Татьяне впервые в жизни захотелось напиться. Чтобы больше не думать о собственной никчемности. Не представлять, что сделает с ней мама, когда узнает об отчислении. Но главное, не видеть маминых разочарованных глаз, которые так сильно ее любили и верили, так мечтали увидеть ее на сцене Большого, а получили в ответ лишь позор. Одна секундная заминка, одно тихое падение, и вся карьера полетела в тартарары.
Татьяна еще никогда не употребляла спиртного. И тем более не делала этого в баре. Она вообще редко куда-либо ходила. Все ее время занимали тренировки, репетиции и учеба. А короткий досуг она проводила за просмотром мультфильмов и чтением романов. Но сегодня приспичило зайти в первую попавшуюся забегаловку, залиться по самое горло чем-нибудь крепким и забыться.
Бар находился в полуподвальном помещении. Татьяна еле оттянула старинную дверь с латунными ручками и вошла. Сразу почувствовала на себе внимательный взгляд. То смотрел бармен, один из трех, в черной футболке, с темно-русыми волосами и косой усмешкой. В руках, жилистых и сильных, он держал комок белой тряпки. Татьяна невольно всмотрелась в эти веселые карие глаза, которые изучали ее нахально, будто он всегда имел на это право и только сейчас решил им воспользоваться. От неловкости она даже дыхание затаила, растерялась, остановилась на пороге. Не двигалась, пока ее не оглушила электронная музыка с грубыми, заставляющими вибрировать все тело, басами. Примитивные биты совпадали с ритмом ее сердца.
Татьяна наконец вырвалась из плена карего взгляда и огляделась. Компании покрупнее смеялись за столиками. Парочки ворковали по углам. Барную стойку преимущественно облепили одиночки. Татьяна присоединилась к ним, просто потому что не нашла иного места, и села на самый край, подальше глазастого бармена.
Сразу стало жарко. Она сняла с себя шарф, плащ и лишь в конце шляпу. Как только убор лег на столешницу, послышался мужской голос:
– Привет, Подсолнух, – бармен глянул на широкополую горчичную шляпу, которую Татьяну придерживала рукой. – Чего желаешь?
Она раскрыла рот от возмущения его фамильярностью, но не нашла что сказать, поэтому закрыла обратно. Парень задорно улыбался, разглядывая ее лицо, которое розовело и нагревалось. «От негодования», – убеждала себя Татьяна. Хотя в голову лезли навязчивые мысли о том, какие у него глубокие глаза, добрая улыбка и крепкие руки. Ей бы хотелось, чтобы эти руки сжали ее, хрупкую и тонкую, в объятиях. Но дымка слабости тут же развеялась. Татьяна кашлянула для уверенности и, стараясь не отводить взгляда, ответила:
– Во-первых, мы с вами не знакомы, чтобы вы обращались ко мне на «ты». Во-вторых, я – не подсолнух! В-третьих, полагаюсь на ваш вкус.
– Окей. Мне нравится секс на пляже. Сделаем? – бармен легко проигнорировал ее замечания.
– Что?!
В сознании за секунду пробежала целая тысяча мыслей, среди которых было и разочарование. Несмотря на всю свою наглость, парень производил приятное впечатление. Где-то глубоко, из-под толстого слоя маминых нравоучений, даже мелькнуло потаенное желание согласиться на дерзкое предложение, но Татьяна отмахнулась от него, как привыкла делать со всеми глупыми идеями, которые мама не одобряла.
– Я польщена, что вы информируете меня о своих интимных предпочтениях, но я хотела бы что-нибудь выпить.
Бармен в голос рассмеялся.
– Это коктейль… так называется. Тропический, свежий, сладковатый. Солнечный, как и ты.
Он подмигнул. Татьяна насупилась, поняв, что оплошала. «Кто придумывает такие дурацкие названия?» – досадовала про себя. Но потом, успокоительно кивнув, согласилась. Жар стыда от собственного невежества выступил румянцем на худых щеках.
– Семьсот рублей, – сказал бармен.
