In
vino
veritas
Утро. Квартира родителей в родном городке. Все как обычно, если повторявшийся в разных вариациях яркий ночной бред считать нормой. Очередной сон закончился, вместе с ним развеялись надежды на возможное счастье. В лицо прямой наводкой било жгучее летнее солнце, на улице пели птицы, в квартире стояла тишина – родители на работе, Машка гуляла.
Спать больше не хотелось и, скажем так, не моглось. Но я не вставал. Торопиться некуда, меня никто не ждет, я тоже больше никого и ничего не жду.
Не жду, но дождался. В дверь позвонили.
Гадать, кто пришел – бессмысленно, судьба умеет удивлять, об этом сказал сон с Лелей Миловановой. Интересно, откуда я про нее знаю. Не придумал же. Наверное, где-то слышал. Позже узнаю у Машки, и если окажется, что они с Лелей не настолько подружки, как в моем сне, надо этому делу помочь.
Звонок повторился.
А если не открывать?
Не буду открывать. Не хочу. Ничего хорошего и никто хороший ко мне не придет, а у других, кто может прийти, есть ключ. И никто мне больше не нужен. Оставьте меня в покое.
Я перевернулся лицом вниз и накрылся одеялом с головой.
Через минуту звонок раздался еще раз. Его сменил резкий стук. Еще через минуту стук, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и поскрипывала хлипким косяком.
А если сломают дверь?
И какой смысл не открывать? От судьбы не уйдешь. Рано или поздно за все в жизни придется платить. И если пришедшему от меня что-то надо, рано или поздно он своего добьется. Так же я звонил бы, стучал и бил в дверь, ломал ее или даже взрывал, если бы за ней прятали Хадю.
Хадя. Светлый луч моих грез. В моем окружении таких девушек нет, и появятся ли – неизвестно. Только Леля Милованова внушала надежду, что не все в жизни так плохо. В отношении Лели для меня плохо другое: ей еще расти и расти, и неизвестно кто ей будет нужен, когда она вырастет. Когда Леля расцветет, в ее глазах я буду выглядеть древним стариком. Наверняка, она найдет себе ровесника – намного лучше меня. В последнем не сомневаюсь. Я не подарочек, и кое-какие положительные качества, которыми горжусь, с лихвой перечеркиваются недостатками. А от недостатков – все мои беды.
На стуле валялся банный халат, я накинул его на плечи, вышел в прихожую и отворил дверь.
Снаружи с бутылкой в руке топтался лысоватый мужик с бегающим взглядом. Стиль одежды хотелось назвать жанром, поскольку стилем не пахло, но жанр узнавался сразу. И пахло соответствующе. Брюки с давненько не глаженными стрелками составляли компанию кроссовкам, пиджак отлично чувствовал себя поверх спортивной кофты с молнией на вороте. Ударивший в нос перегар добавлял антуража к жанру «Выпить, закусить, и хоть трава не расти».
Наверное, сантехник или газовик. Впрочем, работники коммунальных служб в последнее время щеголяют в фирменных куртках с надписями. Контролер по каким-нибудь счетчикам? Или просто сосед, как подумалось вначале? В общем, передо мной стоял типичный работяга. Может быть, папин приятель с работы забыл, что сегодня рабочий день? Это объяснило бы, почему визитер прибыл с бутылкой. Но почему к нам? Папа не пьет. Вернее, он пьет как я – по чуть-чуть, пиво или вино, и только если повод серьезный.
Меня с головы до ног обежал оценивающий взор, и мужик, глядя исподлобья, просипел:
– Егорыч?
Меня так не называли, но в нашей квартире и на всей лестничной площадке других Егоровичей не было.
– Да, – ответил я, – а что?
– Держи, тезка.
В мои руки перешла поллитровка с чем-то напомнившим подкрашенную марганцовкой воду. Этикетки не было, горлышко запечатывала воткнутая винная пробка.
– Что это? – не понял я. – Кому?
– Тебе. Наливка «от дяди Саши». Самое дешевое из самого лучшего и самое лучшее из самого дешевого, чем и горжусь. Никакой химии. От того, что купишь в магазине, можно отравиться или утром голова болит, а от дядисашиных продуктов голова не болит и, тем более, он не отравит. То есть, я не отравлю. Дядя Саша – это я.
– Вы, наверное, перепутали адрес?
– Егорыч? – с подозрением переспросил дядя Саша.
– Вы точно пришли именно ко мне? Я, конечно, Егорович, но не Александр.
В глазах гостя появилось сомнение. Он выудил из внутреннего кармана пиджака смартфон (ни фига ж себе, а мой папа до сих пор кнопочным телефоном пользуется, чтобы не морочиться с освоением непонятных ему технологий), в меню был найден кабинет Сбербанка.
