Глава 1. Новая норма

Andrà Tutto Bene[1]

Пусть у вас всегда будет смелость, чтобы рискнуть.

Ирландская поговорка

Я так хорошо умею волноваться, что подумываю добавить это в раздел навыков в своем резюме. Я лучше всех умею переживать по мелочам – например, о том, как я буду поворачивать налево на светофоре, где нет стрелки. Еще я волнуюсь по разным глупым поводам – допустим, грозит ли мне смерть от испуга, если я столкнусь с крупным насекомым на кухне.

Разумеется, я беспокоюсь также и о серьезных вещах. Последние десять лет я работала графическим дизайнером в компании, которая постоянно испытывала финансовые трудности. Увольнения происходили часто, и я сбилась со счета, скольких талантливых сотрудников выставили за дверь. На самом деле это было довольно унылое место. Никакого простора для творчества, и к тому же оставшимся сотрудникам приходилось брать на себя работу тех, кто ушел. Одним словом, очень скоро я разочаровалась в графическом дизайне.

К счастью, одно вовремя принятое решение позволило мне снова полюбить творчество. В качестве хобби я начала делать украшения ручной работы и продавать их на сайте Etsy. Сначала у меня приобретали всего по паре изделий в месяц. Но мне было приятно слышать звон уведомлений на iPhone, когда кто-то совершал покупку. Радостно было вкладывать энергию в проект, где основной мотивацией не был страх.

Когда у меня было время, я мастерила новые товары, и мой маленький магазинчик рос. Через восемь месяцев я стала зарабатывать достаточно денег, чтобы время от времени выезжать за город на выходные или ужинать в хорошем ресторане. Уровень стресса на моей основной работе рос, а мой магазин на Etsy был прекрасной отдушиной, лучиком света в темноте.

Когда разразилась пандемия COVID, я занялась тем, что умею делать лучше всего: беспокоиться. Я была уверена, что продажи на Etsy теперь прекратятся. Однако, к моему огромному удивлению, произошло обратное – покупать стали в два раза больше. Заказов было так много, что я еле поспевала за ними. На миг я даже подумала уволиться с основной работы и заняться своим магазином Etsy в полную силу. Но это было бы слишком сложно: ни соцпакета, ни медицинской страховки. Мне всю жизнь говорили, как это важно. Лучше было оставить все как есть.

И тут мне позвонили из компании. В связи с очередными финансовыми трудностями, вызванными пандемией, они сократили количество моих рабочих часов вдвое. При этом мои льготы остались прежними. Для кого-то это, может, и было плохой новостью, но для меня стало настоящим подарком судьбы. Теперь у меня появилось время, чтобы работать над своим магазином.

Не теряя ни минуты, я принялась за создание новых изделий на продажу. Особенно мне нравился браслет, на котором было написано: «Andrà Tutto Bene». Эту итальянскую фразу я увидела на фотографиях из Венеции. Жители города во время карантина вывешивали из окон такие плакаты. В переводе фраза означает «Все будет хорошо». Прекрасное послание не только для мира, страдающего от пандемии, но и для такой вечной паникерши, как я.

Браслеты никто не покупал, но они мне так нравились, что я не убирала их с сайта – а ведь другие товары продавались хорошо. Мои еженедельные продажи снова удвоились. Я снова испугалась, что не справлюсь с нагрузкой, и тут Вселенная опять сделала мне подарок. К которому я была не готова.

В один прекрасный день раздался очередной звонок с работы. На этот раз директор по персоналу сообщил мне, что моя должность ликвидирована. Пришла моя очередь. «Не принимайте близко к сердцу, в нашем решении нет ничего личного».

Что и говорить, неприятно получать такой звонок, пусть даже и с нелюбимой работы. Я чувствовала себя виноватой – мы как раз недавно сыграли свадьбу, и мой прекрасный муж уже и так пожертвовал ради меня примерно миллиардом вещей. Мне не хотелось взваливать на него еще одну обязанность – оплачивать наши счета. Пока директор по персоналу зачитывал свою подготовленную речь, с сайта пришло уведомление об очередной продаже. Может быть, не стоило отвлекаться в такой ответственный момент, но тут я увидела, что клиент купил два браслета Andrà Tutto Bene.

Многие скажут, что это знак свыше. Однако у меня были другие переживания. Сколько стоит медицинская страховка? А вдруг я не найду другую работу? Что, если зеленая стрелка налево никогда больше не загорится?

На другом конце провода наступила тишина. Я еще немного посидела за столом, размышляя. Через пятнадцать минут пришло еще одно уведомление.

Это была все та же покупательница. Она купила еще три браслета. Вселенная решила повторить для тех, кто в танке.

На следующий день я сделала пять браслетов. Я подумывала рассказать клиентке об этих необычных обстоятельствах, но не хотела загружать ее своими проблемами. Отправив заказ, я принялась перебирать в голове все, что нужно сделать, когда тебя увольняют.

Известно, что тревожные люди нуждаются в постоянной поддержке. Окружающие не всегда это понимают, зато Вселенная знает. Клиентка возвращалась ко мне снова и снова. Пока я вела переговоры о компенсации за увольнение, она заказала еще три браслета. Затем – еще три, пока мы с мужем разбирались с планом медицинского страхования. С каждой новой волной беспокойства она подбрасывала мне заказ, за который я хваталась, как за спасательный круг.

Когда я, наконец, разобралась со своими проблемами, ее заказы прекратились. Зато появились другие, причем в таком количестве, о котором я и мечтать не могла. Большая часть моих клиентов – женщины, и я подумала, сколько из них испытывают трудности и нуждаются в поддержке, как и я? Сколько из них застряли на нелюбимой работе, или испытывают стресс из-за пандемии, или переживают из-за напряженной политической обстановки? Поводы для беспокойства были абсолютно у всех.

Я старалась проявить благодарность, как могла. Каждый заказ я делала уникальным. Писала послания от руки и вкладывала в конверт небольшие подарки. Желала людям замечательного дня. От всего сердца говорила им, какие они невероятные.

Реакция была потрясающей. Я начала получать милые сообщения по электронной почте и даже несколько благодарственных писем от руки. «Я так обрадовалась, когда открыла вашу посылку… У меня был ужасный день, и вы сделали его гораздо лучше… Так приятно видеть, что вам не все равно». Здорово, когда после стольких лет мрака и обреченности работа может приносить столько позитива.

На сегодняшний день мой магазинчик имеет более 10 000 продаж, а еженедельный доход превышает тот, что был на прежней работе. Я бы никогда не подумала, что такое возможно. Но самое приятное – это радость, которую я испытываю, проявляя заботу о своих покупателях и получая от них обратную связь. Все действительно сложилось хорошо, и даже лучше.


