Я вспомнила, как наш танцевальный руководитель, Володя Яров, наставляя нас, кричал:
– Шарм, пластика, экспрессия! Девочки, вы должны двигаться так, чтобы вас хотел каждый мужчина в зале!
Вот, воплотим его заветы в жизнь.
Я подошла к гостиничному зеркалу, сосредоточилась, и, когда в моей голове зазвучала мелодия румбы, сделала правой ногой шаг назад, медленно, плавно, словно нехотя, словно утопая в густом душистом меду. Замерла; так же медленно и тягуче потянулась телом вперед, затем быстрый шаг, рывок – и снова тягуче-медовое движение. В чем прелесть румбы – в чередовании движений томно-плавных – и стремительных, по-кошачьи быстрых. Потанцевав минуты три, я решила, что я неотразима. Жаль, румбы в этом ресторанчике не будет, будут обычные дискотечные попрыгушки, а то б я им – ухххххх!
Что за жизнь, вздохнула я, если неотразимой девушке и показать-то негде все свои возможности?!
Ну, раз нельзя продемонстрировать, что мы умеем, пусть увидят хотя бы остальное, решила я. Нацепила платьице, в котором хоть сейчас на бразильский карнавал: минимум полупрозрачной пестрой ткани, максимум обнаженного тела. Я навертела на голове прическу, выпустила ужасно кокетливый локон, намазала веки какой-то искрящейся фигней…
Берегись, коварный Моравецкий!
И отправилась покорять танцпол.
Ресторан был полон. Пестрая летняя толпа заполняла столики; на танцполе топталась дюжина пар. Моравецкий сидел со скучающим видом, что-то потягивая из стакана.
Я уселась за столик поближе к танцполу, и стала ждать, что меня кто-то пригласит. Но желающих почему-то не было… или они были, но боялись отказа? Трудно сказать… А между тем, в одиночку на танцпол не выйдешь, и если меня не пригласят, то как же мне себя презентовать, да так, чтобы у Моравецкого слюнки потекли, на меня глядючи?
В конце концов, можно пригласить Моравецкого на белый танец, подумала я – и при мысли об этом поморщилась. Как известно, белый танец потому и называется белым, что приглашение женщиной мужчины равносильно подъему белого флага.
Неожиданно перед моим взором возникли великолепно отглаженные кремовые брюки, и уже смутно знакомый голос молвил:
– Позвольте вас пригласить?
Я подняла голову. Выше кремовых брюк я обнаружила симпатичную тенниску, затем крепкую загорелую шею, а затем – знакомое лицо.
– Сергей! – обрадовалась я.
– Вы позволите?
– О, с удовольствием.
– А я уж опасался, что вы откажете, – заметил он, когда мы начали «обнимашки под музыку».
– Ну что вы, как бы я могла отказать своему спасителю? – улыбнулась я.
Он ничего не ответил, и некоторое время мы танцевали молча. Внезапно он спросил тоном почти интимным:
– Интересно, о чем вы сейчас думаете?
– О, вы будете смеяться, но я думаю – как жаль, что нынче не танцуют, как прежде, вальс, мазурку… или хотя бы румбу.
– Чтобы была возможность себя показать? – спросил он слегка насмешливо.
– Ну да, а что в этом плохого? Вот именно, свое умение танцевать, и вообще..
– Грацию, ловкость, изящество..
– Да.
– А давайте, попросим их сыграть для нас румбу? – в его глазах замелькали озорные искорки.
– Каким образом? – удивилась я.
– Одну минутку, я вас оставлю на секунду, не уходите, – отвечал он, таинственно подняв палец, и направился к оркестру.
Там он, наклонившись, что-то шепнул музыкантам, и, к моему изумлению, оркестр и впрямь заиграл румбу. Потом, вернувшись ко мне, подал мне руку и, движением опытного танцора, повел меня в танце…
– Вы занимались бальными? – изумилась я.
– Разумеется, вы ведь уже поняли. Но это было давно, еще в школьные годы.
– Не ожидала. Но очень приятно, – отвечала я, с упоением вкладывая всю себя в чувственные движения, полные томной неги и тропической страсти.
Меж тем, остальная танцующая публика как-то сама уползла подальше от центра, где мы развернулись от души. И теперь весь ресторан смотрел только на нас.
