На следующий я день решил снова наведаться к отцу Березовой Олеси, к той девушке, что успела закрутить быстротечный роман с Дицони. Может быть, в этот раз застану его дома.
От гостиницы его дом был совсем близко. Решил прогуляться пешком. Длинная пятиэтажка с еще незастеклёнными балконами и подъездами, выкрашенными в цвет молодой петрушки. Еще чистые и не замшелые. Только на площадке второго этажа красной краской вкривь и вкось выведен текст с потеками: «Вожатая дура!».
Наш человек всегда любил писать на заборах. Как там у Высоцкого в зарисовке? «… в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке».
Нажал кнопку звонка, особенно и не надеясь, что кто-то мне откроет. От двери этой несло нежилым. От других квартир пахло жареной рыбой, подгоревшим молоком или просто был слышен гул телевизора и визги детей да брань супругов. А тут тишина. Мертвая.
Но, на мое счастье, замок щелкнул, и на пороге появился хмурого вида мужик в затертой до дыр тельняшке и вытянутых трениках. От него пахнуло водкой и солеными огурцами. Все-таки есть жизнь в квартире Березовых. Отлично.
Несмотря на свой гардероб, алкаш оказался подтянут, гладко выбрит, а морда будто вырезана из базальта. Правильные углы черт, как шахтер или комбайнер с плаката.
– Здравствуйте, – я раскрыл удостоверение. – лейтенант милиции Петров. Березов Александр Александрович?
– Он самый, – хозяин зыркнул на меня недобрым взглядом и добавил, будто докладывал. – Одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения.
– Можно войти? У меня есть несколько вопросов по поводу вашей дочери.
– Входи, начальник… – хмуро кивнул тот и зашагал в зал.
Я разулся и огляделся. Холостяцкая берлога выглядела просто, но чисто. Только темновато. Видно, шторы задернуты.
Я вошел в комнату за хозяином. Тот уселся в кресло, продолжая на меня коситься исподлобья. Но молчал. Что же он так меня невзлюбил прямо с порога?
– Вам знаком этот человек? – я показал фотокарточку Дицони.
Александр безразлично пожал плечами.
– Это Артур Дицони, – добавил я.
– Цыган, что ли? – нахмурился Березов, играя желваками. – И почему я его должен знать?
– Потому что он встречался с вашей дочерью. Недолго. Примерно полгода назад. Вспоминаете?
– А-а… Так тот самый артист? Заезжий.
– Вы его все-таки знаете? – карточку я все ещё держал в руке, чтобы хозяин квартиры мог всмотреться, если все-таки захочет.
– Дочь что-то рассказывала. Когда жива была, – ровно проговорил Березов.
– Его убили в Москве. Неделю назад.
– Туда ему и дорога, – буркнул тот.
– А что так? – я внимательно следил за его реакцией.
– Приехал, хлыщ столичный! Поматросил и бросил.
Он зло, размашисто махнул рукой. Кажется, стена показного безразличия начала рушиться.
– Расскажите про вашу дочь. Какой она была?
– Зачем? Я думал, вы пришли по поводу ее самоубийства. А вы смерть этого урода расследуете? При чем тут моя Олеся?
– Почему сразу урода?
– Я даже свою дочь не хоронил, – прошипел Березов. – А вы ко мне с этим цыганом прицепились.
Он воткнул взгляд в пол, в потертый линолеум.
– Мне жаль, – сказал я искренне, – как так получилось?
– А то ты не знаешь, лейтенант, – скривился Березов.
Интересно – звания отец Олеси хорошо различает, да и людей в форме, кажется, недолюбливает.
– Нет, – коротко объяснил я. – Я здесь в командировке. Из Москвы.