Дженин Циммерс

Разбитый сосуд

Освободить себя – это одно, а заявить о праве собственности на это освобожденное «я» – совсем другое.

Тони Моррисон, «Возлюбленная»

Я снова проснулась с чувством одиночества. Моя четырехлетняя дочка забралась ко мне в постель, чтобы поспать еще двадцать минут. Я с нежностью погладила ее головку, покрытую кудряшками. Она дышала так тихо и спокойно. Мое сердце сжалось от боли, когда я подумала: всего через несколько дней ее привычный мир будет разрушен.

Но ведь это я сама взбунтовалась против брака, омраченного страхом, неуважением и изоляцией. Это был мой выбор. И теперь я столкнулась с последствиями и необходимостью защитить своих детей.

Два года разлуки с супругом прошли быстро. За это время я осталась без машины и работы. Мне приходилось ночевать в доме бывшего свекра. Я ушла от мужа, не требуя ни алиментов, ни пособий, – не хотелось его злить. Я лишь просила, чтобы он согласился на развод, но после того, как он несколько раз не явился в суд, мои мечты о свободе и безопасности практически перешли в разряд несбыточных.

Пока я ждала окончательного решения о разводе, меня одолевали негативные мысли. Не помогал и свекор, утверждавший, что я разрушила семью. Меня переполняло отчаяние, сомнения и чувство вины. Почему никто не любил меня? Неужели я недостаточно хороша?

Мне казалось, что я сломлена и ничего уже нельзя исправить.

В японском искусстве есть техника кинцуги, когда разбитые керамические изделия склеивают и покрывают трещины золотом. Сегодня утром в моей жизни тоже начался такой процесс. Я решила снова пойти в церковь. Пастор Элвуд Мэтьюс помог мне встать на путь исцеления. Теперь я поняла, как можно принять свои недостатки, чтобы впоследствии создать из них произведение искусства. Новая версия меня была скреплена чистым золотом любви, терпения, самоконтроля и понимания.

И это было только начало.

Я решила, что нужно восстановить полноценную жизнь на новом месте. Через несколько недель я переехала из Мэриленда в Калифорнию. Впервые за тринадцать лет я оказалась вдали от своих детей, но этот путь я должна была пройти одна.

В Калифорнии я оказалась в июне 2018 года. Сначала спала на надувном матрасе у подруги по колледжу, которая жила в Северном Голливуде. Потом приехала моя старшая дочь, и мы еще два месяца прожили в мотеле.

Временами мой ангел-хранитель по имени Эммануэль приносил нам еду. Я познакомилась с ним через друзей бывшего мужа. Нам с дочерью приходилось изнурительно долго добираться до школы и работы, но мы не сдавались.

Когда я уже не могла позволить себе мотель, Эммануэль настоял, чтобы мы переехали к нему. Прошло еще два месяца, и мы нашли двухкомнатную квартиру в Темпл-Сити. Наконец-то у нас появился дом! Двое младших детей тоже прилетели к нам – еще два кусочка моего сосуда, который я ремонтировала с помощью золотых швов.

В течение нескольких месяцев я ездила на автобусе в худших погодных условиях в истории Калифорнии. Но потом все же купила машину. Постепенно я снова встала на ноги.

Я знала, что если мне удастся пережить эту боль и восстановиться, то все будет хорошо. Чувствовала, как капля за каплей мой склеенный сосуд снова наполняется. Находила поддержку на работе и во всей своей новой жизни.

В 2020 году мы все вместе пережили год дистанционного обучения. К 2021 году мне одобрили ипотеку на первый дом. Я смогла подарить дочери первую купленную машину и купить себе новую. Я получила новую работу регионального менеджера, нанимающего тренеров для школ округа Лос-Анджелес.

Ничего из этого я не могла предвидеть, пока была разбита на тысячу осколков. Каждый день я просыпалась от боли и засыпала с мучениями. И все же что-то заставляло меня бороться. Я нашла свой внутренний стержень и упорно шла вперед, день за днем.

Я все еще продолжаю работать над собой, сверкая золотыми трещинками. Теперь я знаю, что всегда была достойна лучшего. Я всегда была любимой. Я всегда была достаточно хороша.


Голд Медоуз

Пустая комната

Не нужно много сил, чтобы что-то делать, но нужно много сил, чтобы решить что-то делать.

Эльберт Хаббард

В нашем доме оставалась незавершенной только одна комната. Прошло уже три года с тех пор, как мы переехали сюда из города, где прожили десять лет, а пустая спальня все еще не была покрашена. В ней лежал только коврик для йоги и сломанное кресло-качалка.

– Тут будет детская, – говорили мы, показывая дом родным и друзьям.

Ведь именно для этого, в конце концов, и был затеян переезд.

Однажды я отвела маму в сторону и торжественно сообщила ей, что перестала принимать противозачаточные средства. То же самое я сделала со своими невестками и, признаться, была разочарована их равнодушием. Неужели они не понимали, насколько это серьезное событие?

Для меня это было очень важно. В колледже, когда объект моей симпатии не обращал на меня должного внимания, я заявляла, что никогда не выйду замуж и не буду заводить детей. Я думала, что буду жить за границей и ни за что не вернусь к привычной среде, в которой выросла.

Я сама смеялась над собой, когда вышла замуж раньше того парня, который мне нравился в колледже. Помню, он говорил мне, что я «слишком независимая и слишком большая феминистка». Теперь мне не терпелось узнать, что скажут те, кто предрекал, что я никогда не стану матерью.

Я быстро перестала чувствовать стыд, отправляя маме сообщения о наших успехах, и переживала, если муж уезжал в командировку в период моей овуляции. Я писала близким подругам о вагинальной слизи и находила смысл в каждом незначительном изменении в своем теле.

Однако проходили месяцы, и ничего не происходило. Что не мешало мне представлять, как в нужный момент сообщу о своей беременности в соцсетях. Я размышляла, какой из нейтральных оттенков выбрать для стен в нашей пустой комнате, и подбирала цитату, которую мы напишем на стене. Я нашла доулу[2]. Я читала книги о планировании родов. Но все это казалось таким далеким – мы просто топтались на месте.

– Еще один месяц, – говорили мы себе.

Наши друзья заводили вторых детей, третьих, делали вазектомию. Я перерыла весь интернет в поисках ответов. Я принимала витамины, пробовала иглоукалывание, разговаривала со всеми знакомыми. Они говорили: «Расслабься, подожди». Каждый день я впадала в очередную крайность – усыновление, полный отказ от родительства, продажа дома и переезд в другой штат, а то и на другой край света. Я просто хотела найти выход. Может быть, с нами что-то не так?

