Пока он рассказывал, как и что надо делать, она изучала будущую картину. На ней проглядывал только черный космос с маленькими звездочками по обоим верхним углам, а в середине на контрасте выделялось ясное небо, с пробивающимися из ниоткуда лучами солнца. Цветовая гамма вызывала приятность, сразу ощущалось – так и нужно, естественно. Хотя осколки, или тессеры, как называл их парень, были из разных видов стекла, словно на витраже, не всегда имели ровную форму, отличались размером, иногда кололись острыми углами. Но их разность нивелировалась грамотным расположением и плотной стыковкой друг с другом. Изредка парень пользовался тяжелым, похожим на садовнические ножницы, инструментом для отколки ненужных частей от тессеров.
Со всеми деталями парень обращался, как с хрустальными бабочками. И с воодушевлением пояснял весь процесс создания мозаики. Чувствовалось, что он хорошо разбирался в теме и набил уже немало шишек, потому теперь мог учить и Татьяну.
Это муторное занятие парню явно нравилось. Он щепетильно относился к мелочам и требовал того же от Татьянаы в шутку ругая за каждую оплошность, но не уставал повторять одно и то же, а иногда, если получалось, переделывал за ней. Мелкая мозаика требовала хорошей моторики. Татьяна в академии на занятиях лепила из глины фигурки, но ей все равно с трудом удавалось быть аккуратной.
– Почему ты этим занимаешься? – спросила она, в очередной раз неудачно положив тессер на пленку.
– Наверно, потому что нравится, – усмехнулся парень. – Вот ты балетом почему занимаешься?
Он поднял глаза с плиточки, площадью в один квадратный сантиметр, от которой только отколол острый угол, и посмотрел Татьяне в лицо. Она вздохнула. Теперь и сама не могла ответить на этот вопрос.
– Наверное… из-за мамы…
Парень подарил ей понимающий взгляд и снова переключился на плитку. Татьяна смотрела в ящик со стеклышками голубого цвета, которые должны были превратиться в небеса на картине. Вспомнила о маме и снова опечалилась. Но процесс укладывания мозаики завлекал и не давал мрачным мыслям застаиваться.
Сейчас ей было комфортно, уютно и даже интересно, несмотря на монотонность работы. В рутине кроилось успокоение. Хотя Татьяна знала, что мама обиделась и ругала ее всеми возможными матами, которые есть в русском, английском и французском языках, потому что хорошо говорила на всех трех.
– Можно сказать, я тоже начал этим заниматься из-за родителей, – прервал молчание парень и привлек рассеянное внимание Татьяны. – Они часто ссорились, пока еще жили вместе.
Она прислушалась. Оба замерли. Парень думал, а Татьяна ждала дальнейших откровений.
– Мать в истерике била посуду. И не только, – на его лице проступила печальная усмешка. – Помнишь блюдо на кухне?
Она кивнула.
– Мать однажды и его разбила. Сервиз с этим блюдом им подарили на свадьбу. Дело уже шло к разводу, – парень вздохнул, будто переводил дух. – Мать тогда объяснила мне, что их брак разбился и что его уже не собрать, как и это блюдо, якобы поэтому они должны разойтись. Я, мелкий дурак, – он хмыкнул, пространно глядя в стену, – подумал, что если склею блюдо, то они останутся вместе.
Татьяна слушала, внимательно следя за выражением его лица, будто боялась пропустить важные эмоции. Парень почти никак не выдавал себя, только делал внезапные короткие паузы, хмурил брови, вздыхал, а потом продолжал спокойным тоном.
– Я собрал все-все осколки до единого и аккуратно их склеил обратно. Это стоило мне много крови, труда и времени, но я очень не хотел, чтобы они разводились. Ну вот, склеил и принес им это блюдо, довольный собой, думал, спас семью, – он снова усмехнулся. – Они рассмеялись оба. И действительно, на какое-то время это помогло. Но ненадолго.
Наступила короткая пауза. Татьяна поджала губы, не зная, нужно ли ей что-то отвечать, задавать вопросы или высказать как-то иначе свою поддержку, поэтому она молчала в растерянности. А парень снова заговорил.
