взгляда с двух лошадок изабелловой масти. – Они такие… соразмерные!
– Разбираетесь в лошадях? – поглаживая по носу потянувшуюся к ней лошадь, оживилась госпожа Влакис.
– Умеренно. Не заводчик, – не стала преувеличивать я. – Но тут и разбираться не надо – они великолепны!
– Великолепны, – как нечто само собой разумеющееся подтвердила госпожа Влакис. – У меня других не бывает.
– Господину Влакису принадлежит лучший конный завод в империи! – поторопился вмешаться инспектор.
– «Золотая молния Альгейро», – с усмешкой сказала госпожа Влакис.
– О-о-о-о… – уважительно протянула я. Насчет лучшего конного завода империи инспектор преувеличил, но… Альгейро – солидное имя, уважаемое, хоть и не аристократическое. А про Влакиса впервые слышу.
– «Молния» – мое приданое. Мне всегда нравилось возиться с лошадьми, вот родители и отдали, – госпожа Влакис привычно разломила яблоко, протягивая половинки лошадям на раскрытых ладонях, и строго скомандовала кучеру. – Будешь при леди де Молино, пока она тебя не отпустит.
– Сделаем в лучшем виде, хозяйка, не сумлевайтесь! – пробасил кучер, взбираясь на козлы.
– Вот вы где! – громкий девичий голосок заставил оглянуться – к нам, подхватив юбки, бежала старшая из барышень Влакис, которая в поезде застряла в купе вместе с папашей. В лицо я ее не запомнила, больше по кружевам панталон, торчавших из-под юбки, когда степняк-ротмистр ее на плече тащил. – Нас наконец отпускают! – запыхавшаяся барышня прижала руки к бурно вздымающейся груди. – Можно грузить багаж в коляску…
– Грузите… – согласилась госпожа Влакис, и ехидно добавила. – Если вам есть – куда. – и снова повернулась к кучеру. – И чтоб никуда, пока не убедишься, что с леди Летицией все в порядке. Жди сколько потребуется, потом мне доложишь. Все, езжайте!
– Куда – езжайте? Как? – барышня растерянно посмотрела на кучера, потом перевела взгляд на остальных – на кого угодно, кроме госпожи Влакис. – Что здесь происходит?
– Видите ли, госпожа Влакис… – неожиданно смутившись, забормотал Баррака.
– Старшая госпожа Влакис! – барышня вдруг стиснула кулачки и топнула ногой, зло глядя на инспектора. – Извольте называть меня как положено – старшая госпожа Влакис!
Инспектор на миг прикрыл глаза, кажется, спрашивал, за что ему все это.
Я могла бы рассказать, но меня он не спросил.
– Конечно, старшая госпожа Влакис! Госпожа Влакис… Я имею в виду, вот эта госпожа Влакис…
– Младшая! Младшая госпожа Влакис! – выкрикнула барышня и топнула ногой.
Вот я глупая: барышня, папаша… Совсем в столичной жизни погрязла, если умудрилась позабыть о милом нюансе в законах южных герцогств. Мужчина, в течении десяти лет не получивший от жены наследника мужского пола, имеет право жениться второй раз. Если вторая жена с успехом выполняет «главное предназначение женщины», родив сына, именно она становится законной супругой и хозяйкой дома, а первая должна убираться вон, или… с разрешения супруга и новой хозяйки может остаться на правах младшей, практически бесправной жены. Правда, новые имперские законы внесли в эту идиллию некоторые… изменения. Отменить право на вторую жену Его Величество и Имперский Совет не рискнули: в отношениях с южными герцогствами после войны возникло напряжение, а главное, в северных, наиболее пострадавших от войны провинциях тоже имелись изменения деликатного свойства, заставившие Его Императорское Величество счесть старый закон полезным в новых условиях. Но теперь, с правом женщин владеть имуществом, выставить первую жену из дома можно было… только с полным возвратом приданого.
Конного завода «Альгейро», например…
– …Госпожа Анита одолжила нам свою коляску! – выкрутился инспектор.
– Одолжила? Нашу коляску? – возмутилась младшая… то есть наоборот, старшая госпожа Влакис.