Сейчас не нужно было ничего объяснять, нужно было дать ему заговорить. Собственно, если б мог, я бы и столицу нашей родины не упоминал. Но Березов посмотрел на меня каким-то другим взглядом. Может, понадеялся, что я тут “за старшего”? И в чем-то таком разберусь…
– А-а… – смягчился тот. – В СИЗО я проторчал. Месяц целый. Как раз, когда дочь погибла. Чтоб всем пусто было…
Зубы его скрипнули, слова как будто не шли на язык, но он продолжил, хоть и коротко:
– Дело мне шили твои коллеги. Но отделался штрафом.
– Что за статья? И почему избрали против вас такую меру пресечения, как арест, если в итоге штраф получили? – недоумевал я.
– Водки будешь? – неожиданно предложил Березов.
Я на секунду задумался. Разговор как-то у нас с ним не клеится. Может, если чокнемся разок-другой, как водится в нашей могучей и необъятной, и дело лучше пойдет? После совместного возлияния люди братьями сразу становятся, и разговоры за жизнь по накатанной прут.
– Наливай, – кивнул я. – И давай на «ты». Меня Андрей зовут.
Березов поморщился, но промолчал. Ну, теперь хотя бы понятно, почему он ментов недолюбливает.
Он сходил на кухню, принес початую бутылку «Столичной», два граненых стакана и банку соленых огурцов.
Выставил снедь на журнальный столик, который когда-то был детским. Но сейчас лак облез, а цветочки и ягодки потускнели.
Молча налил сразу по полстакана и, не чокаясь, выпил залпом свою порцию. Даже не поморщился. Захрустел кривым огурцом, отплевываясь от ветки укропа.
Я последовал его примеру. Сегодня у меня все равно что-то вроде вроде выходного. В ГОВД без нового командировочного делать нечего.
Березов закурил. Я не торопил его с рассказом. Он задумчиво потер виски и начал излагать:
– За спорт меня посадили, гражданин начальник.
– Как – за спорт? – горячительное теплом прошлось по жилам, мне уже самому захотелось поговорить с этим мрачным человеком. Не из-за работы. А просто понять…
– Статья такая есть, незаконное обучение карате, – мышцы Александра под тонкой тканью тельняшки напряглись и вздулись буграми, теперь на алкаша он был совсем не похож.
– Осенью в прошлом году ввели, – кивнул я. – Добавили пункт в 219-ю. Посчитали, что спорт такой воспитывает жестокость в советских гражданах и растит хулиганов. Но, насколько мне известно, на практике за такое редко сажают. Не припомню, что наши рейдовали, отыскивая подпольные секции.
– У нас в стране несколько миллионов человек занимались этим спортом до запрета. Представляешь, если всех сажать, какой резонанс поднимется? Я тут с друзьями по Федерации разговаривал, многих все-таки из них прижали, кто с размахом занятия вел. Но не за карате. Кого за незаконное получение прибыли, налоги же они с секций не платили. Кого за хранение валюты. Был бы человек, а повод найдется – тебе ли не знать. Вот такая вот практика, – хмыкнул Березов.
Но поговорить ему все-таки хотелось, и он продолжил рассказ:
– Я вообще бесплатно обучал. Но у меня в секции сынок одного шишки из Горкома занимался. Гадкий пацан. Папашей кичился и младших обижал. Я его хотел турнуть, но директор школы за него лично попросила. Не мог я ей отказать, ведь занимались мы в школьном подвале. Да и, как бы, руководитель она мой была. Это я сейчас кочегар, а до СИЗО в школе работал. Военруком. Так вот, однажды этому недомерку в спарринге нос свернули. Недоглядел я маленько. Буча поднялась знатная. Директор сразу от меня открестилась, что, мол, знать не знала о подпольной секции. Ей гороно выговор влепил за халатность. Я не стал ее за собой тянуть, легко отделалась. А мне приписали незаконное получение денежных средств – и под арест взяли. Якобы с ребятишек я плату брал. Ладно бы это еще не в школе случилось, а где-нибудь в подвале клуба. Вот и взялись за меня по полной. Я ведь не дурак. Сказал, что не карате это вовсе, а рукопашный бой. Ребятишки у меня многие без кимоно занимались. Не было у них возможности его купить или сшить. Деньги мне приписать так и не смогли, как ни старался папашка того пацана. В общем, промурыжили меня знатно. Зато пошли по всякой ботве педагогической. Дескать, занятия проводились на низком методическом уровне и без соблюдения техники безопасности. И как тренер я не аттестован в Минспорте. Всех собак на меня повесили и следствие затянули. Вот так бывает на практике… В итоге дело в конце концов прекратили, а я месяц в СИЗО за просто так прочалился. Вышел, а дочи нету уже… Вот такие дела, лейтенант. Давай помянем… – Березов съежился, посмотрел пустыми глазами в стену, тряхнул головой и налил нам ещё водки. – Не чокаясь.
