Когда, уже на рассвете, последние гости покинули Йовил-хаус, Дари объявил родным, что прекращает принимать опиум. Что это означает, Тея прекрасно знала. Хоть он и пытался скрыть страдания при предыдущих попытках избавиться от зависимости (которые не принесли успеха), впереди его ждали новые мучения.
На этот раз Тея не сомневалась, что он выдержит, осталось решить, что взять с собой для безотлагательного отъезда в Сомерсет.
– Я собираюсь сделать это в Брайдсуэлле, – добавил Дари.
– В Брайдсуэлле? – в недоумении выдохнула Тея.
Речь шла о семейном поместье его невесты Мары Сент-Брайд, в Линкольншире, но ведь они еще не поженились.
– Это особое место, – пояснил Дари в ответ на ее удивление и, возможно, осуждение.
– Конечно.
Что еще она могла сказать, хотя расценила это как предательство. Они скоро поженятся с Марой, но пока он ей не принадлежит, его настоящий дом – Лонг-Чарт. Кто станет ухаживать за ним в Брайдсуэлле?
Словно в ответ на ее сомнения, брат добавил:
– Мы с Марой едем вместе – ее семья не против.
Тея улыбнулась, чтобы скрыть душевную боль. Ее реакция была по-детски глупой, но признаваться в том, что она страдает, не хотелось.
Пока все обсуждали подробности, Дари подошел к сестре, уже побледневший и с другими очевидными признаками нехватки обычной дозы.
– Мне необходимо поехать в Брайдсуэлл, Тея.
– Почему?
Он выдавил улыбку.
– Скоро ты приедешь на свадьбу и все увидишь сама, скорее прочувствуешь.
Ей захотелось крикнуть: «Нет, не поеду!» – как капризной девчонке, но вместо этого она обняла брата.
– Я знаю, в этот раз ты победишь.
– Если не сейчас, то никогда. Слава богу, вдруг объявился Канем Кейв! Хотя никогда не думал, что скажу такое.
Отодвинувшись, она посмотрела на него.
– Почему?
– Я думал, что его обрадует мое нездоровье.
Все ее тревоги сошлись воедино.
– Обрадует?
– Недоразумение со школьных времен… Вообще-то нет, но сейчас это неважно. Вне зависимости от того, почему он так поступил, я все равно благодарен ему, поэтому постарался быть любезным с ним.
Любезным? Тея едва удержалась, чтобы не рассмеяться в голос. Она собиралась рассказать Дари о произошедшем, без всяких подробностей, конечно, но он явно думал сейчас о другом. Она поцеловала его в щеку.
– Иди. Мара ждет.
Тея получила в награду улыбку, и его внимание тут же переключилось на любимую, которая завладела его сердцем и душой, и Мара Сент-Брайд ответила ему таким же нежным взглядом.
Возможно, переживания Теи были вызваны вовсе не ревностью, а завистью: она не могла поверить, что можно любить с такой силой, и вообще не была уверена, что ей нужна такая любовь. Зачем страдать, переживать, изводить себя ревностью, испытывать боль от разлук?
Почему-то вспомнился виконт Дариен, их поцелуй.
Она тряхнула головой. Это не имеет никакого отношения к любви!
Лакей объявил, что карета у дверей парадного. Последовала суета прощаний, объятий, добрых пожеланий. Тея подошла обнять будущую невестку и попросила:
– Я знаю, что это излишне, но все же должна сказать: позаботься о нем, Мара.
– Ну конечно, не переживай, – ответила та и тихо добавила: – Может, это пустяк, дорогая, но меня очень беспокоит виконт Дариен.
– Почему? – встревожилась Тея.
– Не знаю. – Внимание Мары было сосредоточено на Дари: он, выходя из комнаты, как раз обернулся в ее сторону. – От него прямо-таки исходит враждебность. И в то же время он оказал такую поддержку Дари. Твой брат сказал, что в школе они конфликтовали, но это все равно не объясняет причину столь странного ощущения.
– Ты чего-то боишься? – спросила Тея, провожая Мару до дверей.
– Не знаю… Герцогиня испытывает к нему глубокую благодарность.
– О боже! – простонала Тея.
Герцогиня Йовил обладала удивительно щедрой душой. Ее щедрость распространялась настолько широко, что для ведения дел в этой сфере ей потребовалась помощь четверых клерков и секретаря. Помоги им господь, если теперь и семейство Кейв станет очередным объектом ее забот.