– Вашу, деточка? – сладенько удивилась младшая госпожа Влакис. – У вас есть своя коляска, Мариэлла? Как замечательно! Вот в нее вещи и грузите, а свою я одолжила нашей спасительнице. Поезжайте, леди! Вы уже на ногах не стоите – еще бы, после таких-то потрясений.
– Но… Там Хуан… мой кузен… он приехал нас встречать, и ждал, и устал очень, и теперь хочет уже отдохнуть… Он злится! – кажется, для Мариэллы это был последний, отчаянный аргумент.
Увы, Анита была безжалостна!
– О, так господин Хуан Горо вернулся из столицы? Так это же великолепно, значит, я могу вовсе не беспокоиться – брат обязательно позаботится о своей дорогой сестре, верно же, Мариэлла? – сладенько пропела она.
Выражение лица Мариэллы стало совершенно несчастным, а я как-то засомневалась, что этот неизвестный мне Хуан Горо и впрямь готов позаботиться о своей кузине. Скорее, ждет заботы от нее. И кажется, способен здорово испортить девочке жизнь, если этой заботы не получит. Ну что сказать… Занятно живет городок моего детства! Впрочем, выводы делать еще рано – слишком мало информации.
– Вы… очень любезны, госпожа Влакис-старшая и младшая! – я не стала уточнять, кто есть кто. – Буду рада видеть ваше семейство в имении де Молино!
– Уверены, что можете приглашать? – скривился в мою сторону инспектор.
– Обязательно буду! – младшая госпожа Влакис… которая старше… Анита! Анита Влакис возвысила голос. – Завтра же! И проверю… как вы добрались и устроились! – в ее голосе и брошенном на инспектора взгляде угадывалась угроза. Подумала мгновение… и вдруг обняла меня, прижав к пышной груди.
– Я могу нанять извозчика до имения, у вас дети и вещи… – шепнула я ей в ухо.
– Моих девочек… и мальчишку тоже… я отправила домой еще три часа назад, – также тихо ответили мне. – А коляска – самое малое, что я могу сделать для женщины, которая защитила не только его сына, но и мою дочь, – меня стиснули так, что я поверила – это милая толстушка может управиться и с конем, и с конным заводом, и… с чем угодно.
– Храни вас боги, леди! – она почти забросила меня в коляску, махнув кучеру – трогай! Так что инспектору и командору пришлось запрыгивать почти на ходу.
– Но… но как же? – донесся до меня растерянный голос юной госпожи Мариэллы. – Роланд тоже очень устал!
– Наш с вами супруг, деточка, взрослый мужчина и как-нибудь потерпит, – отрезала Анита.
– Я имела в виду маленького Роланда! Бедный мой малыш уже весь извелся!
– Да неужели? И давно вы его видели, такого бедного?
Извернувшись в коляске, я смотрела как юная Мариэлла вдруг принялась оглядываться, будто отыскивая потерянный багаж, судорожно вскрикнула и снова подхватив юбки, со всех ног кинулась обратно. Довольно ухмыляющаяся Анита неторопливо проследовала за ней.
– Совсем управы на подлых баб не стало! – проворчал инспектор, неодобрительно глядя ей вслед.
– И в чем же заключается подлость госпожи Влакис? – лениво спросила я. Я вот тоже устала. Сперва даже не заметила насколько, я сейчас почувствовала как сильно. Особенное пакостное состояние, знакомое только слабосилкам: отданные в поезде до последней капли силы восстанавливались теперь тоже по капле. Под грудью чувствовалась холодная пустота, будто я проглотила колючую горькую льдину, руки и ноги ломило, а тело отзывалось противной выматывающей слабостью. Да и пользу сна на полу в багажном отделении я переоценила. Хотя десять лет назад и под кустом умудрялась великолепно выспаться. Старею, не иначе… Немедленно захотелось покряхтеть, растирая поясницу, и прошамкать, прищелкивая вставной челюстью: «Третий дён суставы крутить, не инако – к дождю!» Даже жалко на минутку стало, что челюсть натуральная.
Инспектор поглядел с сомнением, решая, стоит ли вступать в беседу с подозрительной мной, но ценное собственное мнение распирало, отчаянно желая выйти в мир.
– Она не выполнила свой долг и не желает принимать последствия! – отчеканил он.