Люди заводят детей по разным причинам. Иногда для того, чтобы убежать от самих себя. Я рассматривала рождение детей или, по крайней мере, беременность как способ побудить себя делать то, что казалось мне правильным, – отказаться от алкоголя, правильно питаться, больше писать.

Я разговаривала с другими парами, которые испытывали проблемы с зачатием. Одна женщина сказала, что хочет детей больше всего на свете. Я, конечно, хотела детей, но настолько ли? Я призналась мужу, что не готова делать ЭКО – пичкать свой организм химикатами, не зная о долгосрочных последствиях. Одновременно мне попадалось слишком много страшных историй о неудачных родах. Одна наша знакомая даже умерла от осложнений после родов.

Казалось, что интуиция пытается дать мне подсказку: я действительно этого хочу или просто считаю это своей обязанностью?

Наконец мы записались к врачу. Я сдала анализы крови и прошла первое УЗИ. Я чувствовала себя спокойно, глядя на пустой экран. Мы шутили, что мой муж выкладывается по полной. Мы сказали семьям, что наконец-то решили выяснить, почему все так затянулось. Затем стали ждать.

Первый врач сказал нам, что единственным вариантом является ЭКО. Я плакала. Мы с мужем старались не винить друг друга, но, конечно, без этого не обошлось. Я переживала, когда мне названивали из клиники и предлагали записаться на процедуру, хотя звонившая не знала ни моего имени, ни того, какие анализы мы уже сдали. Настолько ли я хочу привести в мир новую жизнь? Не подсадят ли мне чужой эмбрион? Внутренний голос твердил, что это не наш вариант.

И однажды мы перестали пытаться.

– Нам и так хорошо, – сказал мой муж.

Мы шутили, что не ссоримся как женатая пара, потому что у нас нет детей. Мы занялись другими делами. Я начала писать и подрабатывать фитнес-тренером. Я отказалась от алкоголя. Мне не нужен был ребенок как повод для перемен. Я отмахивалась от вопросов коллег и друзей о том, как идут дела. «Все по-прежнему», – отвечала я.

Потом мы услышали от друзей, что необязательно идти на такие радикальные меры, поэтому записались на еще один прием. Нам предложили более подходящие, менее экстремальные варианты. Мы отпраздновали эту новость и сразу же взялись за дело.

Я принимала гормоны, сделала четыре внутриматочные инсеминации, перенесла операцию. С каждым шагом обстановка накалялась. У меня начались приступы паники – один раз прямо в гинекологическом кресле. Врач рекомендовал сделать перерыв. Мы поняли, что «менее радикальное» решение больше не работает и следующим шагом будет ЭКО. Пора было делать выбор. Но сначала мы дали себе год перерыва, чтобы оценить свои ощущения.

Год оказался 2020-й. «Может, просто… не будем?» – осторожно предложила я. Мы почувствовали облегчение и тут же – чувство вины. Мы спросили себя, не кажется ли нам, что чего-то не хватает. Мы подумали, что будем чувствовать через пять, десять и двадцать лет. Мы были благодарны за тишину и чистоту в нашем доме, ведь во время пандемии мы целый год работали дистанционно. И чувствовали странное спокойствие. Решения всегда даются легче, когда их принимают за тебя. Возможность выбирать – это наша великая свобода и одновременно проклятие. И все же меня мучает вопрос: а что, если выбор окажется неправильным?

Как правило, в конце таких историй пара достигает счастливого финала, заводит ребенка и говорит, что все это того стоило. И никто никогда не рассказывает об оборотной стороне: ожиданиях и сомнениях. О противоположном решении. Именно поэтому я и пишу все это. Вдруг есть человек, который сейчас так же, как и я, плачет по ночам, сам не понимая почему.


Аманда РеКупидо

Нет слов

Я буду любить свет, потому что он показывает мне путь; и я буду любить тьму, потому что она показывает мне звезды.

Огюстин «Ог» Мэндино

В пятнадцать лет я была самопровозглашенным экспертом по завязыванию шнурков на папиных ботинках. Вот и теперь я нагнулась и сложила из шнурков «кроличьи уши». Губы отца разочарованно дернулись, а затем сжались в тонкую линию. Он приоткрыл рот, пытаясь вымолвить хоть слово. Но слова не выходили.

Я ободряюще кивнула ему и до крови прикусила язык. В тишине, наступившей между нами, не было слышно ни звука, кроме редких сдавленных стонов. В конце концов отец решил использовать жесты: похлопал себя по груди и взмахнул рукой в мою сторону. Я выдавила улыбку – одну из тех, при которых большая часть лица остается неподвижной.

– Я тоже тебя люблю, папа, – прошептала я, пытаясь сдержать застрявший в горле крик. Повисла пауза, наполненная невысказанными чувствами и нарастающим горем.

Еще совсем недавно мой отец был корпоративным тренером по продажам и преподавал навыки проведения презентаций. Он путешествовал по всему миру, а по выходным участвовал в теннисных турнирах. «Жизнь хороша», – говорил он, и его глаза блестели.

Все изменилось, когда я училась в седьмом классе. Внезапный инсульт, вызванный редким аутоиммунным заболеванием, оставил моего отца с тяжелыми физическими и неврологическими нарушениями. У него была повреждена лобная доля, он не мог двигать правой стороной тела. Но из всех поражений самым тяжелым стала потеря речи. Инсульт привел к расстройству, называемому афазией, при котором нарушается способность к общению и пониманию речи.

– Полное выздоровление очень маловероятно, – заявил нам врач.

И все же я быстро сообразила, что афазия не влияет на интеллект. Мой отец был словно пленником в собственном теле, который не имел возможности делать и говорить то, что хотел. Я даже представить себе не могу, насколько это выматывало и расстраивало его.

Афазия также заставляла отца говорить то, чего он не хотел. Он мог заплакать в середине смешного фильма и рассмеяться, когда происходило что-то грустное. Из-за него мне часто бывало неловко. Отец размахивал тростью, как оружием, и выкрикивал бессвязные фразы в адрес прохожих. Я понимала, что все это происходит из-за инсульта, но все равно расстраивалась. В отличие от меня, он не замечал взглядов и комментариев окружающих.

Однажды днем, вернувшись домой, я застала отца за просмотром старого видео. На экране мы с ним играли в теннис – бегали по корту, перебрасывая друг другу мяч. То, что раньше было простым удовольствием, теперь стало невозможным. Я смотрела на экран как завороженная. Потом мои силы иссякли.

Все, что я так долго подавляла, выплеснулось наружу. Меня трясло, я рыдала. Мое сердце разрывалось от жалости к нам обоим и боли при мысли обо всем том, что мы больше не сможем делать вместе.

Отец смотрел на мои слезы, шевеля губами. Он явно хотел что-то сказать, но не мог. Так все и было – мы оказались неспособны решить самые серьезные проблемы друг друга. Потом, хотя ему было нелегко двигаться, он приблизился и, утешая, сжал мою руку. Я подняла глаза: этот маленький жест значил для меня так много.

