Дорогая ты!
У меня нет биполярного расстройства, мне просто навязали биполярную жизнь.
Моя частная жизнь состоит из того, что я прихожу домой, сажусь на диван с миской попкорна и начинаю шерстить большие и скучные дела.
Моя профессиональная жизнь состоит из того, что я долгими часами выполняю задачи, вызываемые… вот, например, сегодня вечером мне пришлось разбираться с представителем аргентинского правительства, которая приехала с визитом и нечаянно проявила способность создавать животных из эктоплазмы. Проблема заключалась в том, что она не умела этими животными управлять, а появились они в самом центре Ливерпуля.
Сначала я узнала об этом по миганию лампочек у себя в кабинете. Я не знаю точно, кто придумал установить их в кабинете ладьи и помещениях, связанных с Паническими линиями, но у меня от этого появилась привычка резко вздрагивать, когда лампочка перестает работать. Хотя сейчас, строго говоря, в ней нет нужды, потому что если случается что-то серьезное, мой настольный телефон загорается красным и звонит особенно пронзительно. Тогда же звонит и мобильный, тоже пронзительно, но по-другому, а на обоих мониторах всплывают сообщения.
И все это случилось сегодня вечером.
Затем мне прислали подробности. Четыре жертвы среди гражданских. Несколько тысяч фунтов ущерба. У аргентинки, вероятно, произошел нервный срыв, и никто не мог к ней подобраться, так как она была вся окружена зелеными перуанскими оленями-призраками, ягуарами и ламами.
В этот момент у меня взмокли ладони, но разум оставался совершенно холодным. Я хорошо справляюсь с критическими ситуациями, но это не от того, что я не чувствую страха. Я всегда боюсь. Нервничаю так сильно, что меня аж тошнит. Впрочем, я достойно с этим справляюсь за счет того, что очень-очень тщательно готовлюсь. Стараюсь прикрыть каждый угол, предусмотреть все возможные варианты.
Хотя ты, наверное, уже и сама это поняла.
Но вернемся к новосозданной ливерпульской фауне. Мужчина на другом конце провода был начальником смены Кризисного офиса, расположенного в Лондоне.
– Наши войска мобилизованы? – спросила я.
– Ливерпульские отряды либо на выезде, либо еще в пути к месту происшествия, но, похоже, проблема там серьезная, – доложил он, и я расслышала в его голосе тревогу, которую я сочла очень дурным знаком. Кризисными офицерами обычно ставят самых спокойных людей во всей организации. А может, и на всей планете. Если уже такой человек выказывал тревогу, то я готова представить, что на следующее утро никакого Ливерпуля в помине не будет. – Я уверен, они смогут это урегулировать, – заключил он.
Я открыла таблицу и стала просматривать, пока не нашла того, что искала.
– Отряд выпускного курса Имения отрабатывает скрытые маневры в получасе от черты города, – сообщила я. – Мы отправим их на подмогу.
– Это законно?
– Да. Согласно уставу школы. Одну секунду. – Я отвела трубку подальше и крикнула Ингрид, чтобы та сообщила фрау Блюмен. И тут же вернулась к разговору с начальником смены. – Какая ситуация с прессой?
– Пока ничего, – натянуто ответил он. На заднем фоне было слышно, как люди усиленно над чем-то трудятся. – Были некоторые сообщения, но мы быстро с ними сработали.
Я взвесила ситуацию и, сделав глубокий вдох, приказала:
– Отключите связь в городе.
– Простите? – ошарашенно переспросил начальник смены.
– Выполняйте и отзвонитесь, когда закончите. Погодите, Льюис! Вы меня слышите?
– Да, ладья Томас.
– Насколько у вас темно? – спросила я.
– Что?
– Насколько у вас темно? У нас десять минут седьмого и уже темно. Ливерпуль западнее нас, значит, солнце у вас садится позднее. Так насколько темно? – Кто-то рядом с Льюисом ответил неразборчиво. – Что он сказал?
– Сказал, что темно. Так же, как здесь.
– Ладно тогда… нам придется отключить все электричество. Устроить блэкаут, – сказала я, содрогаясь при мысли о том, к каким проблемам это может привести. – Сейчас же.
– А мы это можем? – усомнился он.
– Техники Ладейной открыли себе аварийный доступ к электростанциям шестнадцати крупнейших городов Великобритании. – Это я раскрыла существование проекта, который сама инициировала девять месяцев назад.
– Никогда об этом не слышал, – признался начальник смены.
– Эта информация… закрыта. – На самом деле, об этом знали только члены Правления и техники, которые этим непосредственно занимались. – Я распоряжусь, и мы их отключим.