– Долг – это родить сына? – уточнила я – разговор поддерживать надо, а то ведь засну.
– Безусловно! Она лишила супруга возможности оставить след в потомстве, и что же? Не просто осталась в его доме, но по-прежнему ведет себя как хозяйка. Бедный муж даже коляской по своему усмотрению распорядиться не может! – инспектор стукнул кулаком по бортику той самой коляски.
У меня создалось впечатление, что распоряжаться там пытается даже не муж, а кузен жены, ну а в действительности кто знает, чужая семья – потемки, да и не мое дело. Хотя Анита мне симпатична.
– Госпожа Влакис не родила сына… четырех дочерей я так понимаю, мы не считаем… – я потёрла глаза в надежде разогнать дремоту.
– Девчонки! – инспектор отмел их легким взмахом руки.
– Господин Влакис взял вторую жену, та ему сына родила, и он того… наследил… в потомстве, – инспектор поджал губы – что-то в моей формулировке ему не понравилось – но кивнул. – А коляска причем?
– При том, что младшая госпожа Влакис, вот эта вот Анита! Имеет теперь в доме даже больше власти, чем раньше! А если ей осмеливаются возражать, сразу же предлагает господину Влакису выгнать ее из дома! И все это – из-за нелепого указа о возврате приданого! У нее уже и опись есть, что она заберет! У законника лежит! Там и конный завод, и дом и… даже эта вот коляска! – он снова стукнул по ни в чем не повинному бортику. – Вот как, скажите, как? – он повернулся к командору. – Как могли господа из Имперского Совета согласиться на подобную ересь? Они же мужчины!
– Так они ж старые все! – хмыкнула я.
– Причем тут возраст?
– Им уже самим не жениться, им дочерей замуж выдавать, а то и внучек, – дремотное состояние и не думало отступать. – Если б у вас была дочь, вы б хотели, чтоб какой-то совершенно посторонний мужчина жил за ее деньги? А у нас на юге еще и содержал другую женщину и ее ребенка?
– У меня дочерей нет. Я, к счастью, вообще не женат, – оскорбленно процедил инспектор.
– Сами, добровольно, отказались оставлять свой след в потомстве? – я одобрительно покивала. – Очень, очень взвешенное решение…
Его губы сжались в тонкую злую нитку.
– Сейчас вообще указ о раздельном имуществе супругов готовится, – решил поддержать разговор северянин.
– Как это? – инспектор подпрыгнул на сидении так, что меня чуть за борт коляски не выкинуло, пришлось за бортик схватиться.
– Я не большой знаток законов, но вроде бы все, что было у любого из супругов до брака, в браке остается в их собственности. Приданое, например, остается женщине и после свадьбы.
– То есть, та же госпожа Влакис вовсе не должна будет передавать управление своим конным заводом мужу? – инспектор глядел на северянина в священном ужасе.
– А она передавала? – искренне удивился командор. – Ох ты! Теперь я понял, почему она все договоры на поставку лошадей в гарнизон, с собой забирала, а потом присылала с курьером уже подписанные! Их подписывал муж! А я-то все гадал, что за странный южный обычай: в храм она их носит, на удачу, что ли? У нас на севере женщины всегда имуществом владели, вот я и не думал…
– Поэтому вы так и живете! – огрызнулся инспектор.
Лицо северянина словно оледенело:
– Что именно вас смущает в жизни севера империи, инспектор? Уж не то ли, что даже деньги на строительство вот этой дороги ваше герцогство заняло у нас?
Коляска подпрыгнула на выбоине так, что у меня лязгнули зубы.
– Извиняюсь, что лезу в господский разговор, лорд гарнизон-командор, только дюже любопытно: много заняли-то? – извернулся на облучке кучер.
– Изрядно.
– Значит, покрали половину, – заключил кучер, – ну и как тут коляску-то сбережешь: то рессора полетит, то вовсе колесо пополам треснет.
Нас тряхнуло снова.
Я потянулась к локтю кучера, показывая на уходящую в сторону от основной дороги узкую колею. И тихо шепнула:
– По этой дороге тоже можно доехать, она получше будет…
Кучер кивнул и аккуратно выбрал вожжи, уводя коляску с главной дороги.
– Юг так обнищал из-за войны! – увлеченно продолжал инспектор.