– Все точно. Гляди-ка: оплата на карту, денежка получена. Цивилизация! А это, – он ткнул себя в грудь, – срочная бесплатная доставка. Дядя Саша – фирма известная, это вам не фейсом об тейбл. Погоди. – На экране высветилось приложение сообщений. – Вот, гляди-ка: фирменная фруктовая наливка дяди Саши, ноль пять литра, Александру Егоровичу и твой адрес. Все точно. А если ты не Саша, то позови брата, это ему прислали.
– У меня нет брата. Может быть, там написано «Алексантию»?
Дядя Саша отодвинул телефон на вытянутой руке, как делают близорукие, и сощурился, вглядываясь в повернутый к себе экран:
– Алекса… Ох ты ж, вошкин кот, а ведь точно. Ну и имечком тебя папаня наградил. Значит, Алексей, это все же тебе.
– Во-первых, не Алексей, а Алексантий. Во-вторых, я не…
За моей спиной раздался звук, от которого я едва не выронил отдаваемую назад бутылку, которую дядя Саша очень не хотел принимать.
Так люди сходят с ума. Или, как минимум, падают в обморок. Или начинают верить в полтергейсты. Ведь дома никого нет! Но…
Открылась дверь родительской спальни. Хорошо, что открылась не сама, а человеческой рукой. Изнутри с виноватым видом появилась Машка в домашнем халате, за ее спиной прятался Захар.
– Спасибо, дядя Саша, – громко сказала сестренка, чтобы «срочная бесплатная доставка» услышала ее на лестничной площадке, – все в порядке, это мы заказывали.
– Ну, тогда бывайте, ребятки, и звоните, если что.
Он сбежал вниз по лестнице, а я, закрыв дверь, упер руки в бока:
– И как это понимать?
Интересовало, естественно, не столько появление в доме спиртного, сколько самих заказчиков.
Меня скрывала тьма прихожей, а Машка с Захаром светились в ярких лучах с кухни как на выставке. Машкины растрепанные волосы, по которым, в лучшем случае, прошлась только пятерня, полыхали золотом, а тонкий туго запахнутый халат сообщал гладкими обводами, что других тряпочек под ним можно не искать. На Захаре были джинсы и футболка – то есть, в целом, вид более чем приличный. Однако, босые ноги и отводимый взгляд намекали, что одежду парнишка натягивал наспех, и то, что должно быть под джинсами, сейчас оттопыривало карман. И запах, принесшийся из родительской спальни, окончательно добил – в резких пряных подробностях он очень мощно рассказал, что там отнюдь не книжки читали. Надеюсь, Машка додумается проветрить перед уходом.
Додумается обязательно. До сих пор нареканий не было, значит предыдущие приключения превратили Машку и Захара в профессиональных конспираторов, и родители, как и я, ни о чем не догадывались. В сказку, что игры в прятки сегодня устроены впервые, я не поверю.
– Пойти было некуда. – Машка виновато пожала плечами. – Я знала, что мамы с папой не будет до вечера. А ты спал.
– То есть, вы все это время…
Я хотел сделать выговор, но Машкин задор сбил весь пафос:
– Мы были как мышки, ты даже не слышал, что мы рядом. И я решила, что нечестно, когда нам хорошо, а тебе плохо. На что-то серьезное денег не хватало. Пиццу, если захочешь, ты и сам себе закажешь, к тому же, еда – это неинтересно. Мы вспомнили про знаменитую на весь город наливку, которую ты, наверняка, еще не пробовал. Дядя Саша – самогонщик из соседнего дома, где Захар живет.
Вот так. Юные любовнички угощают меня знаменитой на весь город наливкой. Зачем? Чтобы не мешал. Чтобы тоже каким-нибудь делом занялся. Например, пил в свое удовольствие. Тоже ведь дело. Многие отдают ему больше времени, чем работе и личной жизни.
А что брат? Брат не против. Сейчас не он хозяин положения. Почему бы, как сказала Машка, не сделать, чтобы хорошо стало всем?
Я прошел на кухню. Машка с Захаром по-прежнему мялись у двери. Чувствовалось, как им хочется вернуться к прерванному занятию, но они помнили, чем в прошлый раз закончились игрища такого рода в моем присутствии.
