С тех пор, как мы ушли от Светланы, ни я, ни Никита Сергеевич не сделали ни единой попытки завязать разговор. Поэтому салон автомобиля, который движется в общем потоке по ночной Москве, погружен в напряженную тишину.
Я невидящим взглядом смотрю в окно на проносящиеся мимо огни, которые сливаются в одну светящуюся картинку. Он сосредоточенно ведет машину, небрежно барабаня пальцами по кожаному рулю.
Низко урчит мотор. В салоне тепло и приятно пахнет пряным одеколоном и кожей. И в другой ситуации я бы получила удовольствие от этого вечера. Но я так зажата, что боюсь даже дышать, а по напряженному профилю, сжатым губам и бесстрастному выражению лица Вернера очевидно, что он тоже не в духе. И я почти не могу поверить в то, что причиной его дурного настроения являюсь я сама.
Дорога от дома его сестры до квартиры, в которой живем мы с мамой, занимает не больше получаса. И все это время мы проводим в отчуждении.
Из моей груди вырывается непроизвольный вздох, который не остается незамеченным Вернером. Он бросает на меня быстрый взгляд, но, ничего не сказав, вновь фокусируется на дороге.
А ведь раньше нам было так комфортно в обществе друг друга! Всегда находились темы для разговоров. Всегда было место для дружеских подколов и шуток. Сейчас же напряжение в воздухе можно едва ли не пощупать, настолько явным оно кажется в замкнутом пространстве автомобиля.
Неожиданно я вспоминаю, как месяц назад он вот так же подвозил меня домой после поздней тренировки. Мы оживленно болтали: я увлеченно рассказывала ему про новые игрушки для своей собаки, а он подтрунивал над моей неуемной любовью к животным, на которых я спускала астрономические суммы.
От этого воспоминания мои губы, помимо воли, растягиваются в легкой улыбке.
– Я бы многое отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, – вдруг говорит Вернер.
Погруженная в свои мысли, я даже не замечаю, что мы проделали весь путь до моего дома, машина сбросила скорость и теперь медленно едет по переулку.
Мои щеки начинают гореть, а язык словно прилип к гортани – какое счастье, что в салоне темно и мой спутник не может разглядеть меня как следует.
Когда Никита Сергеевич сворачивает во двор и аккуратно паркуется у бордюра, я отстегиваю ремень безопасности и берусь за ручку двери – всего несколько секунд и все закончится, думаю я с облегчением. Но моим планам не суждено сбыться.
Вернер щелкает по кнопке центральной блокировки дверей и с нажимом произносит:
– Давай, Арина, выкладывай, что там у тебя случилось. И не говори «ничего», я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать – ты чем-то серьезно обеспокоена.
– Никита Сергеевич, сколько можно повторять одно и то же? Со мной все хорошо, – отвечая на его вопрос, я заставляю себя говорить твердым сдержанным тоном, но мои руки так дрожат, что мне приходится сжать их в кулаки, отчего ногти больно впиваются в ладони.
Вернер выразительно закатывает глаза, потом складывает руки на груди и разворачивается ко мне всем корпусом.
– Я не выпущу тебя, пока ты не скажешь, что с тобой происходит.
– Тогда, надеюсь, вы взяли с собой туалетные принадлежности, потому что ждать придется долго, – с поразившим меня саму сарказмом, выпаливаю я, демонстративно повторяя его движение и складывая руки на груди.
Он непонимающе сдвигает брови, но когда до него доходит смысл моих слов, он издает отрывистый смешок, а потом искренне смеется.
– Романова, и где же ты раньше прятала свой острый язычок? – спрашивает он.
– Видимо там же, где вы спрятали свои хорошие манеры, Никита Сергеевич, – огрызаюсь я, сохраняя бесстрастное выражение лица. – Запереть меня в машине, чтобы утолить свое любопытство – просто верх галантности.
Моя отповедь приводит его в ступор. Я вижу, как на красивом лице сменяются эмоции. Сначала исчезает улыбка, потом появляется растерянность и, видимо, сожаление. Он протягивает руку и нажимает на кнопку. Замки щелкают, и я понимаю, что свободна.
– Арин, прости, – с искренним раскаянием в голосе произносит он. – Я не хотел обидеть тебя. Ты же знаешь, я волнуюсь и хочу помочь.
Я вздыхаю и откидываюсь на сидение, ощущая себя ребячливой склочницей.
– Вы меня тоже извините, – шепчу я.
Внезапно на глаза наворачиваются непрошеные слезы и чтобы спрятать их, я сцепляю руки и начинаю крутить простенькое колечко на пальце – подарок родителей на восемнадцатилетние.
– Совсем плохо? – тихо спрашивает Вернер, неожиданно накрывая мои холодные руки своей теплой ладонью.
Вместо ответа я качаю головой, отчаянно моргая, чтобы не дать слезам пролиться.
От его руки идет такое тепло, такая сила и уверенность, что на мгновение, на одно короткое мгновение, я позволяю себе расслабиться и насладиться этим целомудренным прикосновением.