Мы оба потеряли дар речи – по совершенно разным причинам. В любой момент у отца мог случиться новый инсульт. Его могло не стать в любой день – не было никаких гарантий. Меня одолевал страх – и за нашу семью, и за отца. Как жить в условиях такой неопределенности? Этот вопрос терзал меня, омрачая блаженные дни моей юности.

В конце концов я нашла ответ. Наша семья отправилась на выходные в Тахо, и отец увидел на озере группу людей, катающихся с парашютом за катером. Мы с ним тоже катались так несколько раз до его инсульта – с тех пор прошло много лет.

– Ты и я! – только и смог сказать он.

Теперь мы как будто парили высоко над водой, глядя на заходящее солнце. Как только в небе погас последний розовый отблеск, отец посмотрел на меня со знакомым выражением лица.

– Жиз… Хоро…

Возможно, дело было в его улыбке, или в порыве теплого воздуха, или в царившем вокруг буйстве красок. Но в тот момент я точно поняла, что он имел в виду.

– Да, – прошептала я в ответ. – Жизнь действительно хороша.

Тогда я не знала того, что знаю сейчас. Я не представляла, как неустанно будет трудиться мой отец, чтобы восстановить утраченное. В дальнейшем он вернул себе изрядную часть речи. Если бы я только знала, как сильно он будет вдохновлять меня двигаться вперед перед лицом страха. И я и подумать не могла, что скоро потеряю его навсегда.

Из-за обострения аутоиммунного заболевания мой отец попал в больницу и перенес еще одну серию обширных инсультов. Он впал в кому и, в конце концов, скончался. Все произошло слишком неожиданно.

Я до сих пор жалею, что мы не смогли поговорить в последний раз. Самое главное, за что я продолжаю держаться, – это слова, сказанные отцом по телефону незадолго до смерти.

«Жизнь хороша». Два простых слова, банальных в любом другом контексте. Но он вложил в эту фразу глубокий смысл, не позволив болезни омрачить оставшиеся дни.

Однажды вечером, когда отец уже был в коме, я сидела у его постели. Дождавшись, когда все покинули палату, я тихонько заговорила ему на ухо. Я рассказала ему о том, как мне страшно, а затем задала самый важный вопрос: «А вдруг ты никогда не проснешься?» Как только слова сорвались с моих губ, я поняла, что уже знаю ответ.

Перед тем как покинуть больницу, я в последний раз сжала его руку. По дороге домой я остановилась, чтобы взглянуть на ночное августовское небо. Казалось, оно смотрело на меня в ответ. Я позволила себе некоторое время полюбоваться панорамой.

Как прекрасно, что нам нужна темнота, чтобы увидеть звезды.


Даниэль М. Вонг

На краю света

Невозможно открыть новую землю, не решившись сразу же и надолго потерять из виду всякие берега.

Андре Жид

Зазвонил телефон, и я подбежала снять трубку. Я ждала звонка от мужа, студента-теолога, учащегося в колледже в 943[3] милях от дома. Мы знали, что нам придется переехать, когда он получит назначение. Я тревожилась, не зная, куда занесет нас судьба.

– Ну, ты уже знаешь, куда мы едем? – выпалила я.

Муж выдержал паузу, а потом произнес:

– Икалуит[4].

Я никогда не слышала такого названия и вряд ли смогла бы повторить его, поэтому переспросила, где это.

– Баффинова Земля, – ответил Рон.

– Что?! Баффинова Земля? Это же в Арктике, на самом краю света! Это же край снегов и льдов! Ну, хорошо, пошутил – и хватит. Скажи, куда мы едем.

И он повторил:

– Икалуит, Баффинова Земля.

Я ушам своим не верила. Баффинова Земля была последним местом в мире, которое мне когда-либо хотелось посетить, – не говоря уже о том, чтобы там жить! Это отдаленный, уединенный остров, добраться до которого можно только по воздуху. Я не смогу увидеться с друзьями и семьей целый год, ведь билеты на самолет стоят безумно дорого. Я всегда считала, что готова отправиться за Роном на край земли, но Икалуит – это уже слишком!

Прошло несколько дней, прежде чем я справилась с потрясением. Я вооружилась атласом, нашла Баффинову Землю и узнала: Икалуит находится в провинции Нунавут на дальнем севере Канады. В то время в Икалуите жило около 6000 человек, причем 80 процентов составляли инуиты.

У меня было три месяца на сборы и подготовку к отъезду. В редкие моменты перспектива увидеть нечто принципиально новое казалась мне даже заманчивой. Все остальное время мне приходилось бороться с собой.

Улетали мы 1 июня. В аэропорт нас отвезли брат и его жена. С собой мы взяли четыре чемодана с личными вещами, один из которых был под завязку набит христианской литературой, а также верного десятилетнего пса и девятилетнюю кошку. Новое приключение пугало. Оказавшись в воздухе, я поняла, что обратного пути нет, нравится мне это или нет. Расставание с родными и друзьями оказалось для меня самым тяжелым испытанием в жизни.

Через три часа самолет приземлился. Я вдохнула холодный воздух, огляделась, и мне показалось, будто я высадилась на Луне. Все было настолько чужим! Мы ехали по городу, и я почувствовала себя на задворках Канады. На главной улице не было ни тротуаров, ни светофоров – только несколько магазинов. Местные носили теплые куртки. Несмотря на июнь, на земле лежал снег.

Через десять минут мы прибыли в наш «дом вдали от дома»: небольшую квартиру на втором этаже. Всю свою жизнь я прожила в частном доме, окруженном садом. Смогу ли я к этому привыкнуть?

Муж мой адаптировался к новой жизни быстрее, чем я. Целыми днями я сидела дома одна и чувствовала себя покинутой и ненужной. Иногда я принималась обустраивать наш быт, но быстро теряла энтузиазм. Каждый вечер я с нетерпением ждала возвращения мужа, но, когда он за ужином делился своими успехами, я чувствовала только раздражение и злость. «А обо мне ты подумал?! Зачем я здесь?! На что трачу целый год свой жизни?!» К счастью, я ни разу не произнесла этого вслух.

По воскресеньям я ходила в церковь, где познакомилась с двумя женщинами моего возраста. Поначалу мне не очень хотелось с ними сближаться, потому что мысленно я уже готовилась уезжать. Тем не менее я пригласила их на свой день рождения, и их сильно впечатлила привезенная нами домашняя библиотека. В шутку я сказала, что мы могли бы открыть небольшой магазинчик христианской литературы в церкви, и они почему-то с огромным энтузиазмом уцепились за эту идею.