– Н-да… – я передернул плечами. – Скверная история. Извини, конечно, за такой вопрос. Но почему Олеся покончила с собой?
Березов опрокинул стакан, залпом выпил. И стукнул им об столик. Выдохнул и проговорил:
– А кто ее знает… Меня-то рядом не было.
– Извини еще раз. Она и правда ждала ребенка?
– Цыган ее с пути сбил, – кивнул Александр. – Сказала, что его ребенок. Я хотел морду ему набить, да только где ж его сыщешь? Он тут недолго ошивался, а потом исчез.
– А что он тут вообще делал? Что-нибудь слышал об этом? Ведь ты знал, например, что он артист.
– Не знаю… Олеся не рассказывала. Да и сама, наверное, не знала. Что мне про него говорить! Олеся, она вообще у меня была девочка тихая, скромная. Простая даже. Хотя училась хорошо. После ПТУ на фабрике швейной работала. И вот в двадцать лет ее не стало… А мне теперь всю жизнь гадай. Что же произошло? И кто виноват…
– Это несчастный случай, Александр Александрович. Но если кто-то и виноват, и я об этом узнаю – обещаю, приму меры.
Тут уж я не выдержал и перешел на официальный стиль общения. Это обещание было торжественной клятвой отцу, оплакивавшему свою дочь.
– Спасибо, гражданин начальник, – каратист улыбнулся, но сделал это как-то горько. – Хороший ты человек. Сразу видно.
– Я Андрей, а не гражданин начальник.
– Привычка, – пожал плечами Березов. – Чуть уркой не стал, штрафом отделался. Судимости нет, но теперь один хрен в школу не берут работать. Вот только в кочегарку и смог устроиться.
– А что тебя здесь держит?
– В каком смысле?
– Езжай в другой город, смени обстановку. В стране кочегарок хватает. У меня друг в Новоульяновске как раз одну держит. И ресторан еще. С работой поможет.
– Да нет, – отмахнулся Березов. – Здесь я родился, здесь и сдохну.
Дзинь! – мы допили бутылку.
Я вышел на улицу. На душе остался неприятный осадок после встречи с Березовым. Теперь он совсем один. Главное, чтобы не спился. Хотя не должен. Мужик крепкий, и взгляд у него такой твердый. Есть в нем стержень. Вот так жил не тужил, и система все под откос пустила. И сможет ли теперь совладать со своим горем, с обидой?
Задумался я и о своей жизни.
Вышка есть, звание есть, надо потихоньку вперед двигаться. Главное, с этим чертовым Дицони разобраться. О словах Никиты Егоровича я не мог не думать, хотя сам его и утешал. Если нашу группу действительно расформируют, то мне прямая дорога в опера. Хорошо если в Главк попаду, а если “на землю” – с нуля подниматься долго будет.
Размышляя о жизни, вдруг вспомнил, что вот уже несколько дней не звонил Соне. Развернулся и пошлепал на почту – заказывать переговоры с Новоульяновском. Она сейчас в отпуске, должна быть дома.
В этот раз для звонка мне досталась почему-то кабина не пятая, а третья. Ну и ладно.