– Весь город? – неуверенно спросил он.
– По возможности – всю соответствующую территорию. Весь город – при необходимости. Но связь отключить обязательно: мне нужно, чтобы прессе было сложно выяснять подробности, а записать что-либо – еще сложнее, а то и вообще невозможно.
– Да, хорошо, я сообщу отрядам. – И мы одновременно повесили трубки.
Затем я позвонила в отдел информационных технологий и повергла Ливерпуль во тьму.
– Ингрид, наш субъект из Аргентины? – крикнула я сквозь дверь.
– Да.
– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из коней. Соедини меня с тем, кто сейчас на связи. И зачем мне звонил Гештальт?
– Экхарт в Париже, Габбинс на первой линии, Гештальт на второй, – спокойно ответила секретарь.
Я схватила трубку и вышла на первую линию.
– Гарри?
– Секундочку, Мифани. – Я услышала, как он взял телефон и стал разговаривать с кем-то еще. – Да, министр, выяснилось, что самолет разбился в результате действия загадочной силы. Да. Да. Что это было? Мы называем это гравитацией. – Он вздохнул и взял трубку, чтобы говорить со мной. – Видите, ладья Томас, вот почему мы храним свои дела в секрете. Люди ищут даже самые нелепые оправдания. Неудивительно, что век разума[5] удостоился такой теплой встречи. Ведь он наконец позволил сверхъестественному передохнуть.
– М-м, как очаровательно, – проговорила я, просматривая высланные мне на электронную почту подробности о происшествии. – Послушай, в Ливерпуле у представителя аргентинского правительства неожиданно возникла критическая ситуация. Возможно, нам придется вытаскивать ее. Прочти письмо, которое я тебе пересылаю, и подумай, какие будут последствия, если мы ее убьем, и готовься.
– Господи боже! – воскликнул он и повесил трубку. Я включила вторую линию.
– Гештальт? Где твои тела?
– Одно в Вулверхэмптоне, одно в Ноттингеме, оба уже едут в Ливерпуль. Сам я в Ладейной у себя в кабинете.
– Хорошо. Мы отключили связь в городе. Сможешь успокоить людей?
– Да.
– Нам нужно с этим покончить как можно скорее, – сообщила я и повесила трубку.
– Льюис на первой линии, – крикнула Ингрид.
– Льюис? Электричество отключили? – спросила я.
– Да, но… – Он запнулся.
– Но что?
– Но там где-то остались телерепортеры, и мы не можем их найти.
– Вот черт!
Я оборвала звонок и набрала по внутреннему номеру департамент сокрытия от медиа.
– Это ладья Томас. Я слышала, по центру Ливерпуля разъезжают телерепортеры – объясните, почему?
– Там в центре расположена телестанция, – сухо ответил Каспар Драгошлевич, начальник департамента сокрытия от медиа.
– И мы дали на это разрешение?
– Удивительно, но у меня нет сверхъестественных способностей, чтобы влиять на размещение баз телевизионщиков. Зато у нас есть свой человек на станции, который мгновенно дает нам знать, что они сняли, и тогда мы сможем что-то с этим сделать.
– Удачи с этим, – фыркнула я. – Если они снимут то, что я думаю, то они станут защищать это ценой своих жизней. Что есть у твоих Врунов?
– Я не хотел бы, что вы так их называли. – Драгошлевич вздохнул. – Вы говорите о секторе тактической дезинформации.
– Каспар, нам придется сказать что-нибудь людям, а эта аргентинка, отхаркивающая эктоплазму, превращающуюся в зверей, нападающих на людей… ну, в общем, это та информация, которую нам следует всеми силами не разглашать.
– Знаете, ладья Томас, с вашими-то языковыми навыками очень удивительно, что вы работаете не в моем департаменте.
– Уж сделайте что-нибудь, пожалуйста, – сказала я и повесила трубку. Новый звонок раздался почти мгновенно. – Да?
– Это Льюис… у нас еще трое погибших и еще две команды репортеров.
– Как дела с военными? Мне посылать баргестов?
– Не думаю, они оцепляют цель. Подождите… она мертва, – сообщил Льюис.
– Мертва? – спросила я напряженно.
– Да, подтверждено.
– А животные?
– Они испаряются сами, – сказал он с облегчением, и это чувство мгновенно передалось и мне.
– Ладно, заберите тело женщины и постарайтесь замести все следы. Мы включим свет и телефонную связь через десять минут.
– Да, мэм.