Несмотря на мой скептический настрой, с того дня я постоянно обдумывала идею с магазином. При поддержке мужа мы открыли его уже через полтора месяца и назвали «Благословение». Я по-прежнему относилась к затее как к чему-то временному, но по прошествии нескольких месяцев обнаружила, что мне будет очень жаль бросить наш магазин.

Когда епископ спросил, готовы ли мы продлить свое пребывание на севере, мы подписали контракт еще на два года. А потом еще на два. И хотя за эти пять лет я так и не смогла привыкнуть к погоде и ряду других аспектов жизни в Арктике, я всем сердцем полюбила людей и традиции Дальнего Севера. И многое узнала о себе самой. Новый опыт помог нам с мужем стать сильнее, а наш брак сделал прочным. А бесценные воспоминания останутся с нами на всю жизнь.


Кэролайн Маклин

Наш лес

Выйдите из истории, которая вас сдерживает. Шагните в новую историю, которую создадите сами.

Опра Уинфри

Я живу в новом доме уже неделю. Погода стоит хорошая, и по утрам я выхожу с кофе на заднее крыльцо.

Переезжать во время пандемии было нелегко: расстаться с мужем и вырвать детей из единственного дома, который они знали. Надеюсь, что выбрала подходящее место, и со временем именно нам удастся превратить его в наш новый дом. Впрочем, пока об этом рано судить.

Сегодня я услышала в лесу незнакомый шум. Его не заглушили ни птичьи крики, ни треск веток, ни шелест листьев на ветру.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, – олень. А вдруг в лесу за моим домом живет семья оленей? Может, они каким-то образом олицетворяют перемены и сулят новую, более нежную главу в моей жизни?

Но вдруг это, наоборот, что-то опасное или страшное? Дьявол, агрессивное животное, неизвестный мужчина? Но нет. Это мой новый дом и моя новая жизнь. Здесь нет места чудовищам.

Возможно, это просто койот или енот. Они обитают в этих местах. А может, пума? Здесь живут пумы! Тогда она сможет быть моим сторожем. Да и о каких монстрах может идти речь? Я же просто переехала в пригород. Это не дикая природа. В этом лесу есть тропинки, за ним ухаживают местные жители.

Так что же там, в моем лесу?

Я придумала план. Надела длинные брюки и сапоги и заявила, что иду в лес. Я буду искать там признаки жизни. Помет животных. Мех. Растерзанные туши. Сатанистские символы. Дочь хочет со мной. Сын занят – показывает свои игрушки дедушке, который приехал навестить нас и проведать свою дочь с разбитым сердцем.

Мы с дочкой переступаем через границу нашего участка и идем дальше. Ветки трещат. Птицы затихают, почуяв наше приближение. Мы идем вглубь, не обращая особого внимания на ориентиры. Довольно быстро находим тропу, а заодно и одно из самых невероятных деревьев на земле. Оно похоже на знаменитый баньян Тихоокеанского Северо-Запада с множеством стволов, растущих из земли. Моя дочь тут же забирается наверх и заявляет:

– Это дерево фей!

Она торжествующе вскидывает руки, и я делаю снимок. На ней сапожки и пачка из тюля. Среди деревьев она выглядит просто великолепно.

Потом до нас доносятся детские голоса. Моя дочь сидит на карантине с марта и все это время не видится с другими детьми, поэтому почти бегом бросается в ту сторону. Тропинка выводит нас на другую сторону лесного участка, и мы видим троих мальчиков с велосипедами.

– Привет! – кричит моя дочь. – Мы сюда недавно переехали!

Мальчики на пару лет постарше ее. Они смотрят на маленькую блондинку в пачке и молчат. Дочь корчит мину и шепотом спрашивает меня:

– Они что, не хотят со мной играть?

– Они же мальчики. Пусть занимаются своими делами, мы найдем тебе других друзей.

Дочь разочарована, но не подает виду. Когда мы возвращаемся в лес, она находит поляну с поваленными деревьями и объявляет ее игровой площадкой. Она забирается на лежащие стволы и прыгает с них, поднимая в воздух пыль.

Мы продвигаемся все дальше. Вскоре я понимаю, что хотя мы и вернулись на нашу сторону леса, но никак не можем снова найти дерево фей. Тропинки, ведущей к дому, тоже нет. Все вокруг выглядит незнакомо. Я открываю GPS-навигатор в телефоне и указываю адрес. Мы пробираемся сквозь заросли, ломая сухие ветки и стараясь не зацепиться за кусты ежевики.

– Мы заблудились? – спрашивает дочь.

– Да.

– Мы правда заблудились?!

– Я вижу, где наш дом, но не знаю, как лучше к нему пройти.

И тогда моя невероятно смелая, не желающая примиряться с судьбой дочь сама повела нас через густой, неухоженный лес.

– Жаль, что сейчас не ночь, – говорит она.

– Почему?

– Звезды бы привели нас домой.

После особенно трудного подъема через колючие ветки ежевики мы, наконец, выходим на задний двор дома, который стоит через два от нашего.

– Заодно и с соседями можем познакомиться, – говорю я, пока мы неловко пробираемся к своему участку.

Мои отец и сын стоят во дворе и смотрят на нас. Нас не было слишком долго, и мы с ног до головы покрыты грязью. Пот стекает с меня ручейками, в ботинках запутались колючки. Зато дочь в полном восторге.

– Здесь столько потайных мест для игр! – сообщает она брату. Тот немедленно принимается плакать от зависти, поэтому мы обещаем, что утром возьмем его с собой на поиски приключений.

Вечером мы с отцом сидим на заднем крыльце, слушаем сверчков и обсуждаем мою финансовую ситуацию. Тут выходит дочь с упаковкой соленых крекеров. Она кидает в рот пару печенек, показывает на звезды и объясняет, как мы могли бы выйти по ним из леса. Затем она зевает и говорит, что собирается пойти спать. Она целует дедушку в щеку, затем лезет поцеловать меня. И шепчет мне на ухо:

– Мне так понравилось ходить с тобой в нашем лесу.

На следующий день дочь завтракает и надевает сапожки. Укладывает в рюкзак бутылку воды и перекус, после чего уговаривает брата выйти на задний двор. Помечая путь красными ленточками, бежим через весь лес.

На этот раз дорогу домой мы находим без труда. Возвращаемся грязные, зато надышавшиеся свежим воздухом. Буквально через несколько минут дети засыпают, что для них редкость. Я завариваю себе вторую чашку кофе и выхожу с ней на крыльцо. Сижу и прислушиваюсь к птицам, которые продолжили свои песни, как только дети затихли.

В этом лесу нет чудовищ. Это наш новый дом и наш новый лес. Мы его исследуем. Мы бегаем, лазаем, воображаем волшебство. Здесь нет ни убийц, ни медведей, ни чертей, ни оленей. Только мы трое и наши новые лесные приключения.