– Юг. Обнищал. Из-за войны… – повторил северянин, а я приготовилась вытолкнуть инспектора из коляски, если северянин кинется его убивать.
Наступление алеманцев удалось остановить только через неполный год от начала войны. За это время они взяли весь север, половину центральных провинций и вышли на окраины степей. Еще почти год их выбивали с занятых позиций, и только на третий они покатились обратно в Алеманию, цепляясь за каждую пядь земли и яростно огрызаясь. Центр империи и даже степи сильно пострадали, а вот север… На севере не осталось городов – только руины, на севере не осталось лесов – только поля черной золы, схваченные коркой не тающего даже летом льда. На севере не осталось семьи без покойника. Погибшие в уличных боях, загнанные алеманскими егерями в лесах, сгоревшие во взрывах и задохнувшиеся под руинами, расстрелянные, повешенные, замерзшие насмерть, умершие от голода…
– До нас, конечно, враг не дошел, – инспектор все-таки слегка смутился. – Так он и до столицы не дошел, а кто после войны там дело открыл, два года без налогов получили! А из Юга всю войну только и знали, что соки тянуть! Нам, чтоб вы знали, во время войны тоже нелегко пришлось.
– И какая у вас была дневная норма? – поинтересовалась я.
– Дневная… что? – растерялся инспектор.
– Норма. Еды. Хлеба обычно, больше-то все равно ничего не оставалось.
– Двадцать унций, верно? – криво усмехнулся командор.
– Пока двадцать было, еще ничего, справлялись. Перед нашим «Большим прорывом» стало десять – все шло на армию, – покачала головой я. – А бомбардировки усилились… Помню, с юга дирижабль с фруктами пришел, мы ребят-магов, которые на крышах защиту держали, как раз соками… – я покосилась на Барраку, – …и отпаивали. Жевать они не могли, от перерасхода сил зубы выпадали. А выжимки детям растаскивали, сосать. У моей соседки трое было: у них такие мордахи удивленные стали, когда им апельсиновый жмых сунули… они за два года и забыли, что такое фрукты, маленькие ведь… пальцы облизывали… А мы с соседкой только нюхали: запах был такой, что голова кружилась! Она еще все плакала и бормотала: хорошо, что Юг есть, хорошо, что хоть там по-людски живут…
На инспектора было занятно смотреть: наверное, так бы выглядел ученый-астроном, если б ему не просто сказали, что земля плоская и стоит на слонах, но еще и познакомили с человеком, который лично спускался с края на веревке – слонов брюквой кормить.
– Выжили? – спросил командор.
– Только дети. Соседка задохнулась под завалом на следующий день. Я на работе была, старшие дети в школе, а младшего она в окно выбросить успела, – равнодушно ответила я. – В этом году старший в училище механики поступает. Как военный сирота имеет право на дополнительные баллы – что, конечно, уменьшает шансы талантливых южных юношей, – покивала я инспектору.
– Вы… Я… – пробормотал он. – Э, погодите, а где это мы? Дорога к поместью в другой стороне… Ты куда свернул, а?
– Успокойтесь, это я попросила, – рассеяно обронила я. Слабость не отпускала, но сонливость удалось стряхнуть. Сейчас мне лучше быть внимательней, если я хочу хоть что-то понять прежде, чем меня возьмут в оборот в поместье. А что там меня не ждет ничего приятного, я не сомневалась.
– И зачем это? Все-таки надеетесь сбежать? Или с сообщником встретиться? – явно накручивая себя, вскричал инспектор – ему сейчас было просто необходимо, чтоб я оказалась хоть в чем-нибудь виновата. Чтобы не чувствовать себя виноватым самому: то ли передо мной, то ли перед моей погибшей соседкой и ее детьми, то ли… непонятно, в общем, но неприятно, и очень хочется избавиться от странного мерзкого чувства.
– Отсюда тоже проезд есть. По дороге на фабрики де Молино посмотрим, – мирно сообщила я.
– У лорда де Молино есть фабрики? – удивился северянин.
– Скобяную фабричку еще дедушка поставил.
– Хотите сказать, что старый… самый старый лорд де Молино занимался… скобами всякими? – с ироничной брезгливостью поинтересовался Баррака.