Татьяна не ожидала такой высокой цены, ведь здешний пролетарский интерьер обещал дешевизну всего, но не стала подавать виду. Она и так опозорилась ниже плинтуса, поэтому молча и с неохотой расплатилась картой. Стипендию ей особо тратить было не на что, но на нее с такими ценами она здесь вряд ли могла напиться.
Оплатив заказ, Татьяна демонстративно отвернулась. Решила изучить обстановку и людей вокруг, лишь бы не краснеть под его пристальным взглядом.
Небольшое помещение расширял высокий потолок. На нем проглядывали бетон и все коммуникации, которые специально выпятили наружу вместо того, чтобы скрыть. Освещало зал множество тусклых ламп накаливания, какими пользовались еще в девятнадцатом веке. Они придавали таинственности, навевая пугающие мысли о том, что могло твориться в этом темном подвале столетие назад.
Наперекор всей мрачности окружения стена справа от входа была отделана разноцветной керамической мозаикой, каждая крупица которой приятно поблескивала в почти фонарном свете. На изображении дирижабль уходил хвостом в крутую перспективу. Вокруг него плотными воздушными сгустками вились облака во всех оттенках синего. Небо углублялось цветом индиго, в нем точками горели звезды. Все пространство картины прорезали зигзагообразные молнии разной длины, тоже созданные из белых плиточек. Внизу под дирижаблем панорамно был представлен город, словно с высоты полета самолета. Поверх всего тонкой пленкой серебрились косые линии дождя, слепленные из прозрачных мелких стеклышек. Дирижабль несмотря на грозу поднимался ввысь. А в самом-самом низу были грубо написаны краской три буквы: «VDM», которые неизвестно что означали.
Татьяна не умела ценить искусство, но эта картина ей понравилась с первого взгляда, потому что имела эмоциональную глубину. И внушала надежду. Она сама не понимала, на что, ведь надеяться ей теперь было не на что и не на кого.
Сегодня был важный день, но Татьяна его провалила. Она старалась из последних сил. Изматывала свой организм до предела. По утрам расшатывались нервы, в обед страдал желудок, вечером болели ноги. Но больше всего ныло сердце. За маму.
Татьяна боялась даже представлять, как она будет расстроена. Мама ведь вложила в нее всю душу, лишь бы она танцевала и исполнила мамину несбывшуюся мечту – стать примой. Мама избавила Татьяну от всех забот, оборудовала комнату специальным покрытием и станком для дополнительных тренировок, исполняла все ее прихоти, сама работала не покладая рук. Ни на секунду не сомневалась, что получится. И чем больше мама верила, тем больше Татьяна ее подводила. Хотя из кожи вон лезла, чтобы оправдать мамины ожидания. И до последнего года это кое-как получалось.
День начался стандартно. Как и предыдущие дни за все восемь лет, что она училась в академии. Ранний подъем, плотный завтрак, разминка и толкотня в автобусе в час пик до места учебы. Небольшая прогулка под дождем. Кусочек серого неба. Глоток запыленного воздуха. Наконец, деревянные двери здания-памятника архитектуры.
Внутри длинный коридор, полутемный, полусонный, в котором вполне могли завестись и прижиться привидения. Потом большой и светлый зал со спертым воздухом, впитавшим в себя пот тысяч студентов. А затем тренировки, прыжки, фуэте и многое другое, что изнуряли до изнеможения. Опять нужно было демонстрировать легкость и четкость выверенных движений. Вновь мучить тело с целью восхитить чужие взгляды. Снова пытаться передать красоту через боль и терпение.
Этот день отличался только одной маленькой деталью – наличием экзаменационной комиссии, состоящей из важных людей в театральной сфере, от степени восхищения которых во многом зависела судьба выпускников.
Татьяна вспоминала, как готовилась к выступлению на экзамене, как стояла под дверью зала и пыталась усмирить сердце, как влетали в прыжке высокая и воздушная Муравьева, затем ловкая и быстрая Даша, а потом пришлось и ей, слабой и дрожащей.