И вдруг, делая очередной хип-твист, я скользнула глазами по той стороне, где сидел Моравецкий. Он смотрел на нас неожиданно внимательно, даже напряженно, и – возможно мне показалось, – но мне почудилась в его глазах какая-то тоска или даже зависть… не пойму. Да нет же, не может быть зависть, чему бы он завидовал?
Сергей, между тем, показывал чудеса ловкости. Танцевал он лучше меня, я по сравнению с ним была не очень умелой – но хороший партнер и партнершу заставить творить чудеса. «Смотрите, Игорь Витальевич, какую девушку вы упускаете», – отправила я мысленное послание, покосившись на Моравецкого, и разошлась в танце по полной, вспоминая наказ нашего танцевального руководителя: «чтобы каждый мужик в зале тебя захотел». Собственно, мне-то нужен был только один мужик – Моравецкий. Но когда танец кончился, и я скосила глаза туда, где он сидел, то обнаружила пустое кресло. Растерянно поозиравшись, я заметила, что он пробирается к выходу, и я поняла, что тут я потерпела очередное фиаско. Зато из зала на меня смотрели мужчины, много мужчин, смотрели во все глаза, и мне вдруг представился дикий, зловещий темный лес, и стая голодных волков, чьи глаза горят во тьме… и я опасливо подумала, что выполняя завет нашего Володи, я слегка перестаралась…
– С-спасибо за танец, – прошептала я, когда Сергей усадил меня за столик.
– Шампанское будете? – спросил он.
Но не судьба была нам выпить шампанское в тот вечер, ибо возле столика , откуда не возьмись, возник некий расхлябанного вида типчик, и заявил:
– Хорошо прыгаешь, красотка! Пойдем со мной, потанцуем?
– Я бы с удовольствием, но не сегодня, – я старалась быть любезной, – сегодня я танцую только со своим кавалером.
– Детка, да я же лучше, чем твой недомерок. Пойдем, тебе понравится, – он ухватил меня за руку.
Рука была левой. Это было первое неудачное стечение обстоятельств, ибо правая моя рука оставалась свободной. Второе неудачное стечение обстоятельств – я же была в прошлом ботанкой, заучкой и отличницей. А теперь вспомните, кого всегда травят, травили и будут травить в любом классе любой школы?
Правильно. Отличницу. Потому что – а чего она, зараза, все знает?! Она же имеет наглость отрываться от коллектива, который вечно не знает ни бельмеса!
И единственный способ для отличницы выжить в этой обстановке – драться, драться и драться.
Никаких секций карате я не посещала, разумеется, но удар правой под дых у меня был отработан до автоматизма еще с пятого класса. Он включался у меня как-то сам по себе, в случае опасности. Я еще не успевала подумать, во что я ввязываюсь, а правая рука уже стремительно двигалась в направлении солнечного сплетения очередного придурка.
В данном случае все вышло именно так. Я еще не успела опомниться, но моя правая рука уже двигалась куда надо, вкладывая все мои девичьи силы в удар. Не знаю, много ли у меня этих девичьих сил, или просто удачно попала, но приблатненный типчик сложился пополам.
Только теперь я опомнилась. Что же я творю? В такой ситуации девушка должна жалобно хныкать и звать на помощь своего парня. А я тут самодеятельность развела.
Я растерянно посмотрела на Сергея. Он давился от смеха.
– Давайте уйдем отсюда, – прошептала я жалобно.
– Буду только рад прогуляться, – согласился он, и мы, выйдя из ресторана, побрели вдоль аллеи, усаженной цветами.
– Вам не холодно? Могу одолжить вам свой пиджак, – предложил он, потряхивая пиджаком, висящим у него на руке.
– Нет, что вы, вечер такой теплый.
Вечер и впрямь был теплым, мягким, бархатным, какими бывают только южные вечера. Я любовалась на звезды, прислушиваясь к тихому шепоту прибоя, наслаждалась свежестью ночного воздуха…
– Обожаю курортные городки, – вздохнула я.
– Я тоже, – согласился он, – здесь особая атмосфера… Романтичная…
Романтичность вечера, видимо, настолько растрогала душу моего нового друга, что он начал декламировать:
– Это было у моря, где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж… Королева играла в башне замка Шопена…»
Но не судьба была нам закончить этот вечер романтически. Ибо дорогу нам преградили три фигуры, одна из которых принадлежала типчику, которого я «приласкала» в ресторане. И это еще не все: у него в руках был кусок арматуры.