Отдав необходимые распоряжения, я посмотрела на часы и с изумлением увидела, что прошла всего лишь тридцать одна минута. Мы сработали очень здорово. Но затем позвонила Ингрид и сказала, что мы получаем звонки от взволнованных должностных лиц Министерства внутренних дел, Министерства окружающей среды, продовольствия и сельского хозяйства, Ливерпульского городского совета, Ливерпульской полиции, энергетической компании и Королевского общества защиты животных от жестокого обращения.
– Ладно, соединяй меня с ними по очереди.
После этого мне пришлось выдержать общение с разгневанными министрами (премьером и другими) и членами моей собственной организации. Хотя сам инцидент продлился всего полчаса, а электричество было отключено всего пятнадцать минут, устранять его последствия пришлось более полутора часов. И пока я проговаривала общие фразы, я смотрела сразу три телевизора, с волнением ожидая появления репортажа.
– Ингрид, – позвала я, закончив беседу со слоном Грантчестером, одним из моих непосредственных руководителей, – позвони Каспару Драгошлевичу и выясни, что мы, черт возьми, собираемся объявлять людям. – Я открыла ящик стола и взяла несколько таблеток аспирина. Телефон зазвенел, заставив меня вздрогнуть.
– Ладья Томас слушает.
– Это Каспар.
– Так что там у нас? – спросила я устало.
– У меня чрезвычайно хорошие новости, ладья Томас, – заявил Драгошлевич. – Благодаря отсутствию электричества и потоку людей, пытавшихся выехать из города, телевизионщикам не удалось проехать к эпицентру события. Они оказались только на подступах, к тому же, как выяснилось, камеры не записали созданных зверей – эктоплазма не проявлялась ни на пленке, ни на цифре.
– Слава богу, – выдохнула я. – Вы уже придумали правдоподобное объяснение?
– Есть несколько идей, не слишком оригинальных и связанных с бежавшими животными с грузового судна, с отключением электричества и, как следствие, грабежами, – сообщил он.
– Звучит запутанно. Насколько мне стоит беспокоиться, что люди начнут сообщать о стадах животных-призраков? – спросила я.
– Это деловой район, шесть часов вечера, середина недели, так что все не так плохо, как могло бы быть. Но все равно людей было немало. Они поверят тому, что скажут в новостях, особенно если мы выпустим несколько зверей и позволим снять их на камеры, – сказал Каспар.
Он сам проработал на телевидении двадцать три года, прежде чем я привела его в организацию. И я не сомневалась в его способности оценивать реакцию общественности. Я хотела еще спросить, каких именно животных и где он собирался выпустить, но решила, что без этих знаний моя жизнь будет легче.
– Что ж, отлично… Просто постарайся не переусердствовать, – сказала я. – Моему начальству не понравится, если мы убьем еще больше гражданских, если спустим на них каких-нибудь буйволов.
Сказав это, я в последний раз в этот вечер повесила трубку.
Сейчас я изнурена, но необходимость быть готовой к твоему приходу в сочетании с привычкой работать допоздна, возникшей у меня еще в годы обучения, привела к тому, что я все еще сижу в кабинете, хотя на часах одиннадцать вечера. Объяснение Врунов было показано несколько часов назад, и хотя позже неизбежно возникнут вопросы, а зачистка будет представлять определенную сложность, катастрофа была в очередной раз предотвращена. И все же я до сих пор за столом, изучаю прошлое, чтобы подготовить тебя к будущему.
Причесываю старые дела, ищу что-то – хоть малейшие несоответствия, – чтобы выяснить, кто пытается меня уничтожить, но пока мало в этом преуспела. Хотя мне помогает то, что когда люди поступают на службу к Шахам, практически все, что они когда-либо делали, заносится в их дела. Вообще же этим нужно заниматься, как в старину занимались детективы, но у меня нет на это ни времени, ни желания. Я не могу все бросить и следить за этими людьми, поэтому переживаю, что могу не успеть.
У меня случаются неловкие эпизоды, когда не удается сдержать слез. Быть ладьей – это изнурительная работа, и эта угроза ничуть не сделала мою жизнь легче. К счастью, эти слезные приступы обычно случаются в кабинете, и я могу просто подняться к себе в квартиру и прореветься. Потом я умываю лицо и возвращаюсь за стол. Когда секретарь входит, чтобы объявить об очередной встрече или принести новую стопку бумаг, я гадаю, заметила ли она что-нибудь.
Я рада, что мне приходится писать эти письма. По крайней мере, так я могу хоть кому-нибудь признаться в своих страхах, пусть даже нам никогда не доведется с тобой встретиться, а ты не узнаешь, через что я прошла, пока этого не случится.
Изнуренно твоя,
Я