Прежнего запала у меня не было, он иссяк после гибели Хади. Глядя на Хадю, я воображал себя таким же правильным и, соответственно, правым. Это было не так. Убила Хадю именно моя неправильность, мое истинное нутро, которое скрывалось за маской правильности. Моя глупая принципиальность может убить и Машку, если сестре придется прятаться от брата. Совсем недавно мы с Машкой душевно поговорили, и я был уверен, что отныне она не сделает ничего, что заставило бы меня взяться за ремень или по-другому поднять на нее руку. Но возраст и гормоны никуда не денешь, их не отменишь простым желанием. И получалось, что выхода у меня не было, кроме единственного – неправильного, но в сложившейся ситуации казавшегося правильным. И как ни хотелось возмутиться распущенностью новой дворовой молодежи (в мое время, грин болелый, такого не было!), а ни слова не вырвалось по поводу их тихих развлечений.
Я нарезал хлеб и заглянул в холодильник. Он ничем новым не порадовал: в большом отделении дожидалась обеда и ужина кастрюля борща, на других полочках нашлись майонез, томатная паста, остатки сливочного масла и три вида варенья. У мойки для посуды стояла банка соленых огурцов. Небогатый выбор для закуски. На внутренней дверце холодильника, как всегда, стояла початая бутылка водки – в доме ее не столько пили, столько использовали как обезжиривающее и обеззараживающее средство. Вместо спирта. Дешево и сердито, и, как говорится, на любой вкус. В качестве спиртного ни я, ни Машка хранившуюся в доме водку не воспринимали. Сейчас в бутылке оставалось буквально на донышке – видимо, к родителям заходил гость, для которого техническая, с нашей точки зрения, жидкость имела другую ценность. Не понимаю таких людей. Менять реальную жизнь на пришибленно-иллюзорную… Хорошо, что Машка тоже не такая. Плохо, что чересчур.
Я достал масло и варенье. Остальное содержимое холодильника не соответствовало жанру. Из откупоренной поллитровки с наливкой пахнуло фруктовым миксом и резкой, для меня неприятной, ноткой алкоголя.
Кажется, Машка нашла, наконец, довод, который позволил бы им юркнуть обратно за дверь. Она как раз набрала полную грудь воздуха…
– Чай с бутербродами будете? – опередил я.
Захар толкнул Машку в бок, отчего она чуть не поперхнулась, и оба кивнули:
– Не откажемся.
Долго не знавшие, как подступиться к решению своего вопроса – возможности продолжить сладкий тет-а-тет – Машка с Захаром обрадовались: у них нашлось временное занятие, а после совместных посиделок настроение у меня, возможно, повысится…
А ведь точно повысится, они постарались, даже потратились ради моего удовольствия. Надо отдать должное Машкиной сообразительности: если бы не они вышли ко мне, получавшему подарок от их имени, а я сам обнаружил в родительской спальне чувственные шуры-муры, то результат, вопреки всем моим логическим выводам, мог скатиться к случившемуся недавно кошмару. Эмоциям не прикажешь.
Машка уселась за стол между мной и Захаром.
– Интриганка, – буркнул я не столько недовольно, сколько с признанием заслуг в упомянутой области.
Она ведь даже размещение за столом продумала – сделала так, чтобы злой сильный брат физически не контачил с раздражавшим его добрым нежным парнем. А я-то ее дурой обзывал. Три один в пользу сестренки.
На мой выпад она не обиделась, посчитав (и правильно) восхищением.
Я заметил, что чайник остался невключенным, а взгляды молодежи периодически постреливают в сторону бутылки.
– Уже пробовали? – спросил я.
Захар отвернулся, будто не понял вопроса, а Машка мелко кивнула, чтобы не развивать тему.
Из-за такой реакции мне потребовалось словесное подтверждение.
– И как вам?
– Вкусно, фруктами отдает. Ликер напоминает. – Осознав, что каждое лишнее слово становится чересчур лишним, Машка завершила: – Мы только пробуем, чтобы, если что, разговор поддержать. Как сейчас.
– Налить? – прямо поинтересовался я.
Захар сглотнул. Машка помотала головой:
– Мы не пьем. Ну, разве что по чуть-чуть…
– Нет уж, ребятки, нет – значит, нет. Чуть-чуть алкоголиков, как и чуть-чуть беременных, не бывает.
– Выходит, ты у нас алкоголик? – Машка состроила ехидную улыбочку.
Не найдя, что ответить, я вскипел:
– Чайник ставь, если пить хотите.
Что бы кто ни говорил, а сила – главный довод в любом споре.
Через пару минут мы уже поднимали в тосте «бокалы» – стакан и две чашки с чаем.
– За что? – спросила Машка.
– За нас всех. Чтобы у всех нас было все хорошо.
– А у нас с Захаром и сейчас все хорошо, – Машка чмокнула парня в щеку, – поэтому предлагаю выпить за тебя, Саня. Пусть все будет хорошо именно у тебя!
– Хороший тост, мне нравится. За меня и мое «хорошо»!