– Вот именно, – поддержала ее Мара. – В Брайдсуэлле не принято обсуждать какие-то неприглядные дела, поэтому мне казалось, что Кейвы всего лишь обычный источник неприятностей: распутничали, пьянствовали, устраивали кому-нибудь травлю, – но то, что я услышала сегодня… Волосы встают дыбом. Одного из них даже судили за убийство!
– Я знаю.
Дари позвал невесту.
– Я должна идти. Мои тревоги, может, ничего и не значат, но… Будь осторожна, Тея, ради всех нас.
Вместе с Марой и Дари она вышла в розовый рассвет, а потом, посылая им вслед искренние молитвы, махала рукой, пока две кареты не скрылись из виду. Но слова будущей невестки отпечатались у нее в голове.
Предостерегая ее, Мара ничего не знала о том, что произошло, но ее слова заставили Тею шире взглянуть на ситуацию. Станет ли виконт угрозой ее семье? Надо ли об этом рассказать родителям?
Но, увы, они заключили сделку, и мерзкий виконт Дариен свою часть уже выполнил.
– У тебя утомленный вид, дорогая. – Мать обняла ее за плечи. – Пойдем, тебе нужно лечь в постель.
Тея с радостью подчинилась: слишком устала, чтобы принять сейчас какое-либо разумное решение, – и за несколько часов ничего не случится.
– Такая трудная ночь, – сказала герцогиня, входя в дом. – Но такая чудесная. Все прояснилось, и теперь Дари справится со своим недугом, так что весь этот ужас скоро закончится.
– Это потребует от него много сил, – предостерегла Тея.
– Разумеется, но он быстро восстановится. А потом у нас будет свадьба. Может, две? – Поддразнила ее мать. – Может, с Авонфортом?
– Нет!
Ответ прозвучал резче, чем ей хотелось, поэтому не было ничего странного в том, что мать удивленно уставилась на нее. Лорд Авонфорт был их соседом в Сомерсете и последний год настойчиво ухаживал за ней. Его поместье примыкало к Лонг-Чарту, а его сестры были подругами Теи. Она полагала, что в конце концов выйдет за него, но сейчас и думать об этом не могла. Кроме того, ей предстоит объявить о помолвке с другим!
– Если он тебе безразличен, есть и другие, – добродушно произнесла мать. – Но тебе уже двадцать… Признаться, я не обращала на тебя должного внимания эти несколько лет, но теперь готова полностью посвятить себя тебе.
Тея скрылась в своей комнате.
Господи, помоги! Теперь она, а не Дари, станет новым увлечением матери.
Дариен остался в Кейв-хаусе на всю пятницу. Прошедшей ночью, когда вернулся домой, к нему не пришли с вызовом, но легче от этого не стало. Леди Теодосия могла спокойно дождаться окончания бала, а уже потом поведать родным о случившемся.
Если все-таки вызов последует, лучше получить его в приватной обстановке, поэтому он и остался дома. Нужно было обдумать еще одну возникшую проблему. Ночью кто-то выплеснул ему под двери кровь. Он бы и не узнал об этом, если бы не привычка ездить ранним утром верхом, пока большинство представителей высшего света еще спят.
Как обычно, Дариен вышел из дому через заднюю дверь и пешком отправился в конюшни, которые обслуживали его улицу. Когда он появился там несколько недель назад, то обнаружил, что стойла, предназначенные для лошадей их семьи, передали другим, а так как на данный момент у него была всего одна лошадь, он вернул одно стойло и не побеспокоился, чтобы нанять конюха.
Конюхи, работавшие в этой конюшне, не отличались особой приветливостью, но один из них согласился приглядывать за Цербером. Дариен взял себе за правило посещать своего коня дважды в неделю, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, и каждый день выезжал на нем.
Верховая прогулка была лучшей частью его дня. Ему нравилось ездить верхом именно утром, он любил это время суток: начинался новый день, вчерашние проблемы и заботы словно смывало начисто, и все становилось возможным.
Это утро было полно какого-то особого очарования, и ничто не могло его испортить, так что после верховой прогулки Дариен возвращался длинной дорогой и подходил к дому с главного фасада.
И вот здесь, на ступенях, он увидел подсохшую лужу крови.
На Ганновер-сквер было тихо, его дом еще спал, и только прислуга за столом на кухне наслаждалась утренним чаем с хлебом и джемом. Пруссоки давно служили в доме, и Дариен не стал менять их на кого-то другого. Эти трое вполне подходили мужчине, у которого не бывает гостей и который не устраивает вечеринок, но не отличались разговорчивостью.