Первый прыжок дался несложно, но ноги становились ватными, чуть не сломались на приземлении. Затем фуэте. Муравьева справилась превосходно. Устремила длинную, изящную ногу вверх, обернулась и упорхнула в дальний угол. Сердце Татьяны забилось в такт аплодисментам, которыми разразилась комиссия после Муравьевой. За ней повторила то же самое Даша. Настал ее черед.
Она оторвала онемевшую ногу от земли, подтолкнула себя вперед и хотела вспорхнуть как Муравьева, но с грохотом приземлилась на гладкий пол, словно неоперившийся цыпленок. Поймала испуганный взгляд Муравьевой, услышала краем уха, как цокнула Даша, и взглянула на испещренное морщинами лицо Афанасия Семеновича Прохорова, ректора академии, сидевшего в центре комиссии. Уголки его губ опустились, и кривой рот сжался в легком недовольстве.
Остальные судьи смотрели на Татьяну, как на камень. И она ощущала себя им. Отвердевшим от стечения времени, закаленным тяжелыми условиями, неподъемным, но легко разрушимым, если бить в определенную точку, валуном. И эта тяжесть не дала ей совершить следующий прыжок. Ноги словно обмякли. Боль оцепила стопу. Минутная жалость, промелькнувшая в глазах Муравьевой, сковала Татьяне сердце. Получилось неудовлетворительно.
– Прошу, – услышала она приятный голос бармена.
Татьяна не понимала, как так выходило, что сам он весь ее раздражал, но все по отдельности в нем нравилось.
Она повернулась обратно к стойке, на которой стоял фигурный бокал с оранжевой жидкостью и со льдом внутри. На стенке висела крупная долька апельсина. Из жидкости торчали две трубочки: одна – прямая, а вторая – изогнутая буквой «Г», и бумажный мини-зонтик. Татьяна уже подумала, что бармен специально вставил две трубочки, ведь она видела в кино, как парень с девушкой флиртуют, пока пьют коктейль из одного бокала, но, осмотревшись по сторонам, поняла, что у всех посетителей с коктейлями так, и прикусила губу.
Татьяна глотнула на пробу немного. Спирт почти не ощущался, его перебивали свежие и сладкие соки и сиропы. Вкус оказался экзотическим и насыщенным. Захотелось еще, и Татьяна сделала большой глоток.
– Интересно, а на «Поцелуй на пляже» ты бы согласилась?
Парень заманчиво улыбнулся. Белоснежная, хоть и неровная, с выступающими вперед верхними клыками, улыбка волновала Татьяну. Снова где-то на дне подсознания она ответила «да», но внешне сохраняла холодное спокойствие, как привыкла делать всегда, когда парни пытались с ней заигрывать.
Мама учила, что настоящая женщина должна немножко пренебрегать мужчиной, дабы подольше сохранить его интерес. На собственном опыте Татьяна чаще сталкивалась с обратным эффектом: видя ее неприступность, парни быстро отставали. В большинстве случаев это был желанный результат, но иногда хотелось, чтобы незнакомец пытался еще.
Она хмыкнула, одарив бармена коронным высокомерным взглядом.
– А что, есть и такой коктейль? – самодовольство от собственной находчивости сквозило в голосе.
– Сейчас будет, – хмыкнул он.
Парень отошел к зеркальной стене, полностью завешанной стеклянными полками и уставленной бутылками. Взял несколько из них, уже опустошенных наполовину, и смешал в шейкере. Затем порезал фрукты туда же, добавил пару специй, расколол лед и начал все это трясти. Через пару минут перед Татьяной возник второй коктейль: розоватого цвета, тоже со льдом, но теперь помимо трубочек его украшала долька лайма, а внутри плавали кусочки зеленого винограда.
– Комплимент от шеф-бармена, – ухмыльнулся парень. – Попробуй. Если понравится, включим в меню.
Татьяна еле сдержала улыбку в уголках губ. Ей понравилось, как он быстро и ловко придумал и сделал новый коктейль. Специально для нее. Но голос мамы в голове звенел как пожарная сигнализация и предупреждал: «Будь сдержанней! Пренебрегай!». Поэтому, прежде чем сделать глоток, она спросила о цене.