Я опрокинул в себя полстакана наливки.
Хорошо пошла. Заданное тостом «хорошо» уже стало сбываться.
Масла не хватило даже на три бутерброда, варенье мы мазали прямо на хлеб. И с чаем, и с наливкой сочеталось чудесно.
– Маш, у тебя есть одноклассница Леля Милованова?
Сестренка наморщила лоб.
– Нет, но фамилия знакомая. Милованова, Милованова… А-а, так это ж не моя, это твоя бывшая одноклассница из нашего двора. Насколько помню, она даже нравилась тебе одно время. Но Лелька давно не Милованова, она вышла замуж, сейчас периодически с коляской мимо нашего дома гуляет. У нее двойняшки.
Второй тост мы подняли за родителей:
– Без них нас бы не было. Пусть у них тоже все будет хорошо!
И снова всем стало хорошо.
– Кстати, о родителях… – Машка глянула на часы в телефоне.
– Скоро должны прийти? – Я сосредоточился на большом настенном циферблате, где вместо привычных арабских цифр были римские. Почему-то указанное стрелками значение до сознания дошло не сразу, мозг хотел отдыхать, а не работать. – С чего ты взяла? Они только вечером придут.
Маша умилительно поджала губки:
– Я имею в виду другое. Родители – это здорово. Это связь поколений. Это правильное воспитание и долг перед обществом. И нам с Захаром, и тебе однажды или не однажды предстоит стать родителями. Это очень важно и ответственно. Ты не возражаешь, если мы пойдем и немножко потренируемся?
Я долго продирался сквозь словесные кружева, а когда дошло, наливка от смеха едва не пошла обратно.
– Ну и сказанула!..
Машка вскочила, выталкивая перед собой Захара:
– Отдыхай, мы тебе не помешаем.
Пока я собирался с мыслями для ответа, дверь родительской спальни закрылась.
На ручке качалась бейсболка Захара.
Однако, выросла молодежь. Я и не заметил. Некогда было. Я все время личные проблемы решал. А теперь нету их, проблем, вместе с личной жизнью. И что же теперь, из-за своей неустроенности всем жизнь портить?
Я налил еще стакан, сразу до краев.
Когда за стенкой младшая сестра занимается взрослыми делами с посторонним парнем и о ее занятиях не просто известно, а иногда очень даже слышно – это просто жесть. Как сознание ни уговаривало себя, что девочка стала большая и что, видимо, время пришло, а душа требовала вмешаться и «не пущать». Сестренка воспринималась собственностью, на которую покушаются. Наверное, так родители видят детей – вечно маленькими и неотделимыми от себя. Я любил Машку и никому не дал бы в обиду. И она меня любила. И столько перетерпела из-за меня. Неужели я не отплачу добром за добро?
Осталось разобраться, что есть добро.
Я налил еще.
Бутылка кончилась подозрительно быстро. Испаряется, что ли? Не мог же я выпить столько один. Или мог? Тогда я крутой. Столько выпить – и ни в одном глазу.
Поллитровки оказалось мало, хотелось еще. Я достал из холодильника водку. Сейчас родительская логика мне была непонятна. Глупо и бессмысленно переводить приносящий радость продукт на протирание пятен и царапин. Менделеев был химиком, но водку придумал не для опытов, а для питья. А он, в отличие от моих папы и мамы, был гением в своей области, фигурой мировой величины. Чье мнение авторитетней?
Того, что плескалось на донышке, хватило на два глотка – горьких и забористых.
Перед глазами возникло печальное укоряющее лицо. Хадя? А ну тебя к черту! Тебя нет. Ты кончилась еще тогда, когда сбежала, не дождавшись радостного известия. Ты меня предала! Меня, мою любовь… Иди к черту!
Мне хорошо. Выпью еще – будет еще лучше.
Как же просто стать счастливым. Каким я был дураком! И ведь все мне говорили, что дурак, а я не верил.
Кстати, почему раньше я не думал об алкоголе, как о решении проблем? Это ведь тоже выход, и еще какой! Простой и дешевый. Искать свое счастье в большом мире и строить его кирпичик за кирпичиком – намного сложнее. Даже не сложнее, а просто недостижимей.
Многие так и живут. И ведь живут, не вешаются. Почему я столько лет думал, что всех умнее? Счастье или справедливость при сотворении мира планом не предусматривались.
Я сделал несколько нетвердых шагов к родительской спальне:
– Ма-а-аш!
Активные движения и звуки поцелуев внутри прекратились, послышалось перешушукивание, и, наконец, раздалось:
– Чего тебе?
– Маш, а дядя Саша в какой квартире живет?
– В двадцать седьмой, а что?
– У него есть что-нибудь покрепче?