Лора Уитмен Хилл

Посмотри наверх

Тому, кто верит, доказательства не нужны. Тому, кто не верит, никаких доказательств будет недостаточно.

Фома Аквинский

После смерти моей мамы прошло 38 дней. Жить мне категорически не хотелось. Я похудела до сорока килограммов. И, как будто других бед было мало, мы с братьями и сестрами оказались не в лучших отношениях.

За несколько дней до смерти мама сказала:

– Мы с тобой – одна душа. Половина принадлежит мне, половина – тебе. Когда я плачу, ты плачешь. Когда я смеюсь, ты смеешься.

Она была права, мы с ней были одной душой, даже шутили, что заканчиваем фразы друг за другом. Даже теперь я была уверена, что мои страдания причиняют ей сильную боль.

Однажды, после очередной бессонной ночи, я поняла, что не могу подняться с постели. У меня была депрессия. Мне не хотелось вставать и смотреть миру в лицо. Вместо этого я лежала, жалея себя и игнорируя внутренний голос, который уговаривал меня не сдаваться.

– Вставай, вставай, вставай, – твердил этот голос.

Мне было плохо, но я должна была продолжать жить – хотя бы назло своим братьям и сестрам. Злость, которую я испытывала по отношению к ним, подталкивала меня, пока я брела по коридору в ванную.

– Вы меня не одолеете, – прошептала я, поворачивая кран.

Я ждала, что душ улучшит мое самочувствие, но мне стало только хуже. Оставалось надеяться, что прогулка хоть немного зарядит меня энергией.

Итак, я вышла на улицу и вдохнула прохладный утренний декабрьский воздух. Но ничего не произошло. Я ковыляла по дороге опустив голову, со слезами на глазах, продолжая грустить по маме. Воспоминания о ссоре с братьями и сестрами, которая произошла буквально накануне, не давали мне покоя. Я была уверена, что ненавижу их, но посреди ночи вдруг поняла, что испытываю угрызения совести.

– Прости меня, мама.

Я молила небеса о том, чтобы она поняла, почему ее дети ссорятся. Я плакала, и чем больше я плакала, тем сильнее становилась моя печаль.

– Мы – одна душа, – словно услышала я ее ответ. – Когда я плачу, ты плачешь.

И я плакала.

– Прости, что мои слезы причиняют тебе боль, – прошептала я.

Я чувствовала себя поверженной. Я не могла перестать плакать, не могла упасть на колени и молить Бога, чтобы все стало хорошо.

Я хотела, чтобы мама обрела покой. Мне это было необходимо. Она заслуживала этого. И так же сильно я хотела покоя для себя, хотя и не знала, как его найти. Если бы я только верила в молитву. Если бы я только верила, что Бог услышит меня.

Через некоторое время я устала размышлять о том, что Бог может сделать, а чего не может. Вяло тащилась по улице в комбинезоне и тяжелых зимних ботинках, чувствуя себя совершенно одинокой и оторванной от мира.

– Мама, – просила я сквозь слезы, – пожалуйста, дай мне знать, что ты обрела покой.

Как только эти слова сорвались с моих губ, я вспомнила похожую фразу, которую произнесла за несколько дней до ее смерти. Я просила ее послать мне радугу в знак того, что с ней все в порядке.

– Давай без этого, – ответила тогда она, и мы обе засмеялись.

Наше общая душа подсказывала мне, что мама отправилась на небеса отдыхать, а не работать. Но тем утром в моей душе не было ни смеха, ни покоя. Оставался только звук моего собственного голоса.

– Прости, мама, что твои дети ссорятся.

Слезы застилали мне глаза, я ничего не видела даже на два шага перед собой.

– Мне так жаль, мама.

Я наклонила голову вперед и зажмурилась, пытаясь заглушить мысли. А потом закричала: «А-а-а-а-а-а!»

Наконец я заставила себя идти дальше. Прошла второй круг по двору, по-прежнему ни на что не обращая внимания. У меня не было ни желания, ни нужды смотреть куда-либо еще, кроме как вниз, на мертвую зимнюю траву.

– Мне нужно знать, что с тобой все в порядке, мама. Пожалуйста, – взмолилась я.

Ответом мне была лишь тишина.

Потом слезы закончились, и я почувствовала странную решимость.

– Пожалуйста, Господи… помоги мне, – промолвила я, удивляясь самой себе, и вытерла мокрый нос тыльной стороной перчатки.

И тогда раздался голос:

– Посмотри наверх.

Голос был похож на тот, который я слышала утром и который заставил меня встать с постели. Я подняла голову и почувствовала, как подкашиваются колени. Сделала шаг вперед, чуть не упала. И опять начала плакать, но теперь это были слезы радости. Высоко в небе я увидела большую радугу, хотя дождя не было и в помине.

Все страхи и сомнения отступили, на меня снизошло чувство счастья и покоя. Вся тяжесть мира свалилась с моих плеч.

– Все хорошо. Я счастлива и спокойна, – услышала я слова мамы.

Я гуляла по улице, пока радуга не исчезла, а потом вернулась домой. Теперь я улыбалась, потому что знала, что мама обрела покой. В этот момент мой гнев утих. Я простила своих братьев и сестер, а затем поблагодарила Бога за то, что Он дал мне возможность оторвать взгляд от мертвой зимней травы и посмотреть на небо, чтобы увидеть самую невероятную вещь в мире – радугу в Огайо в середине декабря.


Шерил Л. Форши

Как двигаться вперед в мире, который встал на паузу

Я искренне верю, что, если написать свои цели на бумаге, произнести их вслух и работать над их достижением, они обязательно сбудутся.

Сиара

Мой телефон звякнул – пришло сообщение от подруги.

– Сара прислала еще один мем о кошмарном 2020 годе, – сказала я своей восемнадцатилетней дочери Джулии.

«Я не буду прибавлять этот год к своему возрасту, все равно я его не прожила», – вслух прочитала Джулия.

– Это точно, – подтвердила я. – Как и вчерашняя шутка о том, что мы похожи на первокурсников, которые набирают по семь килограммов. Только мы их набираем из-за COVID-19. А вес, набранный во время глобальной пандемии, не считается.

– Согласна, не считается. Хотя сбрасывать его все равно придется.

– Такое ощущение, что весь мир поставили на паузу, – продолжала я. – Все закрыто, весь день приходится сидеть дома, уставившись в экран. Как будто время остановилось, и все, что мы делаем сейчас, не имеет значения в долгосрочной перспективе.