– Это же комплимент, – бармен раскрыл ладонь, как бы жестом показывал, что все даром, но тут же опроверг свои действия. – Поэтому всего пятьсот рублей.
Татьяна нахмурилась и отодвинула бокал от себя, решив закончить на этом флирт, но он весело засмеялся и пододвинул бокал обратно к ней.
– За счет заведения. В целях дегустации.
Она недоверчиво взглянула на весельчака и попробовала новый напиток. Он оказался еще вкуснее и насыщенней, чем предыдущий. В нем было все ровно то, что нравилось Татьяне: и сладость, и кислинка, и свежесть. Но признаться в этом она посчитала лишним. В приверженности стратегии матери самым верным шагом ей показалось отвергнуть этот комплимент.
– Ну, как тебе «Поцелуй на пляже»?
– Приторно. «Секс» лучше, – выдала она экспертное мнение.
– Полностью с тобой согласен, – с энтузиазмом подхватил парень. – Секс всегда лучше поцелуя.
Татьяна опять с трудом сдержала улыбку, хоть в уме и пристыдила его за похабную шутку. На ее тонкой коже смущение всегда очень сильно выделялось, поэтому оставалось уповать только на приглушенный и неотчетливый свет дизайнерских ламп. Ему в лицо она закатила глаза и продолжила пить свой «Секс на пляже», который после «Поцелуя» казался пресным. Парень смотрел все так же нахально.
Сидящая рядом пара попросила повторить им напитки, и бармен принялся исполнять заказ, уйдя в другой конец стойки. Татьяна наблюдала за ним: как резко он двигался, как небрежно подкидывал фрукты, как успевал параллельно посмеяться с уже пьяными клиентками, как что-то объяснял коллегам, то и дело отвлекающим его от работы. Свободные и четкие движения завораживали.
Он совершенно не стеснялся себя, не держал спину идеально прямо и не беспокоился о том, как уложены волосы. Они торчали во все стороны, и это не смотрелось уродливо. Напротив, даже лучше, чем вылизанная гелем и аккуратно укладываемая часами прическа. Мятное поло следовало бы погладить, а лучше выбросить, ибо оно уже почти выцвело (у Татьяны имелись небезосновательные подозрения, что раньше оно имело насыщенно-зеленый цвет), но и это его не смущало. Несмотря на весь свой несовершенный вид, он держался уверенно и, что главное, свободно. Татьяне этого недоставало.
Чтобы чувствовать себя комфортно, ей приходилось долго и упорно приводить внешний облик в порядок. Аккуратности от нее требовали преподаватели, мама и даже подружки, которые сами страдали от того же, но больше всего требований предъявляла к себе она сама. Поэтому Татьяна смотрела на бармена широкими глазами, как на представителя иной цивилизации.
Она думала, что парень не замечает ее, но потом он вдруг подмигнул из противоположного угла. Татьяне тут же захотелось спрятаться под стойку. Она сделала вид, будто уронила что-то и наклонилась за этим, чтобы перевести дух. Щеки обожгло жаром. Кожа в мгновение стала пунцовой. Наклон был не самым лучшим выходом в этой ситуации, ведь кровь еще больше прилила к голове, но Татьяна осознала это, только когда поднялась. Бармен уже стоял напротив нее.
– Нашла, что искала? – он пытался заглянуть за стойку, но столешница была широкой, поэтому даже с высоты его роста это бы не удалось сделать.
– Да, спасибо, – Татьяна поправила обтягивающее платье.
Чтобы хоть как-то отвлечь от себя внимание, она увела лицо в сторону и потянула из трубочки коктейль, да так сильно, что выпила зараз почти все. В бокале остался один только лед.
– Повторить?
– Да, пожалуй.
Татьяна уже и забыла, почему хотела напиться, но то, что хотела напиться, не забыла. Теперь появился новый повод. Ей стало стыдно, что он так легко словил ее на подглядывании. «Пренебрегай! Он же тебе никто! Почему ты волнуешься?» – пыталась настроить она себя на нужный лад.