– Там на ступеньках кровь, – обратился к ним Дариен. – Кто-то ранен?
Все трое – отец, мать и медленно соображавшая дочка – поднялись и уставились на него.
– Кровь, милорд? – переспросила миссис Пруссок, которая почти всегда говорила за всех.
– Потрудитесь вымыть крыльцо. Немедленно!
– Элли, – повернулась мать к дочери, – иди вымой.
Тяжело передвигаясь, словно ноги у нее были свинцом налиты, девица схватила деревянную бадью с водой, тряпку и вышла из кухни.
– Ничего не видели у передней двери этим утром? – спросил Дариен.
– Нет, милорд. Мы сами недавно встали и только что сели завтракать. Вам подать завтрак прямо сейчас?
– Такое случалось раньше? – продолжил расспросы виконт, не обращая на их слова внимания.
Дариена смутили их уклончивые взгляды: в армии он имел дела и не с такими плутами, – поэтому он стоял и ждал.
– Поначалу, – наконец сказала миссис Пруссок. – Вскоре после того, как мистер Маркус сделал то, что сделал. По крайней мере, так говорили.
Дариен нахмурился.
– Вас тогда здесь не было?
– Нет, милорд. Нас наняли после смерти вашего отца.
Ему казалось, что они работают здесь уже давно, но, как выяснилось, нет. Его отец, каким бы самодуром и скрягой ни был, не стал бы терпеть нерасторопности и бестолковости.
– Если что-то подобное случится, сразу же дайте мне знать, – приказал виконт. – И да, подавайте завтрак прямо сейчас. Пожалуйста.
Кейв ушел с кухни в раздумье, как это будет, если заиметь нормальное домашнее хозяйство, жениться, обзавестись детьми…
На Пруссоках лежали обязанности дворецкого, кухарки, экономки и горничной. Разумеется, никто из них ничему не учился, однако подыскать более опытных слуг у Кейва не было ни времени, ни желания. Эти люди содержали дом в относительной чистоте и готовили простую, но вполне приличную еду. Этого ему было достаточно, и он сделал лишь одно дополнение – нанял камердинера. Нужно было, чтобы кто-то заботился о его гардеробе, который он рассматривал как оружие в своей битве. Лавгроув оказался слугой исполнительным, педантичным и искусным. Кроме того, практически целыми днями он пил, но выбирать не приходилось.
Дожидаясь завтрака, Дариен расхаживал по комнате, размышляя о сегодняшнем происшествии. Это могло быть ответом на его вторжение в узкий круг высшего общества. Но кто мог такое придумать? Кто-то из Уилмотов, чей особняк стоял на противоположной стороне Ганновер-сквер?
Он не знал, где они проводят сезон, но предполагал, что избегают места, связанного с насильственной смертью их дочери, которая настигла ее в небольшом скверике в центре площади.
Торопливо вошла миссис Пруссок и поставила на стол поднос с яичницей, ветчиной, хлебом и кофе. Поглощая завтрак, Дариен не мог отделаться от мыслей о том преступлении. Он находился в Испании, когда Маркус убил шестнадцатилетнюю Мэри Уилмот, но новости разносятся быстро. Дариен был потрясен, но не удивлен. Маркус всю жизнь был странным, а в юном возрасте, благодаря невоздержанности и распутству, заработал сифилис, который потом сказался на его мозгах.
Вероятно, его несколько лет до убийства продержали взаперти, но их отец обладал особой аристократической самоуверенностью, которая заключалась в том, чтобы не признавать собственных ошибок. Словно пес, сорвавшийся с цепи, Маркус захватил Мэри Уилмот, перерезал ей горло и искалечил, а потом бросил тело на виду.
Никто не задался вопросом, что делала одна в парке в наступающих сумерках юная леди, которая всему свету была известна как очаровательная Мэри Уилмот, вдохновлявшая на создание поэм и баллад.
Маркуса нашли быстро по кровавым следам, которые привели в Кейв-хаус. Полицейским предстала жуткая картина: он сидел на кровати и грыз один из столбцов.
Конечно, такое забыть нелегко, но Дариен не думал, что так можно реагировать на происшедшее шесть лет назад через пять лет после смерти Маркуса.
Впрочем, Мэри Уилмот принадлежала к высшему свету, а его представители ничего легко не забывают и ничего не прощают, но ведь и Кейвы – тоже.
Теперь он будет внимательнее следить, чтобы все убрали и отмыли до того, как проснутся соседи, если, конечно, нечто подобное повторится.