Джулия кивнула:

– Мне тоже так кажется. Меня уже приняли в колледж, поэтому мои оценки никому не нужны. Ресторан, в котором я работаю, закрыт, так что денег не заработать. С друзьями я тоже не могу увидеться, – она пожала плечами. – Если ты – не рабочий и не медик, то можно просто целый день смотреть сериалы и есть всякую дрянь.

Я хихикнула:

– Именно этим я и занимаюсь.

На следующее утро Сара прислала мне еще один мем про 2020 год. Он гласил: «Самая бесполезная покупка в моей жизни – планер на 2020 год».

Я показала мем Джулии. Но, к моему удивлению, она не рассмеялась. Вместо этого встала и сказала:

– Я иду наверх за своим планером на 2020 год. И ты свой достань.

Мне потребовалось время, чтобы найти планер, ведь прошло уже несколько недель с тех пор, как я его не открывала.

Когда я все же спустилась вниз, Джулия уже сидела за кухонным столом с блокнотом и ручкой.

– С меня хватит, – заявила она. – Мы шутим, что этот год не считается, и все, что мы делаем, не имеет значения, но это неправда.

Потом указала на открытую страницу своего ежедневника.

– В декабре я составила список целей на 2020 год. Я только что перечитала его и поняла, что некоторые из них я все еще могу выполнить.

Она посмотрела на меня почти вызывающе:

– Я знаю, что у тебя тоже был список, мама.

Я улыбнулась. Мы с Джулией похожи, она слишком хорошо меня знает. Конечно, я составляла список. Планирование было у нас в крови.

В моем списке было много целей, касающихся здоровья и уборки в доме. Там же я перечислила все, что помогло бы мне стать лучшей женой и матерью. Джулия пробежала глазами страницу и кивнула.

– Сейчас нам кажется, что мир остановился, но мы все равно можем стремиться к нашим целям. От этого нам будет только лучше.

Она была права. Когда пандемия только началась, я каждый день часами смотрела новости. Я постоянно чувствовала тревогу и страх и в конце концов поняла, что надо оторваться от экрана. Но вместо того, чтобы совсем выключить телевизор, я стала смотреть фильмы.

Мои предпочтения в телепрограммах изменились, но мое поведение – нет. Я просто ждала, пока жизнь не вернется в нормальное русло. Но Джулия напомнила мне, что даже сейчас я могу жить с толком и чего-то добиваться.

– Я в деле, – сказала я.

Дочь положила наши списки на стол рядом друг с другом.

– У тебя написано, что в 2020 году ты хочешь проводить со мной больше времени до моего отъезда в колледж, – прочитала она. – А я собиралась научиться готовить до того, как перееду.

Она улыбнулась:

– Эти цели можно совместить.

Впервые за долгие месяцы у меня поднялось настроение:

– Я с удовольствием научу тебя готовить.

Потом Джулия заметила, что мы обе поставили себе цель больше заниматься спортом.

– Я хотела записаться в спортзал, – сказала она. – Теперь ничего не выйдет, но мы можем заниматься вместе. Я скачаю пару фитнес-приложений.

– Еще я бы с радостью ходила с тобой на прогулки, – подхватила я. – Это тоже тренировка.

Вскоре выяснилось, что и другие наши цели тоже во многом совпадали. Так, например, в списке Джулии был пункт «перебрать вещи в комнате».

– У меня будет мало места в общежитии, поэтому я хочу избавиться от одежды, которую не ношу, – объяснила она.

Я кивнула:

– Мне тоже давно хотелось навести порядок в шкафах и ящиках. Можем сделать это вместе.

Тогда я открыла в своем ежедневнике страницу с сегодняшним числом и записала туда несколько дел, которые нужно было сделать прямо сейчас: прогуляться, навести порядок в ящике стола, поискать рецепты для начинающих.

Это была моя первая запись в ежедневнике за несколько месяцев. Когда мы с Джулией вместе выполняли задания, я чувствовала прилив позитива. Уверена, само присутствие дочери сыграло свою роль, но, кроме того, мне просто было приятно снова делать что-то продуктивное.

Через некоторое время дома стало немного чище, Джулия превратилась в искусного кулинара, и цифра на весах в ванной больше не повергала меня в уныние.

Джулия была права. Пусть весь мир вышел из строя, но наши действия по-прежнему имели значение. Даже во время пандемии мы могли каждый день совершать маленькие шаги к достижению своих целей: помогать другим людям, работать над своим здоровьем и строить более крепкие отношения с теми, кого любим.

2020 год показал, что время ценно, и каждый шаг в правильном направлении – тоже. Каждая прогулка, каждый разобранный шкаф – это уже достижение. И именно в те моменты, когда нам меньше всего хочется делать что-то продуктивное, надо наполнять свои дни смыслом. Потому что только так мы сможем напомнить себе, что способны на великие свершения.


Дайен Старк

Роза

Розы не распускаются второпях, ибо их красота, как и любой шедевр, требует времени.

Матшона Дхливайо

На тридцать седьмую годовщину свадьбы моих родителей папа подарил маме коралловую розу на золотой цепочке. К ожерелью прилагалась простая открытка, на которой было написано: «Даже у шипов есть розы. С любовью, И.».

Мама признавалась, что последний год стал непростым для их брака. Открытка отца была просьбой открыть перед ним сердце, а роза – предложением мира. Мама приняла и то и другое.

В последующие двадцать лет роза украшала шею моей матери. И даже после смерти отца она продолжала носить ее, хотя и не так часто. На девяносто первом году жизни мама была прикована к инвалидной коляске, у нее началась деменция. Я устроила ее в интернат для престарелых, расположенный недалеко от моего дома в Коннектикуте.

Мне хотелось сделать новую обстановку как можно более знакомой и уютной, поэтому я привезла в интернат вещи, которые, как мне казалось, были важны для мамы. Мой муж повесил на стены семейные фотографии в рамках, а я заполнила комод и ночной столик статуэтками и растениями из ее дома. Помимо этого, я привезла маме украшенную искусной резьбой деревянную шкатулку, в которой хранились разные сокровища: серьги, бусы, броши, браслеты и булавки ручной работы. Но маме ничего этого не хотелось.

– Они мне больше не нужны, – заявила она.

Моя мама всегда носила украшения, и теперь ее безразличие ощущалось как еще одна потеря, еще одна мамина черта, которая исчезла навсегда.

– Хорошо, мама, – ответила я. – Я оставлю шкатулку у себя дома. Если она тебе понадобится, только скажи.

Во время разговора мама несколько раз притронулась к коралловой розе, висевшей у нее на шее. Я уже собиралась уходить, когда она сняла ее и протянула мне.

– Береги ее, – сказала она. – Я не хочу, чтобы она потерялась.

– Конечно, я не потеряю ее, мама.