– Через год они развелись. А в течение всего года ругались и били посуду. Я собирал все осколки и просто, чтобы отвлечься, склеивал их обратно в предметы. Сначала старался вернуть форму, но это редко когда удавалось сделать полностью, какие-то осколки пропадали, какие-то были слишком мелкими. И я начал собирать из них другое. Родители разъехались, а хобби осталось. Хоть что-то хорошее от них осталось помимо квартиры.
Он снова выдавил мелкий смешок, выбирая из ящика подходящие белые стеклышки для световых лучей.
– Они… умерли? – с осторожностью спросила Татьяна, не зная, как лучше сформулировать такой вопрос.
– Нет. Батя живет в другой стране, мать – в другом городе. У каждого своя жизнь.
– Бросили тебя?
Она вылупила встревоженные глаза. Ей казалось такое диким и невозможным.
– Нет, конечно, – парень улыбнулся. – Они постоянно меня делили, ругаясь. Я жил то тут, то там, пока не надоело. Мы когда-то все вместе жили здесь. После развода батя уехал сначала в Москву, потом в Финляндию. Мать повторно вышла замуж, снова развелась и в итоге тоже уехала в Москву. А я остался здесь. Учиться.
Татьяна промычала, кивая, поскольку не знала, что еще тут можно добавить.
– Предваряя твои расспросы, сразу скажу, что мы общаемся. Но сейчас я живу полностью самостоятельно.
Он снова склонил голову и наклеил выбранные стеклышки. Татьяна поняла, что продолжать тему бессмысленно, но и начинать новую не умела. Ей никогда не удавалось легко перескакивать в разговоре с одного на другое, поэтому она молча повторяла за ним. Через какое-то время парень сам заговорил о мозаике. Рассказывал, какие бывают техники, какие мастера ему нравятся, критиковал мозаику на вновь построенной станции метрополитена, а старую, еще советскую, наоборот, расхваливал. Татьяна его внимательно слушала, хотя история русской школы мозаики ее мало интересовала и вряд ли когда-либо могла пригодиться.
– А что мы сейчас делаем? – спросила она. – Что там будет изображено?
– Нуу, – парень надул щеки, не поднимая головы, – думаю, должна получиться планета, поделенная на участки, как бы сектора, которые страдают от всякого, типа катаклизмов. А один сектор будет нормальный, где все хорошо. Его мы как раз клеим.
Он указал на три верхние линии голубого цвета, к которым Татьяна только что присовокупила еще один осколок.
– И что это значит?
– Не знаю, – вздохнул парень. – Меня на это вдохновила одна статья по экологии. Суть в том, что планета все равно круглая и не получится на ней сделать в одном государстве эко-рай, а в другом эко-ад. Все взаимосвязано. И только всеобщая солидарность может спасти планету. Пока пытаются лишь немногие. Все остальные живут так, будто уверены, что их это не коснется. Я не знаю, отчего, может, кругозор ограничен, или просто пофиг.
Он слегка поморщился на последней фразе.
– Я хотел изобразить этот ограниченный кругозор и нездоровый пофигизм. Типа в этом секторе полная безмятежность, а во всех остальных – тотальная разруха. Но все равно разруха и сюда доберется, потому что планета круглая. И мнимая безмятежность обернется кошмаром.
Татьяна посмотрела на него с интересом, приложив указательный палец к губам, и закивала. Она не разбиралась в проблемах экологии, но объяснял он доступно. С этой идеей трудно было спорить, да и не хотелось. Ей показалось удивительным, что обычного бармена терзают такие вопросы.
Она взяла следующий осколок из ящика и спросила:
– А как назовешь?
Парень пожал плечами. Ей в голову пришла гениальная идея, которую она не преминула озвучить.
– Сектор Б – безмятежность.
Он взглянул в ее одухотворенное лицо и заулыбался. Татьяна посмотрела в ответ, нахмурившись, вопрошая без слов: «Ты сомневаешься?», а затем покачала головой, совсем как индийцы, показывая, что лучшего названия ему не придумать. Парень откинулся назад, сложив руки на коленях треугольником, и посмеялся, мотая головой.