– Самый старый лорд де Молино жил шестьсот лет назад и занимался пиратством, – отмахнулась я, – а фабрику поставил дедушка Тормунд.
– Тормунд? – вскинулся северянин.
– Шестой сын из прибрежных ярлов Тормундов, – важно пояснила я.
– У меня сестра вышла замуж за младшего сына третьего брата нынешнего ярла Тормунда! – вскричал командор. – Вот уж не думал, что такую близкую родню тут встречу! – и радостно протянул мне руки. – Кузина Летиция!
– Кузен Улаф! – не менее радостно откликнулась я.
– Близкую? – озадаченно повторил инспектор.
– Для севера – достаточно! – отрезал Улаф и взгляд его вдруг стал не по хорошему задумчивым. – Выходит, если бы мы с госпожой Влакис не явились вовремя, вы, инспектор, подвергли насилию мою кузину? – голос его становился все холоднее и холоднее, в раскаленном воздухе вдруг отчетливо дохнуло метелью и кажется, где-то далеко-далеко, на пределе слуха, взвыли волки.
– Да не собирался я ее… ничего не собирался! – взгляд инспектора заметался – кажется, теперь он и сам был готов выпрыгнуть из коляски. – Припугнуть хотел.
– Теперь я понимаю, почему вы отказались «следить в потомстве»! – я жалостливо поглядела на инспектора – надеюсь, хорошо видно, как я ему сочувствую. – Если вашим… э-э, мужским естеством… только пугать… – я поцокала языком. – При всей неприязни к вам, инспектор, не могу не одобрить столь взвешенное… мужественное даже решение… если можно так сказать в эдакой ситуации…
Инспектор замер, глядя на меня с приоткрытым ртом, и глаза его от изумления распахивались все шире и шире… Улаф, только что разрывавшийся между долгом армейского командора – поддерживать порядок, и долгом немедленно наказать за оскорбление родички, посмотрел на меня, на него… и вдруг сдавленно хрюкнул, отчаянно давя прорывающийся хохот.
– Вы… Вы… – задохнулся Баррака. – Вы – никакая не леди! Ни одна леди не позволила бы себе…
– Правнучка ярла – всегда леди! – мгновенно прекратив хохотать, отрезал командор. – И как вы, кузина, попали к этим южным варварам, не способным узнать леди?
«Даже заглянув к ней под юбку», – мысленно закончила я.
– Мы варвары? – у Барраки был день потрясений.
– Родилась я здесь. Это все дедушка Тормунд! – я без зазрения совести свалила вину на покойного родича. – Решил, что на севере и без него мастерских хватает, и надо плыть в новые воды.
Улаф кивнул – такой резон любому северянину понятен.
– А тут как раз лето жаркое, у отца виноградники выгорели…
У дедушки Тормунда были опыт, деньги и дочка, у недавно овдовевшего отца – обаяние, банкротство и маленький сын, у мамы – сильная магия, и такая же сильная влюбчивость. В общем, все удачно нашли друг друга.
– Мама вышла замуж за папу, и они с дедушкой поставили сперва скобяной цех, потом инструментальный.
– Передовой лорд был ваш батюшка, – неохотно процедил инспектор Баррака.
– Причем тут отец? – удивилась я. – Он природником был, куда ему фабрику? Это мама с дедом – маги-металлисты.
Пока фабрика строилась, мама забеременела мной – и вот тут родители и дедушка провернули исключительно дерзкий фокус. Дедушка Тормунд ведь не с пустыми руками из рода ушел. Тормунды – род разветвленный, многочисленный и славный, могут позволить отделить малую искру от родового алтаря. Но дедушка Тормунд не стал основывать род южных Тормундов, чтобы медленно, поколение за поколением напитывать новый родовой алтарь, а по соглашению с отцом слил свою искру с древним алтарем де Молино. Во время беременности женщина еще не отторгнута родительским алтарем, но уже почти принята алтарем мужа – мама смогла это сделать. Алтарь де Молино изменился, сила его умножилась многократно, так что хватило и поместью, и фабрику запитать, и даже продавать энергию могли, мэрия Приморска у них покупала.
Все это я, естественно, рассказывать не стала, алтарь силы рода – не тема для разговоров даже с неожиданно обретенным кузеном.