Теперь роза хранится в моей шкатулке. Иногда я надеваю мамины украшения, но только не розу. Может быть, я попробую это сделать после ее смерти, ведь тогда это уже не будет мне казаться вторжением в отношения между ней и отцом.

Пока же коралловая роза принадлежит только им. Несмотря на то что из-за деменции у мамы в голове все перепуталось, она все еще помнит розу и слова, которые к ней прилагались. Эти слова поддерживали меня во время пандемии и помогали держаться на плаву в те моменты, когда мне казалось, что я тону.

Во вторник, 10 марта 2020 года, в доме престарелых был объявлен карантин. Я виделась с мамой накануне, но не предполагала, что пройдет больше года, прежде чем я снова окажусь рядом с ней, увижу ее лицо и возьму за руку.

Я боялась, что в результате изоляции болезнь одержит верх и мама впадет в депрессию, негатив и недовольство.

Но этого не произошло.

Моя мама не выходила на улицу, но с огромным удовольствием любовалась садом за окном. Она развлекала себя фотоальбомами и кроссвордами. Кроме того, сотрудники интерната нашли способ социализировать постояльцев даже в таких мрачных условиях. Пусть даже в коридорном бинго, где игроки располагались на расстоянии двух метров друг от друга, не было того веселья, что в толпе за столом. А музыка из динамиков уступала живым концертам. Зато все это поднимало настроение.

Мама была настроена оптимистично. Конечно, ей многого не хватало, но она сосредоточилась на том, что у нее по-прежнему было: ее семья (на фотографиях вокруг кровати), ее воспоминания, книги стихов, вид на сад. Это новое и постоянное чувство благодарности за то, что у нее есть, не могло не вдохновлять.

Время от времени мама улыбалась и напоминала:

– Знаешь, даже у шипов есть розы.

Весь год после начала изоляции я каждый день общалась с мамой по Skype. Сотрудник дома престарелых надевал защитный халат, сетку для волос и маску и приносил планшет в мамину комнату.

Поначалу звук моего голоса и изображение меня, машущей ей с маленького экрана, озадачивал маму и веселил ее. Она спрашивала, «там ли» я. Но прошло несколько дней, и мама освоила новый формат общения. Она удивлялась этому изобретению и говорила, что его придумал кто-то очень умный.

Вскоре наши «экранные визиты», как мы их называли, стали почти такими же приятными, как и реальные встречи. Они дали мне то, чего у меня никогда не было во взрослой жизни: спокойные ежедневные отношения с мамой.

Я вышла замуж много лет назад и с тех пор жила вдали от нее и отца. Жизнь забрасывала меня во Флориду, на Гавайи, в Израиль, Теннесси и, наконец, в Коннектикут. Обычно я разговаривала с родителями по воскресеньям, звонила поздним утром, когда они сидели за столом с воскресной газетой и кофе. Но у меня не было возможности заехать к маме, пригласить ее на обед или сходить с ней за покупками. Пока я не переехала обратно на Восточное побережье, спонтанные звонки были практически невозможны. Наши часовые пояса и расписания просто не совпадали.

Когда мама поселилась в интернате в Коннектикуте, я навещала ее по несколько раз в неделю, но почти все отведенное нам время уходило на полив растений, поиски пропавшей одежды и согласование с медперсоналом изменений в уходе за ней. А после этого я возвращалась домой по пробкам.

Теперь, когда большинство моих повседневных дел встало на паузу из-за пандемии, у меня было достаточно времени, чтобы налить чашку чая, взять в руки спицы, уютно устроиться и разговаривать с мамой, никуда не торопясь. Мы болтали, вспоминали, делились мыслями. Эти виртуальные встречи сблизили нас.

Деменция не забрала мою маму. Она лишь убрала шипы и освободила место для чудесной розы, даже если та и распустилась слишком поздно.


Лорри Данциг

Я была там

Прошу, помни меня настоящую, когда я не смогу вспомнить тебя.

Джули Уайт

Я смотрела на фотографии, память была пуста.

Я не помнила ни дня рождения, ни годовщины,

ни Рождества.

Я крутила и крутила, разыскивая в ленте

хоть одну фотографию со мной в моменте.

Воспоминания умолкли, когда стало ясно —

меня нет на фото, поиски напрасны.

Я листала картинки, но не могла вспомнить…

уловить хотя бы крошечный проблеск.

Вот беззубые улыбки и первый день в школе,

Праздники, танцы, каникулы на море.

Я смотрела на фото и вдруг поняла:

Это была моя жизнь, но совсем не моя.

Нет, ничего. Мой разум по-прежнему пуст.

И эту прожитую жизнь

уже никогда не вернуть.

Я щелкала мышкой и вспоминала со слезами

детский сад, одноклассников, все, что случилось с нами.

Мой разум замер. Почему я не понимала?

Почему мне казалось, что я этого не проживала?

Я скорбела о днях, которые пролетели так быстро.

И о том, что так и не было мною записано.

Жизнь нанесла мне ужасный удар:

я оплакивала годы, которые ушли навсегда…

Но вот новый кадр, он возник на экране.

Меня замутило, я была как в тумане.

На фото – один миг, такой же, как в моей памяти:

Семья из пяти человек у кровати.

Кровать – моя, и семья со мной отчего-то.

Я была там – в больнице, а не на старых фото.

А этот мальчик – мой пятилетний сын.

Он хотел быть с мамой, и я хотела быть с ним.

К чему столько слез, скажите на милость?

Я плакала о том, чего лишилась.

Жизнь, которую я хранила в своей памяти,

Оказалась не тем, что было в реальности.

Но я так долго гнала от себя горе,

Что забыла собственную историю.

И тогда она сама отыскала меня.

Мои шрамы поблекли, но остались навсегда.

И в тот же миг мое сердце затрепетало:

может быть, эту боль можно считать подарком?

Может, надо найти новую, прекрасную историю?

Она будет о семье, которая переживает стойко.

Дни, пока аппараты гудят у моей больничной койки?

О домашних заданиях, рассказах о школе

и о том, как я обнимала их осторожно,

уворачиваясь от проводов и трубок?

Я смотрела, как они плачут, услышав:

«Часы посещения закончились. Приходите завтра».

Этот стало нашей новой нормой.

Не было больше солнечных дней

и семейных походов в зоопарк.

Но была одна вещь, что помогала нам жить.

В больничной палате всегда было много любви.

Я помню, как целыми днями не утихала боль.

Помню, как лила слезы и молила врачей отпустить меня домой.

Шли месяцы, а я все была худшей мамой на свете.

Я боролась с лживыми голосами,

Но при этом лгала себе тоже.

В памяти скопились годы,

которые я потеряла.

Но ведь все это – я.

Я смотрю на фотографию сына и улыбаюсь.

Это правда, там была я.

Я была там все это время.

Ингар Ламмерс

Загрузка...