Они провели так несколько часов. За это время успели съесть по пачке картофельных чипсов, выпить целую упаковку апельсинового сока, посмеяться, поругаться и снова посмеяться. Татьяне давно не было так уютно. Особенно последний год. Она каждую минуту ощущала многотонную ответственность, что возложили на нее мама и академия. А теперь полностью расслабилась.
Когда Татьяна после очередного промаха, наконец, удачно положила стеклышко в нужное место, парень улыбнулся горделиво и снисходительно одновременно, как улыбается учитель, чей ученик достиг должного уровня мастерства, и протянул ей большую ладонь.
– Молодец. Растешь на глазах.
Татьяна тоже улыбнулась и мягко положила свою руку поверх. Он аккуратно и слабо сжал ее на секунду и выпустил, оставив теплый след на холодной коже. Пальцы его хоть и выглядели длинными и костлявыми, по ощущениям оказались мягкими. Татьяна даже пожалела, что пожатие продлилось так недолго.
Громкая рок-н-ролльная мелодия ошеломила обоих. Парень машинально поднял трубку. Незнакомый номер его не смутил. Татьяна услышала, как мама аж задохнулась от такой неожиданности и какое-то время не могла ничего сказать.
– Я мама Татьяны, она с вами сейчас? – говорил уже собранный, но все еще взволнованный голос.
– Д-да, – растерялся парень и с ужасом посмотрел во встревоженные глаза Татьяны.
Она вырвала у него телефон и сразу начала оправдываться, путаясь в словах.
– Мам, это то, что… то есть… это не что… это не то… ты не так подумала!
Телефон дрожал в тонких пальцах.
– Видимо, я как раз все так подумала! – грозно надавила мама. – Так и знала! Так и знала! А, ну, быстро дуй домой! Нам предстоит серьезный разговор!
Пошли короткие гудки. Татьяна опустила плечи, тяжело вздохнула и посмотрела на парня.
– Вызови мне такси, пожалуйста, – с неохотой выговорила она и начала собираться.
Пока Татьяна переодевалась в ванной, парень выполнил ее просьбу. Такси должно было приехать через пять минут.
– Чего она так взбесилась? Ты что встречаться, например, ни с кем не можешь? – парень наблюдал, как Татьяна расчесывает пальцами волосы у зеркала в прихожей.
Она собрала их в аккуратный пучок и натянула поверх желтую шляпу, в которой, как только что осознала, действительно, походила на подсолнух.
– Дело не в этом… – ответила неуверенно, стараясь не смотреть на него. – Просто я впервые ночевала вне дома. И даже не у подруги. А, вообще, у какого-то незнакомого парня из первого попавшегося бара. Не могу же я признаться, что напилась до такой степени, что потеряла сознание и незнакомец увез меня к себе домой. Представляешь, как это будет выглядеть в ее глазах? Я ведь… я ведь даже…
Она смутилась, опустила взгляд на глянцевые пуговицы плаща, чтобы скрыть стеснение, и с трудом их застегнула.
– …ни с кем не целовалась, а тут целая ночь… Она мне не поверит, что… ничего не было.
– Ну, я могу это подтвердить.
– Тем более не поверит! – с чувством воскликнула Татьяна.
– Странная у тебя мать.
– Просто она очень заботится обо мне. И беспокоится.
– Мне кажется, ты путаешь заботу с гиперопекой.
Приложение такси прислало уведомление, что машина ожидает пассажира. Татьяна быстро впихнула ноги в балетки, схватила сумочку, проверила, не забыла ли чего-нибудь, и направилась к двери. Но перед самым выходом вспомнила, что не поблагодарила его, и обернулась.
– Спасибо тебе за все, – улыбнулась искренне.
– Да не за что, – парень просто пожал плечами.
Сказать ей было больше нечего, но несколько мгновений она ждала от него каких-нибудь действий. В романах мужчины всегда останавливали своих женщин, любая сцена прощания превращалась в драму со слезами и криками, сомнениями и неловкостями, а он был абсолютно спокоен и не походил на нерешительного человека, который хочет что-то сделать, но не может. Татьяна поняла, что ничего не дождется, поэтому развернулась и вышла из квартиры. Не без досады.