Тем временем, он легонько сжимает мои ладони, как бы выражая поддержку и одновременно удерживая их на месте. Его свободная рука приподнимается, и в следующее мгновение я ощущаю прикосновение его пальцев к своему подбородку.
Тренер вынуждает меня поднять взгляд, и я робко подчиняюсь.
– Что-то случилось дома? – спрашивает он спокойно.
Я качаю головой.
– В университете?
Я вновь отрицательно мотаю головой.
– Кто-то обидел тебя в нашей группе?
Снова нет.
– Я тебя обидел?
– Нет, конечно, – шепчу я, опуская глаза, не в силах дольше выносить его явное сочувствие, но продолжаю ощущать на себе его внимательный взгляд, прожигающий меня насквозь.
Он тяжело вздыхает. Потом откидывается в своем кресле и запускает пальцы в волосы – он делает так, только когда волнуется, я знаю. А волнуется он крайне редко.
– Ты… – на секунду он замолкает. – Ты влюбилась? – продолжает тихо, вновь ероша волосы на затылке и, тем самым, выдавая свою нервозность. – Блин, я убью урода, который посмел обидеть тебя!
Я столбенею. Но самое ужасное в том, что еще до того, как я понимаю, что он имеет в виду влюбленность не в себя, а в какого-то гипотетического парня, я успеваю охнуть и покраснеть, тем самым подтверждая его догадку.
Вернер с неожиданной яростью бьет кулаком в центр руля, отчего машина жалобно пищит. А выражение его лица, мрачное и пугающее, ошеломляет меня.
– Слушай, – говорит он, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Я не очень знаю, как там у вас девушек это происходит и что говорить в таких случаях, но поверь мне, он не стоит твоих переживаний.
Вместо ответа я лишь печально усмехаюсь. Боже, сколько злой иронии в этом разговоре, да и во всей ситуации!
– Да он просто дурак, – с внезапной злостью бросает он. – Кто бы он ни был – он не стоит и сотой доли твоих переживаний, Арина.
– Правда? – даже не пытаясь скрыть сарказма в голосе, спрашиваю я.
– Поверь мне, – он слегка подается вперед и берет меня за плечи обеими руками. Его напряженный взгляд пронизывает меня насквозь: – Я не буду сейчас выпытывать у тебя подробности – как бы мне ни хотелось прибить негодяя, посмевшего тебя обидеть, это не мое дело. Просто пообещай мне, что ты не будешь делать глупости. И если тебе понадобится дружеский совет, ты придешь ко мне.
На несколько секунд в салоне вновь воцаряется тишина. Я впервые за вечер позволяю себе открыто встретиться взглядом с Никитой Сергеевичем.
– Я обещаю, – шепчу я, отрывисто кивая головой.
Мой ответ машинальный и заведомо лживый; но ничего другого в данной ситуации я сказать не могу.
Вернер удовлетворенно улыбается, а потом вдруг прижимает меня к себе. Ох…
Ох.
Ох.
Если бы только я могла передать словами те совершенно бешеные эмоции, затопившие меня в этот момент. Его восхитительный запах, в котором перемешались ароматы чистого тела и дорого парфюма, отравил мои легкие. Помимо воли, я придвигаюсь ближе и утыкаюсь носом в крепкое плечо, чтобы вдохнуть этот запах глубже, запомнить его, сохранить. Чувствую, как кровь приливает к щекам, как приятное тепло растекается где-то в районе живота и как сердце пускается в пляс, очарованное этой внезапной, но такой желанной близостью.
Внезапно я очень жалею, что не настояла на такси. Я могла бы показаться Никите Сергеевичу и Светлане неблагодарной стервой, но зато я бы не боролась сейчас с этим дьявольским искушением поднять свои руки и обнять его, провести ладонями по его спине, сжать плечи… Оставаясь с Вернером наедине, я играла с огнем, а пожарных расчетов рядом не было.
– Все будет хорошо.
Это были последние слова сказанные им прежде, чем я высвобождаюсь из его объятий и выскакиваю из машины.
Я знаю, что он следит за мной, пока я иду к подъезду. Моя безопасность, безопасность любого из его подопечных всегда для него в приоритете. Несмотря на достаточно молодой для тренера возраст, он очень ответственно относится к своим обязанностям наставника и старшего товарища. В любой поездке, на любых сборах, на каждых соревнованиях мы все чувствуем его надежное плечо, на которое можно опереться в случае неудачи. Это вновь заставляет меня испытать тоску по тем временам, когда в наших взаимоотношениях не были замешаны мои чувства.
Я открываю входную дверь в подъезд электронным ключом и, несмотря на то, что мне очень хочется обернуться и посмотреть на Никиту Сергеевича еще раз, я сдерживаю этот порыв. Прошмыгнув в подъезд, закрываю за собой дверь и только тогда слышу низкий шум мотора и звук отъезжающей машины.